Цена прямолинейности.

       Погода в Москве иронично отвратительная. Свинцовая, дымовая шапка из плотных туч накрывает высоченные небоскрёбы, скрывая их от чужих глаз. Однако с красивым зрелищем город накрывает непривычно сильный дождь. Это не Петербург, где подобная погода очень даже привычна. Здесь дожди воспринимаются как что-то очень странное, но, если признаться, довольно приятное. В чём приятное? Да можно банально не выходить из дома. Идти до машины? В любом случае промокнешь. Какой смысл вообще переться куда-то в такую погоду? Вова задаётся этим вопросом очень часто в последнее время.        Тяжёлый вздох разносится по пустой квартире слишком громко. Уши неприятно режет этим звуком, на лице появляется слишком явная неприязнь и отвращение. В какой момент всё зашло в такое русло, что его начал раздражать даже самый банальный звук? Он сам не помнит. Пепел падает в стеклянную пепельницу, оставленную на подоконнике. Сигарета медленно тлеет между пальцами, они уже давно не дрожат, не поддаются нервам и просто держат то, что так привычно смотрится в его руках. Кисть поднимается к искусанным губам. Те зажимают фильтр грубовато, недовольно. Затяжка привычно большая, никотиновый осадок ласково опускается в прокуренные лёгкие, оглаживая их стенки так нарочито нежно, будто не причиняет никакого вреда.        Вова ухмыляется грубо, сравнивает никотиновый осадок с людьми. Они тоже сначала такие нарочито нежные, ласковые. Улыбаются в лицо, разговаривают с тобой так заинтересованно, обнимают крепко и сыпят этими ласкающими наивный слух словами. Что ты самый близкий и дорогой для них человек. Что ты друг и им просто необходим. Что ты важен и жить без тебя просто невыносимо. А потом ты делаешь что-то не так. Говоришь им прямо об ошибках, о том как они выглядят, и что поступки у них иногда бывают по-настоящему уебанские.        И они отворачиваются, оскорбляются и ужасаются прямолинейности. Бегут к кому-то, кто может дать поддержку их гнусным словам. Смеются ехидно, пускают отвратительные слухи, поливают отборным дерьмом и сладостно наслаждаются своей двуличностью. Как это мать твою может доставлять удовольствие? Так открыто, прямо врать в лицо человеку, что он важен для тебя. Видеть в его глазах наивную веру и тягу, а потом со спокойной душой идти обсуждать его с кем-то другим. Вове не понять тяги людей к обсуждению за спиной.        Мат, рвущийся изо рта вперемешку с серым, густым дымом, очень хорошо описывает не только этих людей, но и в целом всю ситуацию. Он ни на кого не намекал своими мыслями, но человек сам подставляется на роль одного из таких уебанов. Дым из лёгких тянется неохотно в приоткрытое окно. Покорно поддаётся ветру, и уносится куда-то дальше, совершенно позабыв о том, кто его породил. Ему это уже не интересно и не нужно, он уже нашёл себе нового проводника, в разы лучше, быстрее и приятнее. И разве есть смысл задумываться о том, что этот лучший проводник убьёт тебя в считанные секунды? Ну конечно нет.        Если хорошо подумать, в жизни очень многое можно сравнить с людьми. С их поведением, с их мыслями и поступками, с их словами и неверностью. Улыбка с губ пропадает так же быстро, как и появилась. Ему не смешно, он уже давно по-настоящему не смеялся. Надо же, все так долго издевались над рофлом о его искусственном смехе, что сейчас даже не отличают его от настоящего.        Пальцы медленно стучат по краю пепельницы. Тлеющая часть смертельной палочки остаётся там навсегда, медленно остывает и разваливается, смешиваясь с кучей светло-серого пепла. Серые глаза следят за этим зрелищем с неподдельным интересом. Ему конечно говорили что его придирчивость к мелочам очень странная, а он игнорировал. Как и многое в своей жизни в целом. Об этом наверное стоит жалеть, а не гордиться. Но есть ли смысл жалеть сейчас? Когда ты очевидно не сможешь ничего изменить. Чего уж там, ему об этом говорил даже горячо любимый друг.        Голова тяжелеет непомерно сильно, но в какой-то момент это давление просто перестало накапливаться. Видимо что-то повыше стоящее всё же решило смиловаться над ним и не грузить его очередной болью в лохматой голове. Он мог причесаться и привести себя в порядок… Мог, но делать очевидно не будет. Потому, что из дома уже несколько дней не выходит и не стримит около недели. Да и желания с каждым днём не прибавляется от слова совсем.        Сначала паниковал, боялся, что снова впадёт в какую-то депрессию в ноль лет и будет ныться на тех же стримах. А потом просто смирился, потом без предупреждения приехал Илья, с двумя бутылками пива, и крепкими, самыми нужными объятиями. И в тот вечер Вове стало откровенно плевать, что с ним. Что с его дурной головой, что с его состоянием и менталкой. В тот вечер у него наконец перестала болеть голова, в тот вечер, чувствуя как татуированные руки гладят его щетинистые щёки он был по-настоящему спокоен. В тот вечер он целовался с парнем без зазора совести, не думая о том как это плохо, о том, что быть так не должно.        С того вечера подобная практика стала почти постоянной. Он просто зарывается в чужие, крепкие объятия, сжимал чужую одежду и пьяно носом сопел в чужую шею. Но чувствовал себя так хорошо, так по родному, что человек перестал быть чужим. Именно с этим человеком он чувствует себя дома. У вас когда-то было такое? Что человек становится отдушиной. Спасением и надеждой на спасение… У вас когда-то бывало такое, что вы любили, и не нуждались в постоянном повторении этих слов? А Вова так жил, жил не боясь и не думая, что не ответив в ту же секунду его сразу выселят и занесут в список последних уродов, изменников и прочих. Пепел снова падает с сигареты, он уже скучает по нему.        Взгляд падает на наручные часы. Разочарованный щелчок от щеки, очередная затяжка и взгляд в серое небо. Там всё такая же пушистая шапка, грозно нависшая над центром Москвы. Там люди что-то недовольно отпускают в небо, надеясь, что их грубые маты как-то обидят бесчувственные облака, как-то их заденут и заставят поплатиться за испорченный костюм или платье. Странные люди, думать только о том, что тебе испортили одежду, и совершенно не замечать, что дождь может поспособствовать разговору, какой-то неожиданной встрече и улучшению скучного свидания.        Свидание. Тоже очень странная вещь. Вова последний раз на свидание девчонку только водил, и то, ничем сильно успешным тогда это дело не кончилось. Ему стало легче заказать что-то из магазина, купить цветы или дорогие конфеты. Женщины почему-то на подобное ведутся особенно быстро и наивно. А на деле дорогие конфеты стоят дай бог рублей триста, а букет отборных цветов сорван с клумбы в каком-то парке. Усмешка вновь падает на его губы, Илья бы сейчас точно пошутил откуда ещё можно взять цветы для букета. На душе отчего-то становится теплее, это тепло медленно, неуверенно топит жуткий холод, засевший вместе со странными мыслями в мозгу. Он иногда пробивает кончики пальцев электрическим током.        Остатки сигареты опускаются в кучу пепла, к остальным таким же бычкам, оставленным там за сегодняшний день. Неожиданно в голову заползает мысль, что квартира полностью пропахла сигаретами. По голове его за это очевидно не погладят, останавливаясь посреди большого зала он потерянно растирает руками лицо, сжимает челюсть до боли и зарывается пальцами в волосы. Илья сегодня приехать не должен, у него стрим. А одиночество с каждым днём начинает сжирать его только сильнее.        Руки пробивает притоком чего-то горячего, становится душно, голова начинает ныть, кровь неприятно пульсирует в висках, появляется совершенно спонтанное, странное чувство, будто ты на секунду падаешь в обморок, но открываешь глаза и всё так же крепко стоишь на ногах. Что может больше пугать чем это? Пожалуй только то, что тебе не помогут, если организм всё-таки решит, что жизни с него достаточно. Мужчина пятится к стене неуверенно, сталкиваясь с ней неприятно бьётся головой. Скатывается вниз медленно, на пол опускается чувствуя, как ноги пробивает лёгкая дрожь. Он жмурится, ощущение такое, будто сейчас в нём что-то сломается, умрёт, разорвётся. Но он открывает глаза и мир прежний, всё абсолютно такое же как и раньше. Просто чувство усталости такое явное, будто он весь день на заводе впахивал.        Глаза падают на телефон, зажатый в руке. Видимо выхватил его из кармана. Пара секунд переглядываний с экраном. Он давно уже никому не звонил, чтобы попросить помочь, чтобы попросить приехать и просто побыть рядом. А потому номер набирает неуверенно, пальцы немного подрагивают, а капли солёного пота медленно ползут по его лбу. Всё ещё душно, голова всё ещё болит и кружится, гудки заставляют вздрогнуть, но он уже не обращает на это внимания. Ждёт не долго, но звук родного голоса пробивает его тело до мурашек. Он прикрывает глаза и улыбается как идиот. На той стороне спрашивают уже обеспокоенно, и Вова пытается выдать как можно более повседневно.        — Привет Илья, — не получилось, голос отчего-то настолько охрипший, будто он только проснулся, в горле моментально стало так сухо, будто он не пил уже несколько месяцев, дыхание сбилось настолько сильно, будто он в любви собрался признаваться.        — Привееет… Что-то случилось? — неуверенно тянет Илья, его голос обеспокоенный, он предусмотрительно глушит себя на стриме, не обращая внимания на возмущения чата. Звонок для него максимально неожиданный, но он знает в каком состоянии прибывает последний месяц Вова, потому и беспокоится в двойне от таких неожиданных звонков.        — Нет… Да… Я не ебу. Хуйня какая-то… — устало тянет Вова и трёт свободной рукой лицо. Сглатывает потерянно и жмурится несколько раз, надеясь что-то состояние больше не повторится.        — Чуть понятнее? — просит Коряков уже размышляя над тем, чтобы оффнуть стрим и приехать. Вова молчит, но его тяжёлое дыхание и отвратительное состояние прекрасно передаётся и через звонок.        — Блять я не знаю. Стало хуёво. Чуть не ёбнулся. А сейчас жарко, и душно пиздец… Не ебу что это… Илья я… — он сглатывает, его внимательно слушают, сердце трепещет всё ещё так сильно, будто он слова о любви говорить будет, — Ты можешь приехать? — ему хочется провалиться под землю, хочется бросить трубку и больше никогда не попадаться ему на глаза. Но он никуда не девается, всё ещё сидит у стены, зажимая пальцами собственные глаза и внимательно слушает, что у Ильи происходит.        — Я приеду так быстро, как смогу, — он сбрасывает трубку буквально спустя несколько секунд, но это вызывает у Вовы настоящую, счастливую улыбку. Он смотрит на телефон ещё несколько секунд и поднимается с пола из последних сил.        Идёт на кухню медленно перебирая ногами, набирает в чашку воду, смотря как она заполняет прозрачную чашку не менее прозрачной жидкостью. Горло перестаёт так капризно ныть, теперь с ним остаётся только утомительная головная боль и чертовски сильная усталость. Несколько минут он стоит у окна, изучая глазами неизменный пейзаж. Ещё через пару минут начинают чесаться руки, хочется что-то взять, что-то делать и трогать. Ещё пара минут и чешутся губы, приходится их кусать, чтобы снизить желание что-то сделать. Его добивает чертовски тяжёлое ожидание. Мужчина плетётся обратно в комнату, к всё такому же, неизменному балкону. Хватает почти опустевшую пачку сигарет и крутит её в руках.        Не хочется вонять сигаретами когда приедет Илья, не хочется снова заполнять комнату этим запахом, он осторожно сжимает сигарету в руках, старается не сломать и разжимает, снова пропуская между пальцев. Желание курить такое явное, что он уже пожалел, что снова взялся за сигареты. Привязанность к вейпам не была такой явной и надоедливой. Да и они хотя бы не пахнут они не так отвратительно как большая часть сигарет. Зажигалка лежит совсем рядом, он прокусывает губу до крови и смотрит на неё с вызовом. Словно она может смотреть на него в ответ. Словно она так и манит его взять её, подкурить чертовку сигарету в руках.        За спиной щёлкает замок квартиры. Кто-то очень суетливо раздевается в коридоре, Вова слишком вовлечён в эту жуткую игру и не слышит почти этих звуков. Не слышит, но вздрагивает, когда его обнимают сзади. Когда крепкие руки обвивают торс и когда холодным носом утыкаются в его шею. Он расслабленно выдыхает, от Ильи пахнет улицей, пахнет сыростью и дождём. Пахнет его одеколоном и свежестью. Вова разворачивается медленно, прижимает к себе сильнее, гладит руками по спине и сам носом зарывается в сырые, тёмные волосы. Целует в макушку и жмётся ближе, чувствуя запах родного человека.        — Как ты? — слегка запыхавшись спрашивает Илья, отстраняется и по щекам гладит как тогда, глазами смотрит так серьёзно, но нежно и так по-доброму, будто Вова ребёнок, расстроившийся из-за какой-то мелочи. Семенюк фыркает на своё же сравнение и жмётся к холодным рукам ближе, не желая отстраняться.        — Я не ебу. Но определённо лучше. Курить не хочу, — пытается улыбнуться Вова, Илья улыбается за него, вновь прижимает к себе и голову на его плечо укладывает по спине поглаживая. Его глаза по подоконнику скользят, в окно приоткрытое, там, над городом солнышко медленно поднимается, разгоняя серую шапку густых туч. Погода обещает наладиться.