(Не)правильно

У Бонзо не было причин переживать за экзамены — они все были профильные, а что-что, практика у него была на высоте. И все же Джон решил сходить на несколько репетиций в оркестре, чтобы и Джонси не переживал, честно отсидев там по полтора часа дважды и в который раз убедившись, что с этими экзаменами у него все будет в порядке. Жизнь постепенно возвращалась в привычную колею — Джонси разгреб завалы на работе, приходя домой уже не таким уставшим, и Бонзо честно тренировался за установкой целыми днями, дожидаясь Джона Пола дома. Поскольку Бонзо сдавал сессию в каникулы, которые он никогда не проводил так, как положено, Джонси всегда предлагал вечером прогуляться и ходить на концерты Роберта в клубы, что не очень нравилось Джону. Разумеется, он был готов слушать, как его друг распевает часами блюзовые песни нелюбимой Дженис Джоплин, но он знал, что за концертом последует вопрос о работе. В понедельник он сходил на прослушивание, сказав Джонси, что идёт снова тренироваться и отрабатывать программу в оркестре, все члены Band of Joy (именно так и называлась группа, в которой пел Плант) были поражены его игрой, а особенно силой удара. Роберт уговаривал его дать ответ как можно скорее, так как временный барабанщик, найденный на замену старому, не нравился никому, но Бонзо оттягивал с ответом, надеясь как сдать успешно экзамены, а уж потом все рассказать Джонси и приступить. Он не хотел ему лгать, и собирался все рассказать, но эти идеи с концертами… В итоге Джонси с удивлением вытащил Бонзо только на один, и то они убежали почти сразу же, так как Бонзо «внезапно» вспомнил, что забыл выключить на кухне плиту. Однако даже с экзаменами все вышло не так гладко: в день первого ему неожиданно позвонили родители с известием, что они приедут на неделю раньше, и Бонзо, с трудом договорив, зло швырнул трубку, задев локтем стоящую рядом вазу, и злился до тех пор, пока не настало время ехать в университет. Он едва не забыл свою программу, но смог сдать даже на 4, обливаясь потом и проклиная всех дотошных преподавателей в мире. Второй экзамен был через два дня, где ему предстояло сыграть то же самое, но уже с оркестром (откуда наберется оркестр тех, кто не закрыл сессию вовремя, Бонзо даже не мог предположить), и Джонси подыгрывал ему на пианино каждый вечер, с улыбкой уверяя Бонзо, что у него все получится и на классических барабанах. После этого обычно Джон Пол всегда утаскивался в спальню, и Бонзо целовал и ласкал его до опухших губ. Этот экзамен Бонзо сдал также на 4. А ещё в тот день родители позвонили и сказали, что все же приедут в самом начале февраля, что означало, что у них с Джонси была ещё целая неделя для двоих! Бонзо не верил своему счастью, готовя ужин для них — он свободен от долгов, до приезда ещё целая неделя, и они будут только с Джонси! А ещё у него будет работа… И он очень хотел рассказать сегодня об этом Джонси, потому что надеялся, что радость от успешной сдачи последнего экзамена перекроет страхи Джона Пола за его будущее, а Бонзо его заверит, что конечно же не собирается бросать учебу… До прихода Джонси оставался ровно час, и Бонзо унёсся наверх, чтобы найти одну из своих самых красивых рубашек. Бонзо едва успел к приходу Джона Пола — под звук открывающейся двери он пулей слетел вниз по лестнице, на ходу застёгивая рубашку и, когда Джонси наконец вошёл в дом, он с широкой улыбкой провозгласил: — Я сдал последний экзамен! Это свобода! Идём праздновать? Я все приготовил. Джонси, до этого молчавший и медленно снимавший пальто, наконец поднял на него глаза, и Бонзо совсем не понравился их подозрительный, злой блеск. — Праздновать? — с усмешкой спросил он, аккуратно снимая ботинки, — что ж, возможно… Он медленно двинулся мимо ничего не понимающего Бонзо, и почти безумная улыбка блуждала по его губам. — А родителей уже успел порадовать? — Джонси подошёл к плите, где дымилось жаркое, над которым Бонзо колдовал половину вечера, и васильковые глаза неожиданно вперились в Джона. — Нет, я хотел завтра позвонить… — все ещё не понимающий поведения Джонси, ответил Бонзо. — Жаль, мне кажется, ты должен был начать с них, — голос Джонси был убийственно спокоен, но во взгляде бушевала такая буря, что Бонзо почувствовал себя маленькой букашкой в шторм. — Почему? — едва шевеля губами, спросил он. — Потому что у тебя совершенно точно закончились деньги! — рявкнул Джонси, и Бонзо все понял. Джонси узнал… Он все знал. Кто-то из преподов проговорился ему. — Судя по твоему лицу, оправдываться ты, к счастью, не собираешься, — холодно заметил Джонси, опираясь на столешницу и складывая руки на груди. Только сейчас Бонзо заметил, что Джонси надел ту самую полупрозрачную рубашку с синим узором на торсе и рукавах. Ту самую, в которой он был на вечеринке, где Бонзо все испортил. И вот вновь он разрушил все, и Джонси снова надел эту рубашку. Только на этот раз почти ледяной взгляд васильковых глаз не предвещало ничего хорошего. А ещё тогда Джон не любил его так, что готов был сожрать все эти деньги, которые отдал на каждый зачет. — Джон, почему?! Почему ты меня, мать твою, обманул?! — воскликнул Джонси почти в отчаянии, — почему ты решил просто заплатить за подписи в зачетке вместо честности? Хорошо, ты решил так. Но почему я об этом не знал? Почему, Джон?! — в голосе Джонси сквозило отчаяние, и у Бонзо вырвалось: — Потому что, черт возьми, иначе я стал бы для тебя никем! Абсолютно никем! — Я не понимаю… — опешил Джонси, но Бонзо было уже не остановить. — Да все ты понимаешь, — с досадой отмахнулся он, — ты только и мечтал о том, чтобы я был примерным учеником, подох бы, но сдал эти зачеты! Я хотел быть для тебя лучшим, самым лучшим, но у меня черт возьми не выходит, а ты давишь своим вечно «ну как так, Джон, соберись! Как так ты не сдашь? А кем ты потом будешь?» — передразнивал Бонзо, и Джонси в бессилии прикрыл глаза — это было слишком больно. — Ты не принимаешь мою идею о группе, ты считаешь, что все мои идеи отстой! — Бонзо почти кричал, а Джонси так и стоял с закрытыми глазами, все ещё не веря, что он слышит это все от любимого человека. Человека, который был готов для него на все, который изменил его самого, но для которого это было тяжким грузом не плечах… — И знаешь, что я ещё тебе не сказал? — с каким-то мрачным торжеством проговорил Бонзо, опираясь кулаками о стол прямо напротив Джонси, — Роберт снова предложил мне работу в их группе, и я согласился! Да, согласился! Сорок фунтов в неделю, не так плохо, не так ли? Ни один твой гребаный зачет столько не принесёт! — Бонзо тяжело дышал, буквально выплёвывая из себя слова и вовсе не беспокоясь о том, что через час он может очень сильно пожалеть о сказанном. Джонси наконец открыл глаза, не в силах смотреть на разъярённого, раскрасневшегося Джона напротив. Спустя минуту он тихо сказал: — Я никогда не говорил, что не принимаю твои идеи. Я просто хотел для тебя лучшего, пройдя через все то, о чем ты так мечтаешь. И потому я говорил так о музыкальной группе, — Джонси вздохнул, устало потирая виски, но Бонзо неожиданно разразился новой тирадой: — Как лучше, как лучше! А пошли вы все в жопу со своими «как лучше!». Ты от моих родоков недалеко ушёл, раз начал так разговаривать! Я хочу жить так, как хочется, я хочу жить с тобой и играть в группе, а не трать кучи денег на зачеты, времени на тупые задания и все остальное!.. — Ты обманул меня, и это самое страшное в этой ситуации, — Джонси прервал его, глухо заговорив: — Ты поставил меня на ступень с родителями, и поступаешь со мной так же. Ты делаешь мне больно недоверием и злобой. И я всегда говорил и говорю: я — не они. Мне нужен ты, а не твои достижения. — В последнее время мне так не казалось, — ядовито заметил Бонзо, — а скоро ещё приедут! Господи, как же это меня задолбало! — выкрикнул он в отчаянии, и Джонси вновь закрыл глаза, пытаясь не слышать, не чувствовать, не думать. Боль оглушила его. «Уйти, уйти как можно скорее», билось в его мозгу, и Джонси, едва разлепляя губы, тихо проговорил: — Я думаю, тебе в этом доме будет достаточно одних родителей. Как и в жизни. Вещи я заберу завтра. Не оборачиваясь, он на негнущихся ногах прошёл к выходу, хватая на хожу первую попавшуюся куртку, и вышел на морозный воздух, оставляя Бонзо наедине с повисшими в воздухе словами, которые он совершено не хотел говорить. — Нет, Джонси, пожалуйста! Ты куда, черт возьми! Останься! — долетело до Джонси уже на улице, а после раздался звон стекла. Он закрыл глаза, вдыхая обжигающе холодный зимний воздух, покрываясь мурашками даже больше не от внешнего холода. Холод в его душе невозможно было прогнать. Джонси все ещё не мог поверить. Ему нужно подумать, нужно идти, двигаться, что-то делать. Но Джонси словно прирос к заснеженному тротуару, не двигаясь и смотря в одну точку. Бонзо обманывал его. Все это время врал и прикрывался. Без доверия нет любви, сказал он однажды. Джонси криво усмехнулся, стирая стремительно леденеющую слезу со щеки. Значит любви и не было. Джон Пол наконец смог поймать такси, забываясь в нем тяжёлой дремотой. Его вырвала из дремы резкая остановка — он был возле своего дома. С трудом отсчитав деньги, он вышел из такси на негнущихся ногах. Бонзо обманывал его. Он обманывал его после всего, что было. После того, как Джонси полностью доверился ему. «Я всегда хотел быть лучшим для тебя!» Неужели яд старой жизни расползся и на все с таким трудом заново созданное? Джонси снова хотел жить правильно и заставить Бонзо делать то же самое. Но Джон обманул его. Да, он хотел сделать сделать так, хотел Джонси. Но он обманывал, врал, притворялся. А Джонси верил всему. Джон Пол сполз по стенке в коридоре, сбрасывая пальто на пыльный пол. А когда-то Бонзо плакал здесь у его ног. Как же давно это было. Джонси сидел, забыв о времени, обо всем, гоняя в голове только одну мысль — Джон обманул его, не доверял ему, закрылся от него. И теперь он в группе… И он не сказал об этом ни слова. Джонси глубоко вздохнул, откидывая голову на стенку и наблюдая в кусочке окна гостиной, как на улице начал сыпать мелкий снег. Ему нужно время, чтобы все обдумать. Ему просто нужно время.