Pentimento

Ему никогда не нравился Ватацуми. Во время первого визита туда взгляду открывается место с уникальной по своей красоте коралловой панорамой, складывавшейся тысячелетиями, но во время последующих этот остров превращается в ёбаную свалку, полную полуграмотными фермерами, религиозными фанатиками и сепаратистами с промытыми мозгами. У людей с Ватацуми был раздражающий певчий акцент, как будто присутствие здесь храмов в глубине отложилось у них на каком-то первичном уровне идентичности. Это так раздражало. Он ожидал встретить здесь Путешественницу, эту надоедливую блондинку с синдромом спасателя, но не её. — Надеюсь, тебе понравились зимние каникулы, — сказала она, надменно цокая гэта. Несмотря на то, что её хвосты были сокрыты иллюзией, он видел, как они высокомерно колыхались при каждом покачивании её бёдер, однако такое не могло на него подействовать. Тупая лисица. — Теперь добро пожаловать на войну. Она бы никогда сюда не сунулась, был бы тут Дотторе. Она знала, что не способна потягаться с его силой и безжалостностью. Она не боялась Сёгун, потому что знала, что имеет над ней власть. Не боялась и его самого, потому что видела в нём лишь свою игрушку. Она боялась безумия. Это было чем-то, на что она не могла повлиять. Тем не менее, она была достаточно смелой, чтобы покинуть стены своего храма ради того, чтобы бросить ему вызов. Это было смешно. И оскорбительно. — Пришла, чтобы прикончить меня? — прорычал он в ответ на языке, который понимают лисы – на языке коварства и угроз. — Она наконец разрешила тебе это сделать? Гостья замолчала со странным выражением во взгляде. Возможно, ей не понравилось услышанное, или она просто не ожидала, что он знает о несогласованности её присутствия здесь. Она никогда не поймёт, что любой, кто хоть когда-либо имел удовольствие встретиться с её родственниками, мог наперёд видеть их схемы и уловки, такой уж двуличной сукой она была. Совсем как и весь её почти вымерший вид. — Я пришла… договориться. От его взгляда не укрылось, как поникли её хвосты, несмотря на то, что она пыталась поддерживать свой высокомерный образ. В конце концов, всё оказалось слишком просто. С Сердцем Бога на руках он повернулся спиной к острову. У него больше не оставалось причин здесь задерживаться. На песчаных границах Ватацуми он избавился от своего устройства слежения. Дотторе внедрил его в каждого Предвестника, потому что доверие Царицы к своим верным подопечным началось и закончилось тогда же, когда она взошла на престол, взяв на себя статус тоталитарной монархини. Затем он сделал небольшой крюк к маленькому покинутому островку, располагавшемуся в богом забытом месте. Это место было или безымянным вовсе, или с таким незначительным названием, что даже он его не знал. Там он избавился от второго локатора. От того самого, о существовании которого не знала даже Царица. Да и он не должен был, но выявить существование оного было смехотворно легко. Все, что ему нужно было знать, это то, как сильно Дотторе любил оставлять подписи на своих работах. С этого момента потребовался лишь один точный удар. Он метким броском попрощался с напыщенным придурком, швырнув разрушенное устройство в пучины океана. Пошёл нахуй, Иль Дотторе. Ёбаный сумасшедший мудак. Пару дней спустя он уже оказался посреди океана на корабле, сохраняя анонимность и будучи практически неуловимым. Оказалось не таким сложным найти человека, который переправил бы его к Сумеру. После победы сил сопротивления здесь повсюду была куча лодок. Контрабандисты и торговцы стекались на острова Инадзумы, ожидая благосклонности Сёгун, которая, по слухам, вышла из своего вечного оцепенения, поэтому порты должны были открыться для торговли в любой момент. Скарамуш бы посмеялся над этим, будь у него желание тратить свою энергию на цинизм. После недолгих размышлений он выбрал свободное торговое судно, а конкретно тех людей, которые за плату не задавали лишних вопросов. Кто-то бы назвал их пиратами, но они не совсем подходили под это ортодоксальное определение. Скорее, они были каперами. С долгосрочными контрактами с Лиюэ. Они были из тех людей, которые готовы выдать любую информацию, стоило только заплатить, а если добавить ещё немного, то и утаить. Именно этого и хотел безымянный странник, бежавший после завершения Инадзумской гражданской войны. Он был здесь не единственным беженцем, которому помогли. Лодки, покидающие Инадзуму, были забиты военными преступниками или партизанами, зашедшими слишком далеко во время войны. Две эти категории людей были взаимоисключающими в зависимости от той стороны, на которой их судили. На этом корабле их было как минимум семь. И мужчины, и женщины. Он, когда-то названный Скарамушем, молодой, преследуемый и абсолютно слепой, слился с толпой дезертиров так, будто был рождён для этой роли. На третий день плавания он пересёкся с одним из моряков, надеясь выведать, как далеко этот корабль сможет его увезти. Он уже заметил, что смена маршрута не была чем-то странным для беглецов. В конце концов, все они пытались от чего-то убежать, и у побега обычно не было определенного пункта назначения. На самом деле, в прошлом, прямая дорога всегда оказывалась для Скарамуша наихудшей. Если кто и должен был это понять, то только пираты. Он подошел к молодому мечнику, который большую часть времени без дела слонялся по верхней палубе. Судя по его общению с капитаном, они, вероятно, были хорошими знакомыми, если не любовниками. Этот парнишка, несомненно, выглядел подходящим для роли любовника. Юнга, предназначенный для того, чтобы держать его близко к себе и защищать, иначе он, вероятно, умрёт от сквозняка. Он был светловолосым молодым парнем. Достаточно молодым, чтобы носить яркие цветные чулки. Или, быть может, этот элемент одежды был чем-то вроде эксцентричного веяния моды у пиратов, ну или что-то в этом духе. — Куда ты плывёшь после Порт-Ормоса? Молодой человек учтиво поклонился, что выдавало в нём уроженца Инадзумы. К удивлению Скарамуша, у парнишки при себе был меч. Очень традиционный меч. Что ж, возможно, он здесь задержится. — Туда, куда прикажет мне ветер. Паруса подвластны нам лишь частично, а все пути, так или иначе, предсказуемы, — вежливо улыбнулся бывший самурай, и, увидев невозмутимое выражение лица Скарамуша, покраснел, — Капитан не делится своими планами, если они связаны с коммерческими тайнами. Он звучал как ёбаный книжный червь. Тот, кто может позволить себе книги. Точно не моряк. Подняв бровь, Скарамуш скрестил руки на груди. — Не ожидал встретить здесь настолько красноречивого пирата. — Я всего лишь временный член экипажа, — кротко ответил светловолосый парень с мягкостью в голосе, — Как бы то ни было, я бы посоветовал не называть остальных членов экипажа пиратами, они могут быть несколько задеты, так как это не совсем их род деятельности. Скарамуш подумал, что, должно быть, всю жизнь он подвергался высококлассному буллингу всех сортов. — По моему опыту, — осторожно начал он, — странствующие самураи едва грамотны, а твоя же речь скорее присуща дворянам. — А у вас было так много опыта со странствующими самураями? Вот уж сука. Несмотря на то, что чутьё Скарамуша подсказывало, что ему сейчас лучше отстраниться в уединённое место, прежде чем он скажет что-то, что выделит его среди других пассажиров, этот разговор стал ему интересен. Мысленно, он записал это в список раздражающих тенденций, которые подхватил от этого идиота Дотторе. Стремление к увлечению вещами, стимулирующими его мозг. Он должен как можно скорее от этого избавляться, но он всё равно должен был чем-то занять себя в этом долгом круизе. — Нет, совсем немного, — ответил он и оценивающе взглянул на юношу. Он позаботился о том, чтобы в разговоре эффективно опустить некоторые интересные детали, несмотря на то, что они рассказали собеседнику достаточно много. Может быть, даже пиздец как много. У этого парня была интересная история. История, закончившаяся пеплом и кровью; неудивительно, что он избегал прямого разговора о ней. Разумеется, он по-своему справился с потерей комфортной жизни. Внешний мир не был ему чужд. Он, очевидно, находился в скитании достаточно долго, чтобы его одежда износилась, а хлест ветра придал его щекам красный румянец. Скарамуш почти проникнулся уважением. Почти. — Ну, большинство из них не было такими уж плохими парнями. — заключил Скарамуш. — Размер не влияет на прочность меча. — ответил светловолосый юноша, сохраняя недосказанность. Скарамуш намеренно остановил взгляд на поясе молодого человека. — Всё же, маленькому беглецу, обладающему Глазом Бога, должно быть трудно влиться в команду моряков. Ты слишком мягок для самурая. Они хотели взять тебя на слабо? — Я бы показал вам свои скромные навыки, но, к сожалению, я на дежурстве. Это звучало так непоколебимо, что Скарамуш чуть не сморщился от такой самоуверенности. Ему было интересно, как бы вёл себя этот мальчик, приняв Скарамуш это предложение. Сможет ли он устоять против него хотя бы минуту или погибнет так же быстро, как и весь его клан? Он цокнул: — Как жаль. Мне так давно не выпадало шанса сразиться с кем-то из Райден Гокадэн. С наслаждением он смотрел за тем, как вежливое выражение застыло на лице этого юноши, но это зрелище не принесло столько удовольствия, как он хотел бы. Конфликт здесь не был нужен. В любом случае, было что-то странное в вызове от этого парнишки. Он не сопровождался бравадой или угрозой. Даже в своём хвастовстве самурай сохранял некоторое смирение. Ничего нельзя было ожидать от Каэдехары. — Листья на твоей одежде выдают твой секрет, — объяснил он и принял более расслабленный вид, чтобы обозначить, что не причинит юноше вреда. Он повернулся спиной к волнам и прислонился к краю лодки. — Тебе так сложно отпустить своё прошлое? Не сковывает ли это твою свободу? — Верность моему отцу и семье не преграда на пути к ней. То есть, он ещё и был наивным идеалистом. Даже после того, как стал свидетелем превращения в пыль всего, что он знал. Скарамушу стало интересно: быть может, паренёк был из старшей ветви, или просто приходился каким-нибудь кузеном в пятнадцатом поколении, кем-то, кто не застал чистку клана только потому, что о нём никто не знал. Но по взгляду, брошенному на него юношей, он сделал вывод, что парень не был из числа везунчиков. — Знаешь, твоё стремление чему-то принадлежать берёт над тобой контроль, — сказал Скарамуш напоследок, лениво лежа на перилах палубы со скрещенными руками. Он было подумал, что самурай ушёл, но тот наконец заговорил. — Поэтому вы бегаете и прячетесь под чужими эмблемами, которые вам не принадлежат? Скарамуш осторожно взглянул на него, чтобы убедиться, что парень на самом деле изучает оставшиеся символы на его одежде. Судя по всему, юноша нацелил на него обоюдный клинок. — Как ты можешь быть уверен в том, что они не мои? — возразил он, пытаясь сбить с толку слишком догадливого самурая, но тот лишь покачал светлой головой. — Я не узнаю их, но из-за этого мне становится ещё понятнее, — сказал он, но это ничего не объясняло. Скарамуш решил избавить парня от сложных размышлений. — Ты говоришь не с тем человеком, которого можно поймать на блефе, — произнес он. Но юного потомка Каэдехара было не остановить. — Вы и сами дворянин. Могущественный, думается мне, — сейчас он звучал более уверенно. Достаточно уверенно, чтобы заставить странника оторваться от лицезрения панорамы морских просторов. В глазах собеседника не было злобы, но в них было достаточно смелости, чтобы Скарамуш не мог так просто от него отмахнуться. — Ветер и волны никак с вами не резонируют, поэтому я не могу сказать, есть у вас Глаз Бога или нет. Тем не менее, я чувствую от вас огромную энергию. Это было интересно. Скарамуш выпрямился: — Ты опасно проницателен, не так ли? Он не скрывал угрозу в своём голосе, но это не напугало самурая. — Мне приходилось держать погасший Глаз Бога, — произнёс он, — и когда он снова озарился на долю секунды, я почувствовал ту же энергию, которая окружает и вас. В этой фразе была рассказана история, которая не может быть просто так доверена незнакомцу. Может, это был обмен. Тайна на тайну. Скарамуш оценил, достаточно ли она была ценна, чтобы перевесить его собственную. — Ты слишком проницателен для своего же блага. Юноша вновь вежливо улыбнулся. — Не волнуйтесь, я не буду строить вам козни. В конце концов, вы здесь гость. Моя работа это всего лишь защищать вас до тех пор, пока вы не достигните желаемого берега. Это звучало искренне, хотя и удивило Скарамуша. Но, наверное, паренёк просто действовал осмотрительно. В конце концов, именно Скарамуш первым начал копать в направлении болезненного прошлого. Он заключил, что для собственного же блага ему не нужно напоминать себе о Каэдехарах. Ни о ком из их чёртового клана. Однажды он объявил себе, что они сполна отплатили ему, и никакой светловолосый мальчишка без страны и без имени не мог его расстроить. Взмахом руки, он отпустил эти мысли. — Тогда, полагаю, это будет приятное путешествие. — Как и для меня. С этими словами юнга поклонился, и от взгляда Скарамуша не укрылось, что этот поклон был более почтенным, нежели тот, с которым самурай впервые его встретил. Традиция, с которой он не встречался уже долгое время. Ёбаные Каэдехары. Неудивительно, что через небольшое время они вновь пересеклись. Даже одежда этого парня намекала на то, что он был не из тех, кто любит проводить в душной деревянной каморке всё своё время. Скарамуш наткнулся на него пару часов спустя. Юнга был погружён в свои мысли и любовался закатом. Саркастично усмехнувшись, Скарамуш подумал о том, как много раз капитану приходилось вытаскивать его из воды, когда тот, замечтавшись и заснув, падал в глубь чёрных вод. По его личной оценке, такое должно было случиться как минимум раза три за это лето. Он был не менее удивлён, когда, подойдя ближе, заметил, как самурай прикуривает дендро травку. Настоящая картина юношеского расцвета. Если бы его почтенные предки застали его за таким занятием, то немедля бы выгнали из своих кузниц. — Я вижу, что работа охранника на этом корабле подразумевает большое количество времени на прокрастинацию, — фыркнул Скарамуш. Парень улыбнулся. Может, он уже привык к ехидству Скарамуша, а, может, был уже порядком накурен. — Нужно учиться наслаждаться красотой этого мира всегда, когда есть возможность, ведь эти моменты так мимолётны… — затем он замолчал, погружаясь в раздумья, — Спокойное море может за долю секунды погрузиться в хаос. Но один раз увидеть покой – значит узнать его на всю жизнь. Скарамуш не смог сдержать себя и прыснул. — О, так ты поэт. При том не самый лучший. Юный самурай слегка покраснел. — Любитель, насколько это возможно. Довольный, Скарамуш прислонился к перилам, на которых сидел Каэдехара. Он тут же понял, почему тот выбрал это место. Вечерний ветерок был действительно приятным, а лучи закатного солнца окрашивали водную гладь в такой красный цвет, что казалось, будто вода устлана кленовыми листьями. Может, у них обоих было прошлое, от которого нельзя убежать. Парень протянул руку с косяком, предлагая. Это была элегантная рука с длинными, мозолистыми пальцами, оставшимися от рукояти меча. Точно не рука кузнеца. Тогда, старшая ветвь. — Нет, спасибо, — Скарамуш отрицательно покачал головой, — такие вещи не приносят мне никакой пользы. Младший удивлённо моргнул, и без единого слова затушил косяк о палубу, пока Скарамуш не успел его остановить. — Ты не должен был этого делать, — быстро ответил он. — У меня просто не самая лучшая реакция на такие вещи. — А что хорошего в удовольствии, если ты не можешь его с кем-то разделить? — улыбнулся юноша, и на его щеках выступили ебучие ямочки. Скарамушу стало трудно глотать. — Чтобы получить удовольствие самому, конечно. — Для меня невежливо курить перед гостем, который не курит сам. — он взмахнул потушенным косяком и сунул его в карман. — Тем более, компания приносит мне столько же радости, если не больше. — А ты льстец, не так ли? — возразил он и был награждён очередным румянцем. Этот несчастный ребёнок был близок к полному покраснению больше, чем фрукт под прямыми солнечными лучами. Скарамуш подумал, что мог бы смущать его так целыми днями. — Но чего ещё можно ждать от поэта? — Вам не нравятся поэты? — Я занимался поэзией, — произнёс Скарамуш прежде, чем укорить себя. Он не знал, почему вообще сказал это. Рациональная его часть говорила ему, что следовало бы отойти в сторонку, а не вести разговоры с этим пареньком, но что-то в лице молодого самурая подталкивало Скарамуша к тому, чтобы разговаривать о всякой бессмысленной чепухе. — Это было давно. Я не знаю ничего о нынешних тенденциях в литературе. — Поэзия превыше времени. Это звучало так просто, но было правдой. К сожалению, у него был собственный опыт. Юношеская наивность творца покинула его столетия назад и он по ней не скучал. — Поэзия подчинена трендам, как и всё остальное. Поверь, когда я говорю, что до жути старомоден, я это и имею в виду. — Вы сочиняли хайку? — Танка, в большинстве своём. Это очевидно удивило молодого человека. Его белокурая голова наклонилась так, будто Скарамуш был самым странным существом, которое он когда-либо видел. — Хм, — удивлённо произнёс он, — ваши вкусы на самом деле классические. Даже традиционные, в каком-то роде. Дипломатичный способ назвать кого-то скучным. Скарамуш язвительно подумал, что если бы самурай орудовал своим мечом так же искусно, как языком, то в одиночку сразил всех генералов Сёгун. — Меня воспитывали с упором на традиции и стабильность, — фыркнул он и замолчал, оборвав свою фразу. Казалось, в присутствии молодого Каэдехары он механически прибегал к любезностям. Он сам давно отверг их по собственной воле, потому что это только привлекало внимание. Особенно, среди Фатуи – низкородных и жестоких. Однако теперь, перед лицом другого бывшего члена двора Сёгун, было трудно забыть, откуда родом он сам. Формальности так и лились из его уст так, будто это было естественно. — К счастью, мне быстро довелось понять, что некоторые узы должны быть разорваны. — добавил он, скрывая мимолётную неуверенность. Эта фраза была задумана как шутка, но в глазах собеседника читалось сочувствие. — Мне очень жаль. Селестия обречёт его на бесконечное скитание в Бездне, но, блять, как этот мальчик дожил до зрелого возраста? Скарамуш не мог понять. Он напомнил ему кое о ком. О ком-то из далёкого прошлого. — Не о чем жалеть. — ответил он, наверное, слишком сухо. На секунду у него проскользнула мысль о том, что это могло задеть парня, и по какой-то причине это вызвало лёгкую резь в животе, которую нельзя было связать с морской болезнью. Но оптимизм Каэдехары был безграничен. — Вода течёт. — произнёс самурай избитую инадзумскую пословицу, а потом добавил с хитрым выражением лица. — Здесь, посреди океана, так уж точно. Его улыбка стала шире от собственной шутки, и Скарамуш не удержался от того, чтобы хихикнуть, иначе он бы точно бросил молодого человека в воду. — Ты не уйдёшь на перерыв, — прокомментировал он, не скрывая свою усталость. — Я делаю это инстинктивно. Скарамуш засомневался, было ли это извинением, которого он, после всего, на самом-то деле заслуживал. Солнце уже практически село. Лишь небольшой, практически бесцветный отблеск света оставался над светилом. В океане темнело намного раньше, чем где бы то ни было ещё. Солнце в небе сменилось на луну, напыщенную и фальшивую, как и всегда. Это вызывало в Скарамуше странную обиду. — Ты знаешь какие-то стихи об утрате? На мгновение глаза самурая расширились. Это была, наверное, самая быстрая и искренняя реакция, которую Скарамуш видел от него. Как бы то ни было, она быстро испарилась, оставив лишь тень прошлой печали на лице молодого человека. — Об утрате любви, возможно? — предложил он, и от Скарамуша не укрылось, что самурай как будто уклонялся от ответа. Но он сейчас не был в настроении переживать о чьём-то драматичном прошлом. — Сражения. — ответил он, — Сражения, одержимость, утрата части себя. — и после небольшого раздумья добавил в фразу саркастичную нотку. — Возможно. Каэдехара одарил его доброй, но грустной улыбкой. — В чём различие? В какой-то миг показалось, что у этого разговора не будет продолжения. Они оба погрузились в тишину, слушая, как волны разбиваются о нос корабля, подпитываемые мягким ветром, обволакивающим поверхность моря и их лиц. По прошествии некоторого времени Скарамуш подумал, что это был конец их диалога, но затем молодой самурай заговорил. “Мы умрём? Шептал ты мне В ночь светлячка.” Shinouka to Sasayakareshi ha Hotaru no yo Ох. Это было… элегантно. Во всех смыслах. Возможно, ему стоило переосмыслить своё отношение к хайку. — Это… не то, что я имел в виду. — медленно произнёс он и кашлянул, чтобы выровнять свой голос. — На самом деле, это прямая противоположность тому, о чем я говорил. — Знаю. — кивнул юноша, наполовину скрытый в ночной темноте. — Просто подумал, что тебе нужно это услышать. Как самонадеянно было с его стороны заключать, что Скарамушу нужно было это услышать. Может, в нём всё-таки достаточно дерзости и самоуверенности от Каэдехар. — Ты забираешься в опасные воды. — предупредил он. — Не могу обещать, что они будут такими же всепрощающими, как те, к которым ты привык. — Я уже сталкивался со штормом в море, — ответил самурай, и переместился так, чтобы взглянуть в лицо собеседника. — и я узнаю его, когда он надвигается. Теперь его Глаз Бога был всего в нескольких сантиметрах от рук Скарамуша. Какая близость спустя пары дней после отмены Охоты, когда Глаз Бога мог обречь его обладателя на смерть. Этот Каэдехара поистине был чудом. Анемо элемент подходил ему. Он был как лёгкий бриз или как свежий ветер в весеннюю погоду. Спокойный и гостеприимный. Такой несовместимый с опасным смерчем внутри Скарамуша. Он дотронулся до его Глаза Бога, прикреплённого к поясу. Юноша позволил ему. Может быть, он как-то инстинктивно учуял иерархию, предписанную им обоим с рождения. Может быть, Скарамуш, сам того не желая, своим поведением показал слишком много своего природного желания близости. — Если бы этот мир не был таким дерьмовым, а острова не были разрушены вдребезги, нас постигла бы иная учесть. — его рука проскользнула ниже и остановилась на колене, — Я бы правил, как и было мне положено. Ты бы, наверное, служил мне. Взгляд Каэдехары был решительным и бесстрашным. — Это то, что вы ищете? — Нет. Мы оба знаем, что иногда путешествие интереснее, чем его конец. Наклон головы. Белые локоны коснулись плеча. На его щеках действительно появлялись ямочки, когда он улыбался. — Значит, вы путешественник? — Странник, я бы сказал. На мгновение он был готов поклясться, что улыбка самурая стала шире, но у него не хватило времени в достаточной степени разглядеть выражение его лица, так как юноша спрыгнул с носа корабля, на котором сидел. Его ноги с мягким стуком ударились о доски палубы. Стоя бок о бок, он был лишь немного выше Скарамуша, но, как тот мысленно отметил, он ещё не дорос окончательно. Ему ещё однозначно предстояло добрать несколько сантиметров, и тогда он совсем перестанет быть похожим на него. Эта мысль навела на него странную печаль, но она быстро рассеялась, когда Скарамуш почувствовал нежное прикосновение губ на своих губах. — Нам нужно продолжить где-то в кабине, не так ли? Глаза самурая были наполнены теплом осенних листьев и добротой. Скарамуш видел такой взгляд нечасто. Самурай взял его за руку и увёл куда-то в трюм, и всё это было до глупости по-детски, но он подумал, что возражать незачем. На самом деле, после недолгого размышления, он с удивлением обнаружил, что действительно хотел этого сам. Если бы предки Каэдехары увидели то скромное жилище, в котором жил их последний потомок, они бы, вероятно, воспламенились в гневе. Скарамуш придержал эту мысль до тех пор, пока она ему не понадобится позже, чтобы в какой-то момент расслабиться. Это жилище было старым, но чистым. Спасибо на том, что они оба не были крупными парнями и смогли поместиться на кровати. Может, он всё-таки не был любовником капитана. По крайней мере, спали они точно не здесь. Странно было видеть упадок их клана собственными глазами. Такие детали, как потрепанная одежда и старенький меч, выглядели ужасно разочаровывающими. Когда-то он был бы рад, что последний из Каэдехар находился к нему в пределах досягаемости его ножа. Но прошлое теперь ушло безвозвратно. К своему искреннему удивлению Скарамуш понял, что не желает разбираться в личной трагедии этого парня. От одного из крупнейших землевладельцев при сёгунском дворе до бродяги из-за грехов предков. Для смертного, должно быть, это было так нелогично и несправедливо. Но сейчас не было времени для мрачных мыслей, хотя они его и не задевали. В тот момент, когда Скарамуш оказался на кровати, его интересовало нечто совсем иное, чем жёсткость матраса и скромное убранство комнаты. С характерным для любовников любопытством самурай толкнул его на постель и начал расстегивать его одежду: застёжку за застёжкой, пуговицу за пуговицей, уделяя внимания каждому приоткрывшемуся участку кожи. Он поцеловал его шею и прикусил нежную кожу на плече, так аккуратно, будто он держал в руках и целовал маленького котёнка, а не другого мужчину на его кровати. Возможно, ему следовало счесть это опасным собственничеством, но Скарамуш чувствовал, как тает. — Я не разрешу тебе овладеть мной, — сказал он, едва прикрывая дрожь в голове, — это не подобает моему статусу. Короткие поцелуи на его коже не прекратились, как будто мужчине было плевать на подразумеваемое оскорбление. Ну что за чудак. Со звуком одежды, падающей с их тех, мягкие губы переместились на шею и низ его челюсти. Неконтролируемая дрожь пробежала по спине Скарамуша, когда юноша несколько раз лизнул его кожу вдобавок к своим ласкам. — Тогда, мне нужно называть вас своим хозяином? — мягко спросил Каэдехара. В этой фразе не было издёвки или намёка на юмор. Он спрашивал серьезно. Блять, этот парнишка правда был нечто. — Ну, если эта идея тебе нравится, — ответил он, потому что у него не хватило бы дыхания на что-либо ещё. Реакцией послужил маленький смешок. — А мои предпочтения разве важны для кого-то с вашим статусом? Юноша мягко посмеялся, не отрываясь от его кожи. У него были невероятно длинные и тёмные ресницы, которые подрагивали каждый раз, когда он сталкивался взглядом со Скарамушем. — Если ты будешь преданным, надёжным подданным, я подумаю над этим. — Кажется, я довольно быстро поднимаюсь по карьерной лестнице. — Хм, ты прав, — фыркнул Скарамуш. — Я полагаю, что молодой самурай был бы рад служить своему хозяину. Сделать из тебя даймё – всё равно, что метать бисер перед свиньями. Его пальцы запутались в волосах самурая. Распущенными они были длиннее и белее. Если бы Скарамуш не был осторожен, он наверняка стал бы зависимым от такого. Тёплые глаза посмотрели на него из-под прядей с неожиданным остроумием. — Как бы то ни было, вы не хозяин. — Я не хозяин? — Скарамуш вскинул бровь. — Угу. — промурлыкал юноша в его плечо, оставляя ещё пару поцелуев. — Вы больше похожи на юного лорда. Очевидно, они оба были довольны игрой, которую затеяли, какой бы безумной и опасной она ни была. — Значит, ты мечтаешь о мимолётном романе с придворным. — обвинил он самурая перед тем, как притянуть его для поцелуя. — Ты бы пробрался в покои дворянина, чтобы вкусить запретный плод? Возмутительно. Он не дал ему возможности среагировать, сливая их рты в поцелуе. — Лично я, — пробормотал молодой человек между ласками, — удовлетворился бы простым удовольствием от комфорта, который разделяют между собой два странника. — Не пытайся сказать мне, что ты обычный человек. — Нет ничего обычного во взаимопонимании. Как будто они правда могли этого достичь. Такое безнадёжно наивное желание, но Скарамуш полагал, что даже он не был так жесток, чтобы нарушить иллюзии этого человека. Вместо этого он подтолкнул его под себя, решив избавиться от остальной одежды. Судя по твёрдости, ощущавшейся, когда он сидел на коленях у самурая, Скарамуш понял, что пора. Эти красные чулки, должно быть, становились всё теснее и теснее с каждой минутой. Он провёл двумя пальцами вверх по ноге самурая до колена и остановился чуть ниже края штанов. — А это колготки или чулки? — он озвучил вопрос, терзавший его всё это время. Оба варианта казались возможными. Чулки либо обтягивали тело парня почти до талии, под натянутой тканью скрывающее его едва сдерживаемое желание - Скарамуш мысленно корил себя за такие неуместные мысли – или они заканчивались на бёдрах, вдохновляя, возможно, даже на более извращённые идеи, включавшие резкий переход между тканями и бледной кожей. И язык Скарамуша. — Почему бы тебе самому это не выяснить? — на придыхании ответил Каэдехара, и тот факт, что он не ответил характерно поэтическим предложением, предполагал, что самурай был так же сильно переполнен извращёнными мыслями, как и Скарамуш. Разрешение было всем, чего он хотел на данный момент. Его разум сейчас был не так трезв, чтобы дать остроумный ответ. Он быстро расстегнул ремень, придерживая хакама, и, ах, они всё-таки не заканчивались на бёдрах. Скарамуш почувствовал, как жар приливает к его лицу и ушам, и он чувствовал, будто горит в огне. Молодой Каэдехара чувствовал себя не лучше. — Не.. рви их. — потребовал он, но его сбитое дыхание не добавляло к просьбе серьёзности. — Ты так жесток, что лишаешь меня этого маленького удовольствия. — пожаловался Скарамуш, но на самом деле он не чувствовал, что что-то теряет. Юноша улыбнулся так нежно, насколько человек вообще способен улыбаться. Как он вообще выжил в этом мире с такой мягкой натурой? Скарамуш не мог понять. — Как бы я не хотел удовлетворить непотребные желания моего юного лорда, я не очень способен на это в данный момент. Он хорошо выглядел в этот момент, распластанный на постели со сбитым дыханием. У него было худощавое телосложение мечника, и на его теле были следы реальных сражений, а не искусственного стремления к форме в ущерб практичности. Его мышцы были такими, какими и должны быть – жёсткие и сильные. Скарамуш опустил голову, чтобы покрыть грудь самурая поцелуями, руками тайком цепляясь за бицепсы. — Если бы я был в лучшем положении, я бы купил тебе так много красных колготок, столько, сколько ты бы пожелал. Я мог бы рвать их хоть каждый день. Может, ему следовало подцепить пару ночных бабочек ещё во время службы в Фатуи, просто по воле случая. Он никогда бы не подумал, что ему может принести удовольствие тратить на кого-то деньги, это больше была прерогатива Тартальи. Но мысль о том, как Казуха бы засмеялся, притащи он ему больше колготок, чем он когда-либо смог бы надеть, странно согревала его где-то в груди. Он стянул красную обтягивающую ткань с мужчины вниз до бедёр вместе с брюками, готовый полностью их снять, но вид нижнего белья самурая заставил его остановиться. — Хах, — пробормотал он, довольный тихим стоном юноши, когда пальцы Скарамуша скользнули под складки его нижнего белья. — Традиции не умирают даже на лодке? Он давненько не видел фундоши. Ну, вообще, мужчины с Ватацуми предпочитали их носить, но он никогда не видел это нижнее бельё где-то за пределами островов. И тем более он не притрагивался к ним с тех пор, как покинул Инадзуму ради Фатуи. — Что я могу сказать? Я не хочу расставаться со своим происхождением. Заинтригованный, Скарамуш провёл руками по широким мышцам на бёдрах мужчины до его оголённых ягодиц, маленьких, но невыносимо мягких. У него, должно быть, были невероятно хорошие воспоминания о родине, раз спустя столько лет после падения его клана и охоты на Глаза Бога, отправившей его в изгнание, он всё ещё носил традиционную одежду. Сам Скарамуш уже давно от неё отказался. — Звучит угнетающе, — произнёс он, и самурай покачал головой. — Это остаётся моей гордостью. Несмотря ни на что. Гордость превыше комфорта. Скарамуш должен был посмеяться, но он не ожидал иного. Не только он считал одежду за пределами островов более практичной, он также не хотел напоминать себе о родине, но он считал, что старые привычки умирают медленно. Особенно, если речь о старых кланах. — Кажется, ты и вправду самурай. — он не стал скрывать собственное веселье, и Каэдехара тоже улыбнулся ему в ответ. — Тогда что я могу для вас сделать, мой лорд? Эта фраза, конечно, была шуточной, с долей издёвки, но его волосы были распущены, глаза затуманены, и всё это в совокупности заставило Скарамуша... почувствовать что-то. Конечно, это был не первый раз, когда его кто-то хотел, в конкретном смысле. Он осознавал, насколько был привлекателен. Его искусственная красота не перестаёт удивлять людей, как бы ни было смешно смертным испытывать желание к искусственной плоти, холодной по своей природе. Внезапно оказаться лицом к лицу с перспективой обоюдного желания, было, конечно... необычно. И гораздо привлекательнее, чем он ожидал. Скарамуш был совершенно поражён. — Я не решил. — медленно признался он, не зная, какой должна быть реакция. К счастью, это совсем не огорчило юного самурая. — Мы можем просто следовать своим желаниям, куда унесёт нас ветер. Опять поэзия. Невероятно наивно. — Хах. — посмеялся он без улыбки на лице. — Однажды я попробовал так сделать, и это не закончилось ничем хорошим. Лицо Каэдехары приняло серьезный вид. — Что произошло? Он нежно погладил щёку Скарамуша и заправил прядь волос за ухо. — Ничего страшного. — обыденно ответил тот. — У меня был… более опытный партнёр. Я не был уверен, как далеко он хочет зайти. Так что просто позволил ему. Он не знал, почему сказал это. Возможно, он просто хотел разрушить невинность юноши. Он будто надеялся, что этот рассказ о травме внесёт значительный вклад в созревание его личности. Это было глупо. Каэдехара проницательно смотрел на него. Скарамушу пришлось отвести взгляд, не в силах выдержать их искренности. — Это неправильно. — наконец произнёс поэт. — Хороший человек не должен проверять, насколько ты можешь позволить ему зайти. Вы оба должны заходить так далеко, как вы оба этого хотите. Как будто хоть кто-то из них был хорошим человеком. Хотя этот дурачок, наверное, подходит под определение хорошего человека. Скарамуш осознал. Это было так нелепо. Почему вообще хороший человек мог оказаться в постели с таким как он? Он также задавался вопросом, не считается ли это злоупотреблением его преимущества. — Я не знал, чего хотел. — подтвердил он. — Ты можешь позволить другим вести себя, но это не значит, что они могут делать то, что вздумается. Он звучал так, будто искренне верил в сказанное. К счастью, сейчас Скарамуш знал, чего он желал. Он приблизил лицо самурая к себе обоими руками и заткнул его глубоким поцелуем. — Это было давно, — солгал он. — Теперь я точно знаю, чего хочу от тебя. Вместе они переместились на небольшую кровать без какого-либо чёткого намерения, никто из них не был уверен, что он ждёт от другого, но по какой-то причине Скарамуш не чувствовал стыд или раздражение. На большинство неудачных или удачных попыток ласки юный самурай отвечал веселым смехом, и этот смех был настолько заразителен, что Скарамуш чувствовал, как эта юношеская беззаботность проникает в него, словно хворь. Он должен был чувствовать себя ничтожно от этого безрассудства. Человеческие эмоции и что-то тривиальное, вроде занятия любовью, не были для него естественными, их не должно было быть. Это были недостатки смертных обязательств, иррациональные и не относящиеся к делу. Он должен был чувствовать отвращение от того факта, что предаётся им. Но он не чувствовал. Прошло достаточно времени с тех пор, как он чувствовал себя так хорошо. Каэдехара. К нему был прикован взгляд человека из другого клана. С внезапным спокойствием Скарамуш подавил в себе эту мысль. Он практически сидел на коленях самурая, рукой запутавшись в его белых волосах, не думая ни о чём, кроме горячих поцелуев, нежных прикосновений и совершенно необъяснимого чувством счастья, приходившего к нему каждый раз, когда ему удавалось выбить из парня вздох. Затем ладонь мечника соединила головки их членов, и Скарамуш обнаружил, что хочет, чтобы сейчас его использовали так, как многие хотели бы использовать его до этого. — Я изменил своё мнение. — сказал он, выдыхая в рот Каэдехары. Это было больше похоже на стон, чем на что-либо ещё. Его губы оставались на губах Казухи. — Я хочу, чтобы ты овладел мной. Он не увидел никакого возражения в затуманенных глазах напротив. Не сказать, что он этого ожидал. Самурай из умершего клана смотрел на него так, будто действительно знал, что Скарамуш был божественным существом, и это было самым интимным благословлением для юноши. Он ритмично тёрся тазом о таз Каэдехары, колени обхватывали его сбоку, и пальцы самурая впивались в его бёдра. — Как пожелаете. Преданный. Юный. Идеальный. Не в первый раз за эту ночь Скарамуш пожелал, чтобы этот момент продлился вечность. Они могли бы изменить направление их прошлого и стать теми, кем им предначертано быть. Бог. Сёгун. Его мечник. Дрожь пробежала по его телу. Он задавался вопросом, видела ли она это так же, как и он, если бы в её добровольном одиночестве одного прикосновения с обещанием в безграничной смертной преданности хватило, чтобы изменить всё её мировоззрение. Как же это было отчаянно. Его мысли окончательно растворились вместе с тем, как молодой Каэдехара притянул его с глубоким поцелуем. Он чувствовал, как руки становятся смелее, когда их языки сплетаются. Пальцы скользнули вниз по его ягодицам и ниже, дразня его вход, безмолвно прощупывая и спрашивая разрешение, которое уже было дано. — Хорошо. — выдохнул он, потому что это было всё, что он мог сейчас сказать. — Хорошо. Отдай мне себя. Руки Каэдехары были немного неуклюжими, но уверенными. Тонкими и твёрдыми, какими и должны быть пальцы мастера меча. Они скользнули внутрь почти без сопротивления. Он двигался внутри Скарамуша с уверенностью, хотя всё же скорее любопытно, нежели умело. В каком-то извращённом смысле Скарамуш не мог объяснить, почему это сводило его с ума. Может, он был таким же чудаком. Возможно, он пристрастился бы к этому поклонению, которым одаривал его молодой любовник. Он выгнулся на коленях другого мужчины как обычная шлюха будучи совершенно бессильным получить от этого удовольствие. Он обернул одну руку о плечи Каэдехары для равновесия, пока другой сжал его волосы и притянул для более страстного поцелуя, чем до этого. Когда они отделились друг от друга, ниточка слюны повисла между ними и разорвалась, оставляя губы самурая напухшими и влажными. На секунду, затуманенный разум Скарамуша представил другую картину с другой жидкостью на рту, подбородке, щеках Каэдехары- Блять. На миг потерянный в своих фантазиях, медленно накрывающих его наслаждением, он позволил себе большим пальцем нажать на губы юноши, сжимая припухшую губу осторожно, нежно. Каэдехара вобрал его палец внутрь своего горячего и мокрого рта. Взгляд кленовых глаз был направлен на него из-под длинных ресниц, пока прозорливый язык обвивался вокруг костяшки его пальца, а затем спускался ниже, почти до ладони. Вот дерьмо. Под чёлкой Скарамуша, на лбу, выступил пот. Он со вздохом вынул палец изо рта поэта, и тот подарил ему несколько поцелуев в ладонь и запястье. — Ты хотел бы, чтобы я…? Ох, конечно хотел бы. Он хотел бы его в таком количестве вариантов, что это, вероятно, свело бы Каэдехару с ума. — В другой раз. — ответил он. Самурай взглянул на него с удивлением, которое вскоре переросло в одну из его мягких улыбок. — В другой раз, хорошо. Он был невыносимо милым, и это одновременно как раздражало Скарамуша, так и сбивало его дыхание. Он оторвал взгляд от этих тёплых глаз и упёрся в бёдра. Ему было так приятно услышать, как Казуха затаил дыхание, когда партнёр взял его член, осторожно направляя к отверстию. Головка проскользнула труднее, чем он ожидал. Он зажмурился и тихо прошипел, когда попытался принять в себя как можно большую часть длины парня, надеясь, что гравитация позаботится обо всём остальном, когда половина пути будет пройдена. Его не волновало ни жжение внутри, ни интенсивная дрожь его бёдер. Неприемлемо было взять меньше, чем всё. Резкий вдох вывел его из равновесия. Он открыл глаза и увидел, что Каэдехара приподнялся на локтях в явном беспокойстве. Он прервал его прежде, чем тот успел сформулировать хоть слово. — Я делал это раньше. — ложь. Никогда ничего подобного с ним не было. Никогда с кем-то вроде этого парнишки. — Просто прошло достаточно много времени. Достаточно много времени с того момента, когда кто-то относился к нему как к любовнику, а не к игрушке. Быстрая мысль заставила поэта сморщиться всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы Скарамуш заметил. — Давай я тебе помогу. — мягко предложил он, нежно поглаживая бёдра Скарамуша. Затем он наклонил голову, уговаривая с небольшой улыбкой. — Эта сцена для двоих. Нелепо. Невыносимо. Скарамуш кивнул и самурай сжал его бёдра, и ему стало любопытно, сможет ли он выдержать весь его вес. Сможет. Аккуратно направляя свои бёдра, Каэдехара опустил Скарамуша ниже, и это чувствовалось более ошеломляюще, чем тот мог себе представить. Он принял всю длину вместе со странной болью и наслаждением, и оба этих чувства были как невероятными, так и отравляющими. Он двинул своими бёдрами, назад и вперёд, стараясь найти позицию, которая принесёт ему наибольшее удовольствие. Должно быть, он сделал это хорошо, потому что Каэдехара под ним нетерпеливо простонал. — О боги- — выдохнул юноша, и его голова упала между плечом и шеей Скарамуша. Он был разгорячён настолько, словно у него была простуда, но, очевидно, он был поглощён иным жаром. — Никаких богов. — отрезал Скарамуш, такой же горячий и опьянённый, как и самурай. — Никаких богов. Только я. — Да, — произнёс Каэдехара с дрожью в голосе. Когда Скарамуш попробовал поднять себя вверх и опуститься, юноша простонал и закивал: — Да, да, ты. Он звучал так, будто не продержится долго. В этом не было никакой проблемы, потому что Скарамуш чувствовал то же самое. Он обвил свои руки вокруг шеи парня и начал двигаться. Удивительно сильные руки на бёдрах держали его, помогая двигаться вверх и вниз, погружая в безумие. Это было невероятно. Идеально и безумно. Трудно поверить, что у него, как у искусственного создания, не было иммунитета к такому удовольствию смертных. Что у него была способность к этому, спрятанная где-то внутри. — Блять- — снова простонал он, чувствуя, как дрожат его ноги и грудь. Затем юноша немного сместился, заполняя его так идеально, что Скарамушу пришлось прикрыть рот, чтобы случайно не закричать. — Ох, блять- Здесь, здесь, здесь- Он хотел взять от этого человека всё. Этот невыносимо наивный самурай со слишком нежной душой и любовью к хайку, этот новый любовник мог отдать ему всё. Всё своё существование, если бы мог. Он хотел держать его и не отпускать, и всё время смотреть на эту глупую мягкую улыбку, произносить его имя сквозь стоны так, будто оно было обещанием. Но он не мог. Уже не было пути назад. На кону было слишком многое. Он чувствовал, как тает в руках юного самурая, удовлетворённый, невыносимо любимый так, будто был создан для этого. Так, будто они оба были созданы друг для друга. Может, они и были. Судьба достаточно жестока, чтобы сделать это. Толчки юноши стали более быстрыми и менее сосредоточенными. Скарамуш знал, что он на пороге оргазма ещё до того, как Каэдехара отчаянно вздохнул, опаляя горячим дыханием его грудь. Беспорядочно, отвратительно и вызывающе привыкание. — Я сейчас- Я- Сжалившись над поэтом, он кивнул, закрывая глаза: — Да. — Пожалуйста, — проскулил Каэдехара, пачкая слюной ключицы, плечо, шею Скарамуша, даже не целуя, потому что был слишком рассредоточен для этого. — Пожалуйста. Его лицо горело напряжением, похотью и удовольствием. Под влиянием такой набожной мольбы Скарамуш снова крепко схватил его за волосы и соединил их губы в голодном, небрежном поцелуе. Самурай преданно приоткрыл рот, позволяя Скарамушу сплестись с его языком в том же ритме, в котором двигался член внутри него. Идеально. Настолько, блять, идеально. — Помоги мне. — скомандовал он, чувствуя, как неизбежно приближается его оргазм. Тёплые глаза были прикованы к нему, словно в молитве. — Как пожелаешь. Он был таким красивым с открытым ртом, глядя из-под ресниц. Скарамуш понял, что делал бы это снова и снова, пока не надоест. Пальцы обернулись вокруг его влажного члена и начали дрочить быстро, принося невыносимое удовольствие. Это заставляло бёдра Скарамуша бесконтрольно двигаться, отчаянно ища всё больше удовольствия. Он всем весом приложился к этому. Вверх и вниз, назад и вперёд, в погоне за оргазмом, ведомый лишь инстинктом. Затем Каэдехара толкнулся в него, точно в то место, которое заставляло Скарамуша поджимать носочки и чувствовать себя совершенно бескостным, и это окончательно довело его до предела. Он кончил со сдавленным криком и дрожанием бёдер, окрашивая их груди белой и липкой жидкостью. Юноша под ним толкнулся ещё несколько раз, прежде чем сам напрягся в момент своего оргазма, дрожа так сильно и так долго, что Скарамуш думал, что тот вот-вот упадёт в обморок. Затем всё закончилось. Они вместе лежали на небольшой койке Каэдехары, оба со сбитым дыханием, липкие от пота и бог знает чего ещё, полностью вымотанные. Скарамуш первый пришёл в чувства, осознав, что перестал дышать. Не то чтобы ему нужно было, но он не хотел, чтобы другой парень начал задавать вопросы. Хотя беглый взгляд на уставшего самурая дал ему понять, что он не представлял никакой угрозы. Он выглядел так, будто уже уснул. С не очень приятными ощущениями в нижней части своего тела он сел и стал медленно натягивать на себя одежду, намереваясь тихо ускользнуть. Он всё ещё не решил, каким образом будет избегать самурая до конца их путешествия, но он был уверен, что что-нибудь придумает. — Ты можешь остаться, знаешь. Мы оба не настолько высокие, чтобы не поместиться рядом. Скарамуш прикусил губу, но приземлился обратно на матрац, проигравший. — У меня кошмары. — сухо сказал он, стараясь не увидеть улыбку на лице юноши. — У меня тоже. Но они не очень охотно меня посещают, когда у меня есть хорошая компания. — Ты совсем глупый, если считаешь меня за хорошую компанию. — саркастично хмыкнул Скарамуш. — Ты был слишком далеко. Он посмотрел на Каэдехару с удивлением. Он всё ещё лежал на кровати, раздетый и сонный. Только лёгкое одеяло защищало его целомудрие, но для этого уже было слишком поздно. Парень мягко вглядывался в него из-под взъерошенных волос. Ясно как день, что этот пацан не выглядел как тот, кто может врать. Нахуй всё это, Скарамуш не был уверен в том, был ли он вообще способен лгать. Он верил всему, что Каэдехара отпускал со своих уст. Неважно, как нелепо это было. Взаимопонимание, говорил он. Сначала Скарамуш думал, что самурай просто ошибся, и у него сложилось впечатление, что Скарамуш не забыл свою родину. Но теперь он был не так уверен в этом. Он утверждал, что ему снились кошмары, исчезавшие в присутствии другого человека. Это было интересно. Страх одиночества мог бы всё объяснить. Немногие вещи бывают хуже одиночества, Скарамуш прекрасно это знал. Этому парнишке пришлось так много потерять, чтобы оказаться здесь, посреди океана. Скарамуш вздохнул и лёг, располагаясь спиной к парню. — Знаешь, я буду скучать по тому, как ты называл меня лордом. Мы оба беспокоимся о своих титулах. От него не укрылось, как юноша покраснел, едва скрывая смущение под белыми волосами. — Ох. Мой лорд? Уполномоченный лорд? — Выше. — ответил Скарамуш, полностью удовлетворённый. — Выше, чем ты можешь себе представить. — Это полная ересь. Он взглянул на самурая, вскинув бровь. — Да. А тебе какое дело? — Никакого. Ветер всё равно уже зовёт тебя так. Ветер. Интересно. Он предположил, что этот Каэдехара правда видел слишком многое. Может, Скарамушу следовало бы убить его из соображений осторожности. Но вместо того, чтобы попытаться придушить его подушкой, он просто убрал волосы с его лице и оставил нежный поцелуй. — Ветер самый большой лжец. — Тогда, наверное, я его любимчик. — засмеялся юноша. — Мне он никогда не врал. Скарамуш ткнул его в ребро. — Может, ты его любимчик, потому что тебя легко одурачить. Каэдехара засмеялся и затем предложил ему часть одеяла. Этот дурак и вправду всем делился. Скарамуш закатил глаза, но когда юноша повернулся к нему спиной, он обнял его за талию. Зарывшись носом в светлые волосы он мысленно сделал пометку, что эта кровать не была такой уж и неудобной. Они уснули прижавшись друг к другу и не видели сны ни о чём.