Ты только мой

      Ханджи была темпераментной женщиной. Упрямство и находчивость закрепились за ней ещё с младенчества, когда матери приходилось мириться с мученическим плачем вечно голодного дитя. Ханджи взрослела, а вместе с тем крепли её эгоцентричность и независимость. Она всегда была здесь и там, держась при этом чуть высокомерно, изолировалась душевно ради этой увлекательной жизни. Металась между логикой и эмоциями, что переключались друг за другом, а порой вступали в дуэт. Острые шутки проходились по окружающим опасной бритвой, маниакальность сводила с ума вышестоящих, а бездна обаяния соблазняла полицейских одной ядовитой ухмылкой.              Ханджи была нетерпелива, а ещё раздражалась от многих людей в разведке. Периодически бельмом в глазу являлись все, от рядовых до командора. Ни звание, ни личная симпатия не спасали от складки недовольства на лбу. Противные разведчики попадались под руку, самовольничали, умирали не вовремя и совершенно тупили в ответственные дни. Эрвин не выделял лишнюю копейку, и ничего же не скажешь, а он и не послушает. Леви сначала предупреждал, а затем, не дожидаясь участия её помощника, втихую вычищал лабораторные помещения без спросу, случайно задевая пробирки с образцами. Майк отказывался ловить титана в штабе. Затем отказывался ловить за минуту до открытия ворот. В конце концов, пресекал её просьбы отдать соответсвующий приказ, даже если эта тварь маячила на горизонте. Нанаба честно намекала принять душ и отказывалась выслушивать её причитания, чхая на дружбу с высокой колокольни. Но больше всех её изводил Моблит. Он лучше знал, насколько она была голодной, утомленной, высказывался касательно пренебрежения безопасностью, и что самое противное — он всегда был прав! Ханджи порой упускала такие базовые ощущения в теле — лишь когда в спешке начинала глотать приставленный суп, вдруг дергалась от завязанного узла в животе, что тут же раскручивался от горячей пищи. Насколько же точным он был в догадках, настолько же неверным в своём поведении. Она прощала его контроль наедине или в присутствии близких, но только Бернер заикался при рядовых, тотчас вспыхивала и жестоко заставляла замолчать. Моблит когда огорчался, когда нет, но настырность его не утихала. Ей грела сердце его забота, но она же была его недостатком.              — Моблит, заткнись пожалуйста, — тело источало тягу поскорее оказаться под толстым пледом, а голова, что раскалывалась от постоянных попыток переделать формулу — провалиться в перьевую подушку. Бернер словно не замечал её состояние. — Я уже сказала, что пока не закончу с этим микрообразцом, не сдвинусь с места даже по нужде. Если тебе некуда себя пустить, возьмись наконец за отчёт, что откладываешь неделю, наседая на меня и мою деятельность.              Она не свела глаз со стола, продолжая переливать субстанцию.              — Я не согласен!              Пробирка треснула в побелевшем кулаке. Это было последней каплей.              — А тебя и не спросят, — голова опустилась от невыносимой боли в шее. Ханджи прогнулась, разминая затёкшие позвонки и закрывая глаза параллельно пугающе низкому шёпоту. — Я всё сказала!              Моблит вызывал сильные эмоции. Он усиливал суть самой Ханджи, в противовес попыткам усмирить буйного командира. В его присутствии она чаще острила, чаще загоралась от гнева, чаще возбуждалась от совместно проделанной работы, возбуждалась в принципе. Этот невзрачный, тихий в глазах многих мужчина доводил её до головной боли и… оргазмов. А ещё пробивал на одну единственную эмоцию, что Ханджи стыдилась и сопротивлялась испытывать, запрещала себе даже думать и уж тем более проявлять. Она ревновала Моблита. Ревновала только его, от того и хлеще разгонялась кровь в жилах, покидая здравый мозг и прибивая к сердцу, в низ живота, отходила от ватных ног в ядро скрытых переживаний. В Разведкорпусе Моблита ценили все, от женщин до мужчин. Ханджи никому из них не доверяла — один пожмёт руку из уважения, другой или другая задержатся в объятиях на дольше приличного. Оттого-то не отпускала порой, заставляя быть рядом всегда, хотя Моблит и сам охотно поддавался этому постоянству. Она не владела им, нет, но страсть к собственничеству набирала оборотов — в схватке с чувствами разум оказывался в проигрыше. Единственный, кому проигрывала Ханджи, был неприметный мужчина в синей рубашке.              А он не понимал, чего набрасывалась порой, стаскивая с себя униформу вместе с сырым бельём, от чего шикала громче, заглатывала глубже, тряслась сильнее. Бернер обнажал её потайные скелеты, раскрывая человечность хладнокровной учёной, приземляя на уровень с собой — и всё равно выше других. Моблит никогда не стоял наравне со всеми и был противным до налетевшей во взор мошкары. Тем же интересовал её, навечно привязав к себе.              Бабье лето сменилось нагрянувшей осенней прохладой. Солнце светило блекло и скорее раздражало, чем согревало, а леденящий ветер продувал вспотевшую спину. Погода не являлась причиной частой смены её настроения, но добавляла всплеску грязи на вычищенные сапоги. Командиры держались уверенно, под стать первоклассному внешнему виду — от накрахмаленной униформы до структурированных пальто, представители Разведкорпуса выглядели безупречно. Моблит отлично бы смотрелся среди них, вот только отрядам пришлось остаться на улице. Нудное собрание подошло к концу, и она выскочила за дверь, пронесясь сквозь дым дешевых сигар. Вроде и офицеры полиции, а давятся общедоступным сырьём.              Их встретили радушно, сразу засыпая вопросами. Нифа протянула нагретую в руках флягу, и Ханджи жадно осушила ту на треть, осматриваясь по сторонам.              — А Моблит где?              — А Моблит, он… — Нифа неожиданно замялась. Чистая невинность уступила стыдливому румянцу, и Ханджи напряглась от раздумий, с чего вдруг её помощница усомнилась в проглоченных словах.              — На речке, — Леви запахнулся в протянутое командором пальто. — Холодно здесь, там ребёнок промок.              Какой-то бред пошёл, о Стены. Ханджи втянула шею, непонимающе поглядывая на знающих разведчиков. А она значит, ей кто-то нормально объяснит, почему внезапно её Моблит не с ней? Демонстративно махнув рукой, забегала глазами в сторону склона. До речки — минута ходьбы, и она, добравшись до спуска, сбежала в считанные секунды. Как-то неподобающе для высокого звания, но Ханджи плевалась на него, подошвой поглубже продавливая в грязь.              Моблит стоял близ моста, попутно ведя с кем-то беседу. Ханджи прищурилась, недобрым словом поминая своё зрение и не самую качественную линзу. Женщина. Он говорил с неизвестной ей женщиной, присев на корточки поближе к ребёнку.              — Как же я вам благодарна…              — Госпожа, я же сказал, что всё в порядке, — не отрываясь от процесса, напомнил он ей очередной раз. Новенькое пальто свисало, волочась по мокрой траве, но Моблит плюнул на этот факт, плотнее закутывая ребёнка. Мальчик шмыгнул пунцовым носом, опуская глаза от стыда.              — Тётя, прости! Я не хотел, не рассказывай матушке! — ребёнок засопел сильнее, вжимаясь в плиссированную юбку городской женщины.              Моблит оставался для него чужим человеком, пусть и тем, что спас от пугающей реки. Ситуация выходила неясной, вероятно, женщина отвлеклась, пока ребёнок увлёкся кормёжкой голубей, слетевшихся на недавно построенный мост. Каркас непрочно закрепили, мальчишка вскочил на ступень перил, и под весом они откололись, полетев в стылую воду.              Бернеру поплохело ещё на середине процессии, когда командир оказалась в окружении не самых порядочных офицеров. Безусловно, там оставались командор, капитан Захариус, но Моблит не находил себе места. Не подавая виду и пряча вспотевшие ладони в карманы, всё же уведомил Нифу, что отлучится к реке. Взбодрившись прохладной водой, уже собирался покидать место, как расслышал крики и всплеск позади. Он всё сразу понял. Женщина рванулась оббегать мост, а Моблит сократил расстояние по лужайке. Очутившись в воде, восхитился мальцом, что сопротивлялся до последнего, не желая тонуть. Захлебываясь, ребёнка подхватил неизвестный солдат, выплывший к сбежавшейся толпе.              Его встречали с бурными овациями, недостойными такого обыденного по мнению Моблита, поступка. Гражданская женщина слезно благодарила, пока он, весь мокрый, осматривал ребёнка. Застучали зубы. Скинутое наспех пальто очень кстати согреет ребёнка, а он перетерпит. Вот только… Объяснять потом неловко будет остальным. Моблит всегда тушевался от повышенного внимания.              Толпа гражданских разошлась, как только прекратилось шоу. Статные, изысканно одетые, а кто попроще, они, столичные, не посчитали нужным предложить помощь кому-то «не из их разряда» — молчаливое равнодушие и отравленные сердца светских людей. Куртка разведчика слетела вместе с пальто, и на случайно замеченную нашивку глазели недолго.              — Как, как вас зовут?              — Офицер Моблит Бернер, — он поднял глаза, доброжелательно улыбнувшись гражданке. Ему запомнились холодная смоль длинных волос и шелковые перчатки на завязках. Она была моложе него, улыбалась отшлифованной улыбкой, мягко приподнимая уголки и не щуря глаза. И никаких зубов. — А вы?..              Женщина разнервничалась искренне, вытянув изящную ладонь в его сторону, следом спрятала обратно. Её имя он не запомнил. Кожа оголилась, и парчовая ткань небрежно упала к её узким сапогам. Моблит тут же встрепенулся, поднял перчатку, и не вставая с колен, протянул женщине. Та сориентировалась, расправив тонкие пальцы, предоставила шанс надеть ту на ладонь. Невинный жест вежливости призвал к чувству вины. Окутывая каждый палец в дорогое полотно, он расслышал обволакивающую мягкость голоса:              — Вы… Вы не представляйте, что только что сделали. Моблит, вы потрясающий!              Он вздрогнул от неловкости. Его слишком благодарили за такой простой поступок.              — Очень признателен, госпожа. Вы очень молоды… — его мужская прямолинейность не осталась незамеченной, вызывая смущенную улыбку на незацелованном солнцем лице. Ребёнок не ваш?              — Вы правы, это сын моей сестры, я всего на час согласилась прогуляться с ним… — Моблит выпрямился в полный рост. Он не превосходил других разведчиков, оставаясь наравне с мужчинами, а порой и с женщинами, но разведчицы от городских девиц отличались кардинально. — Знаете, я недалеко живу. Так как я пока не замужем, подрабатываю в кондитерской. Возможно, я бы могла вас угостить в качестве благодарности?              Предложение оказалось заманчивым и сладким, как возникшие в голове ореховые плетенки. Язык обсыпало сахарной пудрой, и Моблит тут же усмирил внутреннего ребёнка, верно жаждущего сласти. Их он сможет приобрести всегда, были бы лишние гроши, да вот только идти с незнакомкой в пекарню… В уме возникла хорошо знакомая женщина, вручающая ему хрустящий мешок, пропахший пряностями и медовой патокой. Морщины смеха углубились, она расхохоталась искренне, вручая сладкий презент. Они пережили сложную вылазку, чем не повод побаловаться просто так? Они снова выжили. Она и он.              — Это очень вежливо с вашей стороны, мне неудобно отказывать, но боюсь, я не смогу воспользоваться вашим предложением.              — Быть может, не сегодня? В другой раз? У меня есть бумага с адресом, момент… — его твёрдый тон проигнорировали, незнакомка заговорила быстрее, не глотая кислород.              — Нет, правда, я…              — Офицер Бернер! Что здесь происходит?              Моблит резко обернулся, вздрагивая, удивлённо поднял глаза. Ханджи находилась в нескольких метров, спешно шагая к ним. Собрание так быстро закончилось? Или это он задержался у реки? И когда она в последний раз обращалась к нему, выдерживая столь холодную субординацию? Поравнявшись, он удивлённо сделал шаг навстречу, по инерции объясняясь:              — Командир, прошу простить, что задержался, у мисс…              — Меня совершенно не волнует, что там было. Это риторический вопрос, — сию секунду перебила Ханджи, не отводя от него взгляд. Её глаза, обычно широко распахнутые, словно она старались заметить каждую деталь, сужались и нервно вздрагивали. У Моблита взмокла поясница. — Ты промокший до нити, как собираешься ехать в предоставленной нам карете? На улице сквозной ветер, какой толк в простывшем солдате?              На него посыпались поучения, и ни капли заботы или внимания к самому ядру ситуации. Он все-таки спас тонущего ребёнка, что держался за руку стоящей женщины. Та выглядела неловко, прерванная, словно разделяла с Моблитом его скверное положение. На удивление, сейчас незнакомкой для него вдруг оказалась Ханджи, что растеряла свою рациональность, и кажется… Его приревновала.              — Ты самовольно покидаешь остальных, меня в том числе, ради светских бесед с неизвестными людьми, — она окинула женщину быстрым взглядом от пят до макушки, мгновенно отворачиваясь. Узкие мысы дорогих сапог приняли закрытую позу — Ханджи добилась и этого.              У Моблита потемнело в глазах. Несправедливость с её стороны удручала, а предвзятость в сторону ни в чём неповинного человека — неприятно озадачила.              — Командир, никаких бесед. Кажется, мой внешний вид вызван недавним происшествием, что вы, к несчастью, не застали. Будь вы свидетельницей, не настолько бы пропитались черствостью, — Моблит и сам почерствел на глазах, стиснув мягкую линию челюсти. Пусть и подчиняется по службе, но он — вольный человек, которого никто не имеет права незаслуженно отчитывать. Даже ревнующая Ханджи. И был бы повод!              — И ты ещё дерзишь мне!.. — от злости в белках лопнул сосуд. Она качнулась вперёд, всплескивая руками. — Все давно тебя ждут, тебя одного! Немедленно возвращаемся в штаб. Пальто заберёшь у Майка.              Не удосужившись принести извинения или хотя бы бросить формальное «до свидания», Ханджи развернулась, всем видом показывая, чтобы и он ступал с ней. Моблиту пришлось неловко проститься, поспешно извиняясь перед поникшей незнакомкой, и догонять командира.              «Возможно, это к лучшему. Не пришлось повторно отнекиваться», — подумалось ему в дорожной трясучке. Ханджи уставилась в окно, позабыв о их недавнем обсуждении книги по дороге сюда, и точно отказываясь возвращаться к теме конфликта. Взаимно. Его конечности согрелись, смягчится и Ханджи.              Но Ханджи не потеплела. Ни к вечеру, ни к следующему утру. Ночью он ворочался один в своей кровати, не сумев попасть в командирскую спальню — дёрнув за ручку, осознал, что она закрылась изнутри на ключ. Моблит, конечно, удивился нехарактерной злопамятности, но стучаться не стал — значит, сама подойдёт. Но проходил день за днём, и Ханджи сократила их пересечения к минимуму, переложив обязанности на остальных членов отряда. Моблит растерянно погрузился в бумажную работу.              К концу недели не выдержал, уже собирался искать, как внезапно обнаружилась записка на рабочем столе. Ханджи как раз пропустила обеденный перерыв. Неряшливым почерком было выведено:                     «Я жду тебя вечером в обычное время. Одного».                     Намёк прозрачнее мыльной пены, что потоком слезала с его очищенного тела. Записка не проясняла их недопонимание, а только умножала количество вопросов. Она же ждёт его не просто поговорить, он прав? Они всегда так мирились. Бывало, с этого начинали, бывало, с этого продолжали…              — Ханджи? Я пришёл, — ответа не последовало. Моблит не на шутку разволновался, что в темноте мог случайно спутать комнату. Но нет же, ноги сами вели его сюда.              — Закрой дверь на замок.              Моблит вздрогнул от неожиданности. Голос исходил из глубины комнаты, где-то справа… За шкафом? Сквозь мрак виднелся силуэт настежь распахнутой дверцы, и он догадался, что за ней скрывалась сама Ханджи. Но почему она от него прячется?              Не терпелось получить ответы, ведь зачем ещё он здесь? Хотелось пойти на встречу, усмирить её эмоциональный пыл, разрешить ниоткуда возникшее недопонимание, а затем прижаться к ней всеми возможными способами. Соскучился ведь.              В дверной скважине провернулся ключ. Моблит для уверенности дернул ручку и спокойно развернулся следом.              — Ханджи, я не понимаю, а почему так тем…              — А ты и на должен понимать, — Ханджи не сдвинулась с места, не выдавая свое местоположение ни единым шорохом. Если бы окно было запахнуто занавесками, он бы и вовсе не догадался. — Если хочешь остаться и получить желаемое, ты должен слушаться моих указаний сегодня. Беспрекословно, и довериться мне.              Моблит вскинул бровь, находясь на полпути к шкафу, остолбенел. Слушаться и доверять? Но это и так его работа, только первый пункт в их личных отношениях размывался до границ равноправия. Но если в этот вечер ей хочется взять бразды правления в свои руки, что же, пускай.              — Хорошо, всё понял, — ровно выдал он. Внезапно в голове возникла забавная идея подыграть: — Итак, командир Ханджи, ваше первое указание на сегодня?              — Для начала закрой глаза и жди моих дальнейших действий, — с её стороны послышался странный, едва заметный скрип. — И поторопись. Я не готова ждать долго.              Реплики прозвучали громче и увереннее. Ханджи вошла во вкус, интонация напомнила командирскую, как когда она отдавала распоряжения подчиненным, но в ней прозвучали нотки… Чего-то более персонального. В его глазах проскочила лукавая искра — тешась тем, что ей зашёл ответный ход, он закрыл глаза, оповещая об этом факте.              — Замечательно. Оставайся на месте, и не удивляйся ничему.              «Не удивляться ничему?» — он насторожился, хотя и обещал полное доверие на сегодня. По правде сказать, Моблит никогда в ней не сомневался. Это ведь Ханджи, его Ханджи, трогательная, родная Ханджи. Она не может навредить ему никоим образом, а оттого и дрейфить не стоит.              Скрипнули старые половицы на пути к нему. Моблит не удержался и позволил улыбке расплыться в темноте — пусть она и оставалась незамеченной, он не мог перестать радоваться мысли, что Ханджи успокоилась и снова благоволит к нему. Ведь благоволит, верно? Иначе расценивать их интересную игру не представлялось возможным. Она обошла его силуэт, останавливаясь у спины. Переносицы коснулась ткань.              Он сразу понял, что на сегодня запланированы эксперименты. Однажды, дурачась, они нежились в объятиях друг друга ранним утром. Дрозды ещё не затянулись криком, а сизое небо только-только пробивала краснота. Ханджи раскинулась в его рубашке, пряча лицо под одеялом, словно дитя. В кармане нащупала вышитый носовой платок, забавы ради повязала глаза. Его завела эта идея, но в жизни они как-то пропустили шанс её воплотить. В то темное утро Моблита раззадорило её ребячество. Досада внутри воспламенилась, когда она дошла до крайности, совсем позабыв о пророческих поверьях. С интересом сложился платок во множество раз — под стекла очков просунулся небрежно, закрывая глаз, с одной стороны. Еще и с любопытством утончила, так ли здоровски смотрится. Он отшутился, но платок забрал, пряча после куда подальше в шкаф. Дурно становилось отчего-то.              На затылке завязался плотный, комфортный по ощущениям узел. Моблита подхватили за локоть и повели за собой, точно в сторону кровати. Уж это направление вспоминалось даже в непроглядной темноте.              — Вот так, мой дорогой, располагайся, — она мягко усадила его на постель, толкая на спину и помогая разложиться в комфортном положении. Так, как было нужно ей.              Моблит не удержался, расплываясь от ласкового тона. Так доверчиво схватился за плечевой сустав, сжимая мышцу от накопившегося трепета.              — Ханджи… Ханджи, любимая, хочу тебя поцеловать. Я правда скучал, — посыпались слова искренней нежности, что он не мог высказать всё это время. И сам нахохлился, и Ханджи затаила обиду в ответ. Но сейчас, сейчас ведь всё хорошо!              Послышался добрый смешок. Она точно улыбнулась, он услышал эту улыбку сквозь качнувшуюся косую челку — эта мягкость, он скучал по чувству её волос на щеках. Ханджи не спешила, наслаждаясь моментом. Неощутимо прикоснулась к плечу, сразу скользнув под ткань рукава — напомнила, какими приятными могут быть её прикосновения. Какой приятной может быть она сама. Пальцы затронули грубоватую кожу предплечья, подстриженные ногти обвели контур локтя, следуя вдоль линий выступающих вен. Казалось, она изучила их все, запомнив локацию каждой. Это тело давно принадлежало ей одной.              Край футболки подцепили и потянули вверх. Он машинально вскинул руки, помогая себя оголить — попытался было обнять, но Ханджи словно прочитала мысли, возвращая те в исходное положение. Вот что значило выполнение указаний? Смириться с тем, что его будут дразнить?              Раззадоренный Моблит хоть и не сумел выполнить задуманное, но всё же получил желанный поцелуй. Первый за последнее время, она по-свойски обхватила его подбородок, придвинувшись пальцами, притянула за щеки, находя губы сквозь мрак. Он поддался ответно, распахивая те и встречая Ханджи в своё пространство, словно долгожданного гостя. Большим пальцем она потрепала кожу век, и Моблит, пользуясь моментом, распустил руки, обвивая поясницу. Ощутил ладонями длинную рубашку, явно его, судя по длине и свободному крою. Ханджи резко отпрянула, тут же приняв сидячее положение. Руки без раздумий закинули за голову. От такой неожиданности он охнул, тут же осознавая, как по-настоящему крепко она сжала его запястья.              — Ай-ай, Моблит, я же велела доверять и слушаться моих указаний. А ты позволил себе смелость взять инициативу в свои руки, — по правде говоря, Моблит едва сдержал смешок. Речи Ханджи не вызывали смех, напротив, она звучала вполне серьёзно. Скорее, у него срабатывала ответная реакция — уж не привык он видеть её такой в постели. В воздухе проскочил явный звук. — Тебя это так забавит? Твоё отсутствие доверия мне?              Он не знал, что на это ответить. Вместо этого прислушался к ощущениям — кисти скрестили, потянув вверх, и…              — Что? — кожа запястья похолодела от металла, а в ушах щелкнул клапан. Наручники. Затем с другим запястьем проделали то же самое, быстрее, чем он успел возмущённо вздохнуть.              — Ханджи!              — Цыц. Ты мне дал слово, по итогу нарушив своё обещание. Теперь тебе не доверяю, не доверяю ещё с того инцидента у реки, — он поперхнулся от внезапного упоминания их конфликта, что маячил нерешенным. Моблит пришёл к мысли, что Ханджи остыла, но… — Ты думал, я послушно сделаю вид, что ничего не произошло?              Он не понимал, что происходит, лишь наблюдал за тактильными ощущениями. Наручники, явно на короткой цепи, обвились вокруг деревянного изголовья кровати, так, что он физически не сможет сдвинуться с места. Кровать скрипнула от смены веса.              — Ноги тоже? — прохрипел он обреченно, чувствуя её ладони на ступнях. Кажется, она привязала их снятыми с конструкции УПМ ремнями, отчего сама ситуация казалась смешнее и развратнее одновременно. Сколько раз он представлял её в одних ремнях… Ленты затянули достаточно туго, чтобы причинять ощутимый дискомфорт от малейшего движения. Она не пошутила.              — Именно. Ты сегодня исполняешь мои приказы, а подчиненным лишние движения ни к чему.              Опять ему припомнили об иерархии. Оказывается, она действовала даже в этот вечер, даже наедине. Матрас прогнулся. Ханджи отдалилась, не покидая комнату, чем вызвала не один вопрос — в чем дело, что это шуршит вдалеке, к чему все движется? Связанное положение напрягало, от бездействия плохо циркулировала кровь, и Моблит зашевелился, разминая засолившиеся мышцы. Неожиданно через лоб стянули повязку.              — Какой смысл снимать, если в комнате по-прежнему темно? — раздраженно пробубнил он, понадеявшись, что необдуманные слова остались незамеченными. Ханджи все слышала.              Оцепенев с секунду, выпрямилась в полный рост и снова принялась за дело, словно и не теряла бдительность. Её обычно звонкий голос стих до таинственного шёпота, обволакивая флёром негодования:              — Дерзишь, Бернер, очень дерзишь. Доиграешься такими темпами.              — Может, я и хочу доиграться? — Моблит прикусил язык. Что он творит, неужели не видит, куда ведут его слова… Ханджи хмыкнула, как будто заводясь в истерическом припадке — в такие мгновения смех в одну секунду сменялся беспомощным плачем, а следом и матерным гневом.              — Вот значит, как? Тогда проверим сейчас, останешься ли ты столь же красноречивым, — у стола чиркнула спичка, и мелкий клочок огня враз подпалил фитиль свечи, а затем и ещё нескольких.              У Моблита расширились зрачки от увиденного. Ханджи, точно не замечая оказанного ей внимания, продолжала расхаживать по комнате авторитетной походкой, расширяя световое пространство. Он не сомневался, что выглядит самым дурацким образом, пожирая её оголодавшим взглядом, так, как когда перед ребёнком повертели леденцом. Как командир могла оставаться спокойной?              Нащупанная рубашка исчезла. Вместо этого, на Ханджи красовался неизвестный корсаж из чёрной кожи, что фиксировался шнуровкой на груди и заканчивался на талии. Взгляд скользнул ниже по превосходному телу, ничем не скрытым в зоне крепкого живота. На бёдрах виднелась кожаная юбка разведчиков, что носилась в качестве униформы поверх брюк. На Ханджи брюк не было. Обнаженный пах терся о поношенную ткань. На ногах оказались привычные шерстяные чулки, а сверху — невиданные доселе высокие сапоги из элитной чёрной кожи, покрытые той же шнуровкой по всей длине, что и корсаж. Теперь он понял, что шуршало за дверцей шкафа — наверняка были дополняющие образ перчатки по самый локоть, они гармонировали с лифом и обувью, чья кожа блестела при вспыхнувшей свечи. Ханджи распустила волосы ещё в самом начале, а на переносице привычно держались очки. Она и не она одновременно.               — Не стыдно так неприкрыто осматривать своего командира? — в противовес словам она сильнее выпрямила осанку, уводя бедро в сторону и подпирая талию. Пальцы раскрылись, показывая их грацию в темной перчатке. Ханджи задержала на Моблите торжествующий взгляд. — Скажи, что так смотрел на меня с первого дня нашего знакомства.              Моблита пробила усмешка. Она так реалистично отыгрывает свою роль повелительницы. И точно знает, на какие рычаги ей надавить — тешит своё сознание до сих пор от мысли, что сразу заинтересовала его, ведь он сам признался, как только они сблизились до невозможного. Захотелось доиграться, лишь бы эта грудь надавила на лицо своей тяжестью.              — Ммм, смотрел. Глазел откровенно, вы мне очень понравились, командир, — она поджала губы, и он тут же исправил: — Я вас обожал, и восхищаюсь по сей день.              — Недурно! — выпрошенный комплимент, очевидно, сработал на славу. Ханджи заважничала и, напевая себе что-то под нос, от бедра шагнула в его сторону. Он знал её чувствительные точки характера, и не только. Возможно ли добиться большего?              — Командир, у вас ведь чуткое сердце. Мне не очень удобно быть связанным, руки затекают. Быть может, вы проявите вашу доброту и…              — Умолкни.              Едва не подавившись, он посмотрел недоверчивым взглядом на нависающую Ханджи. Стоящая сбоку кровати, она почерствела в лице. Ничего не понятно.              — Ты подумал, что от липких речей я отпущу тебя? Что у тебя есть право об этом задумываться, этого желать? — с каждым словом она медленно поддавалась навстречу, изгибаясь, приближалась лицом к лицу. Цепь наручников плотно натянулась тонким пальчиком, обтянутым в дорогую кожу. Ханджи была дорогой женщиной. Расстояние между ними оставалось мимолетным, и она растянула каждые слово, прошептав прямо в губы: — Твоё единственное желание, Моблит, — это ублажать меня так, как мне того вздумается.              Ореховые глаза застелило пеленой. На шее отразилось, как глубоко он сглотнул. Казалось, в комнате эхом раздавалось произнесенное ей имя, так, как она прежде никогда его не проговаривала. Акцент северных гор выдался сильнее в откровенной хрипотце. Она, она без ничего, без белья… Она без белья, прямо над ним стоит, она обнажена, и там она…              Моблит слабо повернул шею.              «С неё течёт?» — он загорелся внутри от животных мыслей, правдивых, что должен увидеть её мокрой, её увид…              — А нет, — думать не разрешали, вести тайные монологи тем более, по мягкой щеке прилетел несильный шлёпок. Чисто поучительный, даже не пощечина, так, в воспитательных целях.              Моблит не обратил внимание, словно то был будничный жест, медленно уплывал в неведение, и единственное, что заботило прямо сейчас, было желание удовлетворить себя и своё любопытство, немедленно, удовлетворить Ханджи. Ханджи, Ханджи!..              Его приоткрывшийся рот прервал вкус кожи на губах от приставленного пальца.              — Тишина. Ты смотришь и наблюдаешь за мной, молча, и тебе не позволено уводить глаза.              Будто он захочет.              Моблит мутно уставился в бок. Ханджи с силой отступила назад, цокая устойчивым каблуком. Он был готов броситься к её ногам, лишь бы его прижали этим каблуком, да что угодно… Её грудь естественно приподнялась от глубокого вдоха. Моблит удивился самому себе, как только не закричал от столь невинного действа. Она изначально не планировала решать конфликт словами. Она готовилась заранее, собиралась его мучить, имея преимущество!..              Руки Ханджи скользнули по собственным бёдрам, случайно подцепляя юбку на миг, поплыли вверх по тазу, проводя пальцами извилистый узор вдоль всего тела. Одна ладонь извернулась назад к пояснице, массируя позвонки, а вторая плавно уехала вверх, проводя ребром черту от пупка к самим ключицам. После стороны сменились. Она обрисовывала круг по сухому прессу, позволяя пальцу обвести контур каждого. Корпус откинулся назад, Ханджи сменила позицию, начиная медленно раскачиваться туда-сюда. Её бёдра оживленно задвигались, пока руки взвились вверх, случайно напрягая развитые трицепсы. Моблит твёрдо верил — ни одна разведчица не имела столь выраженную мускулатуру, что далась Ханджи тяжкими тренировками на протяжении долгой службы. Она не раз нервничала, шикая на свою маскулинность, но он отнекивался, убеждая в обратном, а сейчас эти линии тела в очередной раз вызывали восхищение её уникальной природой. Ханджи поддалась собственному соблазну, прикрывая веки и продолжая так, как того желало её тело. Эти руки были везде, они ощупывали, оглаживали, щекотали и шлепали, открывали и закрывали её красоту. Таз вилял, показывая пластичность, чулки сползли, и взору Бернера открылось ещё больше совершенной кожи. Она встряхнула головой, и тёмные волосы распластались по плечам в новом виде, доставляя обладательнице приятные ощущения.              Ханджи распахнула веки. Моблит неотрывно следовал её приказу, окаменел и наблюдал завораживающее зрелище. Она запуталась пальцами в узорах изголовья, опираясь, резко схватилась за его шею, поднимая на себя. Подушечки огладили пульсирующую жилку, потерев между собой, и Ханджи немо зашевелила губами: «Не-отрывай-взгляд». С ощутимым чувством превосходства она отпустила горло, грубовато отпихивая его лицо. Развернувшись на каблуках, остановилась совсем близко у приставленного стула. Зрачки забегали быстрее: пальцы Ханджи юркнули к бёдрам, одарив нежную кожу смачным шлепком. Следом она нарочито медленно разъехалась, упираясь лопатками в спинку, развела ноги. Раскрылась ему полностью, предоставляя возможность рассмотреть себя во всех подробностях. Там.              «Стены…» — прошло не так много времени с их последнего раза, но какие-то детали позабылись, отчего он смутился не меньше, чем в их первый раз. Ханджи не двигалась, наслаждаясь раскрасневшимся лицом и еле слышной хрипотой. Зрелище столь будоражащее, что уши потешил его сдавленный полустон, и она догадалась, что на штанах намокло пятно.              От неестественной позы юбка съехала к тазовым косточкам. Щелкнул клапан — и эта преграда слетела на пол, тут же оказываясь под острым каблуком. За юбкой последовали сапоги и чулки, и последними она стянула перчатки, укусив ткань на пальцах, рывком откинула их прочь.              — Мой провинившийся мальчик уже готов, я смотрю, — уголок рта изогнулся в широкой ухмылке от эрекции, что виднелась сквозь тонкую ткань домашних брюк. — Интересно, насколько отчаянно он хочет своего командира?..              Моблит простонал от крепкой ладони, что опустилась на пах.              — Да тут нет белья!              Верное заключение, он проигнорировал его, ведь Ханджи намекнула, с какой целью ожидает его в этот вечер. Мириться он пришёл, как же.              — К-командир! — она сжала плоть снова, довольно наблюдая за напряжённым движением ресниц. — Х-хочу увидеть вашу грудь, прошу…              — Своевольных мальчишек нужно держать на привязи, так ведь, мой дорогой? — она снова оттянула цепь наручников, резко отпуская конец. Металл шлепнул по запястьям, заставляя связанного стиснуть зубы. — Будет тебе награда.              Над лицом возникла грудь. Поддавшись вперёд всего ничего, он тут же уткнулся носом в складку декольте, но сцепленные ремни на ногах блокировали тело не хуже аномального титана. Для убедительности Ханджи качнулась пару раз, подтверждая — вот же, заказывали, принимайте поскорее. Моблит послал жалобный взгляд.              — Зубами, Бернер, зубами.              Сначала он не понял. Лишь когда носа коснулся край шнуровки, потянулся зубами навстречу, хватая конец. Узел развязался, и корсаж слетел на его грудь, тут же оказавшись на полу. Наконец-то её прекрасная грудь так близко! Неприкрытая, она ему нравилась гораздо больше, чем стиснутая кожей, пусть так и создавался соблазнительный объём, её натуральная величина и форма восхищали куда сильнее. Она кокетливо свисала над ним, вздрагивая от каждого дуновения.              Моблит заметно облизнулся, приоткрывая рот. Давно мечталось обхватить губами её тёмные соски, что без утайки выражали разбушевавшуюся похоть горделивой хозяйки. Ханджи встретилась с ним взглядом. В глазах читалось «действуй».              В светлую макушку уперлись руки. Язык жадно скользнул сквозь рот, обводя округлые контуры и тут же приступая к самой верхушке. Он шумно вобрал набухшую кожу, и Ханджи не сдержалась, сдавленно промычав. Без рук было непросто, но опыт и познания о её теле помогут выкрутиться из тугого положения. Она только и вертелась на нем, подставляя то одну грудь, то другую. Бархатную кожу осыпали поцелуями, стремясь оставить следы на каждом предоставленном участке, пока давалось на то разрешение главенствующей. Моблит порой забывал, как ему свезло. Она слишком его разбаловала.              — Старайся лучше.              Он послушно сконцентрировал все внимание на груди, прерывисто дыша, разнёс влажную нить слюны от ложбинки к подмышке. Не упустил ни одну родинку, оставленный когда-то порез, впалую кожу от форменных ремней, всю уникальную текстуру тела зацеловал. Неожиданно его положение сменилось. Ханджи отъехала и без раздумий обхватила подбородок, впиваясь в губы грубо и властно. Эти губы принадлежали ей. Они соединились в голодном поцелуе, мокро исследуя друг друга. Ханджи вжималась запойно, её горячий темперамент обливал кипящим спиртным, заставляя пьянеть и задыхаться. Его губы лихорадочно оттягивали, она несдержанно кусалась, словно никак не могла высосать из него дух предательства, что так раззадорил скрытые чувства. Моблит стыдливо отмечал, что ему пришлась по вкусу такая властность. Оторвавшись, Ханджи обхватила его за щеки, внимательно всматриваясь. В свете свеч он выглядел бесподобно: весь румяный, с мокрым лицом, Моблит казался податливым и приручённым. От возбуждения на лбу сильнее проявился возраст, а расширенные зрачки выражали опьянение до мозга костей. Она — причина его беспокойных снов и самых откровенных фантазий. Он весь её.              Моблит в тумане наблюдал, как брюки съехали к ступням.              Её рука искусно вытянулась, обхватив шею. Пальцы, продавившие кожу, стиснули напряжённый кадык, уступая знойному языку, что прошёлся от ключиц к подбородку. Ханджи с чмоком всосала кожу, укусив под скулой. Моблит захлебнулся стоном, когда горло вновь схватили, не давая спуску. Ногти властно царапнули кожу. Её язык увлажнил щеку, поднявшись к уху, и Ханджи довольно промычала, прикусив ушной завиток. Подушка потемнела от влаги. Кожа покрывалась мурашками, его знобило вопреки слабому солнцу — незнакомка уводила глаза в блеклую траву, почтительно ища глазами дикие васильки, но зрение размывалось от косых взглядов на прозрачную синюю рубашку, что туго обхватила корпус вездесущего. Они находились за Синой. Незнакомка хотела находиться за Бернером. На груди ясно просматривались острые соски… Ханджи погрузила в рот нежную кожу, очертив языком острую верхушку. Позволила большому пальцу огладить второй, согревая твёрдое основание, прокрутила до побелевших пальцев и с усилием оттянула. Он не промолчал — громче, Бернер, не скрывайся!              — Я зачем тебе рот оставила открытым? — звукоизоляцию усладило перешептывание крадущейся женщины, чей быстрый поцелуй сменился ответным шлепком. — Тебе положено просить жалобно, можно поскулить предвкушающе. Что скажешь, душа моя?              Она не была той Ханджи, что состояла из плоти и крови. Не такая Ханджи болезненно хваталась за виски от вспышек головной боли. Не такая Ханджи с нечеловеческим криком отталкивалась ногами от титана, перерезая затылок. Не эта Ханджи затаскивала его в комнату прямо после экспедиции, когда они истощённые, голодные и потные срывали униформу и набрасывались друг на друга, соревнуясь доказать — я живой, а я ещё живее. Свеча затухала быстрее, чем окончательно угасали в них клетки людских душ. Они, словно части витражной мозаики в церкви короля, откалывались по кусочкам ещё на поле боя, когда люди переставали быть людьми.              Ханджи настоящая, та, что в данный момент заворожила его своей манкостью, смелой чувственностью, извивалась над ним словно прозрачный мотылёк — двинешься навстречу, тут же упорхнёт. Она дразнилась. Застыла в районе бёдер, сидя на нём сверху, прогнулась в пояснице, очерчивая извилистые круги, скользила всем телом вдоль члена. Ханджи всегда ответственно подходила к важным вопросам, и вот сейчас начинала от самой головки, задерживаясь половыми губами чуть подольше, плавно съезжала назад, поддаваясь выступившей смазке. Их общей. Она разносила её вдоль всей длины, направляясь к основанию, возвращалась обратно.              Ханджи оказалась права только в одном. Сегодня он бессилен перед этой женщиной, всегда был бессилен. Не смог удержаться в рамках служебной субординации от невероятного энтузиазма изучать, проживать и любить эту жизнь, близких, свой род деятельности, всё это читалось в её ярких глазах, что сверкали безмерно. И темнели при виде него, отчего-то незаметно для остальных порхая ресницами и играясь взглядом. То уведёт нечитабельно для окружающих, неловко опустив глаза в пол, то смело подмигнёт, одаривая красочной улыбкой, то напротив, задержит свой взор на нем. Забудет моргнуть, потом снова, словно испытывая его: «Ты, Бернер, выдержишь мой красноречивый взгляд, сможешь избежать искушения? Еще нельзя, нет, мы не настолько близки, но проживем следующую экспедицию, и быть может, осмелеем до чрезвычайности?»              Правда на её стороне. Он снова проиграл, поддался её хитрым словам, ловким рукам, что затянули ремни на грани болезненного стона, её знающим бёдрам, что убеждали — последние слова за тобой, и это: «Да, Ханджи, я слушаюсь».              — Д-двигайся ко мне, — хрипло пролепетал Моблит, протяжно застонав от скользнувшей внутрь Ханджи головки, что тут же выскользнула обратно. — Прошу, двигайся ко мне, хочу ласкать тебя, твою грудь…              — Сегодня я отдаю приказы, — ему тотчас дали понять, что такие разговоры имеют обратный эффект, разжигая не до конца потухший огонь. Моблит был готов сгореть дотла, лишь бы хоть доля инициативы очутилась в его связанных руках. Или хотя бы на горячем языке.              Она в очередной раз коснулась рукой члена, позволяя головке войти на дюйм. Замерев так, закусила губу, проглотив показательный стон. Она не позволит ему увидеть последние усилия, что ей приходилось прилагать в попытках продвигать первенство. Хотелось наброситься на Моблита, наконец позволить его горячему члену войти полностью, и со всей присущей её крепким бёдрам силой, оседлать и довести обоих до предела. Она всегда придвигалась ближе, наклоняясь вперёд, открывала всю себя, требовательно ища его ладони, чтобы сплести их пальцы в крепкий замок и опереться на них. Двигаясь размеренно, скорее приближалась и отдалялась. Ему особенно нравилось, как часто она жмурилась, прикрывая взмокшие веки и запрокидывая голову, только сильнее сжимала его кисти. Те становились горячее, плавились под их обменом тепла, и он выскальзывал из хватки пальцев, опуская её ладони на собственный живот. Ханджи не открывала глаза, жмурилась сильнее и продолжала двигаться, не сбавляя темп, а он позволял себе прикоснуться к её жаркому телу. Начинал всегда с самого прекрасного — широко расставленные пальцы обхватывали выступающие рёбра и немедля поднимались вверх. Её грудь поддавалась в такт движениям, маняще качаясь над его лицом. Ладони ложились на мягкую плоть, по-хозяйски обхватывая их полностью. Ханджи не открывала глаза, лишь позволяла довольной улыбке проявиться — долго же ты медлил.              — Сядь на мое лицо, пожалуйста…              Наконец-то. Она вскинула бровь, не скрывая лукавый блеск в глазах.              — Ты, очевидно, не достаточно этого хочешь. Если так, то я, пожалуй, не буду выполнять твою просьбу.              — Я хочу, очень хочу! Прошу тебя, Ханджи… Дай мне тебя попробовать.              Ханджи не отреагировала на слова. Он в замешательстве напрягся, наблюдая, как она медленно склоняет голову в бок, переставая двигаться. На смуглом лице проскочила дерзкая ухмылка. Он смог её убедить?              Ноги приподнялись, и она совершила первый шаг на встречу. Он не смог отвести взгляд от её бёдер, что нарочито неспешно двигались навстречу, позволяя себе естественно перекачиваться из стороны в сторону. Как же она горяча.              Возле плеча остановилось колено, затем и второе. В горле запершило, так шумно он глотнул — Ханджи возбуждена не меньше его, он ощутил это на столь близком расстоянии. Не достаточно близком, она слишком далеко, сидит прямо над подбородком, совсем немного, и он отведает её… Но Ханджи застыла, нахально смотря сверху вниз. Лежи она под ним, да будь прижата сильным телом, не позволила бы себе такого цинизма. Ничего, в следующий раз он вдоволь доведёт её до туманного взгляда и крика, что не сорвётся с её губ, она даже вдохнуть нормально не сможет. Пока что он исполнит свою роль. Самым наилучшим образом.              Они застыли, выжидающе глядя в глаза друг друга. Он сдался первым. Поддался вперёд, закидывая голову, и выставил готовый язык, решительно намереваясь добраться до Ханджи. Её пробрало на игривый смешок, когда она напротив, дёрнулась назад. От неудачи Моблит мучительно просипел, шумно падая на подушку обратно. Она хохотнула снова, маняще повиляв бёдрами прямо у его лица.              — Ну, давай же, или не хочешь?              Он одарил её хмурым взглядом, и Ханджи вздохнула последний раз, прежде чем поддаться вперёд. Колени съехали на покрывале, и его язык наконец прикоснулся к влажным складкам. Он не стал медлить, сразу начиная активно им двигать, словно боясь, что желанное угощение ускользнёт перед носом сладкоежки. Его длина позволяла охватить как можно большую площадь, а выносливость самого Моблита — замереть между её бёдер почти навсегда. Ханджи испустила шумный стон, тотчас он прикоснулся к ней, скорее набросился. Кончик носа то и дело упирался в жесткие лобковые волосы, когда он изредка приподнимал голову, исследуя края половых губ. По мере каждого рывка, Ханджи переставала себя контролировать. Ей стало непонятно, кто руководит игрой, кто задаёт темп и устанавливает правила, ведь эта роль принадлежала ей! До любимого языка под ней. Моблит вкушал её, не пытаясь скрыть совершенно бесстыдные звуки. Его веки были прикрыты, а лицо расслаблено, словно не он так качественно доводил её до дрожи. Бёдра переставали слушаться, замирая и дергаясь от тягучей судороги, что накатывала от застывшего положения. Ханджи дожидалась грани. Пропитываясь электрическими разрядами, что вибрациями расходились по телу, смещалась, каждый раз вскрикивая от новой позиции. Его язык ощущался везде — он метался из стороны в сторону, вытянутый во всю длину, позволял ей занять его скользкую поверхность, всхлипывая от удовольствия. Он проходился от входа до основания клитора, застревал между малых и больших губ, обрисовывал невиданные узоры, обязательно останавливаясь на главной точке. Она давно пульсировала и намекала. Моблит был умным мужчиной. Он знал, как к Ханджи важно прислушиваться, и тогда, она окажется самым простым человеком.              — Ммм-а! — лицо натянулось, и она вспыхнула, хватаясь за голову мужчины под ней. Моблит повторил действо, снова всасывая клитор до максимума. Её пальцы жестко впились в короткие волосы вдоль висков, тут же расслабляясь, она любовно огладила макушку под ней, приглаживая и без того аккуратный пробор. Челка взмокла на вспотевшем лбу и Ханджи откинула её повыше, открывая напряженное лицо.              — Мой славный мальчик, так стараешься услужить любимой женщине.              Она без сомнений знала, что представлялась таковой для него. Любые слова меркли под кричащими поступками, что выдавали его ещё до услышанных ей чувств мужчины. Она видела потуги скрыться, не осматривать внимательно, ощущала каждую напряженную вену на лбу от мысли о ней, замечала каждую мелочь, в коей выражалась его молчаливая забота. Почти замечала, хотелось бы отметить их все, но Моблит никогда не требовал, чтобы Ханджи переставала быть Ханджи. Ей было позволено творить, гореть несгораемым огнём интереса ко всему, что её окружало, любить открыто и честно, раздражать всех, в том числе и его, своей гнильцой и уникальными чертами характера. Потому что она — человек, он знал её монстром на поле боя, а она помнила, в какого страшного зверя мог превратиться добрый Бернер от накатившего страха и чувства беспомощности. Когда в тебе просыпаются инстинкты самосохранения, ты становишься честнее всего. Моблит отличался тем, что любил честную Ханджи. Таковую, что порой не принимал никто, а он не понимал, но был готов за ней следовать, потому что знал, она — непонятый обществом гений, и от этого же сгорит однажды.              — Моблит, продолжай… — её пальцы прошлись вдоль светлых прядей, несильно склоняя в свою сторону. Не позволит ему отвертеться, а он и не желает. — Напряги язык. Да, вот так, ещё сильнее.              Маловероятно, что однажды он признается самому себе, как любит ощущать её власть. Приказы воодушевляли на достижения и поступки, ведь ему так хочется порадовать свою женщину. Язык послушно натянулся, и он, как хороший мальчик, вернулся к своим обязанностям. Ответственности Моблиту не отнимать, он знает толк в соблюдении правил. Кончик дотронулся чувствительной точки, возобновляя работу с заряженным энтузиазмом. Его старания ценились в каждом оглаживании, благодарном вздохе и вышептанном имени. От звонкого голоса мотивация достигла предела, и он заскользил сверху вниз под хлюпающие звуки её соков. Ханджи не ощущала себя в реальности. Она точно была где-то вовне, откинувшись на руках, прогнулась в спине, словно королевская кошка, кружась на его лице. Моблит давно дал понять — нет более желанной, восхитительной личности, чем она. Она была ему так благодарна, и ещё не раз успеет отблагодарить.              — Продолжай!.. Тебе нельзя останавливаться, Моблит, продолжай…              Он считал мгновения до её оргазма. Он никогда её не распробует. Он никогда ею не пресытится — она ведь так хороша на вкус. Когда Ханджи придвинулась к нему, а на липком лице ощутился вес, у плеча возникла ступня. Она съехала в диагональ, становясь на одну ногу и подставляя себя его языку. Терпение кончилось, и Ханджи бесстыдно задвигалась из стороны в сторону, по кругу и обратно. В хаотичности движений стремительно набирался ритм, когда она поддавалась навстречу его умелым навыкам. Увы, пальцам сегодня было позволено не больше, чем неподвижно лежать у изголовья. Пусть хорошо поработает языком.              Неожиданно для себя Моблит открыл глаза. Пред взором предстала не просто Ханджи, что сблизилась с ним, но и её пронзительное выражение лица. А ещё, прекрасные руки, что не таились без дела — грудь давно сжалась в ладонях, оглаживающих нежную кожу, она впивались короткими ногтями каждый раз, когда язык прилагал запредельное усилие. Её пальцы то и дело задевали соски, неслучайно смещаясь к напряженным верхушкам. Она вела свою игру, давно позабыв о помощнике, что просто исполнял свою работу. Что же, Моблит считал, что ему повезло.              Голос поднялся, и её бёдра задрожали последние мгновения, прежде чем вскрики затихли, а Ханджи замедлилась на его лице. Так и не дождалась, когда язык прекратит двигаться. Она хорошо его обучила. Проскользнув пару раз, предоставила последние капли угощения. На затёкших коленях она неуклюже съехала вбок, плюхаясь на живот в тёплую постель. Лишь тогда Моблит выдохнул, позволяя себе расслабиться и спрятать язык.              Ханджи затихла быстро. Отвернулась к стенке лицом, согнув ногу, развалилась на боку, как назло открывая вид на упругие бедра, на внутренней поверхности которых красовались следы его приложенных усилий. Она бесцеремонно распласталась на покрывале, позволяя ему безмолвно наблюдать за последними сокращениями уставших мышц. У застывшего Моблита поплыло в глазах — с полураскрытых половых губ так и сочилась смазка. Она такая…              — Сегодня ты меня радуешь. Похвально, особенно учитывая твой недавний проступок, — эти слова она произнесла удивительно ровным тоном, что ловко скрывал тяжелое дыхание. Он быстро понял – Ханджи вернулась к своей роли, лишь на миг поддавшись искушению. — Настал и мой черёд тебя вознаграждать.              Моблита как ледяной водой обдало. Неужели она наконец-то доставит ему удовольствие? Возможно, совершенно вызывающе пройдётся языком по натруженной ладони, увлажняя ту под непрерывный зрительный контакт, заставит вспыхнуть от того, как быстро она пройдётся по всей поверхности члена… Либо же, позволит себе перехватить недавнюю инициативу с его стороны, грациозно устраиваясь у коленей, без лишних разговоров заглотит его наполовину. С нажимом обхватит губами головку, кружа шершавым языком по её поверхности, пикантно заденет уздечку, и в разработанное горло погрузит член почти полностью. Ханджи, конечно, не забудет о том, в чьих руках на сегодня власть — она не раз прервётся, заставляя его испустить протяжный стон разочарования, и мгновенно вернётся разыгрывать пьесу, словно королева шутов, чьей силе и влиянию беспрекословно подчиняются остальные. Она будет вить с него верёвки, играясь так, как ей захочется, и так долго, как только хватит терпения её великолепному рту. Она не раз доведёт его до грани, и Моблит испытает свой самый крышесносный оргазм. Если ему позволят.              — Моему мальчику не пристало хотеть больше сахарного миндаля, чем его командир преподносит на вазе. Он посмел самовольничать и хотеть разнообразия. Что же, ты получишь желанную новизну, — Ханджи так и не взглянула на него, постепенно сдвинувшись к нижнему краю кровати. Ухватившись за борт, нырнула рукой вниз.              Моблит вздрогнул, напрягаясь в неведении. Что она достала?              В воздухе звякнула пряжка ремня. Его длинного жесткого кожаного ремня с острой металической пряжкой.              — Х-ханджи, что ты задумала?              — О, как напрягся. А тебе давали разрешение открывать рот? — от её стального голоса дунуло морозной стужей, и Моблит поморщился, поджимая пальцы на ступнях. Он бы не стал врать — Ханджи вогнала его в дрожь. — Зря разволновался, мой дорогой. У нас был уговор вначале, что ты мне полностью доверяешь и беспрекословно исполняешь команды. Ты действительно осмелился предположить, что я зайду так далеко и проигнорирую твой дискомфорт?              Она раскинулась в углу, не спуская с него глаза. На кисть ловко накрутился ремень. Приподнятая бровь выражала недовольство и замешательство. Нужно срочно отвечать на вопрос.              — Нет-нет, ты что, Ханджи, я…               — Обращайся ко мне должным образом, — в оправе очков блеснул металл пряжки, что со звоном разрезала воздух. — Это последний раз, когда я проявляю снисхождение.              — Командир. Командир, я бы никогда, я в вас никогда не сомневался! И в вашей доброте, и в эмпатии.              — Так-то лучше. А я не хочу больше сомневаться в твоём доверии и преданности мне. Ни сегодня, ни в любой другой день, никогда! — Ханджи повысила голос, от нахлынувших эмоций стиснув неровные зубы. Порой её откровенность пугает больше, чем звяканье собственного ремня.              У Моблита слабо сохранялось осознание того, что сейчас происходит. Мозг сконцентрировался на ноющем зуде в паху, от которого притуплялись все остальные чувства. Поэтому, когда Ханджи наконец поддалась вперёд, крадясь в его сторону, он упустил тот момент. Момент, когда его широкую шею обвила кожаная лента ремня, что без раздумий затянули и зафиксировали до предела, оставляя пространство для дыхания. Кислород понадобится Бернеру как никогда.              — Командир…              — Чшш… — лицо Ханджи сменила маска нежности, почти нескрываемой, как когда она раскрывала себя для тёплых объятий, как когда они расслаблялись под одним одеялом, прижимаясь друг к другу, словно влюблённые грачи. — Все будет как надо. Я же обещала тебя обрадовать, правда, мой замечательный? Мой любимый, славный Моблит!              От сладкого голоса захотелось разойтись с ответными речами, но затянутое подобие ошейника быстро напомнило ему сегодняшнюю роль. Только ли сегодняшнюю? Ответ был известен лишь командиру, что, не отпуская конец ремня, перелезла к его ногам. Она медленно устроилась напротив, поудобнее умостившись между поджарых мужских голеней. Заметив его покорный взгляд, продолжила дразниться. Секунда за секундой, Ханджи прогнулась в спине, попутно раскрывая бёдра и раскидывая ноги так широко, как только позволяла кровать.              — Как голодно, неприлично ты осматриваешь своего командира. Скажи, что тебе нравится открывшийся вид. Скажи, что боготворишь меня, что ты обожаешь, какая я там, внизу.              Его вдавили словами в скрипнувший матрас. Сцепленные зубы гневно выплюнули «внизу», а края глазных белков порозовели — снова лопнул сосуд.              — Я горячо люблю тебя везде, и там особенно, — сдавленно прохрипел Моблит, отмечая довольную усмешку, что проявилась на блестящем от пота лице.              Ханджи скользнула взглядом по его телу, проходясь от линии шеи, что так прекрасно украшал новый аксессуар, по косым мышцам пресса, что напрягались каждый раз, когда она невольно потягивала Моблита в свою сторону, и остановилась на самом вкусном — члене, что тянулся от выстриженного лобка к пупку. Он настолько возбуждён, что влажная головка покоится на впалом животе. Ханджи снова дернула за ремень, заставляя Моблита болезненно прохрипеть, невольно поднимая шею. Тыльная сторона ладони стряхнула пот с собственного лба, следом вытирая его об истерзанные губы Бернера. Конечности туго зафиксированы, и единственное, что ему доступно — подчиняться и доверяться ей.              Командир склонила голову, вскидывая подбородок. Она и так по положению сверху, но лишний раз напомнить не помешает. Пальцы для удобства впились в кожу, пока вторая кисть просела в матрас. Она резко дёрнулась к нему, опуская голову прямо к возбужденному члену. Не отпустив ремень, захватила пальцами ствол, смачно сплевывая на верхушку и тут же погружая в тёплый рот столько плоти, сколько получалось захватить с первого раза. Вязкая слюна смешалась с предэякулятом, обильно покрывая каждую венку на покрасневшей коже.               Моблит протяжно охнул и прикрыл глаза, но распахнул веки, когда Ханджи снова отодвинулась на прежнее место. Волосков на бедре коснулась прохладная ступня.              — К-командир!              — Молчать и наслаждаться, — она даже не взглянула на него, удерживая собственный вес на вытянутой ленте ремня, придвинула вторую ступню, прикасаясь к члену пальцами, с другой стороны. От неприятного натяжения засвербело у шеи. Моблит стиснул зубы, тут же прорычав от её первой манипуляции.              Ханджи плотно обхватила ствол обеими ступнями, стиснув его до нужного предела, оттянула кожу вверх. От необычных движений она насупилась, поджимая губы — это сложнее, чем представлялось в голове. Но начав, нет смысла прерываться. Командир несёт ответственность за своих подчиненных, в том числе за их комфорт и удовольствие. Ступни двинулись снова. Не зря она провела в ванной дольше, чем когда-либо, избавляясь от огрубевшей кожи. Пятки удивляли своей мягкостью и приятно скользили по обильно смазанному стволу, изредка отрываясь от монотонного действа и дразняще пихая напряженную плоть, пальчики пробегались по всем сторонам, то поджимаясь, то раскрываясь для дополнительных ощущений.              — К-командир, мне нравится… Мне очень нравится!..              — Вот и хорошо. Ну же, не скрывай свой чудный голос, дай мне знать, как тебе приятно, — азарт захватил Ханджи, что постепенно вошла во вкус.              Она настолько увлеклась процессом, что позабыла о дискомфорте в работающих ступнях и голенях. Все, что волновало, раскинулось перед взором — любимый Моблит в правильном снаряжении, настолько податливый и преданный, что хотелось проявить слабость и полезть в его объятия; твёрдый член, блестящий и липкий от смазки, сверкающий в приглушенном свете крупной свечи; неровное дыхание и срывающиеся мычания, сипы и вздохи, что не прекращались с момента его прихода в их комнату, и конечно, лицо. Прекрасное, доброе лицо с округлыми щеками, что было так приятно трепать, когда ещё недавно она устроилась сверху, подставляя всю себя жаждущему смаковать её языку. Он непременно получит награду.              — Ох, Ханджи! — тёмные брови тут же нахмурились. Он снова её ослушался. Ступни прекратили действо, и Моблит обескураженно поднял глаза.              — Я говорила, что ты не смеешь фривольничать со мной? Говорила? — проявились глубокие морщины от нервного возбуждения. Ханджи закусила губу, начиная натурально вскипать вдох за вдохом. Её прервали, сочли недостаточно важными усилия, что ей пришлось приложить, и это сделал сам Моблит! От него она никак не ожидала такого предательства. — Ты не заслуживаешь получать удовольствие.              Моблит замер, теряя расположение духа. У него вырвалось, правда вырвалось, совершенно случайно! Ведь Ханджи, его любимая женщина, в очередной раз сводила с ума, мозг сработал на рефлекторном уровне… Но черт возьми, действительно её разочаровал. Это читалось в раздражённых дерганьях лицевых мускулов. К сожалению, он четко усвоил, что самой страшной причиной её гнева являлось отвлечение от активного процесса. Грядёт расплата.              Времени извиниться не дали. Ханджи приподнялась, вытянулась во всей красе, становясь на кровать в полный рост. Она — его королева, а вышестоящим по званию не положено шататься на одном уровне с провинившимися.              — Ты падший, опошленный, никак не достойный моего внимания, — слова обвили его страшным смерчем. Болтающийся ремень снова натянулся усилием подошедшей к лицу Ханджи.              Моблит молча смотрел на неё снизу. Её откровенная поза, не скрывающая ни дюйма тела, усыпанный тёмными завитками лобок, горделивая осанка и властное лицо навсегда застынут в его памяти. Побагровевшая кожа шеи прогнулась от впившихся краев самодельного ошейника. На предплечье опустилась ступня, скользнувшая в сторону груди. Съехав к центру рёбер, Ханджи резко уперлась в неё, совершая шаг. Теперь она стоит на нём. Моблит покрылся испариной от неожиданного веса, но ему не дали возможность привыкнуть к ощущениям.              — Вперёд, — чуть выше подбородка коснулись пальцы ступни. — Исполняй свой долг.              И он исполнил. Приоткрыв припухшие губы, выставил влажный язык, нерешительно обведя им круг. Затем попробовал снова, но уже поцеловал большой. Привыкнув, бережно вобрал в рот, начиная ласкать языком в произвольном порядке. Ханджи возвышалась, постепенно успокаиваясь от щекочущих действий. Словно совершая дыхательную практику, она часто заглатывала кислород, строго наблюдая за процессом. Моблит и сам не заметил, как… Как разошёлся не на шутку, словно происходило не наказание, а скорее трогательное снисхождение, поощрение с её стороны. Со стороны горячо любимого командира.              — Посмотри на меня, — он поднял взгляд. — Посмотри и дай мне прочитать в твоих глазах, как ты восхищаешься моими ножками. Я хочу увидеть, что ты готов наброситься на мою голень и расцеловать её во всех местах, что ты хочешь всосать кожу под моей коленкой… Дай мне это увидеть, Моблит!              И он посмотрел на неё с таким обожанием, будто это был последний взгляд, что он сможет ей послать. Ханджи растерялась от чувств, что смешались в недрах сердца. В этой театральной игре она дёргает за верёвки, но от обожания в глазах Моблита хотелось усмирить гнев и принять его любовь. — Ты молодец, дорогой.              Услышав эти слова, Бернер не сдержал улыбку. Его грудь покинули, ступая по сбитому покрывалу к ногам. Они прервались на самом желанном уже какой раз. Это же наказание, разве нет? Все наслаждение должно достаться командиру. В очередной раз возникла мысль — ему не позволено давать ей повод для ревности. Никогда.              — Мы, однако, не закончили, — бросила она, задев пяткой его колено. Снова закрылась от него, ёрзая ладонями под одеялом. Опять сюрпризы.              — Ты знаешь, что заставил меня пережить тогда? Какие сильные эмоции я испытала, когда я увидела тебя и… эту. Сегодня ты не увидишь ничего, — Ханджи развернулась вполоборота, небрежно накручивая на палец матовый отрезок ткани. Та самая чёрная повязка, что недавно послужила в начале их вечера.              В очках, что придавали ей особенную развязность, дополняя образ властной госпожи, ходили нехорошие огоньки. Ханджи походила на сухое дерево — воспламенялась в мгновение ока, подцепляя всё вокруг, окружала недовольных и утягивала в неотвратимый огонь вместе с собой. Моблит был готов сгореть под её влиянием.              — Ты не увидишь ни капли. Не сможешь снять мои очки, ведь это твоя любимая часть, я права? — от истины едко скрутило изнутри. Ханджи пытала его своими речами, бросая четкую правду.              Она знающе проехалась по животу, опускаясь в манящей манере. Моргнув, Моблит утратил зрение под грубоватой тканью. Он снова незряч.              — Я ещё не получила своё. Не испытала все, что ты мне можешь дать, — ладонь сжала член под его довольный хрип. — Что он может мне дать.              — Так давай же, — внезапно послышалось впереди. — Используй его, используй меня. Пожалуйста.              Он просипел эти слова на свой страх и риск, выбросил их так быстро, словно по его пунцовой щеке вот-вот прилетит пощечина. Но от Ханджи не последовало ни ответной реакции, ни выдавленного приказа «молчать», ни даже раздражённого цоканья. Она не шелохнулась, изводя Бернера — под непроглядной повязкой не виднелись даже очертания широких бёдер впереди. Вместо этого, он ощутил их на себе. Как Ханджи подхватила плоть, тотчас погружая в себя. Наконец-то этот момент…              — Х-ханджи! — этот вскрик было невозможно сдержать. Он слишком давно желал её ощутить, каждую мускулу, особую текстуру, как она может обхватить до хруста зубов. От родного имени она сжала его, неторопливо опускаясь ниже.              У плеча смяли покрывало, с одной стороны. Вторая рука по-прежнему трудилась над важным занятием, удерживая ленту на шее в натяжении. В конечном итоге он услышал её — Ханджи не сдержалась, простонав ответно его рычанию. Она настолько пропиталась соками, что член с легкостью вошёл без предварительной прелюдии. Сколько бы его пальцев потребовалось, два, сразу три? Остыл бы, Бернер, сегодня не позволено и одного-единственного. Запястья поерзали о наручники, выдавая своём недовольство по этому поводу. Хотелось прикоснуться, увидеть, куснуть, сжать, обхватить, облизать, исследовать своевольно. Связные мысли давались плохо, а нестерпимая тяжесть внизу живота окончательно рассеялась.              Она совершила первый рывок. Таз приподнялся, выезжая вперёд. Ханджи качнулась снова, повторяя движение, и на сжатой простыне удержала баланс. Власть полностью в её сильных бёдрах, что выдерживали не только многочасовое скакание верхом, но и с лихвой управляли Моблитом, и кожаные поводья у шеи в точности исполняли свою роль. Любимый скаковой конь выживал вместе с ней годами и хорошо изучил важность покорности своенравной хозяйке, что держала его в узде. Моблит и сам приручился, снова став её послушным мальчиком.              Ханджи задвигалась быстрее. Он знал, что это её любимая поза, а значит и его в тоже. Она мастерски овладела ей, прочувствовала себя, какой наклон требуется, в какой амплитуде она нуждается. Не поднимаясь слишком высоко, раскачивалась вперёд-назад. Правда, обычно Ханджи не скрывала шипящий от возбуждения голос, выражаясь громко и порой матерно, бранилась жестко, оседлав его по-животному резво.              — Не смей кончать быстрее меня. У тебя нет на это права, самый грязный, бесстыдный мальчишка!..              У Моблита зашумело в висках. Способен ли этот секс быть ещё более страстным? Его жгучая Ханджи горела на нем, горела внутри, он и сам горел, проваливаясь в постель каждый раз, когда она поддавалась вперёд. Одеяло сбилось, скомкалось противным клубком под лопатками, пропитываясь их потом, слезами и соками. Бёдра водили запутанные круги, срывая его голос. Чем вульгарнее становились влажные звуки, тем меньше она закусывала губу, не находя возможность скрывать звонкое хныканье. Мрак в глазах, её бесстыдный крик в ушах… Подушка отскочила на пол, путаясь с наспех сброшенной синей рубашкой. Его вжимали в кровать, словно дрянную шлюху, используя и вертя потрясающее мужское тело, как только вздумается.              — Ты, ты просто… — выкашляла она гортанно. — Ты распутный, гадкий паршивец, ты заставил меня лицезреть то мерзкое зрелище! Недостоин моей любви, умоляй меня трахать тебя жёстче, — сзади шеи запекло от неожиданного рывка вперёд, так, что холодный металл неприятно расчесал кожу. Моблит терял рассудок от скорости её движений. — Умоляй, признайся, ты мечтаешь, чтобы я тебя использовала!              — Мечтаю, чтобы ты меня использовала, — он точно сошёл с ума и смиренно поддавался их забаве. Ханджи жаждала Моблита, что был готов покорно исполнить любую прихоть, отработав своё вознаграждение.              Пружины перекрикивались с их невменяемыми стонами, что наслаивались и смешивались в развратный тандем командира и подчинённого. Их служебные роли предрешены навсегда, и только плавящаяся свеча понимала, что воск растаял совсем не от кончающегося фитиля. Двое людей забылись и двигались вместе, он толкался навстречу, почти незаметно, как только могли приподниматься бёдра связанного человека, но в этом и не было нужды, ведь Ханджи сверху изумляла, дрожа за них двоих. Она получала своё удовольствие. Она использовала его в той мере, в коей желала, трахая так, как ей того требовалось. Её Моблит подставлялся не хуже хорошо вышколенной потаскухи.              — Я сейчас… Прямо сейчас, вха! — Ханджи дёрнулась последний раз, нечеловечески проревев нечто. Больно упала на покрытую редкими волосками грудь, обессилено прижавшись к его мокрому телу. Моблит ответно выстонал её имя, в последний раз нарушив устав этой ночи. Дёрнулся в затянутой конструкции на конечностях, в затянутом ремне на шее, словно в конвульсиях, в дуэте с женщиной, что до сих пор тряслась всем телом. Он слышал непонятные уху звуки, что исходили от изнуренной Ханджи. Крепкая хватка выдавила последние капли, и побелевшая ладонь растерла семя между их телами.              Она не сразу пришла в себя. К повязке потянулись, и Моблит зажмурился от непривычки, закрывая глаза. Не так уж и светло, свеча потухает, а значит они потратили немало мгновений друг на друга. И потратят каждое, что отведено до их судного часа.              Её пружинистые мышцы стиснулись, когда она обхватила его грудь, прижимаясь щекой к плечу. Они гадостно оттягивали момент, продолжая недавнее удовольствие в крепких объятиях. Будничный день сменился особым вечером — они мирились до седьмого пота, пока не растаяла душевная дистанция. Ханджи подняла взгляд, внимательно всматриваясь в умиротворенные глаза. Моблит глянул ответно, озадаченно сдвигая брови. Какая реакция должна быть после такого?              — Обычно ты несговорчива.              — Обычно ты не заставляешь меня измываться от ревности.              В иной ситуации он бы хохотнул и вставил едкую шутку, на что получил бы не менее бойкий ответ, но этот раз, он… Он поразительно отличался от всех и всем же. И жутко напрягал своей неизведанностью — насколько серьезен был повод, что привел их в эту намокшую постель?              — Тебя это так задело?              — «Это», — Ханджи фыркнула, закатив глаза, словно от Моблита посыпались оправдания. Горбинка грубила лицо, подсыпая словам перца. — Называй вещи своими именами, Бернер. Этот флирт…              — Никогда!              — Этот флирт, безусловно, оставил неприятный отпечаток на душе, — реплика улетела в сторону. Ханджи чмокнула языком, резко поворачиваясь и придвигаясь к губам. — Но я не виню тебя.              Непрерывный зрительный контакт выражал суть отношений между ними. Что бы не происходило, как бы они не отдалялись, как бы не резались на словах, как бы не топтали порой в грязь один другую, не специально, просто потому что жизнь била ключом, ведь она — квинтэссенция их нестойкой судьбы. А значит, и гниль будет прожита не зря. Лишь бы была прожита. Глаза прокричат громче, признаются в преданности и всё простят наперекор непримиримому языку.              — Никогда не смей даже думать, что меня интересуют другие женщины, — связанный, слова не делали его положение низким, не добавляли комичности. Бернер умел говорить. — Лишь ты для меня важна, Ханджи, всегда была.              — А я знаю. И могу себе позволить с этим играться даже в постели.              Тень свечи меркла, что догорала на тихом сквозняке — тот заблудился, и язычок задрожал, растревожив горячий воск. Прозрачные капли разбились о край стола, ссыпаясь с тапперта застывшей крошкой. Её тонкие губы изогнулись в беспардонной ухмылке, разожглись угли в тёмных глазах — она может позволить себе это дерзкое настроение, может позволить разыграть любой спектакль, лишь бы вдохнуть в их отношения новую жизнь.              — Убирай «даже», — он поддался этой искре, облизывая кончик рта, где запеклась кровь. Они нелепо усмехнулись друг другу, не сводя глаз с раскрасневшихся лиц. — И развяжи меня наконец, все тело затекло.              Изогнулась тёмная бровь.              — Кто тебе сказал, что у тебя есть право отдавать приказы?