Уникальный

15:08 Генри, промёрзший от холода, брёл по улице мимо частных домов. За два часа, что были потрачены в пустую: обход чуть ли не всего грёбаного города не дал результата, Эмили не терял надежды, посетил те места, где его дети часто гуляли и играли с друзьями — он умудрился промокнуть до нитки из-за снегопада, усиливавшего чудовищный напор. Крупные белые хлопья вздымались ветром, поднимались в воздух, летели прямо в лицо. Стихийное бедствие не заканчивалось, а между тем небо начинало потихоньку темнеть. К пяти вечера сделается совсем зябко и мрачно, погодка будет непригодной для поисков. Неизвестно, где сейчас Джен. Непонятно, как выяснить местоположение Шарлотты и Сэма, их словно след простыл. И Карл домой не возвратился, а времени немало. Как этот каламбур мог застать врасплох мирного приличного семьянина, что вёл свой спокойный образ жизни, хотел от судьбы не столь многого: счастья для семьи и для друзей? Почему такой груз свалился на Генри, Джен, на не виноватых ни в чём детей? Эмили находил выходы из положения, независимо от остроты проблем. Справлялся с долгами, какие имелись до тридцати с лишним лет, пусть и не в одиночку, но держать ситуацию под контролем Генри умел. Умел всегда. Даже тогда, когда закусочная Фредбера потерпела крах после инцидента 83-го. Когда репутация слетела ниже плинтуса, когда Уильям был безвозвратно сломлен. Вопреки всему, сейчас Генри ощущал только лишь отчаяние и дикую усталость. Он перечил Дженнифер, шёл напролом, бившись в пустую. Он отказался от благоразумия, и, отныне, исправить что-либо не в его силах. Осознавая данную истину с каждой минутой ярче и ярче, Эмили пуще поддавался разъедающему едкому принятию безнадёжного конца. Уильям потерян навсегда. Дэйв не будет уничтожен, и Шарлотта, Сэмми, Карл и кто-нибудь ещё из Харрикейна умрут, а Генри потеряет всё, что было ему дорого. Миллер непременно об этом позаботится. Обрывок воспоминания о том, как удалось в пожирающих угнетениях дойти до надобного места, забылся. Потупив взор в землю, припорошённую слоем хрустящего под ногами снега, Генри приподнял голову, взирая на собственный одинокий дом. Лёгкие мучительно зажгло. Бледные стены, истерзанный дух радости и сплочённости. Каким монстром нужно быть, чтобы собственноручно свести семью к такому исходу? Возможно, он себя накрутил, и ребята в безопасности, и Уилл-таки жив, прежний, где-то внутри оболочки жестокого чудовища. Однако это не отменяло факта, что Генри Эмили конкретно облажался. Если дочка и сын не пострадали, значит, пострадал кто-то другой, а завершение Уильяма Афтона так и так обещалось трагичным. Защитив семью, Эмили предаст его. Выручив его, он погубит жизни детей и не накажет волей-неволей ответственного за многочисленные смерти людей. Сколько их — тех мучеников, оказавшихся не в то время не в том месте? Десять? Двадцать? Генри пополнит список жертв, если оступится. Именами младших Эмили, жены. Быть может, и своим. Дом впервые выглядел враждебным. Конечно же. Генри разрушил приют веселья и безграничной любви, наивный идиот. Того, что было прежде, не осталось совсем. И Генри нынче не тот, кем являлся двадцать лет назад. Он не творец дивного и чудесного. Он паразит. Он сломал собой построенное. Оглядевшись, не выискав личного автомобиля или Дженнифер поблизости, Генри облокотился на забор. На первом и втором этаже горел свет, хотя, может, они с супругой так спешили найти детей и добраться до полицейского участка, что запамятовали выключить его. Прижав дрожащую руку к лицу, Эмили приглушённо всхлипнул не в силах уже упёрто сдерживаться. Ничего больше нет. Ни здесь, ни где-либо в этом сраном городишке. Вероятно, Генри успел лишиться всего до того, как понял это. Лишиться игр и бесед в компании Сэма. Лишиться часов в любимой мастерской вместе с Чарли, которая не упускала возможности помочь отцу с изобретениями. Беззаботного времяпрепровождения с Джен. Откровений с Уиллом. Трепетные важные моменты уносились вдаль, а он не замечал. Какой смысл жалеть об утраченном? Он просрал этот самый смысл давным-давно, и прошлое не вернётся, как Мия и как Эван. В здесь и сейчас есть смирение и тревога. Ни черта более. Генри одинок, и такого одиночества тому не доводилось испытывать ни разу. Паршивого, удушающего, сдавливающего грудную клетку. Сейчас бы лечь на землю и разрыдаться, презирая себя, проклиная всякого прохожего, падающий снег, ветер и долбанный Харрикейн. Взять и умереть бы. Шарлотта. Сэм. Что с ними будет, чёрт подери?.. Что будет с Джен? С Уильямом? Ничегошеньки хорошего. Он вытер глаза и, пошатываясь, двинулся к дому. К укрытию, которое позволит переждать злополучные события хотя бы немного, взаперти, забившись в угол. В относительном тепле, что крайне хреново согревает. Джен велела не высовываться, и Генри послушает её. Так или иначе, толку от него маловато — кот бы наплакал и мышь бы повесилась от его помощи. Какое дерьмо, ёб вашу мать. Генри буквально ввалился внутрь через входную дверь, незапертую, на удивление. Запоздало обратив на это внимание, Эмили, провернув замок, оградил себя от внешнего мира и измождённо прислонился плечом к стене, не отпуская пока дверную ручку. Хочется отрубиться навеки вечные, а сна нет ни в одном глазу. Ещё б он был в такой обстановке. Теплилась в сердце крошечная надежда на то, что Шарлотта и Сэмми самостоятельно пришли домой за эти пару часов. Так что прямо сейчас они накинутся на отца с объятиями, выскочив из-за какого-нибудь угла, посмеиваясь и пихая друг друга. И, к растаптывающему ужасу Генри, встретили того тишина и безмолвие. Он отлип от стены, едва не падая, стащил с ног ботинки, ступив на тёплый сухой пол. — Папу опять занесло чёрт пойми куда после работы, народ, — пробормотал вполголоса Генри, рукой опираясь о ящик. — Я такой растяпа, поверить не могу, что задержался снова. Ответом было молчание. Надтреснуто хихикнув, Генри пнул валявшуюся обувь и хрипло выговорил: — Тем не менее я вернулся. Я дома, Чарли, милая… Ты не будешь дуться на меня?.. — Он заглянул в кухню и никого не обнаружил. — Сэм? Я согласен прочесть «Дракулу» заново. Вместе с тобой. Вылезай и хватит прятаться, — посреди коридора ноги подвели. Рухнув на колени, Эмили от души долбанул по перилам лестницы кулаком. — Выйдите, блять. Пожалуйста… — рывком сняв куртку и бросив на первые ступеньки лестницы, он, противясь слезам, знойно щипавшим веки, упрямо поднялся. Чувствуя себя настолько никчёмным и безумным одновременно. Отупевший сумасшедший. Он рехнулся. «Генри, ты рехнулся». — Да что ты говоришь, Джен, — выпалил вслух назойливым мыслям. В следующую секунду захотелось несдержанно ругнуться. — Что за грязь на полу, а? — Генри спросил, едва ли не плача. Пол в самом деле был в грязной мокрой воде, пятнами то тут, то там. — Что за ебанный срач в этом доме?! Всхлипнул один раз. Другой. Лучше бы вышли из гостиной дочь и сын с недоумевающими лицами, выпрашивающие, не слетел ли с катушек отец. Тот и сам-то не уверен. — Кто здесь? Я знаю, что кто-то прячется. От меня. Ну, выйди наконец. Шарлотта, Сэм, кто угодно… — До него не сразу дошло несколько простых вещей: свет на втором этаже дома они с Дженнифер в принципе не включали утром. Не было нужды, и так светло. А на первом этаже свет был включён везде, кроме прихожей. Должно быть с точностью да наоборот. И грязная вода на полу. Снег. Растаявший снег. Следы, которыми испачкан ковёр в гостиной, куда Генри ринулся первым делом. Пусто. Ничего и никого нет, а грязь и погром всюду. — Дэйв? — сначала почудилось, что вокруг действительно тихо. Потом же, прислушавшись, Генри умудрился услышать звуки со второго этажа. Из ванной комнаты, включённый кран. Он прошелся по дому, внимательно изучив окружение: сдвинутый вбок диван, упавшая рамка с семейной фотографией в коридоре, распахнутые дверцы шкафчиков на кухне и ванной комнаты первого этажа. Это не последствия торопливых сборов Джен и Генри утром. Это было сделано кем-то другим. Аптечка, которую достали из нижнего кухонного ящика, разобрана наполовину; медикаменты, пластыри, таблетки — многое лежит на поверхности стола, стуле, полу. Гостиная же была прямо-таки перевёрнута. — Кто здесь? — спросил Генри. В этот раз со всей серьёзностью. Второй этаж. Звуки из ванной, которая на втором этаже. Первая реакция — бежать куда глаза глядят — которая была, пожалуй, наиболее здравой, к сожалению, уступила оцепенению. Замерев, Генри полминуты стоял неподвижно, не понимая ситуацию до конца. Он в доме не один. Есть кто-то ещё. Дэйв? Обстоятельства повторяются? Бардак, хаос, чьё-то присутствие. Что делать? Брать нож? Не испытывать судьбу и убраться отсюда? Разумеется, блять, нет. Он взял с тумбы опустошённую несколько дней назад вазу, предназначенную для цветов. Было бы забавно, если бы в ней по-прежнему стоял букет, подаренный Эмили жене в качестве извинения за опоздание на ужин. Средство защиты можно было бы назвать не только проверенным, но и чертовски романтичным. Матерь божья, у Генри в доме посторонний, а он размышляет о цветах в вазе? Потрясающе, великолепно. «Ты же не намерен подниматься наверх, не так ли? — мысленно обратился к себе Генри. — Сегодня не тот случай, при котором следует проявлять чрезмерное любопытство. Это вполне возможно обычный… сквозняк? Сильный ветер. Моя забывчивость. Мало ли — кран забыл выключить. Или наверху вор. Или грабитель. Мне срать на него хотелось. Я туда не пойду, да?» Вдохнув и выдохнув, Генри стиснул в обеих ладонях вазу, как будто она была бейсбольной битой… Как будто она поистине достойное средство самообороны. «Уилл. Если это ты, прости меня». — Кто бы там наверху ни был, ему непоздоровится. Рандомной персоне, или Дэйву, или Уильяму. Генри ведь по-любому не угадает, кто из них двоих стоит перед ним. Генри вёл себя чересчур самоуверенно минувшие деньков пять. Зато целых двадцать четыре года до него не допирало, что Уилл и Дэйв — не одно и то же. И что мутки Афтона гораздо запутаннее. Единственное, что смутило Генри на втором этаже, за исключением шума из ванной, — это те же мокрые следы на ковре. Некий человек хлюпал в уличной обуви по всему дому Эмили. Догадаться, зачем ему и почему он, довольно проблематично. В мозгах Генри мысли перепутались, он не в том духе, чтоб выяснять обстоятельства. Его дети бесследно исчезли, и никто понятия не имеет, где Шарлотта, Сэмми и Карл Робинс предположительно находятся. Два квартала уж на уши поднято в связи с упорными поисками. Потому незнакомец, ошивающийся в этом проклятом доме, вообще будет не к месту. Хуже, конечно, нарваться на Дэйва неподготовленным, но, честно говоря, Генри Эмили мечтал размазать ему рожу по плитке. О бортик ванны приложить, бить до тех пор, пока этот монстр не сдохнет. Уничтожать его, как он уничтожал город и мирных граждан, стараясь не думать об Уильяме внутри, который мало в чём был виноват. По сути тому будет хуже прочего, когда придётся возвращаться в реальность. Сумеет ли Генри дальше верить Уиллу Афтону и вытаскивать страдальца из выгребной ямы после того, что Дэйв сотворит с семьёй Эмили? Либо что он уже сотворил? Живот стянулся в ком, ибо вариант встречи какого-то психа пугал меньше, чем столкновение с Дэйвом Миллером собственной персоной. Генри решительно шагнул к ванной, готовый толкнуть дверь и с размаху зарядить кому бы то ни было стеклянной вазой по физиономии. Едва он успел проникнуться осознанием того, что стекло в его руках сулит разбитую башку всем окружающим вот аж второй раз, как вдруг дверь открылась перед ним сама, и, откуда ни возьмись, появился Майк, налетевший на Генри так неожиданно, что тот врезался спиной в стоявший напротив ванной комод. — Майк?.. Генри обомлел. Определённо он рад видеть этого парнишку живым и здоровым. Хоть Афтон-младший напугал его до усрачки. Майкл вздрогнул, покачнулся; видок у юнца был… болезненный. Генри оставил Майка Афтона с безумцем-отцом сутки назад (на два часа меньше). И что произошло за данный промежуток? Для Генри — чересчур много. А для Майкла? Не на шутку перепугавшись, Эмили осмотрительнее поглядел на парня и покрылся мгновенно гусиной кожей. Взлохмаченные волосы, порванная на плече футболка под тоненькой курткой, накинутой на одно плечо: видимо, мальчик не тратил драгоценные секунды на выбор одежды. Короткие домашние штаны, ботинки поверх отличавшихся друг от друга носков. Хей, он что, припёрся сюда из дома Афтонов в столь лёгких одеяниях? Как ухитрился дошагать? Снаружи жуткий холод и снег… Кровь. Кровь на шее парня, прикрытая воротником. Царапины на лице, вымученные глаза. В них клубился страх, однако казался каким-то смутным и далёким. Майк словно не ощущал его в полной мере. Тупо таращился на дядю Генри, скрюченный и трясущийся. — Т-ты что тут делаешь, Майки? — осведомился Эмили, попытавшись прикоснуться к нему. Младший подозрительно отпрянул на подкашивающихся конечностях. Что такое, чёрт возьми? — Майк. Господь правый. Ты в порядке? Где Лиз? Она цела? А т-тв-… Твой отец?.. Ответа не последовало. — Майкл, — Генри поставил вазу на комод. Окликнутый по имени неизвестно для чего кинулся обратно в ванную. К умывальнику. Упёр руки в поверхность раковины и чуть было не осел на подгибающиеся колени. Генри подурнело. — Эй, — он аккуратно оттащил парня от зеркала и раковины. Повернул, усадив на бортик ванны. — Майк, посмотри на меня, — Афтон повиновался. Вздёрнув подбородок, сел, обращённый несчастной миной в сторону взрослого. Заботливо потрепав оторопелого юношу по спутанным волосам на макушке, Генри устроился рядом. Осторожно. Тихо. Что-то было не то с Майком, который вчера выглядел достаточно бодро и оптимистично. Что. Что стряслось? Он задал этот вопрос вслух и вновь не дождался объяснений. Майк смотрел сквозь него. Поникший и нездорово бледный. Паршиво звучит, но он по-настоящему ужасал, пока Эмили проницательно просчитывал каждое изменение в нём, внешнее и внутреннее. Явственная серость, как у мертвеца, осунувшиеся, покрасневшие веки. На щеках Майка проступали пятна жёлто-зелёного цвета. Искусанные до незначительных ранок губы кривились. Зачем он истерзывался этаким образом? Каково ему? По оценке Генри, его выворачивало наизнанку. Полноценная катастрофа началась, когда парень вдруг собрался согнуться пополам и, завалившись в бок, закрыть глаза. В Генри закипела паника. Он вскочил, вцепившись Майклу в локти, и что было силы затряс. — Майк. Майк! Н-не закрывай глаза, нет. Нет. Пожалуйста, не отворачивайся от меня. Не отв-ворачивайся. Открой глаза, живо! Он хлопнул Афтона по плечу и щеке, какая под нижним веком распухла, судя по всему, от не хилого удара. Тряпичное тело Майка в целом было помятым, худым, изведённым разными зверствами. Через титанические усилия Майк всё же выпрямился и удержал себя от того, чтобы отключиться. Складывалось впечатление, что исключительно на этой упрямости характера он и дотащился до дома Эмили. Плёлся, превозмогая шествующую по пятам слабость. — Скажи мне что-нибудь. Объясни, что случилось? — Генри допрашивал, поддерживая парня в сознании. — Лиз, Сэм, Шарлотта… Ты не знаешь, как они…? Майк, почему ты… Он что-то сделал. Он что-то с-сделал вам, да? Ответь, умоляю. Как ты чувствуешь себя? Опиши мне своё состояние. Прямо при нём у мальчика кровь окончательно отлила от лица, и смесь бледно-серого и грязно-жёлтого заменила подробному портрету пёстрый румянец. На него и намёка не осталось. Прижав ладонь к губам, Майк скорчился, наклонившись над полом. Конечности свело судорогой. Сейчас вырвет. — Тише, Майк… Тише, спокойно. Дыши ровно, хорошо? Просто дыши, дыши и… — Эмили не договорил. Издав булькающий хлипкий звук, Майкл, подавившись, выплюнул изо рта кровь. Она вязкой густой лужицей очутилась на плитке пола, отчего Генри скрутило в рвавшихся наружу рвотных позывах. Пришлось заставить себя совладать с одолевающим страхом. — Господи. Он отвернулся, нащупывая тряпку под раковиной в ведре. Бросил её, прикрыв образовавшуюся лужу крови, а Майк снова, истощённо и хрипливо дыша, зажмурился, с трудом качаясь то влево, то вправо. — Держи глаза открытыми. Ради бога, Майк, не теряйся, л-ладно? — заумолял Генри. — Ты чувствуешь боль и усталость. Я знаю. Продержись чуток, ага? Я п-позвоню в госпиталь, договорились? Дождёшься приезда врачей, приятель? Тебе надо потерпеть. Что, твою мать, произошло за то время, что вы были с ним? Парень вяло мотал головой, оттирая алую жидкость с подбородка. Избитый кем-то (кем же, мать вашу), изнурённый, окоченевший и покалеченный. Он кряхтел, сплёвывая, и веки норовили захлопнуться, отстранив от боли и разумного существования. Майк вёл себя так, будто в самом деле подумывал протянуть ноги. Выровняв юношу, Генри поволок младшего Афтона вниз. Тащил, прося концентрироваться на чём-нибудь, кроме изнеможения. — Всё хорошо. Всё хорошо, не запрокидывай голову. Не глотай кровь. Чтоб не рвало. Лады? Постараешься продержаться? Слушай мой голос, слушай меня, Майк, не отвлекайся на боль, — он довёл юношу до дивана. Эмоции затуманивало. Подложив потерпевшему подушку, чистые салфетки, стакан воды, Генри направился в прихожую к телефону, продолжая успокаивать настрадавшегося подопечного вслух. Почему? Зачем? Что Дэйв Миллер сделал старшему сыну?! Он бил его, пытал, измывался над ним? Майк пришёл откуда-то, где, быть может, находилась и Элизабет, и его, Генри, пропавшие дети. Неужели хватило Дэйву кровожадности, беспощадного садизма на причинение ущербного вреда родному ребёнку? Томясь в отрадных переживаниях, Эмили неслушающимися пальцами набирал короткий номер по домашнему телефону, сопротивляясь как-то было возможно заставшей врасплох беспомощности. Собраться. Собраться, да. Что бы Джен сморозила в такой обстановке, дабы привести мужа в чувства? Возьми себя в руки, бестолочь. Ты должен что-то предпринять. А Генри даже не понимал, какое недомогание испытывал Майкл. Чем Дэйв навредил?.. На что пошёл, только бы подавить волю, ослабить, уничтожить? Мелкого отпрыска, который, несмотря на различие в мировоззрении и нравственных ценностях, приходился Миллеру близким человеком. Помилуй, этот псих принимал действительно радикальные меры, чтобы убрать с пути преграды. В нём дотла сгорела человечность. Он ни перед чем не отступит. — Поговоришь со мной? — Генри сел к Майку на диван, слабо хватаясь за него. Обоих морозило, трясло. Нечего парню лицезреть разбитость взрослого, дрожавшего на пару с ним, однако казаться собранным у того ни в какую не выходило. Он ждал. Он допытывался, не сдерживая себя. Замечая, насколько дядя Генри успел стушеваться, Афтон-младший всеми имевшимися в убытке силами оттягивал неизбежно настигающую отключку. Неразборчиво сипел, старался вытащить из себя нечто срочное, неотложное, требующее внимания. — Майк, — опять позвал Эмили. — Скажи мне. Хоть что скажи. Прошу. Пальцем указывая на стену, увешанную семейными фотографиями в деревянных рамках, Майк шумно сглотнул, пробормотал нечленораздельное предложение так, что не услышать. Или не различить слов. Слишком невнятно он мычал. — Сюда скоро приедут, с-скорая приедет, — тараторил старший, позволяя сесть ему поудобнее. — Всё будет нормально, ты запомнил? Поверишь мне, Майки? Не бойся. Всё будет в порядке… — Сомнений нет — юноша пострадал от рук отца. И пострадал серьёзно. Психически расшатан, а физически… Генри было трудно докричаться до Афтона, уловить, какие травмы тот получил помимо синяков и царапин. Майк отмалчивался, подрагивая и показывая то на стену, то на себя самого, словно сообщая о чём-то без надобности раскрывать рта. Что-то внутри обожгло распирающей болью. Отвратительное ощущение. Череп ноюще загудел, и у покачнувшегося Майка потемнело в глазах. «Сотрясение?» — мысленно предположил Генри. В следующую минуту его как в ледышку поместили. Нестерпимый холод сковал тело. — Майк. — Ушё-… — через стреляющую мучительными спазмами резь проскрипел тот, проглатывая окончание. У Генри сострадающе заухало сердце. Он же видел, что Майклу чертовски больно. — Папа. Странно звучит… …его голос. Он странно мямлит. — Открой рот, — попросил Эмили. Вытаращив на него мутный взгляд, младший, заторможенно моргая, отстранился. — Давай. Открой рот, я посмотрю. Мальчик отрицательно замычал, всё отсаживаясь на безопасное расстояние. — Погоди, — Генри упрямо сомкнул пальцы на чужом предплечье. — Погоди, позволь. Дай я проверю. Тебе тяжело говорить. Больно, да? Это ненормально, ты знаешь? Он запугал тебя. Он навредил тебе, не скрывай этого. Я не враг ведь, Майк. Я попробую помочь, хорошо? Ладно, Майки? Позволишь мне?.. По глазам парня можно догадаться, что в восторге от данной идеи тот не пребывал. Тем не менее выбора для Майка так-то не существовало. Ещё съёженный, зажатый и потрёпанный, он убрал ладонь со своего бледного лица, прекращая стискивать державшую его руку Эмили-старшего. Генри подсел ближе, заведённый до периодического содрогания, слегка приподнял голову Афтона, взяв за подбородок. Кровь остатками капель блестела на тонких белых губах, тошно было глядеть взрослому в несчастный и пустой взор, не выражающий ничего, кроме изводящих страданий, пульсирующей в висках боли, от которой спирает дыхание и по швам трещит сознание. Приказав считать до десяти, а потом начинать с начала, Генри осторожно надавил пальцем на нижнюю губу Майкла и приоткрыл тому рот. Раз, два, три, четыре. Не страшно. Нет, с ним не настолько всё страшно. Да? Парень в порядке. Он в порядке. Пять, шесть, семь, восемь. Он всего-навсего напуган. Генри поначалу вообще ни черта не рассмотрел. Потому, что света ламп люстры в гостиной было недостаточно или, может, потому, что Эмили не захотел что-либо узреть. Упускал специально, ослеп, запутался в догадках, решил, что потеря рассудка избавит его душонку от нагрянувшего кошмара. Вой за окном, шум внешнего мира. Воображение выстраивало образы окунувшегося в густую черневу сумерек Харрикейна, вырисовывало картины реалистичного бедствия. Город бедствует. Люди встревожены. Многие ищут маленьких детей, что ушли гулять, но до сих пор не возвратились домой. Слухи растекаются, как яд, умерщвляя жизнь, некогда ранее наполнявшую каждый уголок улиц, центрального парка. Сегодня они умрут. Сегодня умрут все, Генри. Умрут так или иначе. От ножа в спине или от нескончаемой горечи. Все будут гнить. Думал об этом. О детях. Об Уилле, о Джен. О чём Генри умудрился поразмышлять подсознательно? Проще назвать то, о чём он не успел задуматься, ибо Эмили на самом деле забивал себе башку кучей дрисни: опасениями, паранойей и прочим дерьмом самобичевания, — чтобы не спрашивать себя в отчаянии, что у Майка Афтона с его грёбаным языком. Что у Майка Афтона за язвы во рту, почему он изувечен?.. За что, мать вашу, как этому выродку бесчеловечности хватило…?! Генри отпрянул, словно обжёгся. Собственный язык точно онемел, прилип к нёбу, а чувства и эмоции завязли, слиплись, как единый ком неопределённости. Не найдя, что огласить вслух, — предпринять попытку успокоить юношу, на худой конец — Генри чуть было не осел на пол, держась за волосы. — Д-дружище… — просипел он. Ярость не затопила Генри тотчас лишь из-за того, что шок, перекрывший доступ к распознаванию каких-либо ощущений, лишил ненадолго разумного восприятия увиденного. Слёзы сдавили горло, Эмили задохнулся от ошеломляющего рассудок страха. Невольно вспомнились трупы в подвале пиццерии, напев угроз Дэйва, смрад того, что гниёт. Монстр, изувечивший сына. Подонок, стеревший в порошок судьбы десятка жизней. Тварь, разъедающая Харрикейн. Проклятый червяк. — Я убью его, — процедил Генри, отворачиваясь и опираясь о стену. Пелена слёз заволокла глаза. Живость, осознание, буйство, неповиновение забурлили в нём спустя пять минут выбивающего из колеи ужаса. — Я убью эту сволочь, я-я…я это ос-…становлю, ясно?! — он растерянно всхлипнул, сжимая ладони у груди, почти сгибаясь пополам на ватных конечностях. — С меня х-хватит. Вскоре подоспела скорая. Генри встретил людей в куртках, под которыми были надеты рубашки характерного образа парамедиков. Один высокий смуглолицый мужчина крепкого телосложения выпрашивал у Эмили о подробностях, другая светловолосая женщина интересовалась, где и как мальчишка ухитрился нажить себе такие неприятности. А Генри не выдавал чего-то толкового, взволнованный его состоянием. — Мы позаботимся о нём, — заверил мужчина. — Случай тяжкий, сэр, но, надеюсь, не первый для наших специалистов, — он натянул подбадривающую улыбку. — Парень выберется из этого… нелёгкого положения. — Насколько его травмы, — упоминание травм, имевшихся у Майкла, заставило голос не вовремя ослабнуть. Генри прокашлялся, — Насколько его травмы «исправимы», если можно так выразиться?.. — и покосился на Майкла. Совсем юная девушка придерживала юношу. Его аккуратными шагами, обомлевшего и пребывавшего будто бы не в себе, вели на выход из дома, прямиком к машине скорой помощи. — Язык повреждён, — встряла в разговор черноволосая низенькая женщина средних лет. — На нём резаные раны. Будь я проклята, впервые такое вижу… — Смею предположить, что ожоги были получены позже, — раздавался между тем голос позади, — Жуткая картина. — Язык придётся ампутировать. — Ч-что?!.. — переспросил Генри, которого услышанные факты изрядно подкашивали — Эмили еле стоял на своих двоих. — Нам повезло… В какой-то степени повезло, конечно, — выпалил кто-то, на кого Генри уже даже не обращал внимания. — Раны прижгли… —… Этим ожоги и объясняются. —…в некотором роде, это спасло его… — Вы сейчас говорите об ожогах как о его спасении?! — сорвался он. — Этот ребёнок держался на последнем издыхании! Он словно вернулся с того света!!! Его изуродовали, сотворили невесть что… — Послушайте, сэр, — смуглолицый мужчина вывел Эмили на передний двор, обхватив за плечи. Медленно и неспешно парамедик отвёл хозяина дома от общей суматохи. — Вы читали когда-нибудь о жизни наших предков? Слышали о средневековье, о последующих временах? — А я похож на недалёкого? — нервно уточнил Генри, развернувшись к нему. — Да что вы, я вовсе не об этом, — успокоил мужчина. — Вы слышали об отрезании языка? О таких карательных мерах, какие были в норме закона столетия назад? Провинившимся отрезали их длинные языки за тайный сговор, клевету и тому подобное… Языки, то есть то, что от них оставалось, потом прижигали. Понимаете, что это собой представляет, сэр? В языке находятся важные артерии организма. Случайно сделанный глубокий порез — и можно протянуть ноги в ближайшие десять-пятнадцать минут от кровопотери. Разумеется, то, что сейчас у вашего… сына?.. — Племянник. Некровный племянник. —… Эта трагедия далека от обстоятельств прошлых веков. Но, при всём этом, он выжил. И выжил благодаря тому, что кем-то были нанесены эти увечья раскалённым предметом. Генри приостановился, боясь, что рвотные позывы вытолкают из него желчь, либо он отрубится без памяти, не способный отойти от пережитого. — С-скажите. Он… Он будет в п-п-порядке? Он не умрёт?.. — Упаси Господь. — вздохнул парамедик. — Ему помогут, не беспокойтесь. Выкарабкается обязательно… — Он вырывается! Юнец, ты, по-моему, берега путаешь. Мы тут его жизнь спасаем…! — Эмили выдернули из чужой хватки так неожиданно, что тот на ровной поверхности едва не поскользнулся. Майк вцепился в него намертво, пока бригада скорой помощи говорила ему что-то наподобие: «Сейчас ты не в себе, парень». Втиснув Генри в руки порванное с краю, помятое изображение, Афтон-младший оттопыренным пальцем показывал присмотреться к фото, нераспознаваемо мямля. — Мальчик. Пойдём. Тебе нужно помочь, у тебя кровь. И отёки слизистой… Ты здесь не противься мне, а… Иначе твоим родителям потом хлопот… — Что там? — одними губами прошевелил Генри, уставившись в протянутую парнем фотографию. — Он удрал обратно в дом, Эндрю, можешь себе представить? Искал этот огрызок как помешанный. Стекло в рамке разбил. Порезался небось. Не дай боже… — Майк, что это? — спросил Эмили. Безусловно он понимал, что это. Но зачем Майк так втюхивал ему долбанное фото? И ещё какое: на нём запечатлён Генри. Около него стоял Афтон-старший. Вернее, этот заносчивый подлец, прикидывавшийся обычно Афтоном-старшим. На снимке несомненно изображён Дэйв Миллер. По надменному выражению лица поймёшь. И по улыбке, которая не содержит в себе ни грамма искренности. Губы улыбались, а взгляд был безэмоциональным. Они, два старых лучших друга, прошедшие через инцидент в закусочной Фредбера, на фотоснимке выглядели не так жизнерадостно и безмятежно, как в 1970-м году. Их обошли всякие напасти. Озорной огонёк в глазах поугас. Фотография сделана в начале 1984-го года, на фоне новой открывшейся недавно пиццерии «У Фредди Фазбера». Генри, рискнувший повторно оживить детские фантазии и воплотить их наяву, не подозревал, что в конечном итоге это приведёт к тому, что теперь он будет трепаться со специалистами, чья обязанность состояла в оказании первой помощи Майклу Афтону, которого мог прикончить родной отец. Дважды. Генри Эмили влип и влип по полной. Его дети бесследно пропали, от юного Карла никаких известий, город на ушах стоит. И убийца исчез в неизвестном направлении. Исчез и… — Хей, ты х-хочешь…— Генри пялился на фото, а Майк, хотя старший фразу не договорил, уже во всю утвердительно кивал и выплёвывал несвязные обрывки слов. — Он что… Он там, М-Майки…? Он у Фредди?.. Кивание. — Идём, парень, ну же…— Младшего всё-таки оттащили. Эмили замер с полученной совсем непредвиденной новостью, от которой мурашки по спине забегали и ударил жар. Вероятно, температура, поднявшаяся утром, под вечер подскочила на нервной почве. Ей давно пора с такими-то событиями… Не слушая, что ему там разъясняет по поводу дальнейших действий мужчина-парамедик, Генри протиснулся сквозь небольшую толпу людей в форме около машины скорой помощи и намеревался было двинуться в противоположную от дома сторону, как его отдёрнули за локоть назад. Джен. — Какого чёрта здесь происходит? — поинтересовалась она, нагоняя мужа. Генри невидяще зыркнул на неё, после чего напряжённо выдохнул, наблюдающий скопление народа, постепенно вываливавшегося из своих домов, чтобы созерцать натуральный каламбур спонтанных происшествий. — Ты откуда…? — Вернулась вот. В надежде, что ты и дети окажетесь на месте, — крайне пессимистичным тоном произнесла жена, озираясь на медиков. — Генри, я столкнулась с Майком. Они его… — Я в курсе. Я в к-курсе, он… Джен, мы пропали, — обречённо выпалил Эмили, усмиряя накатывавшую бурными волнами дрожь. Ноги несли мимо бригады врачей, куда-то — туда, где наверняка находятся перепуганные Сэмми и Шарлотта. Дженнифер придержала супруга от резких движений и в конце концов сумела удержать того. — Ты куда намылился? Майк что забыл у нас дома? Где Чарли? Сэм? Они не возвращались, Хен? Видимо, по траурному молчанию женщина поняла, каков расклад событий. Ей не приходилось ничего, кроме как поддерживающе приобнять трясущегося мужа, который по-прежнему сдерживал себя от того, чтоб психануть конкретно. — Тсс, ничего. Ничего, милый. Спокойно. Полиция в деле. Они найдут их, я уверена. Нам нужно подождать. Найдут… Найдут, да, найдут… Зачем, чёрт возьми, если он выяснил, где искать?! Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох… Выдох… Спокойно. — Зачем тебя так долго держали там? — спросил Генри, когда жена отвела его к забору их участка, подальше от шумихи. — Допрос с пристрастием, — ответила Джен. — Выведывали всё, что только можно и нельзя. Меня как усадили за стол к шерифу, так и не поднимали. Затем следователь припёрся… В общем, затянулось оно… Им трудно было поверить в мои россказни о твоих приключениях, дорогуша. — Они поверили?.. — Без понятия. Но дело открыли. И за патрулирование города взялись. Если Афтон не свалил на все четыре стороны, то скоро его накроют, мне кажется… — Могут и не успеть, — убито вставил Эмили, таращась в никуда. Джен озабоченно сложила руки на груди, настороженно хмурясь. Чутьё точно не подвело её: она уцепилась за тусклую безнадёгу в карих очах мужа, вопившую слишком ясно, однако наравне с ней выступал какой-то неведомый ей прежде настрой. Стальная решимость, гнев, бешенство. В потемневших глазах они пылали ярче пламени в недрах Ада, где господствует истинный Дьявол, не знакомый с милостью и пощадой. В Генри что-то переклинило. — Ты чего? — Дженнифер вытащила спрятанную кисть мужа из кармана его куртки, сжав и согрев её своей, отчего-то тёплой и такой же нежной, как всегда. — Хен, ты поистине отстойно выглядишь. — Мы на днях у твоего отца гостили, помнишь? — заговорил тот, бездумно притоптывая ногой по хрустящему снегу. — Он у тебя служил вроде? — Служил. На кой тебе?.. — У него должно быть оружие, — сказал Генри, прикусив щеку. — Он ведь, по идее, получил его в молодости, верно? Мне необходимо к нему съездить. — Чт-… Чего ты надумал? Генри! — крикнула женщина вслед супругу, рванувшему к автомобилю настолько резво, что Джен не смогла поймать того за рукав. — Притормози на секундочку. Я требую объяснений, идиот. — Я знаю, где Дэйв, — рявкнул он излишне громко. — Я доберусь до них всех: там могут оказаться наши дети, Дженнифер. — Ты знаешь, где кто?.. — переспросила Джен. — Уильям. Я знаю, где Уильям, — поправился Эмили. — Не поздно спасти их или попытаться обезвредить его… Пожалуйста, давай не будем это обсуждать. У женщины лицо вытянулось в немой вопрос «откуда?», но Генри не тратил время на тонкости познаний. Обойдя сзади скорую помощь, он подоспел к собственному автомобилю, припаркованному у бордюра, собираясь умчаться прочь. Джен остановила его у двери водительского сидения. — Если ты знаешь, где Уильям… Нам надо сообщить об этом в полицию, Генри. — Чтобы всё пошло вновь по одному месту?! — Всё пошло по одному месту задолго до того, как мы привлекли стражей закона, мой дорогой, — напутственно выдала Джен. — Они поквитаются с ним. Что ты можешь предпринять в нынешних реалиях? — Не меньше, чем копы, — заявил Генри Эмили, совершенно убеждённый в сказанном. — Потому что я знаю его. Я знаю, каков он и чего он добивается. Он мне жизнь разрушить пытается. Он пытается уничтожить всех. Так как его свели к подобной посредственной похоти. То, что находится в Уилле, не способно не уничтожать людей морально или физически. Твои стражи закона не осознают, с чем имеют дело, Джен, пойми. Одна их оплошность — и наши дети будут трупами! Ему будет насрать на то, что это Шарлотта. Что это Сэм. Что это его близкие люди. Перед тем, как полиция вмешается, я обязан вытащить оттуда моих дочку и сына собственноручно. Иначе без шансов — поляжем мы дружно вместе! — Ты туда не пойдёшь, — непреклонно отозвалась Дженнифер. — Не пойдёшь, услышал? Я тебе не дам в пекло бросаться, чтоб потом уживаться с твоим призраком в доме. Свихнулся, что ли?! — Муж на возмущения более не реагировал. Она, не раздумывая, подошла к переднему пассажирскому месту и распахнула дверь. — Я еду с тобой. — Обязательно, — огрызнулся Генри. — Через мой труп. — Я больная на мозги, чтобы отпускать тебя не пойми куда и сложа руки ждать, когда ты как супер-пупер герой набьёшь рожу своему дружку?! Они злобно уставились друг на друга, не произнося чего-либо минуту. Наконец, Джен внешне поумерила пыл, и у Генри созрело предложение: — Побудь с Майком, — нашёлся он. — Некому его обезопасить, и так натерпелся. Ты своим присутствием очень бы ему помогла. — Не хочу спрашивать, что с ним такое. — И не стоит, — брякнул Эмили, заводя двигатель. — Генри, ты никуда не поедешь. — Мне покорно выжидать, пока непобедимые стражи порядка разрулят этот казус? Набьют рожу моему дружку, как ты изъяснилась? — поинтересовался он раздражённо. — Ага. Правильно. Выжидать, ибо в таком состоянии ты сам горазд совершить дурь, — жена отступила, жаждая подойти было снова к супругу и образумить, утешить как-либо, добиться того, чтобы Генри вернулся на землю и включил мозги. Но она опоздала. Растерялась. Забылась. Упустила, короче говоря, она не отреагировала вовремя на то, что Генри, потянувшись через салон, схватился за ручку ранее открытой ею двери машины и захлопнул ту, срываясь с места. Это случилось так… внезапно. Он уехал. — Генри…! — от оклика не было проку. Джен ошарашенно шагнула назад, глядя на убиравшийся с этой улицы автомобиль, и разговоры на повышенных тонах кучки парамедиков, и обсуждения левыми прохожими обоюдного недопонимания сделались ничтожно бестолковыми, не имеющими ни капли значимости по сравнению с несколько секунд назад произошедшей катастрофой. Кретин, чёрт бы тебя побрал.

***

15:34 В помещении, в котором он очнулся, было зябко и мрачно. И безумно холодно. Сэм кое-как оклемался, до этого находясь в отрубе, поморщился от гулкого звона в ушах, который ежеминутно то смиренно стихал, то становился вдруг стремительно нарастающим гамом. Башка раскалывалась. Испытываемые муки сравнимы разве что с пробуждением в длительную убогую болезнь. Подобно лихорадке, пробирал стылый озноб, тело ныло абсолютно везде, и конечности, пальцы непонятно онемели: мальчик был неподвижен, судя по всему, час, а того и дольше. Малейшее движение провоцировало вспышку болезненного разряда, размять шею не получалось, словно череп сделался втрое тяжелей. Как и веки. Первые минут десять Сэм провёл в полубессознательном состоянии, не воспринимая реальность, желая просто уснуть. В желудке ни маковой росинки. Стон, передававший хриплым звучанием тот спектр чувств, тянувших вязкий ком внутри груди, раздался в подозрительной тишине. «Проснись. Живо», — велел Сэмми себе и распахнул слипавшиеся глаза. Силы не теплились в организме. Всё леденело оттого, какая температура держалась в комнате. А что за комната, собственно? Оглядевшись, Сэм выискал единственный выход — ржавую дверь, расположенную по левую стену от юнца. Достаточно темно, ибо в качестве источника освещения предоставлена скромно висевшая на потолке лампочка. Она периодически мерцала. Чего-то необычного в тесной комнатушке не нашлось, кроме четырёх коробок, поставленных в тёмном углу, разобранного ящичка, в котором когда-либо хранились инструменты, а временем позже подыскали тем место получше; напротив Сэмми Эмили стоял металлический приоткрытый шкаф, валялись на полу бесполезные железки. Такая вот картина предстала перед очнувшимся. По обшарпанным стенам, барахлу в коробках и сырости Сэму стало ясно, что данное помещение — одна из комнат подвала, обыкновенного подвала пиццерии. Именно того, в который он спустился с дядей Уиллом включить электричество в здании, но затем планы изменились, поэтому… О, Господи… Наконец-то пробудились воспоминания о том, что произошло до потери сознания. Мушкетёры. Дядя Уильям. «Чтоб меня расплющило, — про себя пролепетал парень, активно помотав головой. Следом кадры развития тех событий улетучились, и он по-настоящему испугался. — Твою мать». В короткий миг сразу кучу вещей попали в центр внимания. Например, затылок гудел вследствие того, что кое-кто — не будем показывать пальцем — приложил Сэма об стену будь здоров; второй деталью являлось то, что следовало заметить в первую очередь — костюм с грязным тускло-жёлтым мехом; костюм был на нём; а справа, буквально плечом к плечу, лежал ещё один, точь-в-точь, и в него, такой же дряхлый, вылинявший, чумазый, втиснут другой человек, Карл. Сэмми невольно подметил схожесть каркасов этих махин со стариной Фредбером и Пружинным Бонни. И, исходя из столь безобидного замечания, он сделал неутешающий вывод, что в спину впивалась отнюдь не стоявшая у стены балка. Костюм, вопреки размерам, тесен, и его детали, бывшие чёртовыми частями эндоскелета аниматроника, неприятно сдавливали. Холод и боль уже не были главной проблемой теперешней ситуации. — Это… Дьявол, — вырвалось еле слышное восклицание. Друг Сэма, как выяснилось, не проснулся. Он сидел с опущенной башкой рядом с юным Эмили на полу, который, в отличие от этажа ресторана, не был покрыт чёрно-белой плиткой. Леденющий бетонный пол. Куртки на Карле не оказалось, Сэмми видел её и свою собственную в картонной коробке, что стояла на трёх остальных поодаль пленников. Вероятно, здесь никак нельзя угадать, отчего они оба подохнут быстрее: либо от студёного холода, либо от металлических штырей, способных проткнуть их тело при случайном задевании пружинных фиксаторов. Стоп, чёрт подери. Какая смерть? С чего Сэм решил, что умрёт сегодня? Ну, вряд ли не возникло бы такого предчувствия, учитывая, что некоторое время назад взрослый человек, приходившийся и Сэмми, и Чарли не чужаком, учинил необъяснимую ересь и, возможно, запихнул подростков в эти костюмы, неизвестно зачем тут существующие. Сэм отчётливо помнил, что дядя Уильям напал на него. Схватил, даже нож откуда-то достал. Мальчик догнал, что, если не вырваться, живым его отец и мать точно больше не встретят никогда, и попытался улизнуть, сопротивлялся, пинался, брыкался в крепкой хватке мужчины. И тогда Афтон бесцеремонно швырнул мальчишку в стену. Так запросто, что будто бы тот был лёгким и воздушным, как пушинка. Что было после этой потасовки, Сэм не помнил. Не выудил из памяти. Наверное, потерял сознание, пробудившись в золотом костюме. Он не закончил начатое? Почему он не убил его, пока мальчик был беспомощен? Ну, сейчас Сэмми тоже мало чем есть дать отпор. Обезоружен, помещён в костюм с железками, которые чуть что проткнут его со всех сторон. Вонзятся в плоть. Парень скривился в отвращении и страхе. Боль в затылке определённо усилилась. — Карл. Карл, — позвал Сэмми настырней. Растерянно пробежался взглядом по помещению. Он и Карл. Никого помимо них. Чарли. А она где?.. — Очнись, дурень, — прохрипел Сэм. — Мы в знатной передряге, — он замолк от першения в горле и несдержанно кашлянул. И преждевременно застыл, чтобы не дёрнуть рукой в костюме. О да, они в знатной передряге. —… Проснись и пой, лапух. За ржавой дверью послышалось движение. Пронзительный треск. Скрипы. Размеренные шаги. Сердце бешено забилось о стенки рёбер, комната заходила ходуном, и, несмотря на озноб и дубак в помещении, ударил жар. Сэм на долю секунды оторвал взор от двери, скосив глаза на товарища, и внезапно обнаружил, что тот не спал. Карл пялил на Сэма осознанно и безнадёжно, бледный как смерть. Выходит, он вовсе не в отрубе находился? Или настолько просто ему удалось прийти в себя? За пределами комнатки кто-то ходил. Где-то поблизости. — Я бы тебе посоветовал п-прикинуться мирно д-дремлющим, — запинаясь, проворотил Карл боязливо. — Мало ли — он не захочет нас прихлопнуть. — Ты что, притворялся? — полушёпотом спросил Сэмми, подавляя желание трястись от холода. Нельзя. Дёргаться нельзя. Да и болтать, по-хорошему, также не стоило. Они же в неисправных костюмах, обладающих свойством выходить из строя. — Я очухался час назад. Ну, м-может, около того. Он был здесь. Я не показывал, что не сплю. Он был в-в этой комнате, — голос мальчика задрожал. Карл вообще не сдерживал эмоции, хлеставшие наружу. — Он н-нас убьёт, да? — О ком ты говоришь? И говори, пожалуйста, потише, — Сэм постарался сесть ровно, не упираясь спиной в острые детали эндоскелета. Максимально восстановить сбившееся с привычного ритма дыхание. Голова кружилась. Так дерьмово парню ни разу не было. Он пристально смотрел на перепуганного до чёртиков друга и лишь через полторы минуты повисшего напряжённого безмолвия завидел следы крови у Карла на виске. Красные кровавые пятна. — Не хило тебя… приложили. В ответ на это второй заложник невесело хмыкнул, вытянув подрагивающие губы. Похоже на то, что мальчуган вот-вот разревётся (этого не хватало). Весь такой вялый… Бледно-серый. Тошнота подступила к горлу, когда юный Эмили разглядел иные раны не только на физиономии приятеля, но и у того на шее. Пару царапин, кровоточивших до сей поры… — Глубоко меня резануло?.. — задал вопрос Карл, поняв, что Сэм, подстегнутый любопытством, рассматривал его. — На шее? Я умру от кровопотери?.. — С-сомневаюсь, — отозвался мальчик. — Нам конец, — объявил Робинс. — Мы блядские покойники. Он нас убьёт. — Нас убьёт кое-что похуже, если ты не будешь сидеть смирно и не заткнёшься нахер, — буркнул Сэмми, кратко намекающий на фиксаторы, что вполне могут среагировать на неосторожное ёрзание Карла. Тот, кажется, хотел выпалить что-то отчаянное, не терпящее умалчивания, да заткнулся вовремя, ибо прогремела открывавшаяся ржавая дверь, и «беззаботные» разговоры детей были прерваны. — Друг твой правое дело говорит, — поначалу Сэмми почудилось, что это галлюцинация. Бред. Мираж. Его вырубило, по пробуждению из-за удара затылком мерещится какая-то дичь. Окружающих объектов не было, он трындел не с Карлом, а с одиноко лежавшим костюмом, и в комнату зашёл не дядя Уилл. Зашёл некто иной, незнакомый, чуждый Сэму. Психопат. Маньяк. Но, ради всего святого, не дядя Уилл, который был для детей Эмили примером в их юные годы. Который проводил с семьёй Эмили праздники, являлся лучшим другом отца. «Пап, что происходит? — норовил спросить мальчишка, наивно полагая, что получит от не подававшего признаки присутствия отца изъяснения. — Нас разыгрывают?» Папы рядом не было. Не было во всей грёбаной пиццерии. Перед Сэмом и Карлом, в прямом смысле заточёнными в пружинные костюмы, стоял дядя Уильям, владелец сие заведения, успешный бизнесмен и надёжный деятель, который здесь и сейчас не устраивал очередное представление. Ресторан закрыт. Веселить некого. Это не розыгрыш. Сегодня явно не Хэллоуин. Взрослый взирал на подростков словно победитель всех игр на планете. Величественно, высокомерно и самозабвенно. Узлами будто скрутило органы, выступил пот, противно стекавший каплями под свитером. Уж теперь у Сэмми ни в какую не получалось подавлять крупную дрожь. Холод в стенах этого помещения сковал нижнюю часть тела, и передёргивание плечами не сдерживалось. Из лёгких пропал кислород, когда Сэм полноценно уяснил, что никто иной как дядя Уильям в действительности набросился на него, ударил и в действительности посадил в костюм с фиксаторами внутри. Афтон-старший в действительности совершил подобное. Карл поёжился, удерживая уже собственное тело не в полулежачем положении, а в твёрдо сидячем. — Если м-мы всё ещё играем в мушкетёров, то знайте, что вы чуть-чуть переигрываете, с-сэр, — промолвил он. Мужчина скучающе глянул на Карла сверху вниз и подошёл обратно к двери, показательно её закрыв. — Злодеи в книжках не настолько отбитые, т-так в-ведь, Сэм?.. Они, должно быть, вершат… более приземлённые пакости. — Заткнись, ей-богу, имбицил, — проскрипел Сэмми, не сводя глаз со взрослого. — Иначе приключениям наших мушкетёров правда настанет преждевременный «Конец». Дядя Уильям тихо рассмеялся. — Слушайте, этот абсурд меня забавляет. Даже при смертельной опасности вы не замолкаете, — он так вальяжно прошёлся от двери до двух пленников, что на мгновение Эмили показалось: ну это же спектакль. Театр одного актёра. Их с минуты на минуту вызволят, и Афтон, шутливо ухмыльнувшись, потреплет Сэма по волосам, гордясь удавшейся шуткой. Но тот ни первого, ни второго не сделал. Сэмми открыл рот, сглотнув от сухости в нём, и не сумел выдавить чего-либо, потому что дядя Уильям просёк его попытку высказаться и приложил указательный палец к губам. — Ты же знаток у нас. Сэм, дружище, неужели не помнишь, что эти штуки в костюмах чертовски небезопасные? Хочешь, чтоб тебя напичкали штырями? Парень инстинктивно мотнул башкой, покрывшись россыпью крупных мурашек. — Отец рассказывал, — неуверенно промямлил, отрывисто вдохнув. — Где Чарли? — этот вопрос волновал его в большей степени, чем остальные. — Сладко спит. С ней всё хорошо, — старший присел на корточки напротив Сэма и с неким очарованием провёл ладонью по грязному жёлтому меху его нынешней «шкуры». — Пока что. Дэйв Миллер хищно осклабился, отчего дрожь переросла в натуральную тряску. Ребята ничего не могли с собой поделать. Поведение взрослого чересчур выводило. — Угадаешь, в каком ты именно костюме? — поинтересовался тот, повернувшись к метавшему из угла в угол взгляд Карлу. Мальчик неразличимо пискнул. — Угадаешь — не трону. Не угадаешь — горло перережу. Глаза обоих мальчишек округлились, походившие на монеты, что несомненно раззадорило безумца. Встрепенувшись, товарищ Эмили вздрогнул и спустя миг вздрогнул повторно, не в состоянии произнести хоть что-то. Сэм оценил внешний настрой, мысленно успокоил себя тем, что в руках у дяди Уильяма нет случайного оружия, шевельнул лежавшей на ледяном полу ногой и случайным образом вытащил из себя: — Блефуешь, — он не был уверен наверняка, но, видать, оно так и оказалось. Нож или что-то другое не пошло в ход. Мужчина неприятно улыбнулся. — Безусловно, — Сэмми-таки заслужил похлопывание по макушке, и нужно ли упоминать, что ни толики счастья это ему не принесло? Изучающе понаблюдав за реакцией Карла на происходящее, который между тем в открытую разнылся, псих неторопливо поднялся. — Что ж, вы не собираетесь сидеть бесшумно, я прав? — Зачем вы это д-делаете? — выплюнул Робинс, втянув голову в плечи. Сэму в том числе было неподдельно интересно, с какого перепугу Афтон-старший учудил… то, что учудил. — Мой папа знает, что мы здесь с тобой? — вторым спросил юный Эмили, едва справляясь со страхом, болью и непослушным телом. — Предпочитаю надеяться, что ещё нет, — ответил взрослый, положив руку на верхнюю коробку. — Рано или поздно до него дойдёт… впрочем, до того момента я разберусь с одним из вас, — заверил дядя Уильям, вцепившийся взором намертво в неугомонного Карла, давая понять, о ком он затирает. — К прибытию твоего папочки в это замечательное местечко я буду готов. Ты и твоя сестра. Вы тоже будете готовы, — протянул Дэйв мечтательно. — Мы встретим дорогого Генри с распростёртыми объятиями, проявив всё своё гостеприимство. — Дядя Уилл, т-ты несерьёзно это, да? — пролепетал Сэм, дав слабину. Ужас затопил душу. Заполонил до краёв. — Как думаешь, зачем я посадил вас в них? — скривился Афтон. — Кстати, проясню вам. Карл, приятель, считай, что я тебе уступил великолепного Спрингбонни. У тебя же сто пудов он был любимчиком? Я не ошибся? — Непонятно, угадал он или наоборот, однако ничего против Карл не сморозил. — А ты, Сэм? — Фредбер, — просипел мальчик, сжимаясь пуще. — Разумеется. Будь я в той ситуации, в какой находишься ты, я бы не стал молить о пощаде прямо сейчас. Это бесполезно, заранее предупреждаю. — Что вам от нас надо?! — выплеснул Робинс. Сэму приспичило подумать: было бы неплохо втащить товарищу разок, ибо этими истошными криками он ненароком спровоцируют взрослого поехавшего на критичные решения. — Д-деньги? Деньги наших родителей? Н-н-наши органы?! Что вы от нас… — От тебя мне не требуется ни цента, ни твоей кишки или печени, — усмехнувшись, утешил дядя Уильям. — Я с тобой поквитаюсь. Не терзайся попусту. Мне нужна семья этого кретина. Только и всего. — Семья?.. — переспросил Сэмми, игнорируя напрочь запаниковавшего друга. — Ч-что ты з-затеял? — Трапезу. Кровавую трапезу, — произнёс старший Афтон, не разделяя всеобщей робости. — Ты и твоя сестрица сдохнете в наших с Генри творениях. Как тебе? Нравится затея? Будете дёргаться в предсмертных конвульсиях. В агонии захлёбываться кровью. Зрелище отменное. Вы медленно умрёте, старина, — прямо-таки просиял взрослый. — А ваш папа будет стоять и смотреть. — Дядя Уилл, ты не можешь… — Могу, — обрезал он. — Н-нет! Нет, нет, нет! За что?.. Что произошло?! Зачем тебе это?! — Вы против закона прёте! Вас вычислят и повяжут! — вставил Карл, задыхаясь в смеси ярости и безнадёги. — Нас ищут. Ищут и найдут. Мои отец и мать. Мистер и миссис Эмили. Не успеете вы… «Как осмелел», — заметил Сэм, отвлекаясь от реальности, сделавшейся Чрезмерно Запутанной Сранью. Сбрендил? Он убьёт их. Из-за чего дядя Уильям так гневно и мстительно припоминал отца? Он прикончит. Лишь потребуется пнуть как следует каркас экзоскелета. Причём тут Сэм? Чарли? Чем они насолили?.. Он будет шантажировать папу при помощи заложников. Доведёт его до чего-то плохого, расправится с двумя младшими Эмили особенно жестоко. Между тем Дэйв вновь приблизился к заточённым в костюмы детям, один из которых — Сэмми — зашуганно притих. Второй же бормотал себе, пытаясь утихомириться, мычал от ноющей боли в порезах на шее и ране на виске. Широко распахнутыми глазами взирал в упор на внутренности костюма, выглядевшие вблизи очень не ободряюще, обступая тело справа, слева, позади и спереди. Мужчина присел. — Ты у нас болтлив, — приулыбнулся он, но Карл не отважился выпялиться на него. — Остёр на язык, красноречив. Верно я говорю, парниш? — мальчик слегка двинул плечом, голову всё держа опущенной. — Больно дёрганый. Не допёр? Если будешь изворачиваться в этой штуковине, в которую я тебя поместил, в тебя вопьются десятки острых металлических деталей, штырей, стержней и гвоздей. В твою кожу. В твою оболочку, обращая её в куски мяса, в неживое месиво. Ты даже завопить не сможешь, потому что изо рта у тебя будет хлестать твоя же кровь. Вникаешь в мои слова, нет? Я продемонстрирую… Сказав это, он докоснулся до меха костюма Спрингбонни, прогладил вдоль и неожиданно просунул руку к механическому креплению за спиной зажатого мальчугана. Взрослый тронул пружинные держатели. Сэм был в курсе их расположения благодаря Чарли и её рассказам про устройство первых маскотов-талисманов, созданных папой. — Отпусти, — выдавил Эмили, пока Карл, постепенно догадываясь, что попал в крайне затруднительное положение (затруднительней такого, какое в принципе могло бы быть) затаил дыхание, давясь слезами. — Отпусти его. — Отпустить? Отпущу то, что держу в этой груде запчастей, и он сам станет как шкура, — глаза предостерегающе сверкнули. — Дряхлая безжизненная оболочка, истекающая кровью. — Н-не н-надо, п-пожалуйста, — проблеял товарищ. Сэм беспомощно согнул ногу, вытянув шею. — Прошу вас…! — Дядя Уильям, не делай этого, — голос почти сорвался на плач. Пелена слёз перекрыла обзор, помутив окружение. Афтон и крошечный по сравнению с ним Карл преобразились в серые и жёлтые пятна, в каких не различить людей. — П-пусти его, не трожь!.. Хватит, п-перестань, пож-ж-жалуйста… — А если трону? — передразнивал Дэйв, наслаждаясь происходящим. — Я в ударе, не так ли? Свободно двигаюсь, в отличие от вас! Если захочу покончить с ним? Я знаю, куда здесь надавить, чтобы сломать мальчишку как жалкую игрушку с помощью моего изобретения. Тебе дорог этот болтун? — С-Сэм. Скажи ему. Скажи, чтоб отстал, р-ради бога! Сэм! — Дорог или нет? Отвечай мне. — Х-хватит, — изрёк Сэмми. — Ты что делаешь…? — Я убью его. Будешь сожалеть? Если я убью его? — что-то в костюме друга угрожающе затрещало, и рыдания того раздались уже во всю. — Скажи что-нибудь! Скажи, что значит для тебя этот заносчивый мелкий отброс! Иначе я прикончу его при тебе сию же минуту! — Оставь Карла в покое. Дорог! Он мне дорог! Хватит!!! — взмолил мальчик, и пережитое за сегодня безвозвратно утратило иллюзорную несбыточность. Это случилось. Наяву случилось. Младшие Эмили и их товарищ уже не определяют ход своих судеб. Они в ловушке зверя. Не дяди Уильяма. Отнюдь. Монстр с безумными намерениями отныне не был им дорогим человеком, который провёл в их сознательной жизни внушительное количество времени. — Он в в-ваших с отцом разногласиях не виноват! Н-никто из нас не в-вин-новат. Что с тобой не так?! Отойди от него! Н-не трогай. Я тебя ум-моляю. Прошу. Оставь его. М-меня убей. Разберись со мной, но б-брось издеваться над ним, пожалуйста… Пожалуйста… Дэйв Миллер разжал пальцы — пружинные фиксаторы, к счастью, не сорвались. Захлёбываясь в слезах, Карл облегчённо расплакался, отказываясь строить из себя сейчас непоколебимого. Дрожь пробивала несдержанно. Везло парню с худощавым телосложением, а не то без усилий Афтона-старшего он бы самостоятельно привёл механизм в работу. Градус напряжения не спадал, несмотря на то что безумцу наскучило изводить подростков. Он покопался в коробках, заполненных хламом, и вытащил оттуда сперва огромную голову Пружинного Бонни, а следом и Фредбера со шляпой «Цилиндр». Положив те «мордами» к загнобленным пленникам, обливавшимся слезами и робко всхлипывающим, Дэйв взором уткнулся в стену, застыв. Удовлетворён ли?.. Визги загнанных в угол детишек — расслабляющая мелодия для ушей. Крики тех, кто значительно слабей, несомненно слаще, и Дэйв определил это для себя давным-давно. Беспомощные, взывающие к спасению. Наблюдение, как угасает в маленьких ублюдках живость, изумительным образом одухотворяло его. Упиваться искренним отчаянием, наслаждаться чужой агонией. Но что-то не то. Очевидно. Последний раз, когда Миллеру доводилось измываться над мерзопакостными недоносками, эмоции переполняли, дух захватывало, и он чувствовал такой переизбыток блаженства, что словами не передать. Почему-то сегодня воплей и соплей двух выродков, один из которых — блядский сын этого рыжеволосого засранца, было недостаточно. Свело челюсть: Дэйв недавно обрадовался, что в кои-то веки не возникало ощущения недостаточности, неполноценности счастья. Эти двадцать лет были его процветанием. Он стал выше и сильнее их всех. Дэйв был здешним палачом, вселяющим страх. Мысль превосходства над другими с ума сводила. Убитые им сопляки должного сопротивления не оказывали, словно крохотные зверушки, покинутые матерями, лишившиеся защиты. В этом ли проблема? Ведь началось с того, что издевательств над животными в юношеские годы сделалось мало. Поэтому Дэйв Миллер бросил это дело. Поэтому он начал действовать с размахом, посчитав, что в праве забирать жизни у личностей, всюду окружавших его. Затем по каким бы то ни было причинам надоело и сопротивление поганых взрослых людишек, возомнивших себя чем-то главенствующим над остальным миром, хотя они ниже; они никак не ровняются с ним, носителем их смерти. Вечно один и тот же сценарий: зовутся совершенством, а по итогу умирают от рук такого же, как они, лучшего во всём, но худшего в признании истины. Чрезмерная осознанность взрослых вымораживала, и Дэйв выбрал в связи с этим золотую середину — смазливых детей, тупых и безмозглых, что тем не менее обладают жаждой выжить. Сопротивляются, борются, барахтаются, стараясь удержаться на плаву среди жестокости, но так или иначе затухают, прежде горящие ярче солнца. Расправляясь с ними, уничтожаешь будущее. Уничтожаешь новую по меркам существующего вокруг жизнь. Они мелкие и наивные, при том настоящие и искренние. Они не испорчены внешним миром, они стремятся познавать его, хотят быть в нём. А эта жажда разрушает, потому что доверчивые отпрыски попадаются к нему, монстру всея Юты, который признан убийцей малых судеб. То, как дети из раза в раз пытаются выбраться из его пут, то, с каким отчаянием понимают, что он могущественней, что он тот, кто оборвёт их существование, то, как угасают искры энергии и любознательности во многого ещё не познавших взглядах — это не наскучивало, а сколько же таких однотипных смертей он созерцал. Сколько слёз, мольбы и страха, сколько криков. «Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, не делайте этого! Я не хочу! Умоляю! Прошу!» Одно и то же. Прошу тебя, папа!.. Кажется, спустя столько лет ему и это наскучило. — Я сказал: мольбы не действуют на меня, — процедил Дэйв, не смотря в испуганные лица Сэма и Карла. — Я же предупреждал. Это скучно. Это действует на нервы… — А ради чего тогда? «Ради чего я это делаю?» Ради мести? Ради отмщения семейству Эмили? За что?.. Если даже расправы не дают повод для полноценного веселья, то есть разве смысл ненавидеть этого придурка? Ненавидеть за что? Может, за то, что он свёл его к такому?.. К такому, что ебанные детские страдания больше не удовлетворяют? А были ли они тогда чем-то значимым для его звериной сущности? (личность с повадками животного) зверёныш, червь. (?разве такое создание является уникальным?) «Как тебя не заебало издеваться над нами всё наше детство, отец? Это же скучно. Одно и то же». Папа! Не надо…! «Одно и то же». Не бей!.. «Одно и то же». Дэйв не помнил, что он там наговорил детям в период наступившего замешательства. Привело это к тому, что с поганым настроением он молчаливо поглядел на подростков, размышляя: мол, какой смысл держать их здесь? прикончить бы прям сейчас. И дело с концом. Но он же никогда не делал это только ради уничтожения. Да. Он разрушитель судеб, жизней. Но ему нужна была не столько смерть, сколько эмоции, полученные от измывательств над жертвами. Почему сейчас он думал исключительно о том, как бы поквитаться с ними побыстрей?.. «Я что, спятил?» — Боитесь? — спросил мужчина. Сэмми и Карл лишь встрепенулись. — Я убью вас в любой момент, если мне приспичит. А вы, будто куклы, будете сидеть и не двигаться. Забавно, не правда ли? — хихикнул Дэйв. Честно, ему что-то не так забавно, как хотелось бы. А хотелось задыхаться от безумного оглушительного хохота, бездушно взирая на заложников. — Думаю, торопиться не буду, — проговорил он, обратив внимание на свои наручные часы. — У нас с вами найдётся лишний час свободного времени.

***

16:04 Её обступала темнота. Отовсюду доносились шорохи, эхо шагов, и Шарлотта всей душой надеялась, что либо ей мерещится, либо за пределами пыльной кладовой, в которой девочка была кинута, ходит кто угодно, кроме Афтона-старшего. Очнулась Чарли, быть может, минут двадцать назад, и с самого пробуждения неподвижно лежала, свернувшись на боку, морщась от боли в горле и спирающего дыхания. Левый локоть ныл, потому что дядя Уильям хватался за него мёртвой хваткой, пока стискивал добычу, словно в собственнических объятиях. Прекрасно помнилось, что это был он. Он не давал ей вдохнуть. Она беззащитно билась в его руках, а взрослый в свою очередь душил, сжимал, насмехаясь над жалким сопротивлением. Кошмарный сон. Сон? Спит ли Чарли? Видит ли обыденный ночной кошмар? В котором ложь преобразуется в правду, а выдуманное — в настоящее? В котором мир выворачивается наизнанку, и такая персона, как щедрый и ответственный дядя Уилл, превращается в злодея? Руки связаны за спиной. Девочке пришлось изрядно помучиться, валяясь на полу в холод без возможности освободиться. Разодрать узлы на запястьях не получалось, и ноги, замёрзшие, онемевшие, были непригодны для ходьбы. Что с ней теперь станет? Дядя Уильям, судя по всему, не возвращался с той поры, как покинул Шарлотту. Как бы та ни старалась выбраться из пут, попытки оказались тщетны. Было боязно за брата, что находится чёрт знает где, и ей его не позвать: вдруг монстр ошивается поблизости. За друга Карла боязно, за себя, ибо какие мысли посещают Афтона-старшего, намеренно притащившего детей в закрытый ресторан и напавшего на каждого поочерёдно? Взрослый выдумал нечто невообразимое, что, вероятно, благополучно не закончится. И Чарли вместе с Сэмом и Карлом не по собственной воле влипли в авантюру дяди Уильяма. Тот навредит им. Несомненно. Он уже навредил, а как далеко зайдёт — вопрос времени… Замешательство не покидало. Что взбрело в голову Уильяму Афтону? В курсе ли отец, что младшие Эмили пойманы его лучшим другом и по совместительству деловым партнёром? Какие решения Чарли предпринять, дабы просто-напросто остаться в живых?.. Холод. Ледяные пол и стены. Это усугубляло ситуацию. Не было сил: тряска и дрожь отнимали их, Чарли мечтала закрыть глаза, позабыв о случившемся, а проснуться дома в постели. В старой-доброй спальне, рядом с папой, мамой и братцем Сэмми. Сэмми. Её брат где-то в глубинах пиццерии. Предположительно, в подвале, куда мальчишка спустился в компании дяди Уилла. О Боже. Покалечил ли тот Сэма? Поранил ли, ударил? У Афтона был нож. Шарлотта помнила эту деталь. Когда мужчина настиг девчонку, он держал в руке нож, порезав ладонь. Цеплялся за лезвие, будто пребывая не в себе. Желая привести рассудок в норму путём нанесения самоповреждений, причинения жгучей боли. Дядя Уильям осознавал, какие поступки он совершал, угрожая Чарли расправой? Сомнительно. Взрослый на самом деле тронулся умом, ибо юная Эмили по-прежнему у Фредди, связанная, запертая в какой-то кладовой. Их с Сэмом дядя Уильям определённо намерен сделать нехорошее. «Надо выбираться, — пронеслась мысль. — Сэмми в опасности. И Карл. Да и ты, Чарли. Папа вряд ли вам поможет». Придётся выпутываться без подмоги со стороны старших. «Не паникуй. Вы играете. Это игра в мушкетёров. Её часть». — девочка наспех восстановила прерывистое дыхание, поёживаясь от холода. Неважно каким образом. Главное — освободиться и выбраться. Два иных варианта итогом не устраивают, потому что в первом случае она будет киснуть в кладовке до обморожения. Во втором, скорее всего, по душу Шарлотты придёт обезумевший дядя Уилл. Или кто-то, кто в сговоре с дядей Уиллом. Девочке неизвестны подробности заварушки Афтона. В любом случае тот вернётся к ней, рано или поздно, и вряд ли с теми намерениями, чтобы отпустить. Он будет так же криво улыбаться, вооружённый острым хорошо наточенным ножом. Чёрт, какой всё-таки бред! Это дядя Уилл. Чарли знает дядю Уилла столько, сколько живёт на белом свете. Не верится, что данная натура, пускай странная, чудаковатая, нервная и непостоянная, способна избавиться от Шарлотты, от Сэма как от пустышек, не значивших для Афтона-старшего ровным счётом ни черта. Страх притуплялся потому, что возникала тревога за товарища и брата, так что, игнорируя терзания насчёт друга отца, являвшегося семейству Эмили кем-то поистине родным и важным, Шарлотта боролась с собой. И боролась с верёвками. Кое-как удалось принять вертикальное положение, спиной прислонившись к заваленным разными железными детальками полкам. Детали… Не разобрать в темноте, но, может, они — составляющее эндоскелетов? Острые части каркаса. Ими стоит попробовать задеть туго затянутые узлы, распутать немного, рукой бы не порезаться. Чарли аккуратно придержала окоченевшими пальцами некую металлическую пластинку, прощупывая поверхность. Не то. Подалась чуть правей, наступив на хлам, разбросанный по полу, едва не упав прямиком на него. Сумев устоять, порвав слегка ткань куртки углом непонятного механизма, Чарли задрала голову. Ровный вдох. «Не хватало убиться обо что-нибудь, — паника следовала по пятам. Тьма, чернота, верёвки, неизвестность, умалишённый дядя Уильям, Сэмми и Карл, наверняка попавшие впросак. Спектр этих несправедливых трудностей, проблем, свалившихся на плечи юнцов, нагонял жути, однако Шарлотта пытливо заставляла себя сдерживать эмоциональный поток. — Дыши глубже». Она выдохнула. Учащённое дыхание. Так дело не пойдёт. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Как учил отец. Папа. Он знает о том, что затеял Афтон-старший? Он ведь скоро появится, да? Он пресечёт попытку дяди Уильяма ещё как-либо навредить подросткам? Отец вытащит и свою Шарлотту, и своего Сэмми. И Карла. Они спасутся. Целые и невредимые. Продвигаясь спиной вдоль стеллажа, девочка набрела с помощью слепого осязания на что-то острое, выгнутое, заострённое на конце. Округлой формы. Прямо как крюк. Фокси. Любимый аниматроник дяди Уилла из новой четвёрки маскотов-талисманов. Была ли это часть его экзоскелета? Тонкая, изогнутая. Им вполне следовало попробовать избавиться от цепких пут… Только, стоя не лицом к полкам, удержаться за находку было тяжеловато. Так. Дальше что? — Эмили необходимо продеть ту острым концом под узел, потянуть, ослабить «оковы», а затем умудриться распутать верёвки одеревеневшими в охлаждённом помещении пальцами. План убогий. Но куда деваться? Чарли не должна покорно выжидать часа, когда к ней заявится натуральный безумец и прикончит её. Крюк чудом задел кончик верёвки спустя пару минут кропотливых неуклюжих движений. Выпустив напряжение с паром изо рта, Шарлотта шагнула вперёд, вынужденно цепляясь за край крюка пальцами и первые попытки безуспешно поддевая непослушный грёбаный узел. Кожа оцарапалась в некоторых местах. Запершило в горле от сухости, жажды, которую не уталить согретым горячим чаем, либо сладковатым какао. Чарли фантазировала, что, выбравшись отсюда, она и Сэм попадут в тепло, в родной дом, и дорогие мама с отцом накормят их, напоят, а поздним вечером (хотя не отрицается, что уже наступил этот поздний вечер, потому что нынешний час Чарли никак не угадает) дружной семьёй Эмили будут сидеть у камина, зарывшись в одеяла. В какой-то мере эти надуманные грёзы больше расстраивали, поскольку поквитаться с путами не выходило, отчаяние морально убивало, паника практически смяла в клочья, вычерпывая силы. Если этот долбанный пиратский крюк упадёт с полки на пол, Шарлотта пропала. Вряд ли ей удастся нащупать эту железку среди других, учитывая — в качестве напоминания, разумеется, не угнетения, — что возможность свободно шевелить руками любезно изъята. Желанию расплакаться Чарли упрямо отказывала. «Боже, помоги…» Бог, очевидно, сжалившись, помог. Усердие девочки было не напрасно. Узел поддался, она на страх и риск дёрнула руки в правую сторону, ослабив его чутка, потом потянула, шагнув левее. Длины вылезшей из общей массы верёвки хватило по длине, чтобы схватить её, перекрутить в пальцах, приступая неторопливо разматывать узлы один за другим, срывать со сцепленных рук как цепи, благодарив вполголоса судьбу-матушку. Чуть-чуть. Ещё чуть-чуть. Ещё немного. Последний. Осталось стащить всё и высвободиться. Повезло-таки, что половину детства Чарли Эмили потратила на то, чтобы учиться выпутываться из верёвок, скакалок, проводов и шнуров. Иногда она вляпывалась в такие истории чисто случайно, по рассеянности. А когда-то они с Сэмми сочинили целый ряд игр, где один связывает другого, и закованный должен выбраться из ловушки за десять-пятнадцать минут, или его хилую тушёнку съест людоед. Однажды четырнадцатилетний Майк Афтон со своими дружками в день школьной церемонии, на которую после уроков пошли все ученики, отловил в коридорах Чарли и её подружку Джессику, повязав тех и закрыв в каморке для швабр. И просидели бы девочки в духоте и тесноте долго, но Чарли тогда шустро развязала себе руки, оказав помощь следом и растерянной Джессике; узел был совсем простым. Теперь она даже признательна заносчивому мальчишке за то, что тот давал ей столько экстренных поводов для практики. Собственно, говоря о нём, наглядно ясно, почему Майкл вышел таким идиотом. Чарли годами верила, что парень — ходячее недоразумение, испорченное ребятами с улицы. А как оказалось, дурному характеру Майкла его папочка поспособствовал. Скинув слои верёвки на пол, Шарлотта вдохнула полной грудью и выдохнула, разминая озябшие кисти, болевшие и ноющие. Куртка не защищала от холода, голову будто в ледышку поместили, ход мыслей стремительно затормаживало. Чарли выждала минуту, настраиваясь, и, послушав повисшую в недрах ресторана тишину, кинулась к двери. Естественно было заперто. Подёргав ручку, девчонка потрогала ровную поверхность, при помощи чего обнаружила замочную скважину, приопустив к ней макушку. Снаружи кладовки мрачно, толком не разглядишь ничего. Посторонних поблизости не слышно. Рёв ветра — порывы стихийного бедствия усилились — предвещал снежную бурю. Пораскинув мозгами, Шарлотта взялась за металлическую шпильку в растрепавшихся волосах, вытащила и присела на корточки. Фонаря, по волшебству завалявшегося в кармане куртки, не нашлось. Дебилизм, конечно. Чарли деваться некуда. Склонившись над замком, юная Эмили повторно проверила дверь и, шмыгнув носом, распрямила орудие взлома, согнув по-иному. Чёртова темнота вокруг. Взламывать замки Чарли так и так не умела, разве что читала не раз о разбойниках и грабителях, использовавших разнообразные подручные материалы заместо отмычек. Шарлотта понимала, что это собой представляет, но не пробовала. Зато Сэм пробовал на старых замках, вскрывая те и шпильками сестрицы, и прочим инвентарём, не предназначенным для сие занятия. Брата здесь ой как не хватало, ведь девочке предстояло ковыряться в замке в кромешной тьме, освоив лишь азы. А если дядя Уильям услышит копошение? Тогда Чарли не жить. Потому следить приходится, во-первых, за звуками в замочной скважине, дабы дождаться заветного щелчка, во-вторых, за шорохами снаружи, а в-третьих, за собственными руками, которые могут нечаянно выронить единственную шпильку. Удивительная фортуна — как полезно бывает старательно ухаживать за волосами и поддерживать имидж! В основном, сегодняшние события не отличаются везухой, однако мелочи вроде острого крюка лиса Фокси, изумительно развязавшихся узлов и шпильки в причёске твердили, что этим днём Чарли Эмили обязана предпринять всё, что поможет избежать вреда и смерти её близких. Довольно бездействовать, нюни распускать. Сэмми и Карлу девочка нужна как никогда раньше. Обстоятельства были действительно на стороне пленницы, ибо спустя десять минут неутомимой возни с замком, которую то и дело приходилось прерывать, прислушиваясь к окружению кладовки, что-то внутри него с податливостью единожды провернулось. И раздался щелчок. Ну что ж… Пора уносить ноги, чёрт возьми.

***

16:29 —…по правде говоря, твой дорогой отец всегда был полудурком, — разглагольствовал Дэйв, расположившись на стуле, что притащил с собой по возвращению к двум заложникам. — Будучи подростком, он выглядел как вылитый ботаник с очками. Блядский шахматист и механик, — оскалился он, смерив взглядом сидевших в золотых костюмах ребят. Сэм всем видом показывал, какое испытывает затруднение в том, чтоб сдерживать тряску в теле, а Карл, опустив глаза в пол, беззвучно всхлипывал, моля о спасении. — Генри не понравился мне в первый же день знакомства. Рыжий и лохматый. Со своей постоянной дружелюбной лыбой. Лез не в своё дело… Косился на меня исподлобья, маленький уродец… Вот он уехал — сразу всё вернулось на круги своя. Я жил и никого не трогал. Ну, почти, — Дэйв хихикнул, потерев промёрзшие ладони. — С горем пополам поступил в треклятый колледж. Это было практически невозможно провернуть в моём случае, — добавил невпопад, сложив руки на груди и вытянув ноги. Мужчина умиротворённо прикрыл веки. — Представьте: мне семнадцать; я головорез; пусть смышлёный и гениальный, но дрянной в плане характера зверёныш, который дичится игнорирует сверстников напрочь. Я был гадким паршивцем и продержался на первом курсе, видимо, с божьей подмогой… Тем не менее дела в колледже устаканились потихоньку… Я начал вливаться в привычный для учёбы ритм. Мне даже интересно стало, можешь представить? — воскликнул Миллер, обратившись к поникшему Карлу. — Я грыз гранит всяких наук с таким остервенением, как бобры грызут древесину. Возникали проблемы исключительно с заработком, — скрипнув зубами, Дэйв выжидающе поглядел на Сэма, и тот всё же встретился с тем взорами, болезненно сглатывая. — И моя мирная жизнь оборвалась потому, что мы столкнулись с ним вновь. С твоим несносным папашей. Я поначалу не замечал проблемы. Генри идиотина, но, сука, сообразительный… Мы неплохо работали в команде. Но затем это дерьмо пошло коту под хвост. Нельзя нам было пересекаться опять с таким человеком. Сэм вникал в суть рассказа Афтона-старшего частично. Рассудок затмевали ужас и горе, горели суставы, скованные холодом. Не трястись невозможно. Мальчишки дрожали, пока разум терялся в путанице мозгов от мороза, от которого не спрячешься. До того было невыносимо терпеть ледяной пол и дуновения сырой свежести в помещении, что зубы звонко стучали. А дядя Уилл наблюдал за их скрытым нытьём, хрипами и многочисленными мучениями, упиваясь участью страдальцев. Несчастные… поджали плечи и губы. Медленная смерть при отсутствии верхней одежды, еды и тёплой воды — превосходная, мать его, пытка. Они не могли двигаться, разминать конечности, им некуда было бежать и прятаться. Они наедине с крамольными помыслами и с ним. И он демонстративно игнорирует чужие муки, непринуждённо болтая, сидя напротив Робинса и младшего Эмили в согревающей куртке, вольно двигая и корпусом, и руками, и ногами. — Что-то мы отклоняемся от графика, — подметил взрослый, который раз взглянув на часы. — Эмили-старший не соизволит навестить нас? — «Неужели этот мелкий крысёныш отбросил коньки? Или не дошёл до тебя, Хен-Хен?» Задуманное не должно провалиться. Дэйв тихонько хихикнул: — Видать, ты папаше не дорог, — сообщил он окоченевшему Сэму, в чьих глазах уж потухла малая надежда. — Час подойдёт к концу с минуты на минуту. — К ч-чему держать нас? — спросил мальчик, ни на миг не замирая. — П-прежде чем м-мой отец придёт, м-м-мы п-помрём от холода. — Парочку часов вы вполне готовы протянуть, — навеселе ответил дядя Уильям, наклонившись к пленникам. — Если через час-другой твой любимый папуля не удостоит нас чести заявиться, разумеется, ты знаешь, что тогда доживать без него этот денёк вам ни к чему? Сдохнуть от холода или от штырей в тушке — какая разница? — У т-тебя п-проблемы б-будут, дядя Уилл, — проскрипел Сэм, чутка подавшись вперёд. — Т-тебе… Быть такого не может, чтоб тебе было безразлично на нас. И на нашу см-мерть. — М-мы не на кружке ор-раторского м-мастерства, придурок, — небрежно бросил Карл, скрючившись. — Ты х-х-хреновый дипломат. — Мистер Х-Хьюстон говорил, что умелым языком пользоваться надо, — ввернул Сэм, впервые заводя диалог с товарищем после той выходки старшего, когда он чуть было не схлопнул парня в костюме. — Твоей маме он тоже такое… — лающий кашель вырвался из глубин лёгких, и Карл, задёргавшись, удушливо подавился слюной. — Вести светские беседы меньше надо, — упрекнул мужчина. — Кажется, вы, ребята, умереть хотите больше, чем я хочу избавиться от вас! Это поразительно, — просмеялся Дэйв. — Нам недолго осталось тут торчать. Не бушуйте. — Послушай, — серьёзно и решительно выпалил юный Эмили. — С-со мной твори, что х-хочешь. Ч-ч-что взбредёт в голову. Ты зол на отца, и я н-не пойму масштабы в-вашего… конфликта. Бесполезно мне допытываться. Убей меня, — голос дрогнул, но Сэмми вовремя совладал с собой. — Убей. Или что угодно с-сотвори со мной. Только его отпусти, — смиренно кивнул он на друга. — Его и Чарли. Не хочу подвергать их опасности. Отец придёт сюда, даже если Карл и Чарли уберутся п-п-прочь… Они не испортят твой план. Дэйв, стуча ботинком о пол, утомлённо помассировал виски и раздражённо цокнул: — Весь в отца, гадёныш, — приторная улыбка блеснула на губах. — Благо волосы у тебя не рыжие. Клянусь, я свихнулся бы с копией этого чудака. «Вы уже», — читалось на физиономии Карла. Слава богу воздержался от ругани. — Ударьте м-меня кто-нибудь болторезом, — брякнул вместо того, покачиваясь из стороны в сторону. — Ж-жаль, торт дома лежит. В холодильнике. Н-недоеденный, — мальчишка досадно отвернулся. — Тут так-то т-тоже. Холодильник. М-морозный и зябкий, зараза. Принести бы. Торт. Устроили бы чаепитие. — Ты умеешь молчать, а? — не удержался Сэм. Созерцатель этой картины прыснул в подставленный ко рту кулак: «Уморительно». — Я отключусь, если п-продолжу молчать, — возразил Карл. «Он сознание теряет? — испуганно подумал Сэмми. — О-о нет…» «Как это забавляет». — Будь вы робкими детишками, не смеющими раскрывать рта без моего разрешения, я бы окончательно сдох от скуки, — проговорил Дэйв, лениво жмурясь и болтая ногой в воздухе, как малое дитё. — Освободи его, — призвал Сэм. — Пожалуйста, дядя Уилл. — Назовёшь меня дядей Уиллом ещё раз, и я отрежу тебе уши, сопляк, — прошипел Миллер, вцепившись себе в волосы. — Вытащу твои глазные яблоки, а напоследок спущу пружинные держатели. Предыдущие полчаса вы были осмотрительнее. В чём дело? — Холодно, — отозвался товарищ Эмили с проскрежетавшими в тоне жалобными нотками. — В-вы сказали: н-неважно, от чего умирать. Если мистер Эмили не п-придёт, нам, по идее, не д-должно быть принципиально, что отправит на тот свет наши души. Так вы считаете? — Карл проморгался, противясь пленительным оковам сна. — Вдруг мы под-дохнем, и отец… Отец Сэма придёт подстать. А нас не застанет. Ж-живых нас. Ему не на что смотреть будет. Ваша затея п-провалится… —…и ты продуешь, — закончил за вяло бормотавшего приятеля Сэм. — Нет гарантий, что мы п-протянем до прибытия моего отца. И что ты скажешь тогда? — спросил он, пока взрослый нервно кусал губы и, поднявшись со стула, наворачивал круги по комнатушке. — Это будет твоё поражение. Дэйв Миллер не проигрывает — Продолжайте городить свою провокационную дребедень. Механизм костюмов не прочнее моего терпения. Мне в радость залицезреть, как пружины сорвутся, — процедил Дэйв, заложив руки за спину. Намёки на своеобразную мясорубку внутри Фредбера и Спрингбонни здорово будоражили сознание, оттого мальчики моментально затыкались, давая эмоциям старшего остыть. Иначе тот психанёт раньше положенного. — М-меня щас наверняка дома ж-ждут, — бесшумно произнёс Карл. Кажется, его снова потянуло на слёзы. — Я-я не мог-г-гу. Я хочу… Уйти… Хочу уйти… Я хочу домой… — Я общаюсь с ним ради того, чтоб он т-тебя отпустил отсюда к ч-чёртовой м-матери, — прошептал Сэм. — Давай ты не будешь встревать, дуралей? — Что за перешёптывания? — Афтон повернулся к ним. — Больше двух говорят вслух, — напутственно изрёк Дэйв, угрожающе шагнув прямиком к жертвам. Те инстинктивно втянули головы в плечи. Эмили продрогнул, а Робинс еле распознаваемо всхлипнул. — Мне напомнить, что я здесь и сейчас горазд на большее, нежели вы, находящиеся в моих ловушках? — поинтересовался мужчина, взявшись за волосы на затылке Сэмми. Оба парня перепуганно вздрогнули. — Напомнить, малец?.. Сразу вам двоим?.. — Господи, его-то з-за что… — пролепетал Карл, невидяще пялясь на безумца. Ярость отчего-то захлестнула грубо, резко. Дерзким порывом. Миллер несдержанно пнул костюм Фредбера по каркасу, стискивая зубы. Два никчёмных выродка. Плешивых недоноска. Он их с лица земли сотрёт сегодня, и провалиться ему под землю, если этого не свершится. Костюм скрипнул. Образумивший Дэйв преждевременно привстал, а Карл застыл как статуя. Сэм перестал дышать на несколько секунд, чувствуя, осознавая, какая же теснота и узость обступает в костюме. И его треск не значил чего-то благополучного. Громадная удача — механизм, сраный долбанный механизм, не активировался. Мальчик задел детали эндоскелета, так что спину неприятно оцарапало. Но фиксаторы не подвели. Какое счастье… Они, блять, не подвели… — Тебя смерть не обойдёт, — пригрозил Дэйв, уставившись на ошалевшего порядком Сэма, который только-только едва не поверил, что сию секунду непременно сдохнет. — Мои действия впредь будут нацеленными. Я долго прохлаждался с вами в этой дыре, — ненавидяще твердил взрослый, отходя назад. — Боишься меня, дрянь? А? — задал вопрос он, судя по всему, Сэмми Эмили. — Холод не страшен. Механизм не страшен. Здесь страшен лишь я. Меня нужно бояться, вы оба, — указал Дэйв на себя пальцем. — Что я есть вообще? (это он уже у себя спросил) — Что я должен совершить, дабы заслужить в кои-то веки ничтожное признание?! — перешёл на полукрик мужчина. — Обычное мелочное признание? Нет. Нет-нет-нет. Не Афтон. Не этот трусливый дурень, сполна наживавшийся на моих заслугах! Не он, нет! Я! Я, чтоб вас всех! Это делал я! Делал это грёбаные десятилетия! Ублюдки!!! — к замешательству и оцепенению Сэма и Карла, на пол с грохотом рухнула коробка, следом и вторая. Их наполнение вывалилось у ног двух пленных. — Сколько прикажете воспринимать себя человеком с этим гадким именем? Сколько можно?! Разве я недостаточно сделал, чтобы меня и моё хреново имя знали люди?! Узрели меня… Придали бы этому бреду хоть каплю блядского смысла… — Дэйв гневно уставился на ребят. — Как вы на меня смотрите?.. — прошипел он, не сводя с ужасающихся лиц серых сверкающих глаз. — Я вас ненавижу, черви поганые. Как вы на меня, блять, смотрите?! Как на спятившего дядюшку Уилла!.. Как на рехнувшегося и ударившегося головой мистера Афтона!.. Хватит видеть во мне это ебанное недоразумение. Хватит выводить меня на откровенную скуку, мать вашу!!! Хватит. — всплеснул он, опрокинув следующую коробку и швырнув какую-то пластиковую штуковину прямоугольной формы в стену. Сэм и Карл так и таращились на него и последствия срыва, раскрыв рты. «И это я-то высокомерная убогая тварь…» недоразумение «Как же я вас ненавижу. Всех до единого. Всех-до-единого». Дэв, как обычно, крушит всё вокруг. Любитель разнервничаться. «Дэв». ——— Он немного пришёл в себя. ——— —— — Что это было сейчас? — —— ——— Он яро покачал головой, взлохмачивая себе волосы. Встряхнул куртку, зарываясь в неё понадёжней: мороз пробрал Миллера до костей. Холодно, сука. Холодно и мерзко. Он не слышал, о чём перешёптывались эти сопляки. Как они настороженно косились на него, стоявшего над горой разбросанного им хлама. На него все всегда косились. Даже когда такого подозрительного внимания окружающие не проявляли, Дэйв чувствовал их взгляды. Взгляды, не выражающие восхищения, почитания, ужаса. Ужас, конечно, был. Да. Несомненно. Но он из раза в раз был выражен в сторону Уилла. Уилла Афтона, чёрт подери. Этого хнычущего засранца. Никого никогда не интересовал человек с именем Дэйв Миллер. Не поэтому ли кровопролитие надоедало из раза в раз?.. Непонятно. (пустышка) Произошло что-то, от чего комната пошатнулась. Дэйв устоял, ощущая, как немеют конечности. Произошло то, что было для него, наверное, главнейшей ценностью его безумия. Особенность, также обладающая ненавистными чертами: он в таком состоянии не контролировал себя. «Обычное желание страшно, Генри, ты знаешь. Но желание, подкреплённое гневом и яростью, — это кошмарно. В таком пребывании духа я не уничтожаю от нечего делать. Мне хочется уничтожать то, что выводит меня из себя». …с каким равнодушием он когда-то потянулся к кухонному ножу, ссорясь с Мией. Желая заткнуть её. Ему не было больно, страшно, ужасно, плохо. Максимум было досадно. За то, что не сдержался. Такие его срывы одухотворяли и сводили с ума одновременно. Он убивал с животной яростью. Он переставал видеть в себе человека в такие моменты. Он просто хотел убивать и ничего больше. Уничтожать. Уничтожать. Уничтожать. Ради чего? — плевать. Потому что он предназначен для того?.. Всё, для чего он был когда-либо предназначен, надоедало, либо искажалось до предела. (? был ли он когда-нибудь не бешеным животным?) — Я пойду за Чарли, — проинформировал Дэйв, наклонив голову к детям. Без усмешек, улыбок, издёвок. Взгляд, как блистающее лезвие, отлитое серебром, презрителен: дескать, игры кончились. — Наскучило ждать. Подростки недоумевающе переглядывались. Тревожно нахмурился Сэм, собиравшийся, вроде, вновь вступить в разговор с серийным убийцей, убедить пощадить друзей, да у того нет ни жажды насладиться его мольбой, ни намерения позлорадствовать. Цель поквитаться с ними — это гложило психопата. Собственный приказ убить тех словно заел на повторе. Подступив к ребятам, он, не показывая отвращения или гнева, опустился на одно колено. И бесцеремонно запустил ладонь в опасный механизм в костюме Спрингбонни. Карл коротко вскрикнул. — С-сэр… — Нет. Пожа-… — Сэм оборвал себя на полуслове, умоляющий вопль застрял в горле. Дэйв дотронулся до мелкой металлической штуковины, сдавив её. И фиксатор захлопнулся. Громко, точно выстрел. Щелчок оглушил. Неожиданно. Быстро. Сэмми распахнул глаза, на секунду подумав, что лязгающий звук ему померещился и ничего не случилось. Но, стоило мышцам на лице Карла напрячься, щекам посереть, зрачкам расшириться, сомнения насчёт реальности происходящего улетучились. Торс костюма Спрингбонни задёргался, и заточённый в нём мальчишка буквально позеленел. После чего прямо-таки завизжал от пронзившей живот, спину и бока боли, когда внутренности Пружинного Бонни начали издавать противный скрежет, зазвенели и захлюпали, вонзившись в плоть. В его плоть. Сэм, что не смог даже заверещать, стал свидетелем картины того, как в тело его близкого вот уж несколько лет друга вонзились десятки острых механических деталей, проткнув кофту, рубашку, кожу, сухожилия. Визг и треск частей эндоскелета смешались в рёв адской агонии, бурлящей по всей изувечившейся оболочке юного паренька, словно разъедающая кислота. Карл кричал. Кричал и бился, пока костюм под напором его лихорадочного дёрганья конвульсивно потряхивало. В ушах — как будто и изнутри тоже — раздавались душераздирающие вопли, в определённый момент обратившиеся в предсмертные булькающие хриплые стоны. Эмили сидел и смотрел, остолбенев, забыв, как вдыхать умеренные порции кислорода. Смотрел на обилие красного, алого, бордового, и Карл не сводил с него мутного невидящего взгляда, захлёбываясь в вязкой крови, которая немедленно впитывалась в золотой костюм и которая растекалась на бетонном полу. Густая лужа крови, увеличивающаяся в размерах. «В его лёгких одна кровь», — заторможено и словно не по собственной воле думал Сэм, таращась на умирающего товарища. Дядя Уильям возвышался над мальчиком, не издающим уже возгласов, потому что голосовые связки порваны, и никак не реагировал на то, что сделал только что. Минуты напролёт. Карл умирал мучительно долго, и, как только спустя несколько бесконечных мгновений он перестал извиваться в пружинной ловушке и замолк, Сэм наконец-то очнулся. Очнулся, но не настолько, чтобы заорать что есть мочи. Чтобы разрыдаться, забиться в истерике, не думая о безопасности. Чтобы беспомощно расплакаться, отвернуться: труп (труп задорного глуповатого мальчугана) с глаз долой — проклиная жестокого ублюдка. Ненавидеть его всем сердцем и душой, ругаться, вопить во всю глотку, обливаясь жгучими солёными слезами. Он очнулся, понимая, что Карл умер. Умер чертовски отстойной смертью. Карл. Карл! Сэм хотел хотя бы произнести имя друга, услышать свой севший голос, выбраться из затянувшего его в свой омут шока. Но ничего не смог. Не смог и уберечь. Он не защитил, и отныне Сэм Эмили был свидетелем того, как его товарища прознают детали эндоскелета, разрывая плоть, органы, ломая кости с отвратительным хрустом. Мех костюма слипся. Металлический запах постепенно распространялся по помещению, вызывая тошноту. — Твой друг сломан, — прозвучали тихие слова Афтона-старшего, мельтеша на фоне шипящего шума, визгов и стонов, образы которых не покидали разум. Сэм не отреагировал на голос взрослого. — М-м, — озадаченно промычал Дэйв, взирая на труп, а затем неторопливо попятился назад. — Досадно.

***

«Мамин сын — папина дочка» «Будь смелее» «Чарли» «Умнее» «Моя сестра» «Проворнее врага» «Никогда не бросай сестру, Сэм». — говорил отец. «Никогда не поддавайся. Тресни как следует тому, кто задирает, в рожу. Да так, чтоб впредь не лез», — учила мама. Он всегда упускал Чарли из виду. Она была шустрей, хитрей и энергичней. Она была инициатором идей и чаще всего вляпывалась в неприятности. И Сэм иной раз не был рядом, чтобы помочь. А если и был, то давать отпор как надо не научился. Может, поэтому всё сложилось так, как сложилось?.. Потому что мальчик такой слабак? Потому что он всегда и во всём будет слабее того, кто выше, могущественней, статней? Что ждёт Чарли? Его сестру? Пока он здесь, отключившийся без памяти? Пока он ищет утешение в сновидениях. Прячется, трусит, боится. Если и её убьют? Если она погибнет?.. Сэм не простит себе этого. Никогда, чёрт побери, никогда не простит. Немощный, убогий, он… —… Сэм. Сэм! Очнись, С-Сэм! — Ч-Чарли? — выдавил Сэмми, жмурясь и корчась. — Открой глаза. Поживей. Прошу. Быстрее, Сэм, — бормотала она. — Я здесь. Я вернулась. Всё в порядке. Ты такой ледяной… Господь правый. Её ладони блуждали по лицу парня. Ощущение было такое, будто то покрылось коркой на холоде. Прокашливаясь, юный Эмили посмотрел на сестру, а она на него. Живая, здоровая. Шарлотта грустно улыбнулась уголками рта. Слёзы облегчения заблестели на глазах, хотя воспоминания о произошедшем перекрыло собой нахлынувшее счастье от воссоединения с сестрой. Замутило в желудке. Чарли огляделась по сторонам, обратив внимание на костюм Спрингбонни. Чумазый и испачканный. На радость Сэму, тот был пуст. Пропитан кровью Карла Робинса, но без него внутри. Они были вчера у этого парниши на проклятом дне рождения. Сожаление вперемешку с яростью прозвучало во всхлипе мальчика. Уставившись на него, а потом на пятна крови, что кое-кому не удалось стереть полностью, Чарли помрачнела. — Где Карл? Ты не знаешь? — Это он, — заговорил трясущийся Сэмми, смаргивая крупные слёзы. — Он уб-… Он у-уб-б… — голос снизошёл до полушёпота. — Он заставил меня наблюдать. — Дядя Уильям?.. — задала она сиплый вопрос, не давая увидеть тень изнеможения на своём лице. Комок зашевелился в груди, когда засунутый в костюм Фредбера братец изнурённо качнулся. — Я б-боялся, что он заб-берёт у м-м-меня… и тебя, Чарли. — Ты не задолбался просиживать штаны здесь? Помолчи чуток, сейчас я разберусь с этой громадиной на тебе. Шарлотта обошла каркас справа. Присела на корточки, прощупывая жёлтый полувылинявший мех. На спине старенького Фреда нашлись застёжки этой звериной шкуры и, изучив те, девочка тяжело вздохнула. — Протянешь минуты три-четыре? Я постараюсь аккуратно его расстегнуть. — Ты не н-н-наткнулась на него? — спросил окоченевший Эмили. Холод по пробуждению чувствовался гораздо ярче. Сестра чудесно понимала, о ком шла речь: — Сомневаюсь, что дошла бы до тебя, врезавшись в него случайно по дороге. Какая тут холодрыга, чёрт меня дери… Разогрев кисти и размяв пальцы, Чарли потянулась к первой застёжке наверху, запутываясь в жёсткой шерсти аниматроника. Фредбер был уже не тот мягкий большой медведь, который поёт песни на сцене и подмигивает мелким детям. И как давно дядя Уильям прятал двух роботов из закусочной в подвале ресторана у Фредди?.. Первоначальный рывок к свободе брата был проделан. Затем второй… третий… Кропотливая возня с застёжками проходила в тишине и морозе, а испарина на лбу выступила, пока девчонка избегала рискованных движений. Она думала о Карле. Ей вовсе не было плевать — отчего-то мозг перекрывал доступ к определённым эмоциям. Шарлотта не могла тосковать и горевать. Могла лишь тратить силы на то, чтобы вытащить из этого дерьма себя и своего брата. А потом уже оплакивать всех, кто вполне претендовал на роль жертв серийного убийцы Штата Юты. «Который наш дядя Уилл, — рассудила Чарли и чуть было не поддалась нытью, изводящему душу. — Не думай о нём. Забудь. Забудь на сегодня о том, кем он оказался. Не теряй самообладания, Чарли». И она правда не терялась. Поквитавшись с предпоследней застёжкой, Чарли перевела дух, вытерев пот и встряхнув ладони. Сэм, поуспокоивший нервы, по струночке вытянулся, игнорируя титаническую слабость в теле. — Что д-дальше? — он несдержанно подавился, и сестра испуганно шикнула ему. — Потише. Чуть-чуть осталось. Финальный штрих, — она склонилась к уху парня. — Разминай суставы ног, сгибай, разгибай. Осторожней!.. — предупредила Чарли, увидев, что Сэмми не утруждал себя в сдерживании опасных телодвижений. — Ты сидел практически неподвижно несколько часов. Но сейчас надо провернуть всё нешуточно молниеносно. — В-всё?.. Ч-что «всё»? — уточнил озябший мальчик. — Ты конечности разминаешь? Размеренными плавными движениями? Вот и разминай. Готовься, — наставляла Чарли, сомкнув вдруг руки на задней части торса механического создания. — И слушай: я расстёгиваю его, дёргаю — и ты выбираешься из него так быстро, как тебе позволяет твоя воля к жизни. — А поподробнее…? — Животные себя преодолевают, — произнесла Шарлотта, устроившись позади брата поудобнее, дабы ничего ей не помешало провернуть задуманное. — Инстинкт самосохранения. Они цепляются за попытки выжить. Сдирают когти в мясо. Ты д-должен выжить, — сказала она, дрогнув при выданной фразе. — Я п-помогаю. Но вытащить тебя самостоятельно мне нереально. Тебе необходимо вылезти. Как только я расстегну костюм и раздвину стенки каркаса. Чем быстрее, тем лучше, Сэм, угу? Ты запомнил? — В-выскочить из него, — пробурчал юнец, выдыхая пар. — Как к-кролик из ямы. — Ты запросто умещаешься в этом костюме. Х-худой и миниатюрный. Н-ну, по сравнению с аниматроником, — Чарли взялась за железную детальку. — Не медли главное. Наши с тобой судьбы на кону. Соберись. «Соберись». — отразилось в подсознании. Сэм повторял себе это. Ещё и ещё. Соберись, соберись, соберись… Не горевать. Этим надо попозже заняться, а не в ситуации, когда сам можешь умереть от чего угодно. Чарли выжидала знак готовности, и Сэм, твердя себе о храбрости, мужестве и целеустремлённости, считал до двадцати, а как досчитал, то со свистом втянул ледяной воздух. — Давай. — Насчёт три, — отдала сестра команду, понадёжней ухватившись за застёжку одной рукой и за створки костюма — второй, — Р-раз… — вдох. — Два… — выдох и… — Три!.. Скрип. Лязг. Сэм, вытаскивая себя через боль из пружинной кровожадной ловушки, резво согнул ноги в коленях. Едва Шарлотта раздвинула створки, он выскочил, как кролик из ямы, рванулся назад и вперёд, отталкивая костюм от себя, отшатываясь от того подальше. Врезавшись в сестру, выровнявшись, он ошалело прохромал до стены и, поскольку ноги до сих пор оставались ватными, одеревеневшими, бухнулся на пол, сползая по твёрдой поверхности в лежачее положение. Наконец-то по бокам не обступают острые железки. Слава богу. Недостаточное тепло охватило плечи: Чарли ринулась к нему мимо захлопывающегося костюма, заключив в объятия, а у Сэма руки онемели до того, что обхватить девчонку в ответ ни в какую не выходило. Шмыгая носом, Шарлотта держала его, боясь вновь отпустить, шепча различные успокоения, и мальчуган устало спрятал лицо в чужой куртке, скрывая слезившиеся глаза. — Ты как? — спросила сестра. — Ужасно, — признался Сэмми. — Впрочем, всё же поживу годков так тридцать. — У тебя на затылке шишка, — дотронулась Чарли до взлохматившихся волос. — М-мне обязательно было н-находиться на грани жизни и с-смерти для того, чтоб ты приступила нянчиться с-со мною, сестра моя Шарлотта? Она бесшумно хихикнула. — Вставай. С трудом поднявшись, ребята проковыляли к ржавой металлической двери комнаты, окинув взглядом два пружинных костюма. Сердце Шарлотты сжалось: отец не для этого создал Фредбера. Не для этого сотворил Пружинного Бонни. Они — талисманы города, гордость Харрикейна, любимчики детей. Как он посмел осквернить их, обратив механизм золотых маскотов в устройство для медленных убийств? — Он уничтожил его, — девочка повернулась к Сэму. У того щёки успели намокнуть. — Б-без толики жалости. Он стёр его в порошок, как стирают лишнее в рисунке… К-К-Карл не был л-лишним в этом мире, Чарли… Карл был полнейшим идиотом, н-но н-не… — Тс-с-с, — прошипела Чарли, не отпуская остывшей ладони брата. — Он может быть где-то поблизости. — Что нам делать? — Сэм вытер слёзы. Она прислонила ухо к двери и прислушалась, указательный палец прикладывая к губам. Гробовая тишина. — Пойдём на выход. В главный зал, — проговорила девочка. — Беззвучно, усёк? Как бестелестные призраки, — увидела, как перетряхнуло Сэмми, и понимающе кивнула. — Сразу, как я распахиваю дверь, затыкаемся. Услышал? — Услышал, — сдавленно прохрипел парень. — Клянусь, я в ж-жизни больше не б-буду вступать в подобные авантюры, р-р-ради глупой игры. — Точняк, Портос. Игра. Представь, что это игра. — призвала Чарли, на что тот удивлённо сощурился. — Мы играем, Сэм. Мушкетёры. Прятки. — П-прятки с психопатом. Супер, — последнее, что вслух сказал юный Эмили перед тем, как Шарлотта слегка приоткрыла тяжёлую дверь. Вряд ли это не услышали, ибо звуки, которые издавала эта ржавая херня, были невыносимы. Сестрица не медлила, юркнула в дверную щель. Сэм поплёлся за ней. Паника вцепилась в горло тогда, когда помещение с мерцающей лампочкой, хламом и мусором сменилось на длинный коридор, протянутый далеко вперёд, в который вышли ребята, поднявшись вверх по лестнице подвала пиццерии. Тусклые лампы освещали путь. Кое-как Сэмми запихнул себе поглубже желание забежать обратно в темницу, в какой он провёл минувшие три часа, либо забраться в уголок и пересидеть там, по-тихому плача. Парень никогда не был нытиком, но сегодня… сегодня это никогда осталось в прошлом. Возможно, Сэм умрёт в ближайшие полчаса. Незачем прикидываться смельчаком. Однако с ним его сестра Чарли. А пока с ним она, он не допустит кому бы то ни было ей навредить. Больше нет. Не отходя друг от друга дальше, чем на полшага, младшие Эмили потихоньку, без лишнего топота, двинулись в сторону коридора, который, по идее, приведёт заложников к заветному выходу из здания. Местонахождение Афтона-старшего было неизвестным. Чарли и Сэм на цыпочках крались мимо мастерской, где папа и дядя Уильям часто проводили время, мимо одного из подсобных помещений. И ни звука. Лишь их претихие шаги. До чёртиков напуганная Чарли держалась за локоть братца, не спуская того с глаз. Сэмми тоже был начеку, озираясь по сторонам, навострив уши. Вглядывался вдаль, назад, на проделанный ими за пару минут путь, выслеживая кого-нибудь в полумраке. Лампы добавляли жути: сверкали, то затухали, то ослепляюще светились. Складывалось впечатление, что пиццерия «У Фредди Фазбера» была совершенно настоящим живым организмом, существуя по своим установленным правилам. Свет ведёт себя так, как ему взбредёт. Пускай это были обычные перебои с электричеством, но травмированным умам двух запертых в ресторане детей отныне будет казаться, что всё вокруг норовит их уничтожить. И отовсюду грядёт сплошная опасность. Они наткнулись на кабинет отца. Приостановившись, Сэм пихнул сестру в бок, оттопыривая большой палец, мизинец и прикладывая руку к правому уху, точно телефонную трубку: «У отца в кабинете есть телефон. Полиция». Задумавшись на пару секунд, Чарли мотнула головой, ткнув на запястье, как на наручные часы, после приставила палец к горлу: «Просчитаемся со временем — и поляжем. Нельзя так рисковать». — и велела следовать за ней. Мальчик обернулся, пристально всматриваясь в длинный коридор, облизнув пересохшие губы. Никого. Где-то что-то шуршало. То ли это были чужие шаги, то ли простые крысы. Жирные грязные крысы. Поворот за поворотом, бесконечные проёмы. Этому не было конца. Выпрыгивало из груди сердце. Сэм подкашивался, облокачиваясь на стены. Потирал плечи. Когда они почти дошли до главного зала, Чарли вытащила из кармана зелёной куртки чёрные перчатки и настойчиво протянула брату. Тот спорить не стал — не тот случай. В просторном главном зале свет почему-то не горел. Убедившись, что незваных гостей в его помещении нет, сориентировавшись в пространстве, Эмили уже более спешно, еле сдерживаясь от попыток завопить о помощи и броситься ко входным дверям, подкрались к Пиратской бухте пирата Фокси (чей завалявшийся в кладовой крюк очень кстати пригодился Шарлотте) и перебежками добрались до выхода. На миг Сэма покинул весь страх. Предвкушение глотка свежего воздуха, шума автомобилей, серого пасмурного неба. Люди, живые люди. Мама, папа. Он увидит их. Он не потеряет их. Они с Шарлоттой будут жить и донесут на монстра всю его подноготную, которой Афтон-старший любезно поделился, проводя беседы с Сэмом. Но, подёргав дверную ручку, Чарли выяснила, что вход заперт. Брат и сестра в отчаянии покосились друг на друга. Чёрт. Дядя Уильям закрывал при них долбанные двери. Проклятье. — Г-где запасные выходы расположены? — прошептал вопрос Сэмми, удерживаясь за локоть Шарлотты. Ноги подгибались. Девочка натуженно вспоминала. — В самом конце здания, — обречённо пролепетала она, но затем немного оживилась. — А в-второй… Второй около к-кухни. Кухня д-достаточно близко. — Надо спешить, — произнёс мальчик, и Чарли была с ним абсолютно согласна. Они обошли несколько круглых столиков, прошагали вдоль вытянутых прямоугольных, да так и замерли у одного из них, уставившись в коридор, из которого пришли. Вдалеке мигал луч света. Чей-то фонарь. Кровь стыла в жилах. Застопорился Сэм, а Чарли, растерянная и сбитая с грамотного продумывания пути к новому выходу, схватила его за рукав, пригинаясь. — Сюда. Ползком Эмили забрались под дальний стол, притаившись под небрежно прикрывающей его поверхность белоснежной скатертью. Ближе и ближе в самом деле раздавались размеренные шаги. — В детстве ты любила игру в прятки, Шарлотта, — пропел Афтон-старший. Эхо пронеслось по коридору. — Я постоянно водил. Искал тебя, искал… А если находил, наказывал щекоткой. Ты вечно кусалась, — вставил он, мерзко похихикивая. — И я грозился, что защекочу тебя до смерти. Помнишь? Хочешь как в старые-добрые? Я не против. Дэйв вышел в главный зал, освещая каждый уголок. Прошёлся лучом фонаря по стульям, некоторым столикам, клетчатой плитке. Светанул на одинокую сцену. — Их нет. Жаль, не правда ли? Они бы скрасили нашу унылую детскую игру, — говорил он, приступая обходить по ширине помещение, изучая зал, места между столами, заглядывал под них и сдвигал предметы. — Фредди, Бонни, Чика и Фокси. Не хочешь вновь увидеть своих друзей, милая? — поинтересовался Миллер. Чарли сжала ладонь Сэма, прикусывая нижнюю губу. Они притеснились, различая блики света фонаря. Мужчина приближался, и малейший шум способен выдать прятавшихся подростков с потрохами. Взрослый присвистнул: — Вы оба здесь. Я в курсе, — сказал он. — Выходите. Прятки бесполезны, — ребята не шевельнулись. — Слепо верите в то, что я забью на вас? Мелкие идиоты. Я позаботился заранее о том, чтобы вы не выбрались наружу. Вам и не придётся. Выключайте трусливых мразей и вылезайте. Мы по-дружески поговорим. Ни намёка на присутствие сопляков. — Сэм. Чарли, — мягко окликнул Дэйв. — Ну же. Довольно игр для малышни. Я, в отличие от тебя, Шарлотта, не кусаюсь, — в голосе безумца слышалась злобная улыбка. — Вперёд. Я бы, при вашем поло-… Где-то в глубине пиццерии у Фредди что-то громко прогремело. Упало, рухнуло. Так, что услыхали аж из главного зала. Чарли повернулась лицом к проёму, ведущему в кухню через небольшой коридорчик. Монстр отвлёкся. Монстр замолк, неотрывно пялясь куда-то явно не в направлении прятки двух Эмили. Это шанс. Замешкавшись чутка, Чарли толкнула Сэма в затылок и сама рванула вон из зала в сторону кухни. Мальчишка побежал за ней, но Дэйв, к их сожалению, уловил двигающиеся тени во тьме и со звериным яростным настроем последовал за ними. В его правой руке блеснуло лезвие ножа, что подлило горючего в огонь, и адреналин закипел внутри, подгоняя Сэмми нестись вперёд за сестрой. Нестись как ветер. Даже холод был не помехой. Подростки, очутившиеся в узком мрачном коридоре, также не освещённом, побежали напролом. Чарли напоролась на не пойми что, споткнулась о нечто тяжёлое, упав и потянув запястье. Боль не настигла из-за ужаса; брат едва зацепился за её шарф и помог выровняться. Прежде чем они нашлись в кромешной темноте и обнаружили вход на кухню, из которой можно попасть в закуток, имевший запасной выход, сзади обоих взяли, как несчастных зверёнышей, за шкирку, и Дэйв, безусловно превосходя детей в физической силе, опрокинул тех на пол. Причём нож, всё ещё зажатый в ладони взрослого, ополоснул попавшему под раздачу Сэму шею и резанул одежду на горловине в лоскуты. Крик выбил воздух из лёгких. Парень извернулся, выбил у психа фонарь, что помогло выбить из равновесия убийцу и избежать удара ножом прямиком в шею. Отползая в слепую, хрипя и кряхтя, Сэмми увидел свет: нашедшаяся во мраке Чарли распахнула двери, ведущие на кухню, и свет оттуда послужил ориентиром. Не успел Эмили подняться на ноги — Дэйв потянул его за лодыжку, пытаясь замахнуться холодным орудием снова. — Сэм!!! — Ты никуда не уйдёшь, — прогремел взрослый над ним, неглубоко пронзив голень лезвием. Вздёрнувшись, Сэм измученно простонал, распахнув глаза, и перед ним проход на кухню и фигура сестры потемнели, угасли. — Я убью тебя, крысёныш, ты услышал? Места на тебе живого не оставлю. Ты умрёшь. — Умру…н-но не в твою смену, урод…! — плюнул мальчик. В буквальном смысле. Вдруг выругавшись, мужчина вцепился себе в лицо ногтями, проклиная, морщась, бранясь. Воспользовавшись этим, корчась от боли, Сэмми через силу потащился к кухне, падая, подкашиваясь и приглушённо вскрикивая. В какой-то момент Чарли собственноручно приподняла того, вследствие чего они вместе ввалились в озарённое бледно-зелёным светом помещение. Девочка поспешила захлопнуть двери, оттаскивая Сэма на безопасное расстояние от тех. — С-с-сильно он т-тебя?!.. — она дрожала, никак не восстанавливая дыхание. Братец скривился, глуша срывающийся с уст вой, а из раны на голени уже сочилась кровь. Она алела на ткани штанов. — Т-тише, тише, п-погоди, погоди немножко. Пожалуйста. М-мы скоро… Он выскользнул из обессилившей хватки сестры, ударившись об пол головой, когда в ушах зазвенел пронзительный визг Шарлотты. Которую за волосы отдёрнул ворвавшийся в кухню из темноты палач. Миллер стиснул рукоять ножа, сжав горло девчонки, пока она сопротивлялась и плакала, а раненый мальчишка глядел на это, распластавшись по плитке. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь!!! Дэйв применил нож в действие, но соплячка, голой рукой перехватив лезвие в паре сантиметров от скулы, пригнулась, съёжилась, увернулась, изрезав себе ладонь, тотчас окрасившуюся тёмно-бордовым. Найдя в себе силы, парень (ох, грёбаный защитничек) бросился на него, а Дэйв, словно воздушную пушинку, отшвырнул юнца к вместительному холодильнику, около которого стояла часть какой-то трубы. И мальчик пал, прикрыв макушку. — Н-нет!!! Нет! Нет! Нет, пожалуйста! Пожалуйста! — вопила Чарли, безуспешно дёргаясь и пинаясь в руках Афтона-старшего. — Умоляю, не надо!!! Не надо! С-Сэмми, кто-нибудь… прошу, не надо! На помощь…!!! Дэйв успел только куртку ей на плече порвать. Согнутым локтем надавил на шею и ожидающе замер, пока не намереваясь опять пускать нож в дело. Капли крови капали с кисти Шарлотты, она барахталась, задыхалась, продолжая кричать и противиться. Он давил. И давил сильнее. Так, что пыл девчонки поумерился, та закашлялась, страдальчески засипела, хватая ртом кислород. А ногами своими совсем перестала размахивать. — Ш-ш-ш, ш-ш-ш, спокойно, — бормотал Дэйв, не отпуская. — Ты уснёшь. Опять уснёшь, и смерть будет безболезненной для тебя, Шарлотта. Хочешь не чувствовать боли, когда я буду распарывать твой живот? Тогда я сделаю так, что ты заснёшь прямо сейчас, — убаюкивающе звучал он, созерцая, как мутнеет взгляд юной Чарли. — Может, никогда и не очнёшься. Разве это так уж плохо? Подумай. Это ради твоего блага. Больно больше не будет. Будет одно облегчение… Вот и всё. Вот и всё… — Убери руки от моей дочери, Миллер, — приказал Генри за спиной Дэйва. Сэмми едва приоткрыл веки. И прилив сил внезапно ударил в мозг, оживил всё внутри; боль в ноге притупилась, порез на шее уж не щипал столь несносно. Обрадованно позвать отца не позволило сорванное горло. Дэйв с неким выражением «Упс! Сюрприз-сюрприз» развернулся к дверям кухни, приподнимая над полом Шарлотту. Узрел застывшего в проходе Эмили-старшего, который проник в здание, видимо, как раз-таки выломав с тем самым громким шумом дверь дальнего запасного входа. И вот он стоял перед безумцем, выглядевший ничуть не лучше: бледный, потрёпанный; без искр надежды во взоре карих очей; с пистолетом в ру-…что? Пистолет? Генри прицелился. Пистолет… — Какие люди! — невесело вымолвил Дэйв, криво улыбаясь. — Я-то подумал было, что тебе категорически насрать на своих выродков. Мой план пошёл не в то русло, — признался он Генри, который медленными шагами вошёл в помещение, не сводя взгляда с Дэйва, душившего его тринадцатилетнюю дочь. — Я хотел продемонстрировать тебе пружинные костюмы, старый мой ценнейший друг. Их исправную работу, если вникаешь, о чём я. — Хватит, — прервал Генри. — Отпусти моих детей. — Ещё чего, — довольно прошелестел псих. Постояв неподвижно, он разжал хватку на шее Чарли, и девочка, задыхаясь, согнулась пополам, удерживаемая его руками. — Сколько я возился с ними, Хен? Для чего? Чтоб отпустить?! Это где видано?! Не надейся, — Дэйв приставил нож к щеке заложницы, наблюдая за повышенным напряжением в поведении Генри. Потеет. Конечности подрагивают, плечи поджимаются. Хах, он давненько этого полудурка выучил наизусть. — Ну, хочешь, забирай этого, — кивнул он на покалеченного промёрзшего Сэма. — Мне на него срать, честно говоря. А вот она остаётся со мной. — Они ни в чём не виноваты, Дэйв. — возражением отозвался Эмили. Дуло пистолета по-прежнему было нацелено на врага, и тот всерьёз задумался о том, что рыжеволосый балбес реально выстрелит в него, чёрт возьми. Настолько яростный гнев пылал в черноте глаз. — Они дети. — «Они де-е-ети», — спародировал Миллер, раздражённо изогнув брови. — Мне что теперь? У ног их лечь?.. Ты за кого меня принимаешь? Я сказал, — кончик лезвия упёрся в подбородок всхлипывающей Чарли, проткнув кожу. — Она, эта маленькая дрянь, останется со мной. Я вырежу на ней своё имя, отрежу пальцы, волосы, вскрою брюхо. И ты будешь с нами, Хен-Хен. Ты же не бросишь дочурку, верно? Несмотря на его провокации, Генри Эмили пока что держался. — Я хочу прояснить кое-что. Касаемо тебя. Я предлагаю обсудить. И не вмешивать в это тех, кто не причастен. Улыбка Дэйва перекосилась. Он, надавливая на нож, показательно провёл им по чувствительной коже Чарли, оставляя красную полосу, на что Генри не произнёс ни слова. Тряска в его теле усилилась, губы задёргались. Больно. Ему больно. Больнее, чем этой крысе. Какая прелесть. Что это? Отцовская любовь, с которой Дэйв Миллер не знаком. — Ты не одолеешь меня, — заверил тот. — Ты тряпьё, помнишь? Тебе со мной не тягаться. Какое бы оружие у тебя ни было. — Не спорю, — прошептал Генри. — Я слабей. У меня присутствует сострадание к окружающим. А ты? Будешь огораживать свою грудь моей дочерью? От моих пуль? Липовый из тебя злодей. — За языком следи, червяк, — Дэйв оцарапал перепуганной измученной Шарлотте Эмили место под ухом, ненавидяще вдавив лезвие. — Признай, эти твои уговоры ни к чему не приведут. Сдайся, ей-богу. Хочу увидеть невосполнимую утрату в твоих глазах, когда при тебе я зарежу её, — проскрипел, как неисправная машина, до синяков впиваясь той в кожу. Генри долго не решался предпринять что-либо, пока бедная Чарли тряслась в путах психопата. Оклемавшийся силой воли Сэмми, смотря со стороны на происходящее, медлительно подтянулся, подставляя ногу для опоры. Боль продралась через голень, проносясь по всему телу, проникая в каждую клеточку организма. Мальчик не издал ни крика, ни стона. Устоял в полусидячем положении, приступая аккуратно вставать, придерживаясь за холодильник. Внимание упало на лежавшую рядом трубу. Сэмми бросил настороженный взор на того, кого отец почему-то звал Дэйвом. На папу с пистолетом. Эмили-старший мельком зыркнул на него, не показав виду. И уверенно приблизился к безумцу на полшага. — Ни с места, — пригрозил Дэйв. — Пушку убери, иначе намотаю твоей доченьке на палец её же сонную артерию, будто сладковатую ленту. Ожидалось насладиться сопротивлением Генри. Буйством и ненавистью, которые обратятся в отчаяние и желание покончить со своей жалкой жизнью. Уж это-то сто процентов должно было развлечь! Безнадёга давнего товарища, наивного, как малое дитятко. Но Генри не противился его власти. И приопустил руки с пистолетом. Что за дерьмо?.. Сэм поднял трубу, чуть было не рухнув на пол: раненая нога не слушалась вообще. Между тем он слышал, какие насмешливые речи толкает Афтон-старший в адрес отца и его отпрысков. Твердит о чём-то таком, о чём их дядя Уилл никогда бы не заговаривал. Что стало с этим человеком за много лет?.. Неясно, так что мальчуган воздержится от чрезмерного любопытства, слушая монстра попусту. «Он… серьёзно? — недоумевал Дэйв, а Эмили, полностью опустив оружие, рукавом куртки протёр глаза, наполняющиеся новыми и новыми слезами. Плакал и не скрывал. Но и не умолял. Не просил о помиловании. — Ты играть со мной вздумал, Эмили?» Тот, хоть это и давалось с пребольшим трудом, всмотрелся в черты лица Миллера, скупо улыбнувшись. Улыбка. Мать вашу. Что он затеял?!.. — Боишься. — Чего? — усмехнулся Дэйв. — Тебя с пистолетом?! Стоять напротив того, кто готов в любую секунду выстрелить, — признаю, не так потешно. Ну, зато и я не без козырей в рукаве, — дёргано улыбаясь, он приподнял Чарли за сжатый подбородок. — Украшу ей рожу взамен на пулю в колено. — Я не про пистолет, — возразил Эмили. — И даже не про полицию. Ты боишься иссякнуть. Вероятность твоего исчезновения приводит тебя в ужас, ты потому прибегаешь к таким поступкам, да? — тон дребезжал чуть ли не с умеренной забавой. — Этот страх заставляет снизойти до того, чтоб решать что угодно физической силой, — прежде чем Миллер выдал что-либо в защиту, Генри отшатнулся правее. На три маленьких шага, вынудив убийцу не спускать с него бдительного внимания, забывая напрочь о находившемся позади мальчишке. — Это не мой приговор. Это моё приятельское замечание. Тебя ведь и учили этому всю твою жизнь, не правда ли? Окружающие, близкие… — Тебе напомнить, в какой ты ситуации? — ненавидяще проговорил Дэйв. — Не подходящее время для пустой болтовни, дружище. — Твой отец демонстрировал именно это, — продолжал Генри на страх и риск, не позволяя себе разрыдаться от безнадёги. — Убей или будь убитым. Уничтожай, иначе уничтожат тебя. — Сравни ещё мои методы с беспочвенной агрессией этого ублюдка, и я уверую. Идиот. Я не таков. Я отличен от него… — И чем же? Тем, что принимаешь более радикальные меры? Тем, что убиваешь? Дэйв, ты пляшешь под дудку… — Заканчивай свои нравоучительные речи! — повысил голос Уильям-Дэйв. — Я подыхаю от скуки здесь и сейчас! Твои попытки что-то изменить делают мне нервы, умник. Захлопнись нахер…! —…пляшешь под дудку тех, кто уничтожал вас. Разрушаешь и близких. Что ты сделал с Майком…? Н-неужели это то, что ты называешь своим могуществом? Миллер растянул губы в безликой ухмылке, убрав на считанные секунды лезвие от лица притихшей заплаканной Чарли. — Этому ходячему пубертату болтливый язык ни к чему. — Ты боишься его. Он не иссякнет как ты, ведь у него есть своя голова на плечах. Есть то, ради чего жить. Ты, в свою очередь, сам не знаешь, чего хочешь. — Мне предельно ясно, чего я хочу, Эмили, — заткнул его безумец, стискивая челюсти. — Я уничтожаю… — Ради удовольствия, — внимающе закончил Генри, оттягивая настигающую развязку событий. Потянуть время. — Тебе доставляет удовольствие убивать. Жалости к жертвам ты не испытываешь. Но этого мало. Тебе чего-то не достаёт. «Мало. Этого мало». «Заткнись уже». — Заткнись. —…внушаешь себе. Ты внушаешь, что их воплей и смертей хватает на удовлетворение твоей натуры. Ты привык быть таким. А если то, что ты избрал себе в собственное предназначение, перестанет обретать смысл? Оно исчезнет. Оно потеряет значимость. Как и ты. Ты тоже исчезнешь. Поэтому боишься. Все знают Уильяма Афтона. Многие принимают Уильяма Афтона. Некоторые боятся Уильяма Афтона. Единицам жаль Уильяма Афтона. «А ты торчишь в тени». — Я был создан лучше этого никчёмыша, — заявил Дэйв, убавив злости и гнева. Генри завидел в нём не сквозившую ранее неуверенность. Побег детей, появление Эмили-старшего, пистолет — это лишало контроля над развитием приключившихся явлений. — Я уникальней, я собран наилучшей версией Уилла Афтона. Он трус и плаксивый сопляк. Я… — Уникальный феномен, который поддаётся своим эмоциям? — с вызовом поинтересовался Генри, отчего жар злобы и отвращения запылал, обжигая стенки рёбер. Монстр поморщился от того, что его опять посмели перебить. — Который обижен на всё и вся? С чего ты взял, что случившееся с личностью Уилла не случится с тобой? — Эмили вопросительно смотрел в потемневшие от режущих достоинство чувств глаза. — Уилл существовал твоей бледной копией со своими недостатками. Появился ты. Сильный, беспощадный, самовлюблённый, отбитый на голову. Ты взрослее его по разным параметрам, умней, ты превосходишь многих: меня, Уильяма, Майкла, своего отца — однако личностная слабость, возникающая из-за страсти признания и дурости, а также твои всплески и срывы сохранились по сей день. Они делают тебя хуже, чем ты можешь быть, Дэйв. Что если, придя к этому факту, ты сломаешься, как сломался Уилл? И твоё место займёт чудовище, не испытывающее ни печали, ни любви, ни удовольствия? Оно будет уничтожать. Но не ради превосходства и наслаждения. Оно будет убивать без цели, направо и налево, как бесчувственная машина. Уничтожит в десятки больше людей, чем ты. А твою сущность запрячет под замок расколотого сознания. Никто тебя не признает. Разум обратит тебя в то, во что ты обратил Уильяма. Пораскинь мозгами. Не обрекай себя на исчезновение. — И чего ты добиваешься? — с возмущением промолвил Дэйв, униженный тем, что этот придурок умудрился прочесть сказанное у него — у уникального, лживого притворщика — на физиономии. — Моего раскаяния? Отступления? Поражения? Рассчитываешь, что застал меня врасплох? Выставил имбицилом?! Мол, покончив с твоей дочерью и с тобой, я докажу, что ты не ошибся, а я по праву являюсь недоразумением?! Чёрта с два! Мне нет дела до твоих гипотез, Генри. — Поэтому ты дрожишь?.. От холода дрожишь, я прав? Или от ненависти, стыда и презрения, которые всегда и везде берут вверх, Миллер? «Я сейчас убью тебя, тварина», — пронеслась мгновенная мысль, помутив сознание. Вернулась следом, засев на его подкорке. Убить, убить эту сволочь, чтобы он, ради всего святого, заткнулся наконец. Дэйв ступил вперёд, навстречу Эмили, не задумываясь о пистолете, вполне возможно заряженном парочкой пуль. Вжал лезвие, готовый вонзить нож Чарли в живот, как вдруг, не успел он покончить с мерзавкой, неожиданный удар прошиб тело. Болезненная вибрация разрядила напряжённые мышцы, концентрация тотчас подвела, оттого поражённого Дэйва подсекли ватные конечности. Голова пошла кругом. Он изумлённо покосился на Сэма, который, не медля, зарядил уродцу с размаха тяжёлой трубой во второй раз, по колену, выбив землю из-под ног. Брыкнувшись, двинув из последних сил ему локтем под ребро, Чарли вырвалась из цепких рук, избежала ножевого ранения, навзничь упав и откатившись. Дети кричали, боролись, Миллер хотел поймать хотя бы одного, победить в малой схватке, не упустить, да сам согнулся практически пополам, жмурясь от боли в голове, ноге и груди, наполовину оседая, покинутый той безграничной мощью, которая поддерживала всё это время. С уст сорвался гадкий хрип проклятий и оскорблений. Младшие тем временем чудом отскочили от рассвирепевшего зверя, хватаясь друг за друга, спотыкаясь, поскальзываясь, и заплаканными глазами уставились на отца, трясясь с пят до макушки. — На выход! — приказал тот, и израненные ребята единожды вздрогнули. — Бегом! Живо! Уходите! Уловив попытку монстра ринуться преследовать Чарли и Сэма, Генри поднял пистолет, нацелившись на Дэйва: — Двинешься — пристрелю. Довольно, Дэйв. Они уйдут, и ты им не помешаешь. Я не позволю. — П-попробуй, — оскалился он. — Выстрелить. Давай, Генри. Я хочу посмотреть. — На что? — сдержанно спросил Эмили, сглотнув. Спешные шаркающие шаги ребят постепенно рассеивались во мраке коридора. Спасены. Они спасены, Джен. — Как ты снесёшь мне башку, — Дэйв приподнялся, не в состоянии ещё устоять прямо. — Стреляй в меня, Хен. Прямо в голову. Верю, не промажешь. Ты победитель в нашей битве. Убей меня в знак верховенства надо мной. И над Уиллом заодно, — психопат издевательски посмеялся. — Признаю поражение, товарищ. Жду с нетерпением твоей мести. Генри не шелохнулся, отчаянно цепляясь пальцами за курок. Оружие выскальзывало. Оба прислушались к шуму снаружи ресторана. Бушующих горожан, половина которых поднята на уши известием о маньяке, снегопада, полицейских сирен где-то вдали. — Бедный Уилл, — жалостливо проскрипел Дэйв, состроив печальный видок. — Доверился любимому. Который напичкает его свинцом. Скверный ты человек, Генри. Скверный человек. Скверный человек. Неважно. Неважно, что он говорит. Генри не должен обращать внимания. Шарлотта и Сэм спасены. Они живы. Они свободны. Его родные дети вернутся домой. К Джен. В безопасность. — Не изводи меня. Не изводи, слышишь? Это дурной приём. — Я сам по себе дурной, — признался Дэйв. — Скатился до того, что не убил двух мелких отбросов. Очуметь можно, — несмотря на истинную иронию, он больше не смеялся. Не улыбался. Глядел с отвратным безразличием. — Я вполне готов умереть с этим телом. При одном условии. Напрягшись, Генри с потряхивающимися в воздухе руками попятился, когда человек перед ним скрючено, не выравниваясь, хромающе качнулся в его сторону. — Тебя я тут в одиночестве не оставлю. Уйдёшь со мной. Он рванул, как дикий зверь. У Генри всю жизнь были проблемы с молниеносной реакцией, поэтому увернуться, шмякнуться на плитку, кувыркнуться и от души долбануть ублюдку по затылку вероятным не представлялось, ибо подгадать момент было некогда. Спустив курок, Генри выстрелил, толком не прицелившись. В пол. Специально, вашу ж…? Вылетевшая пуля, однако же, ошарашила обоих: Дэйв, как маленький животный детёныш в клетке, метнулся куда-то в бок, рефлекторно подставив ладонь, чтоб не врезаться в стену. Загнанный в угол, подбитый повествованиями Эмили о человеческой сущности, он впервые за, наверное, двадцать четыре года, проведённые в компании рыжеволосого «товарища», был уязвим. Способным умереть прямо сейчас, но не по своему хотению. Если Генри подстрелит его… Чёрт, он будет сплошным разочарованием. Для себя, для этой оболочки, для несчастной родни, для отц-… Твою мать. Дэйв что, рехнулся? С каких пор Дэйв Миллер подстраивается под отцовские стандарты? (с тех пор, как разучился в полной мере наслаждаться чужой агонией) Генри убьёт его. Генри Эмили вот-вот поквитается с ним, а он, прижавшись к стене, замерев, будет бестолково смотреть. Не легче ли сгинуть? Пускай Афтон разбирается, Эмили так и так не поверит, что перед ним он. Блять, что за крысиные повадки? Раньше Дэйв не подмечал те в себе. А теперь они даже вызывают у него омерзение. — Убьёшь меня вопреки обещаниям? — заголосил он. — Сколько из их общего количества ты выполнил для нашего дорогого друга? Не реагируя на вопросы монстра, Генри отпрянул от стены, не опустив оружия, и обошёл узкий длинный стол посреди кухни. Дэйв оказался на более безопасном расстоянии. — Не убью. Мы дождёмся полиции, — отозвался Генри, учащённо дыша. — Пускай они тобой займутся. Безумец расхохотался, посылая к чёрту головную боль и ноющее колено, по которым сынишка этого кретина прилично зарядил. — А мне мстить ты не планируешь, правильный Хен-Хен? — По-моему, — проговорил сквозь зубы Эмили. — Поторчать остаток лет за решёткой — отличная месть. Я щедро её тебе преподнесу. — Что насчёт Уилла? — мягко улыбнулся Дэйв, облокотившись на стол. — Он тебе за это спасибо скажет, м? Пересилив себя, Генри выдал нарочито саркастично и безрассудно: — Ты бы определился, чего хочешь. Чтоб он жил или чтоб я убил вас обоих, — эти же размышления попутно навели на весьма неожиданное суждение: — И тебе ли не плевать на него? — Мне не плевать на твоё к нему отношение, — поправил Миллер так, словно объяснял доходчиво ребёнку сложные понятия. — Уж больно таскался ты за ним эти годы, чтобы в один день взять и прибить. — Прибить не прибью. Не волнуйся, — уверил Генри, абсолютно не контролируя следующий поток слов: — Тем более, что я вижу кое-что: Уильям отнюдь тебе не безразличен. — Хреново значит видишь. Не пора ли на постоянной основе носить очки? — Тебя задевает интерес к Уиллу. Любовь окружающих к Уиллу. Понимание Уилла. Ты при всём при этом никак не оставишь его в покое. — нахмурился Генри, постепенно сдавая позиции. Дёрнул пистолет пониже, сосредотачиваясь исключительно на Миллере. — Кто ты такой, Дэйв? Ответь мне. Кто ты такой? «В смысле, блять?» Кто Ты Я — —— ——— Кто я? ——— —— — —— ——— —— — —— «Хочешь, буду называть тебя Дэйв?» ——— —— — —— ——— —— «Умолкни» — «Ты бываешь жутким, Дэв». — Раз считаешь, что понимаешь себя и свои мотивы… — Умолкни! — заткнул Дэйв Генри, отступившего назад. Подальше. — Закрой рот, идиот. Не в ударе ты, ясно? Перестань изображать, что здесь и сейчас великий Генри Эмили горазд наизнанку меня вывернуть. Ты мне надоел. Мне… Мне всё это надоело, чтоб вас… Скучно и посредственно Генри не ожидал того, что Дэйв без каких-либо колкостей, ругательств и хвастовства посмотрит на него, как безэмоциональная кукла, карябая ножом поверхность стола. Хоть перезарядка была совершена, это не помогло достойно встретить очередную прямую атаку, настойчивую, разъярённую. Ударившись о гарнитур позади себя, Эмили зажмурился и выстрелил во второй раз. Громкий этот звук утонул в восприятии, и перед Генри, точно оглохшем, мелькали картинки пережитого: пленительные ласки на пару с Уильямом, беготня по городу в мороз и ветер, утешения Джен прошлым вечером, поездка к пиццерии у Фредди с чётко поставленной задачей — устранить. Но Генри не впервой было убеждаться в том, что он чрезвычайно самонадеян. Мало кто согласится с этим, но о своём характере Генри думал так: он забывчивый, мечтательный, наполовину тупица и немного трус. Он в который раз проломился под бесчеловечностью Дэйва, узрев бездушный взгляд стеклянных серых глаз. Он по-настоящему испугался его, зажмурившись и отвернувшись. Как делали маленькие дети, дабы спрятаться от опасности и угрозы. Генри слишком слаб. Даже на таком близком расстоянии он промахнулся, и Дэйв решительно выбил из его ледяных окоченевших пальцев средство защиты. «Нет», — нутро вопило, поглощённое тьмой страха. Генри только вцепился в воротник чужака, пытаясь оказать какое-никакое сопротивление, но не вовремя абстрагировался от ситуации. Чтобы игнорировать то, что Дэйв лишил его пистолета. Чтобы игнорировать то, что Миллер схватился за него, удерживая и замахиваясь ножом. Почему-то было настолько горько, что даже реагировать на очередную неудачу не хотелось. Генри привык разочаровывать себя своей слабостью. Какой сюр. Поначалу ничего не было. Мозг отупел; руки не слушались; дыхание задержалось, а он и не старался его задерживать. Это произошло инстинктивно, как при реакции здравомыслящего существа: бывает несколько путей при критичных обстоятельствах — ты бежишь и прячешься, ты замираешь и отключаешься. Словно аниматроник. Поразительная параллель. Генри пустовал. Внутренне. Произошедшее творилось будто бы не с ним, Эмили отказывался принимать это. Мысли вернулись, а глаза забегали по сторонам, когда Дэйв, вцепившийся намертво в оцепеневшего Генри, вдруг отстранился. Отступая. Он… побеждён? Отступая, враги признают своё поражение. Генри что, победил? Боже, как наивно. Свободной правой ладонью Дэйв опёрся о стол, чуть сдвинутый его же стараниями вправо. Другая же рука… вот как. Она тоже хваталась за окружающие предметы. В них нет ножа. Наконец в области живота проникший холод вгрызся в плоть острыми колющими клыками, напоминавшими по ощущениям лезвие. Длинные, стальные клыки. Было ещё хуже, чем в прошлый раз при нападении Дэйва. Тогда он вырезал на Генри инициалы. Не мелочился. Но не въедался остриём любимого ножа глубже и глубже в плоть. Сейчас же пронзившее живот холодное оружие внедрилось в податливую мягкую плоть, разрывая её. мясо туши Кухня перед носом сдвинулась на градусов тридцать, мир завертелся волчком, и Генри, застывший на достаточно твёрдой поверхности ровной чёрно-белой плитки, несдержанно прислонился к гарнитуру. Искал чего-то, блуждая вялой кистью по нему. Не находил. Локоть подогнулся, отчего тело медленно съехало на пол. Тут-то и пробудилось чувство боли. Рубашка под расстёгнутой курткой приобрела кровавый окрас, пятнами разлившийся по смятой ткани одежды. Жгучая боль пронзила сознание, Генри распахнул глаза, взирая снизу вверх на ничего не произносившего вслух Дэйва, жалобно захрипел, взывающе закашлял. «Больно, — изнывало тело, оттого Эмили, кажется, попытался выплюнуть это слово. Но только лишь кряхтел. Холодное лезвие ножа будто прожигало кожу. — Больно, больно, больнобольнобольнобольнобольнобольно. Дэйв. Уильям». Воздух отказывался поступать в лёгкие, и Генри обессиленно приложился затылком к полу. Больно… Обзор заволокли чёрные точки. Терпеть невыносимо. Слёзы льются рекой. Хочется кашлять, выблёвывая кровь и чёртовы внутренности, которые стали внезапно слишком тяжёлыми. Над головой слышался нарастающий гул откуда-то… с улицы?.. Что-то кто-то говорил. Или мерещилось. Похоже, Генри слышал Дэйва. Генри корчился от боли из-за торчавшего из живота ножа, лежал, подрагивая, а Дэйв говорил нечто осуждающее, судя по интонации. Да ведь Генри не понимал ни хера. Услышанное перемешивалось в комковатую кашу, кровь стучала в ушах, выступал пот. Тёмно-бордовая жидкость окрасила рубашку, куртку и показалась не просто тёплой — горячей, ошпаривавшей рану и истлевающую оболочку. Проигравший издал звук, похожий на всхлип. И мутная пелена, гам, мысли — всё померкло. Сгинули страх и холод. Генри стало вдруг очень тепло. Чувство, будто тебя топят в море крови, а ты захлёбываешься и горишь в пламени смерти, покинуло его. Он был оставлен. Оставлен или брошен, но не обижен на это. Кровавое море сменилось приятным течением реки; оно раскачивало, вздымало, неспешно несло куда-то в неизвестность, о которой Генри больше не задумывался. Было так спокойно. Улетучивались прежние многолетние терзания, негатив, ужас, дурные воспоминания. Уходило вообще многое: его память, его чувства и эмоции, его думы, его жизнь. Он надеялся, что Шарлотта и Сэмми добрались до взрослых, которые могли помочь им. Он надеялся, что Майки хотя бы чуточку полегчает. Что дети Афтонов (о смерти одного из которых Генри, к сожалению, не знал) заживут мирно и беззаботно, как и стоило проживать день за днём. Он надеялся, что тайное станет явным для города. Что Джен справится с грузом проблем, который оставил ей её непутёвый муженёк. Как жаль, что он как положено не извинился перед ней за ложь и трусость. Господи, пожалуйста, пусть они не будут страдать. Пусть никто в Харрикейне отныне не пострадает от рук палача Юты. Пусть он, главное недоразумение города, сдохнет и сгниёт в подсознании Уильяма Афтона; эгоистично, разумеется, но тело принадлежит ему. Так и должно быть. Генри просил Господа, чтобы Уильям Афтон не сердился на него за эту вытворенную Эмили дурь. Он не поцеловал его. Он так и не поцеловал его сегодня. Зов. Плавное течение вновь обдало холодом. Генри нехотя ощутил его под кожей. И от этого захотелось в мучениях разрыдаться. Было так безмятежно и здорово. Ему ведь даже показалось, что кто-то зовёт. Зовёт по ту сторону. Чей, интересно, был голос? Умершего от глубокой старости дедушки, жившего в Ла-Веркине, куда юный Генри приезжал на лето? Далёких предков? Тех, быть может, кто пал от руки безумца Миллера? Ждали ли его, Генри, там? Сделалось тоскливо. Эмоции вернулись, не пойми как и почему. Они возвратились, а с ними и боль в животе, и шум в ушах, и жжение на воспалённой коже щёк. К нему взывали. Генри рад бы был отреагировать… Да нет сил. Нет воли. Превозмогания. Он чувствовал, что вынужден уйти. И вот уж дудки. Сразу сделать это не позволили. Его выкинуло в настоящее, реальное с отъявленной грубостью. Боль усилилась вдвое. Мороз пробирал до костей. Крики, резь, солёная едкая вода. Глаза плотно зажмурены; Генри неподвижно лежал. Мир, где он жив и где боль распирает внутренности, бесил уже до одури. Эмили еле догнал, что выплакался, слёзы перестали течь до его отключки. На своих щеках он чувствовал чужие. По плечам, лицу, груди между тем судорожно двигались чьи-то ладони. —…не б-бросай м-меня, — расслышал Генри. Далеко-далеко. Но мольбы и плач раздавались с каждой секундой громче. — П-пожалуйста… Пожалуйста, прошу тебя… Г-Генри. Генри, Генри, Генри!!!.. — во всю глотку вопил Уильям, прижимая его к груди. Сдавливая рану на животе, пытаясь в панике остановить кровь. Предпринять что-либо. — Не б-б-бросай, не оставляй меня одного, не оставляй, ради бога, п-пожалуйста. Я не д-допущу, ч-честно… Больше никогда. Не оставляй меня, я н-н-не см-мог-гу без тебя, Эмили… Умоляю, честно больш-ш… Умоляю, Г-Ген-… Он чуть-чуть приоткрыл веки, что далось с неимоверным трудом. И увидел Уилла. Тот сгорбился над его телом, держа за щёки, не прекращая прижимать обмякшего Генри к себе, пачкаясь в крови друга. Рыдал, протяжно и уничтожено. Они все — все-все — уничтожены. Никому не починить Харрикейн. Никому не починить этот мир. Серые глаза сверкали от слёз. Уильям смотрел на истощённую физиономию товарища, который старательно изучал вблизи черты его лица. «Вот он, — счастливо подумал Генри, морщась от боли и громких рыданий. — Вот он Уилл. Мой Уилл. Он вернулся…» Хорошо. Как это хорошо. Наверное, теперь он действительно вправе крепко-накрепко уснуть… — Нет! Не з-засыпай! Н-не… Генри, в-вернись, — Уильям перепуганно прощупал рану под рубашкой. Уставился на лужу крови, на контрасте с которой Генри выглядел чертовски бледно. — Вернись, очнись, я ж-же… Не с-смогу т-тут без т-т-тебя. Открой глаза. Б-будь в сознан-нии. Я-кх.х-х. Я не хочу потерять тебя, нет! Нет-нет-нет!!! Ты не должен умирать! Он орал как не в себя, скрючившись над телом друга. Таким худым и хлипким, как может показаться. «Мы не навредим друг другу», — клялись оба, а теперь Уильям сидит над ним. Умирающим. И ничего не может сделать. Он просто… Чёрт, он просто не знает, что сделать. Убийца. Сколько минут Уилл Афтон тупо просидел над Генри, в слепом отчаянии пытаясь остановить кровь с помощью подручных материалов. Пока снаружи приближались полицейские сирены. Пока красно-синие мигалки не замерцали за окном кухни. Увидев их, такие, какие были всегда в жутких ночных кошмарах, Уильям, бросив окровавленные тряпки, безнадёжно лёг около Эмили на пол, судорожно съёживаясь. Гул. Да, гул. Возгласы снаружи, а затем… а затем и внутри здания. Афтон покосился на лежавшего рядом и иступлено положил тому руку на грудь, сворачиваясь под боком. Услышать хотя бы стук его сердца. Убедить себя, что ему помогут… Холодно. Привычный страх, смешанный с отвращением ко всему, в том числе и к себе, окутал Уильяма прочным ледяным куполом, изъял капельку надежды, когда в просторной кухне прибавилось людей. Сотрудники полиции в форме. Когда от грохота загудел череп и когда кто-то прижал его щекой к полу, удерживая и обездвиживая А он, как мальчишка-подросток, обвинённый по обыкновению во всех человеческих невзгодах, пялится перед собой и ничего не понимает.