«Я сказал, что ничего не чувствую, детка, но я солгал.
Я почти отрезал часть себя для твоей жизни».
The weeknd – Call out of my name
Семейные вечера особенно уютны. Мягкий свет настенных бра, треск свежих поленьев в выложенном кирпичом камине, на фоне расцветают в адажио аккорды Шопена, в воздухе царят ароматы кардамона, ванили, корицы и цитруса, за окнами давно уж вытанцовывают вальс снежинки в предрождественской ночи, даруя прекрасное настроение, а возле главных ворот небольшого загородного коттеджа останавливается чёрный внедорожник, оповещающий сигнальным гудком, что гости, наконец-таки, прибыли. Ведь куда приятнее проводить праздник в компании близкого друга, приехавшего со своей очаровательной женой и милой дочкой в розовом платьице с золотистой каймой на подоле, усыпанном мерцающими пайетками. Двери дома прибывшим гостям хозяин открывает лично, подхватывая на руки озорницу-девочку, что жмётся к своему крёстному отцу и лепечет о том, как рада его видеть, а затем жмёт руку солидному мужчине и целует в щёку в знак приветствия женщину лет тридцати двух, мило улыбаясь. — Добро пожаловать, — произносит он вполголоса, опуская на пол ребёнка, и помогает расправиться с верхними одеждами, вешая их на вешалку в гардеробной скромной по размерам прихожей. — Ах, Чонгук, ты так говоришь каждый раз, как мы приезжаем к вам с Наён в гости, — смеётся мягко женщина, ожидая, когда и её муж закончит с пальто, чтобы вместе с ним пройти в гостиную. — Можно было ограничиться простым «привет». — Воспитание не позволяет так разговаривать с дорогими гостями, — ровно отвечает Чонгук, не скрывая гордой осанки. — А строить глазки моей жене позволяет, Казанова? — разливается бархатный смех мужчины. Он останавливается позади своей спутницы и кладёт руку ей на талию. — С университета не изменился, а столько лет уже прошло… — Учился у тебя, Тэхён, — подмигивает ему хозяин дома, а затем обращается вновь к женщине, что поправляет длинные русые локоны перед зеркалом, оплетённым бронзовой рамой. — Ох, Чона, знала бы ты как этот негодник флиртовал у всех на глазах с моими девушками… — И знать не желаю! — Ким Чона морщит обильно припудренный нос и подмигивает Чонгуку, обнимая мужа в ответ. — Всё равно ведь он достался мне! — Тут и не поспоришь, — важно кивает Чонгук. — Как ты смогла приструнить его нрав? — вопрос риторический. — Он был самым настоящим кретином в свои двадцать с хвостиком! — А ничего, что я вас слышу, господа? — Тэхён бросает притворно недовольный взгляд на хозяина дома, затем смотрит на супругу с нежностью, сохраняя от недовольства только маленькую искорку, и всё же растягивает губы в скромной улыбке, вспоминая свои университетские года. — Чонгук тоже не был подарком, — подмигивает он старому другу. — Глядя на него сейчас, и не поверишь, что этот солидный человек был самым настоящим раздолбаем. — Вы пререкаться перестанете? — в проходе прихожей появляется Наён, посматривая то на своего мужа, то на Тэхёна с Чоной, и подходит в первую очередь к супруге друга, обнимая женщину за плечи и запечатлевая на её румяной щеке совсем аккуратный поцелуй. — Столько лет прошло, а они всё перемывают друг другу косточки, как две занудные аджуммы, что когда-то сидели возле моего подъезда и осуждали меня за длину юбки. — Наён, милая, — смотрит в её сторону Чонгук, — мы не можем жить без этого, сколько бы лет ни прошло. — Просто у кого-то язык чешет дальше, чем полагается, — беззлобно хмыкает Тэхён. — Хватит, дорогие мужчины! — прерывает их бесконечный спор Чона. — Дети, наверняка, заждались нас у ёлки, поэтому давайте-ка поспешим к столу, пока они не разнесли гостиную в пух и прах. — Чона дело говорит, — кивает хозяйка дома, когда слышит, как спорят между собой их чада: малышка Ким Сонхи и сорванец Чон Джисок. — Пойдёмте, потом будете спорить, когда мы с ней выпьем пару бокалов вина, а вы, наконец-то, покинете нас, чтобы пообсуждать ваши бизнесы. Чона на заявление подруги мило посмеивается, подталкивая мужа вперёд, чтобы тот перестал мысленно перекидываться фразами с таким же сосредоточенным Чонгуком, и не может сдержать улыбки, когда видит, как в гостиной Сонхи и Джисок не могут поделить шоколад, играя на него в камень-ножницы-бумага. В семейных вечерах всегда таится особая атмосфера, и это прекрасно чувствуется, когда взрослые, рассевшись за столом, обсуждают планы на будущий год, попивая вино и закусывая мраморной говядиной с овощами, приготовленной лично Чон Наён с особой любовью и трепетом, делятся новостями, далёкими от бизнесов, которыми заправляют главы семей, обсуждают последние сплетни их кругов – богатеев, меценатов, спонсоров и партнёров, – смеются с нелепых шуток в рождественских телепередачах, что транслируют на включенной плазме, что создаёт ещё более уютную обстановку, и наблюдают за копошащимися возле ели детьми: поделив шоколад, они играют в одну из настольных игр, теперь споря на тему, кто же первым будет кидать заветный кубик с выгравированными на нём точками от одного до шести. Вспоминают и ранние года – те самые, когда они все и познакомились. Чонгук с Тэхёном дружили ещё со школы. Соседские мальчишки друг для друга, вечно неугомонные, ищущие приключений, видавшие вместе и огонь и воду, делившие на двоих победы и поражения, все прелести жизни, такие как вечеринки, наказания от родителей, первые влюблённости и опыты – сексуальные, рабочие, связанные с наркотиками (а кто в студенческие годы не баловался травкой под треки Рианны?), и прочие другие. Их дружбе, без малого, лет двадцать, и сохранить её просто было важным мероприятием, с которым оба мужчины к своим тридцати пяти справились просто прекрасно. С девушками они познакомились уже гораздо позже, стоило только закончить университет и отправиться на стажировки по разным компаниям. Чонгук остался в Сеуле, Тэхёна перевели в Тэгу, а оттуда в Кванджу, но спустя пару лет, которые они общались ежедневно в мессенджерах или по скайпу, встретились вновь. Каждый начал заниматься своим бизнесом: Чонгук перенял фирму отца, почившего около семи лет назад, а Тэхён сам, с нуля, но с хорошими знакомыми с мест своей стажировки смог развить тоже отличный конгломерат, объединив между собой тех, кто помогал ему подняться с низов (Чонгук тоже вложил немало средств в поддержку бизнеса лучшего друга, но напрочь отказался вступать в этот конгломерат, обозначив тем, что не имеет на это никакого права), и уже в годах, близящихся к тридцати, обзавелись верными спутницами. Тэхён первым встретил Чону, когда вынужден был отъехать из Сеула в Пусан, чтобы помочь одному из своих партнёров заключить выгодную сделку, и на одном из своих обычных ужинов в кафе встретил миловидную девушку-бармена. Отец Тэхёна её вначале невзлюбил, говоря, что ему – солидному мужчине, бизнесмену, – было бы неплохо обзавестись супругой из его кругов, но Ким придерживался правила: чем проще, тем лучше, – и ничуть не прогадал, предложив спустя два года крепких отношений свои руку и сердце Чоне, плакавшей от счастья минут двадцать в его объятиях. Наён Чонгук встретил на свадьбе Тэхёна, и, как ни странно, та оказалась подругой невесты. Судьба ли это или простое стечение обстоятельств – не имело значения, когда на следующее утро оба проснулись в одной постели с нескрываемой друг к другу симпатией. Провстречались около полугода, и Чонгук, недолго думая, решился на предложение. Так и прошло около семи лет дружбы семьями, которая точно растянется ещё на долгие годы, если не учитывать одно маленькое, местами яркое и красочное, но по сути своей болезненное и ужасно иррациональное в ворохе всего происходящего долгие годы «но». ... «но», о котором точно принято молчать во благо всех и вся. Чонгук первым допивает третий бокал вина, поглядывая за тем, как его супруга вместе с Чоной уже обсуждают последние коллекции известных кутюрье, абсолютно игнорируя и супруга, и сына, что пытается внушить Сонхи важность вкуса кислых мармеладок, а потому, кивнув Тэхёну, оба удаляются на второй этаж в бильярдную, где обычно они уже обсуждают что-то своё, играя и попивая крепкий виски для лёгкости момента. Бильярдная встречает мужчин привычной темнотой и тишиной, потому что один Чонгук сюда не ходит – делать нечего, – и только со старым другом в комнате появляется тусклый свет настенных бра, что создаёт приятную атмосферу, и на журнальном столике, возле диванов, появляется наполовину распитая ими в прошлую встречу бутылка алкоголя и пара бокалов. Тэхён с удовольствием принимает из рук Чонгука бокал, дожидается, когда он наполнит свой, и салютует им в воздухе, опираясь поясницей о край бильярдного стола. — Вот теперь вечер действительно хорош, — удовлетворённо мычит Чонгук, ощущая, как приятно обжигает горло более крепкий напиток, и подходит ближе, увлечённо рассматривая треугольник для пирамиды, расположенный точно посередине обтянутого зелёным сукном стола. — Правда думаешь, что хорош? — Тэхён мягко усмехается, расстёгивая ворот белой рубашки, и, залпом опустошив свой бокал, обходит Чона стороной, оставляя его на журнальном столике возле бутылки. — Скажешь это ещё раз, после того, как обойду тебя в партии. Он самостоятельно снимает с настенных держателей кий, подхватывает с тумбы рядом мел, плавно натирая им кончик, и возвращается к столу под нечитаемый взгляд хозяина дома. — Уверен, что выиграешь? — Чонгук повторяет его шаги, забирая один кий и себе. — В прошлый раз ты говорил точно так же. — В прошлый раз я был слишком самонадеянным, — безапелляционно признаёт свой прокол Ким. — Впрочем, как и всю свою жизнь, — хмыкает в ответ Чон. — Что-то вдруг изменилось? — Наверное, — Тэхён пожимает плечами. — Я не уверен. — В том, что выиграешь и сегодня? — В том, что позволю выиграть тебе. Чонгук спорить не собирается, медленно облизывает губы, снимая со стола треугольник крайне аккуратно, чтобы шары не раскатились по всему сукну до первого удара, и рукой указывает на пирамиду, позволяя первый удар сделать Тэхёну. Тот от возможности не отказывается – довольно улыбается, вклиниваясь в небольшое пространство между столом и Чоном, и склоняется на сорок пять градусов, размещая кончик кия меж фалангами указательного и среднего пальцев. Сосредотачивается, нацеливаясь точно на биток, и одним точным движением бьёт точно по шару. Пирамида с характерным звуком разбегается по всей плоскости стола, и Тэхён с замиранием сердца следит за тем, как красный шар с номером «3» и белый с синей полосой под номером «10» залетают точно в лузы. С победной ухмылкой Ким отходит от стола, бедром отталкивая Чонгука, стоящего всё это время за его спиной, в сторону, и обходит стол, становясь с другой стороны. Под пристальным взглядом делает ещё один удар, попадая по битку, но, к сожалению, в этот раз все шары остаются на местах из-за явного промаха. — Какая жалость, — тянет елейно Чонгук под язвительный прищур Тэхёна. — Прошу, — лаконично просит Ким, уступая место. Чонгук хитро ухмыляется, наблюдая за тем, как Тэхён удаляется, чтобы вновь наполнить свой бокал виски, и становится с той стороны, где остановился биток. Он склоняется над столом, принимая удобную для удара позу, располагает меж пальцев кий, прицеливается, ощущая рядом с собой присутствие Кима, вернувшегося, чтобы проследить за честностью друга, и одним резким ударом загоняет бело-жёлтый шар с номером «9» точно в лузу. Тэхён возле него хмыкает, делая глоток спиртного, внимательно следит за тем, как ещё одним ударом Чонгук загоняет зелёный шар с номером «6» и целится для следующего, довольный тем, что удача на его стороне, но позволить попасть в лунку третий раз он не может, поэтому нарочно располагается точно за его спиной и свободной рукой ведёт по его бедру именно в тот момент, когда Чон делает удар. Кий попадает по самому краю шара, из-за чего тот только вертится на месте будто юла, а Чонгук вздыхает, выпрямляясь, и стреляет колким взором в сторону Тэхёну, цедя сквозь сомкнутые зубы: — Нечестно. Тэхён усмехается, облизывая губы, и возвращает почти пустой второй бокал на столик. — А что я сделал? — невинно хлопает ресницами он. Чонгук натягивает языком щёку, принимая новые правила игры, и только мотает головой, мол, ничего такого, уступая место. Тэхён, довольный своей маленькой шалостью, взглядом оценивает ситуацию, выбирая, какой лучше шар выбрать для того, чтобы закатить его в лузу, и, наметившись на тёмно-коричневый шар с цифрой «7», что находился буквально в паре сантиметров от отверстия, в которое он должен попасть, удобнее располагается над столом, прогибаясь в пояснице так, будто он прекрасная гимнастка. Взгляд направлен исключительно на шар, кий располагается на одной прямой с битком, ошибки быть не должно, но как только Ким нацеливается, прикидывая приблизительную траекторию, по которой пройдёт заветный шар, Чонгук склоняется над его спиной, укладывая одну руку на талию, и шумно выдыхает точно в ушную раковину. Тэхён непроизвольно дёргается, отчего кий проходит по касательной, задевая биток лишь немного, из-за чего шар прокатывается вперёд на пару сантиметров, останавливаясь меж двух других. Тэхён выпрямляется слишком резко, задевая задницей пах Чонгука, расположившегося за его спиной и так и удерживающего одну руку на его талии, и разворачивается вполоборота, недовольным взглядом прожигая хитрую ухмылку на чужом лице. — А так, по-твоему, честно? — Один-один, господин Ким, — смеётся хрипло Чонгук. Он успевает нарочито пройтись кончиками пальцев по рёбрам Тэхёна и отходит к столику. Допивает виски из его бокала, не пряча усмешки, и вновь возвращается обратно. Тэхён следит за ним исподлобья, будто придумывает коварный план мести, но Чонгук головой кивает в сторону оставшихся на столе шаров, намекая на то, чтобы он чуть-чуть сдвинулся и освободил место, и в этот момент он отзеркаливает хитрую усмешку Чона, когда плавно откидывается назад, укладываясь спиной на свободную часть сукна, и смотрит пристально снизу вверх. — Что ты делаешь? — Чонгук вопросительно вскидывает бровь, сдерживая явный смешок, когда лицезреет этот цирк со стороны взрослого мужчины, но всё равно подходит ближе, располагаясь меж чуть разведённых в стороны ног. — Освобождаю тебе место, — лукаво улыбается Тэхён. — Лёжа на столе? — Какая разница. Я тебе не мешаю. — Тебе тридцать пять, — напоминает между делом Чон, покручивая в руке кий. — В душе всегда двадцать, — парирует уверенно Тэхён. — Как тогда, когда ты вертелся вокруг пилона, заливая в себя весь алкоголь, который был в клубе? — от воспоминаний на губах рождается тёплая улыбка. Их студенческие времена всегда были самым счастливым и беззаботным временем в их жизнях. Потому что были только они. — Я отмечал успешно сданную сессию. Ты не можешь меня осуждать. — Конечно, — Чонгук кивает, разглядывая хитрое лицо с редкими мимическими морщинами, что ярче всего на лбу и в уголках глаз. — Я танцевал на барной стойке. — Я помню, — растягивает губы в улыбке Тэхён. — Ты бить-то будешь, или ещё поболтаем? Чонгук качает головой, не в силах сдержать довольного оскала, и, вопреки тому, что ему всё же немного неудобно, всё равно склоняется вперёд, расставляя руки по обе стороны от груди Тэхёна, и почти дышит ему в лицо, оказываясь достаточно близко, когда старается установить кий так, чтобы он не трясся от напряжения. Выходит плохо, потому что преграда в виде человека всё-таки доставляет неудобства, но всеми силами Чон старается сосредоточиться на том, чтобы попасть по битку и попасть в один из шаров, на которые он нацелился. Тэхён под ним почти не дышит, разглядывает сосредоточенное лицо, облизывая чуть приоткрытые губы, наслаждается терпким ароматом парфюма, что проникает в слизистую от того, что шея Чонгука находится всего в паре сантиметров – подайся чуть вперёд и коснёшься языком, – поэтому он прикрывает глаза, роняя из рук свой кий, и укладывает обе ладони Чону на спину. Чонгук, готовящийся к удару, напрягается, стоит ощутить на своём теле прикосновения, пусть они и через плотную ткань чёрной рубашки, и шумно выдыхает собравшийся в лёгких кислород. Пытается сосредоточиться на кончике кия, что направлен на биток, но Тэхён сгибает одну ногу в колене и ведёт им вдоль бедра вверх, к паху, надавливая специально в тот момент, когда рука Чона уверенно дёргается, нанося удар по шару, и из-за этого снова настигает очевидный промах. — Тэхён… — хрипит над ним Чонгук, опуская взгляд на совершенно бесстыжий напротив. — Ты меня отвлекаешь, чёрт возьми. — Даже в мыслях не было, — а в карих глазах черти пляшут. — Ты сам промазываешь, когда я делаю так. Колено Тэхёна вновь надавливает на чужую ширинку, плавно вращаясь по кругу, и Чонгуку приходится стиснуть зубы, втягивая воздух со свистом, потому что соблазнения на него работали всегда и безотказно. Соблазнения Тэхёна – единственное, что срабатывало за доли секунды. Так было всегда. Все чёртовы двадцать лет, что они знают друг друга, и это никогда не сможет забыться с небывалой лёгкостью. Только остаётся всегда лишь между ними и за закрытыми дверьми. — Ты уже не хочешь играть, я так понимаю, — больше утверждает Чонгук, когда сжимает руки в кулаки, упираясь в зелёное сукно костяшками, что неприятно жжёт из-за ворсистого покрытия. Тэхён обольстительно улыбается, обнажая ряд ровных белых зубов, и кончиками пальцев проводит по шее мужчины над собой, чувствуя, как его кожа покрывается мелкими мурашками от невинных на первый взгляд прикосновений. — Почему это? — звучит Ким кристально невинно. — Я как раз играю. И, кажется, обыгрываю, — бесстыдный взор опускается на давно заметный бугорок на ширинке Чонгука, пока колено продолжает выводить круги на эрегированном члене сквозь плотную ткань брюк, отчего Чон скрипит зубами, напрягая челюсть так, что выглядит он достаточно угрожающе, а от того слишком сексуально, и снова поднимается обратно на взгляд напротив, заполненный мутной поволокой нескрываемого возбуждения. — Ты проигрываешь, Чонгук. В сухую. — Я поддаюсь, — шепчет с хрипотцой Чон. Он разжимает руки, выпрямляясь, отчего кий, упирающийся до этого в ребро бильярдного стола, с глухим звуком валится на пол, откатываясь в сторону, и хватает Тэхёна за запястье, заставляя подняться следом. — А ты и рад, — шипит он уже ему в лицо, где красуется едкая усмешка. — Поддаёшься? Правда? — Тэхён упирается руками в грудь Чонгуку и привстав на носочки, запрыгивает на поверхность стола. — Твой стояк говорит совершенно об обратном, — красноречивый взгляд опускается вниз. Чонгук снова натягивает языком щёку, вызывая таким действием дрожь в теле Кима, а затем резко хватает его за затылок и хрипит с придыханием в чужие губы, касаясь их кончиком языка: — Я так хочу тебя сейчас выпороть. Тэхён давится воздухом. Он цепляется своей рукой за шею Чона в ответ, ведёт носом по гладко выбритой щеке, к ушной раковине, и шепчет с тем же придыханием в ответ, опаляя кожу: — Много болтаешь. А лишней болтовни он не любит ещё со студенческих лет. Чонгук ухмыляется, что больше напоминает оскал дикого зверя, нашедшего свою жертву, и снова сдёргивает со стола Тэхёна, рывком разворачивая его к себе спиной. Давит на лопатки, заставляя лечь грудью на поверхность, отчего оставшиеся шары сами раскатываются куда попало: забиваются по углам, закатываются в лузы, просто распределяются по оставшейся поверхности сукна, – а Ким тихо посмеивается, нарочито чуть вскидывая задницу вверх. — Будешь пороть ремнём? — прикусывая в ожидании дальнейших действий губу, Тэхён поскрёбывает ногтями обивку стола, зная, что Чонгук прибегнет, максимум, к ладони, как делал это всегда, но в ответ слышит точно нездоровую усмешку. — Или выберешь какой-нибудь новороченный стек? Разнообразим нашу сексуальную жизнь? Тэхён дразнится, открыто и нагло, чуть вертит задницей, облачённой в чёрные классические брюки, призывая хоть к каким-либо манипуляциям со своим телом, только Чонгук медлит. Что он там делает, Ким не видит, но это ничуть не мешает испытывать такое наслаждение от томительного ожидания, что сводит лёгкие. Наконец-то через пару секунд, которые кажутся чёртовой вечностью, мужчина склоняется над его спиной, размещая одну руку на талии, что гладит нежно и трепетно, и прикусывает мочку уха, всасывая её в рот и перебирая языком мелкие гвоздики, которые Тэхён не снимал с того момента, как в десятом классе они с Чоном прокололи уши под предлогом: «А почему бы и нет?». — Разнообразим, — горячо шепчет ему на ухо Чонгук, выпуская покрасневшую от ласк мочку изо рта. — Тебе понравится, — и добавляет, целуя в загривок: — Наверное. Тэхёна такой ответ не совсем устраивает, но когда звякает пряжка его ремня, а Чонгук дышит ему в затылок томно и тяжело от густого возбуждения, он даже чуть приподнимает таз от стола, чтобы удобнее было стянуть брюки. Тэхён Чонгуку доверял всегда и во всём: в выборе мороженого в ларьке у их домов, в выборе предметов, которые нужно сдавать на экзаменах, в выборе первого порно, которое они посмотрели в четырнадцать лет вместе, а затем и свою анальную девственность на выпускном из старшей школы доверил, потому что уже тогда их друг к другу тянуло словно магнитом, и избавляться от этого тяготения никто и никогда не собирался – слишком страстно, слишком горячо и слишком запретно. И как же это нравилось обоим: когда все вокруг считали их лучшими друзьями, они были влюблены друг в друга до беспамятства. И влюблены до сих пор, имея за плечами немалый жизненный опыт и собственные семьи. Чонгук спускает с его пышных медовых ягодиц и бельё, оставляя его вместе с брюками у щиколоток, и плавно проводит ладонью по бархатной коже, упиваясь её жаром и гладкостью, будто всегда она была такой только для него одного. — Ты дверь закрыл? — на всякий случай спрашивает Тэхён, поглядывая через плечо на вход в бильярдную. — Будет некрасиво, если нас собственные жёны поймают на самом неприличном, — а в голосе ни капли стыда. Только истинное желание. — Закрыл, не переживай, — уверяет Чонгук, оставляя ещё один короткий поцелуй на загривке. Он мнёт в ладонях ягодицы, наслаждаясь мягкостью кожи, и чуть разводит их в стороны, не скрывая своего удивления, когда вместо желанной расщелины видит алый кристаллик, плотно прилегающий к коже. — Готовился? Чон слегка надавливает пальцем на красивый искусственный камень, выбивая из груди Тэхёна первый тихий сдавленный стон, и плавно прокручивает игрушку по кругу, вынуждая прохрипеть: — Я знал, куда иду. — И ты всё это время с абсолютно серьёзным лицом сидел за ужином, зная, что у тебя пробка в заднице? — продолжает удивляться Чонгук. — Да. — Как тебе не стыдно? — ухмыляется он, вновь надавливая на алый камень и вызывая очередной сдавленный стон. — Точно так же, когда я вышел из душа спустя сорок минут, растягивая себя для тебя, а Чона спросила, не утопился ли я там часом, — хрипит в ответ Тэхён, подвиливая тазом. — Абсолютно не стыдно. — Хотя кого я спрашиваю, — Чонгук размещает обе ладони на ягодицах Кима и сжимает пальцами, оставляя на коже явные следы. — Ты же как-то полтора часа отсидел на паре с вибратором, скрывая красное лицо за учебником социологии. — Это всё твоя вина, — фырчит недовольно Тэхён. Вернее, недовольно, насколько позволяет ситуация, а о недовольстве и речи быть не может – у него всё тело горит, пока ему наминают ягодицы, большими пальцами порой нарочно задевая пробку, что изредка касается простаты, вгоняя в дрожь. — Ты проиграл спор, — шепчет едко Чонгук. — Ты воспользовался моей безотказностью по отношению к тебе! — Я пользуюсь ей до сих пор. И так было всегда. Отказать Чонгуку даже в самых мелких шалостях Тэхён никогда не мог. И не собирается это делать и сейчас, когда, к своему разочарованию, ощущает, что больше тёплых шершавых ладоней на его ягодицах нет, но вместо них по копчику проходится что-то очень тонкое и холодное, отчего приходиться вздрогнуть и гулко сглотнуть вязкую слюну, скопившуюся во рту от переизбытка чувств. — Что это? — взволнованно интересуется Ким, ощущая, как это что-то холодное опускается на ягодицы, изображая на них непонятные узоры, и пытается хоть как-то повернуть голову, чтобы разглядеть, но Чонгук надавливает рукой ему на затылок, пригвождая голову обратно к поверхности стола, и с предвкушением шепчет, перемещая это самое что-то к поджавшейся от нетерпения мошонке: — Кий. — Ты… — Я собирался тебя выпороть, — вдруг абсолютно серьёзно заявляет Чон, совсем невесомо шлёпая им по яйцам Тэхёна. Писк из его рта вырывается абсолютно неконтролируемо. — Чонгук… — Я не пересеку грани, — понимая весь испуг, шепчет успокаивающе тот. — Я не изверг. И не Кристиан Грей. — Чёрт возьми, мне тридцать пять… — тяжело выдыхая, Тэхён скребёт ногтями по шершавому сукну и старается унять отбивающее чечётку сердце в груди. — Когда-то стоило это попробовать. Довольный собой, Чонгук возвращает кончик кия на ягодицы, плавно проходится им по расщелине между половинок, улавливая хриплый выдох со стороны, и на пробу делает первый лёгкий замах, опуская плоскость на уже алую от его пальцев кожу. Тэхён тихо всхлипывает, до конца не осознавая, что в таком солидном возрасте он лежит кверху задницей на бильярдном столе и откровенно плавится от горячего шёпота и порки кием в доме своего лучшего друга-любовника, пока где-то на первом этаже его жена и дочь мило проводят время с семьёй Чонгука. Наверное, такое могло присниться только в самых абсурдных ситуациях, но он всё ещё здесь, всё ещё чувствует холод дерева и жар в груди, и потому не сдерживает звонкого стона, стоит кию коснуться его ягодиц во второй раз, но уже жёстче и хлестче. Так, что кожу начинает самую малость саднить. — Потише, — просит Чонгук, склоняясь над его спиной. — Ты же не хочешь привлечь слишком много внимания? Тэхён выдавливает из себя натянутое «нет», получая в ответ «умница», и прикусывает ребро ладони, оставляя на ней отпечаток своих зубов, когда в третий раз кий бьёт с кристальной точностью по тому же месту, с новой силой и ещё резче. Подавить стон совсем не получается, но он выходит гораздо тише, отчего Чонгук шепчет нежное «молодец», а потом снова заносит руку для ещё одного удара. Четвертого по счёту. Какого-то определённого числа он не задумывал, но решил дойти до юбилейных пяти, а потому, оценив ситуацию, в которой Тэхён не визжал от боли, не просил остановиться и даже не пролил ни одной слезы (хотя он не позволял себе скупо и по-мужски плакать, когда они в универе подрались с четверокурсниками что-то там не поделив на одной из вечеринок, а избили их тогда очень даже прилично), он прицеливается последний раз, будто собирается забить заветный шар в лузу и набрать жалкое семьдесят одно очко для победы, и с довольно сильным замахом бьёт по ягодицам последний раз. Кий из его рук тут же выпадает, откатываясь обратно куда-то в сторону, а Чонгук опускается на колени и оставляет короткие поцелуи на немного раздражённой коже. Нет ни крови, ни ссадин, ни явных синяков. Просто покраснение и пара следов горизонтальной формы, что сойдут через пару минут. — Всё в порядке? — встревоженно интересуется Чон, и Тэхён медленно кивает, еле расслышав его голос за грохочущим в ушах сердцем. — Я не настолько нежен, чтобы умереть от пары шлепков кием, — он упирается руками в обивку стола, приподнимаясь, отчего касается ягодицами носа Чонгука, так и стоящего перед ним на коленях, и разворачивается к нему лицом. Чон помогает ему стянуть с ног ботинки, а за ними и болтающиеся на щиколотках брюки с нижним бельём, и поднимается на ноги, медленно покрывая голени и бёдра влажными поцелуями, пока не доходит до налитого кровью члена, что прижимается к животу, спрятанному под плотной тканью белой рубашки, и пачкает её густой смазкой, оставляя разводы. — Дашь свою рубашку, — замечая заинтересованный на этих разводах взгляд Чонгука, шепчет Тэхён, и тот выпрямляется, ровняясь с ним. Чонгук без слов кивает и, наконец-то, за весь долгий вечер касается чужих губ своими. Поцелуй из приторно-ласкового сразу становится чем-то жутко пошлым и грязным, когда Тэхён неприкрыто стонет, раскрывая рот шире и позволяя языку Чонгука блуждать по нёбу и дёснам, и сам с не меньшим напором своим языком пытается орудовать во рту Чона, не успевая задумываться о стекающей по подбородку слюне, что, достигая линии челюсти, капает на грудь, пачкая белоснежную рубашку и там. Только снова оказавшись развёрнутым лицом к столу, на который его вновь укладывают животом, Тэхён заламывает брови, стоит ощутить шершавое сукно на головке члена, отчего становится болезненно-приятно, и он несдержанно скулит, удивляясь тому, как его низкий, глубокий голос способен выдавать такой фальцет, а Чонгук выдыхает шумно и горячо в загривок, одной рукой очерчивая выступающие косточки позвоночника, что спускаются плавно к ягодичной впадине, а вторую просовывает под разгорячённое под ним тело и пальцами дразнит чувствительные соски, выбивая хриплые, надорванные стоны. — Почему каждый раз нужно изводить меня до исступления? — сквозь стиснутые зубы интересуется Ким. У него катастрофически пылает всё внутри от нетерпения, а член продолжает потираться о сукно, марая его естественной смазкой, что точно потом не понравится Чонгуку, но когда Чон нарочно плавно вынимает из прохода пробку, оценивая её размер по достоинству, то приходится стиснуть зубы ещё сильнее и подавить в себе громкий стон разочарования. Слишком пусто, а заполнять эту пустоту никто не спешит. — Потому что я обожаю, когда ты такой раскрасневшийся и жаждущий в моих руках, — скалится Чонгук. Он взглядом прослеживает за тем, как смазка толчками выходит из растянутого входа, стекая по обнажённым бёдрам, и завороженно наблюдает за сокращающимися стенками ануса, будто никогда в своей жизни такой прекрасной картины не видел. Налюбоваться ей он не может никогда. Всегда мало. Мало Тэхёна. Тот еле поднимает голову со стола, поглядывая на Чонгука через плечо, и усмехается, когда видит на своей заднице слишком восторженный взгляд, что вызывает совсем лёгкий флёр неизвестно откуда взявшегося смущения. — Что-то мне подсказывает, что мой зад ты любишь больше, чем меня, — шепчет загнанно Тэхён. — Ты на меня так не смотришь, как на него. Это точно сарказм – знают оба, но Чонгук отрывает взгляд от желанных ягодиц, на которых от ударов кием осталась лишь слабая краснота, и целует его в щёку чрезмерно нежно и трепетно для складывающейся ситуации и повисшего в воздухе сексуального давления. — Я люблю всё, что есть в тебе, — сокровенно обжигает ухо своим дыханием Чон. — А значит, люблю тебя. И Тэхён, сколько бы ему ни было лет и сколько бы ни прошло времени, от этих слов каждый раз готов рассыпаться на миллионы осколков, которые обязательно будут бережно собраны обратно и склеены между собой ласковыми поцелуями одного-единственного мужчины, которому он все эти долгие годы посвящает себя без остатка. Он сам расставляет ноги шире, уже в открытую говоря о том, что он безумно хочет ощутить в себе что-то гораздо большее, чем просто металлическая пробка, и Чонгук, собрав с бёдер щедро стёкшую по ним смазку, медленно проникает внутрь сразу тремя пальцами, чтобы подготовить для себя ещё лучше и тщательнее. Боль никогда не присутствовала в их взаимоотношениях, если только в самый первый раз, когда оба неопытные и неумелые пытались доставить друг другу удовольствие, пришедшее только почти под самый конец их первого секса. Тэхён выгибается в пояснице, отчего член вновь трётся о шершавую поверхность сукна, стонет тихо, сомкнув плотно губы, и не может себя контролировать, подмахивая тазом, чтобы насадиться на пальцы ещё глубже, так, чтобы они достали до простаты, что выходит почти сразу. Чонгук усмехается, слушая загнанное дыхание, давит кончиками пальцев на чувствительную точку, выбивая из груди отдалённо напоминающее всхлипы, разводит их внутри, ещё больше растягивая, и сам через пару минут в нетерпении расстёгивает ремень и ширинку, приспуская брюки вместе с бельём. Вынимает пальцы, размазывая остатки смазки с них по своему члену, проводит пару раз по нему кулаком, шипя от сильной чувствительности, и, чуть приоткрыв себе проход другой рукой, водит сочащейся предэякулятом головкой по алому от манипуляций входу. Трётся, изводя и себя, и Тэхёна, хрипло посмеивается с тихого «господи, сколько же можно?», доносящегося снизу, и толкается медленно на половину, прикрывая глаза в пробившем экстазе от жара и узости, что обволакивает собой будто раскалённой лавой. Тэхён особо не церемонится, сам подаётся назад, насаживаясь до основания так, что ощущает своими ягодицами бёдра Чонгука, плотно прижатые к его раскрасневшейся на заднице коже, и выпускает со свистом воздух из лёгких. Чонгук первые движения в нём делает медленными и аккуратными, проверяя, насколько тот для него готов, и, когда понимает, что член скользит достаточно легко и свободно, увеличивает темп. Стол под тяжестью двух тел начинает совсем небезопасно шататься, разгоняя оставшиеся на нём шары по лузам, и, даже если бы он сейчас сломался, никому бы не было до этого дела. Чонгук сжимает ткань рубашки на его пояснице в кулак, принимаясь вдалбливаться в податливое нутро до шлепков яиц о чужую мошонку, иногда порыкивая от удовольствия словно дикий зверь, второй рукой удерживая Тэхёна за талию, и входит грубо и резко, что вызывает громкие рваные стоны, всеми силами заглушённые вновь прикушенным ребром ладони. Тэхён второй своей свободной рукой скребёт ногтями по зелёной обивке, оставляя на ровном до этого покрытии заметные полосы, пытается чуть приподняться и упереться спиной в грудь Чону, потому что с каждым новым размашистом толчком его член трётся о сукно, из-за чего ноги трясутся настолько, что упираться ими в пол получается только за счёт того, что его держит Чонгук, а напряжение в паху растёт с каждой секундой, грозясь через пару минут взорваться самым ярким фейерверком в его жизни. И абсолютно не имеет значения то, что каждый раз, как он добровольно ложится в постель к своему единственному любимому мужчине, фейерверки становятся всё ярче и ярче, когда-то грозясь затмить и солнечный свет. Чонгук его попыток подняться не поощряет: наоборот, переместив одну руку с талии на затылок, придавливает к столу вновь, и, склонившись над его часто вздымающейся спиной, шепчет на ухо, доводя жаром дыхания до крайней точки кипения: — Я скоро кончу. Надеюсь, ты тоже, потому терпеть я уже не могу. Тэхён пропускает его слова мимо ушей, улавливая только его голос где-то на периферии, но отчаянно пытается кивнуть, проезжаясь щекой по обивке стола и выдавливая из себя что-то похожее на: — Я близко. Очень. И точно через пару по-прежнему резких и грубых толчков Тэхён с громким рыком, закончившимся сдавленным стоном, кончает на обивку стола, вскидывая задницу, отчего член Чонгука выскальзывает, проезжаясь по поджатым в послеоргазменных судорогах яйцам Кима, но Чон обратно не входит. Доводит себя до финала кулаком, пачкая спермой многострадальную рубашку Тэхёна, сцеживая всё до последней капли, и отходит на пару шагов назад, еле удерживая себя на ногах. Тэхён обессиленно переворачивается с живота на спину, мутным взглядом рассматривая плывущий перед глазами белый потолок бильярдной, и даже не соображает, что происходит, когда Чонгук вытирает его живот и бёдра влажной салфеткой, уже с надетыми обратно брюками, а затем помогает подняться и снимает с него рубашку, протягивая свою, точно такую же, белую, но чистую, без следов смазки и спермы. Ким дрожащими пальцами застёгивает на ней пуговицы, натягивает на себя обратно бельё и брюки, суёт ноги обратно в ботинки, и бросает уже более ясный взгляд на опороченный бильярдный стол с белыми разводами на зелёной обивке, не сдерживая ухмылки. — Как будешь оттирать стол? — интересуется охрипшим голосом Тэхён, принимая из рук Чона бокал с виски, чтобы промочить горло, и косится на запятнанное сукно. — Куплю новый. — Каждый раз будешь покупать новый? — Больше не позволю тебе на него кончать. Я просто об этом не подумал, — абсолютно серьёзно заявляет Чонгук и тянется, чтобы оставить лёгкий поцелуй на любимых алых губах с привкусом терпкого спиртного. Тэхён устало вздыхает, медленно кивая, и доходит до диванчика, опускаясь на него с лёгким шипением от дискомфорта, но широкой улыбкой от осознания, почему у него возник этот дискомфорт. — Чона с Сонхи на следующей неделе уезжают к родителям, отдать подарки, да и просто в гости, и… я приглашаю тебя к себе на званый ужин с горячим сексом в джакузи, — лукаво улыбается он, прожигая взглядом подходящего к нему Чонгука. Тот присаживается рядом, перекидывая руку за спинку дивана, и закидывает ногу на ногу, облизывая губы. — На следующей неделе я хотел пригласить тебя на свидание в Монте-Карло. — А чего не на Мальдивы сразу? — беззлобно усмехается Тэхён. Чонгук качает головой. — Мальдивы планировались ближайшим летом. — Под предлогом какой-нибудь супер важной сделки с несуществующими партнёрами? — вскидывает Ким бровь. — Вообще, да, — серьёзно отвечает Чон. — Когда-нибудь наши совместные неожиданные командировки, сделки и конференции будут раскрыты… — уже с нотой грусти добавляет Тэхён, укладывая голову Чонгуку на плечо. — Это будет крах. — Мы столько лет скрываемся, думаешь, кто-то узнает? — Чонгуку тоже вдруг стало вовсе не смешно. Когда-то же это действительно может закончиться и весь их статус, уважение и роли в пищевой цепи падут в ворох пыли и грязи, оставаясь там навсегда. — Я так не хочу этого, — шепчет ему в шею Тэхён. Он оставляет пару лёгких поцелуев на горячей коже, на которой так хочется пооставлять своих меток, но глубоко вздыхает и морщится, понимая, что сделать это выйдет только тогда, когда они на пару недель смогут остаться один на один, без лишних глаз и ушей. — Почему мы не можем просто любить друг друга, быть вместе и каждое утро подолгу нежиться в кровати, не думая о том, не видел ли нас кто, целующимися на заднем сидении твоего Ройса? — Потому что жизнь дерьмо, Тэхён, — обречённо выдыхает в ответ Чонгук. — Потому что, чтобы сохранить статус и наше влияние, нам приходится играть в примерных семьянинов и только наедине показывать свои искренние чувства. — Я ненавижу эту жизнь, — злостно шепчет Тэхён, прижимаясь ещё ближе к боку Чона. — Я так устал от этого. — Я тоже. Но у нас нет выбора. И знаешь, что в этом всём самое грустное? — вопрос риторический. — Что я люблю своего сына. Ужасно люблю. Он моё продолжение, мой преемник, прекрасный мальчик. Я люблю Наён, только… больше как женщину, просто подарившую мне чудо в лице Джисока, и я знаю, что поступаю с ней крайне мерзко, но… почему-то моё сердце выбрало в качестве единственной, искренней и самой чистой любви именно тебя, — он поворачивает в сторону Тэхёна голову и подцепляет пальцами его подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза. — Я не могу от тебя отказаться. Не смогу никогда и ни за что, потому что ты даришь мне такие чувства, что я на четвёртом десятке готов порхать как гордый орёл, расправляя широко свои крылья, но и оставлять Наён с Джисоком я тоже не могу. Как бы это ужасно ни звучало, но они – моя семья. И тем, что я разрываюсь между вами, я гублю не только себя, но и тебя, и их, и тех, кто верит моей лжи о счастливом браке и семейном благополучии. — Я уничтожаю себя тем же, Чонгук, — шепчет ему в губы Тэхён, всё прекрасно зная и осознавая. — Я ведь точно в той же ситуации. — Да. Точно в той же. — Но я готов забыть обо всём к чёртовой матери, потому что сейчас, с тобой, я искренне счастлив, — расплывается он в нежной улыбке. — Я тоже люблю свою семью. Сонхи, мою маленькую принцессу, Чону, потому что она прекрасная женщина и отличная мать, но я люблю тебя. Ужасно сильно. И что с этим делать, я не знаю. — Просто скрываться дальше? — предлагает такой очевидный вариант Чонгук. Тэхён тихо хмыкает, кивая в ответ, и вновь тянется к родным губам с привкусом алкоголя, горечи и лжи, что они делят на двоих, ежедневно предавая себя мнимому суициду, из которого всегда выходят живыми, но изрядно подбитыми. Потому что, в конечном итоге, есть только они.