Часть 1
3 сентября 2022 г. в 12:31
Химеру тянуло к нему, словно их связывала прочная красная нить. Прочная, но невидимая и неосязаемая, как и многое в Доме. Как призрак Волка для самого Македонского.
Зато чувство вины и мысли о заслуженности любых страданий у Македонского были вполне видимыми и осязаемыми. Настолько, что у Химеры сердце сжималось почти до кровавого комка.
Македонский был сильным. Химера считала, что он был сильнее всех в Доме, а возможно и в мире. Он делал то, с чем не справились бы другие. Македонский возился с Толстым, Македонский отвечал за порядок в своей шабутной стае, Македонский помогал ближним. Он был действительно полководцем, он отвечал за столько мелочей, справлялся со столькими сложностями, что Химера не понимала, как он всё успевает и ничего не забывает. Не забывает даже о ней, но не хочет думать о себе.
Македонский так привык брать на себя всю ответственность и вину. Македонский не был ангелом, не был святым, был живее и добрее далёких божеств.
Сидя с ним на чердаке, Химера вспоминала, как хотела в детстве сбежать от всего мира и запереться в высокой башне в обществе одного лишь дракона. Когда Македонский был рядом, Химера чувствовала, как остальной мир отступает в страхе перед Красным Драконом. Однако теперь Химера не хотела просто жить под его защитой, она хотела научить дракона летать, даже если он покинет её после этого.
Химера не просила.
Ей не нужно было ничего и не от кого, она привыкла быть сама по себе. Она сама выбрала прийти к Македонскому, сама говорила то, что помогало ему. Она не просила и не ждала ничего взамен. Она ни к чему не обязывала. Химера даже не уговаривала его вернуться, она просто ждала его на пыльном чердаке с кофе и своей заботой.
Македонский был благодарен, но почти не мог это выразить. Он позволял Химере больше, он говорил с ней, встречался с ней взглядами, позволял ей самой наливать себе, а иногда и ему кофе.
Химера не просила чудес.
Химера как-то говорила, что Македонский поцелован солнцем, и он был тогда почти готов поверить в это. Она смотрела на него не с восхищением, а с теплотой. Её взгляд нельзя было сравнить ни с одним, который видал Македонский. Даже в стае на него смотрели не так.
Химера, не выдавая эмоций нежно брала ладонь Македонского в свою, ласково дула на ранки и обрабатывала их. Он позволял. Даже если вновь себя ранил потом. Он ценил её заботу, даже если считал, что не заслужил её. Не заслужил заботу или не даже не заслужил Химеру в своей жизни.
Химера не просила чудес для себя.
Химера не знала, почему в Македонском она видит именно красный цвет. Цвет, который обычно ассоциируют со страстью и яростью.
Македонский почти не злился. Почти, потому что он явно проклинал деда, раздражался от поведения других родственников, не мог простить за свои страдания бритоголовых, и что-то неуловимое было в его взгляде и поджатых губах, когда он хоть немного упоминал Волка. Но это была не ярость, даже до полноценной злости это порой не дотягивало, потому что в первую очередь Македонский за всё винил себя.
В Македонском жила совсем не страсть. Он был тёплым, нежным, заботливым, был страдающим, чувствовал себя виноватым. Он не был порывистым – мог действовать по обстоятельствам, мог продумывать свои действия наперёд.
Но тем не менее Македонский был похож на огонь – теплый, способный обогреть, осветить всё вокруг, защитить, но в то же время обжигал тех, кто бездумно пытался его ухватить, сжигал тех, кто пытался превратить его в управляемый пожар.
Македонский был чарующим, был чудесным.
Химера хотела бы, чтобы Македонский хоть раз сотворил настоящее чудо для себя.
Химера не представляла, как можно не любить Македонского. Она вот любила. Любила неожиданно сильно для самой себя. Химера желала для Македонского счастья.
И Македонский полюбил. И Красный Дракон взмыл в небо, похищая Химеру у всего мира, унося её туда, где никто их не найдёт.
Химера не просила у Македонского чудес, поэтому он сам стал её чудом.