***
Массивная резная дверь из красного дерева отворяется, и молодой господин проходит в спальню, где его прислуга уже зажгла свечи, расстелила постель с жемчужными простынями и проветрила помещение. По центру стоит большая кровать с балдахином, чьи полотна скрывают Чона младшего, по ночам утопающего в мягких горах подушек, в своих оковах, а спереди приставлен диван из красного бархата. Тэхён закрывает за собой дверь и становится рядом, ожидая дальнейших приказов своего хозяина. Чонгук, держа руки на бёдрах, подходит к зеркалу в обрамлении бронзовых извивающихся веток, осматривает себя и через отражающую поверхность снова смотрит на Кима. Юноша не перестал переживать, он чувствует, что Чонгук, который всегда был сдержанным, в последнее время стал проявлять знаки внимания, не свойственные для отношений господина и его личного слуги. С одной стороны, это хорошо, но с другой — совершенно не понятно, что у того на уме. А у того на уме один человек, парень, что тенью ходит за ним по пятам, но от которого взгляд оторвать мучительно сложно. Сейчас Чонгук просто перестал скрывать это и пошёл в открытую атаку. — Тэхён, — зовёт, и тот поднимает голову, встречаясь с ним взглядом, — ты устал? Почему опять звучит вопрос, на который Тэхён не знает как ответить? И почему имя его произносится не как очередная кличка сменяющихся прислуг, а как что-то особенное? — Нет. — Тэхён, ты врёшь, — робко улыбается Чонгук. — Мне не за чем вам врать, господин, я рад служить вам. — Тогда… проверь, мягка ли моя постель. Чонгук после ванны заметно расслабился и стал мягче, сейчас у него появилось острое желание продолжить наступление. — Что? — камердинер удивляется, поднимая брови. Видно, что приказ был придуман в считанные секунды, но Чон молчит и просто ждёт действий от растерявшегося Кима. — Да, извините, сейчас. Тэхён подходит к кровати и решает проделать стандартную процедуру: разглаживает простыни, взбивает и так взбитые подушки и не замечает, как хозяин подходит сзади него, нагнувшегося. — Кровать мягка, подушки пахнут свежестью, всё как всегда, господин, — отчитывается Тэхён и, обернувшись, пугается близко стоящего Чона так, что случайно присаживается на край кровати. — Ты придумал мне подарок на день рождения? Ким впадает в ступор. Разве прислуга дарит подарки своим хозяевам? В его недолгой практике такого ещё не было, и он, конечно же, не подготовил ничего, поэтому сидит перед молодым господином, понуро склонив голову. — Нет, господин Чон. Простите, я не знал о том, что должен. Чонгук улыбается. — Тогда, что насчёт того, чтобы прямо сейчас исполнить моё желание? До завтра осталось всего несколько часов. — О чём Вы? — камердинер очень сконфужен, и в голове сейчас лишь туман мыслей, что не могут собраться воедино. От неожиданного проявления интереса со стороны Чонгука его в дрожь бросает, не знает как различить играют с ним, или же здесь что-то другое замешано? Молодой господин подходит так близко, что Тэхён чувствует его дыхание на своём сморщившемся лбу, затем ниже, пока их глаза не становятся на одном уровне. Чон не касается Тэхёна: сдерживается. — Я не хочу сегодня спать один, поспи со мной, — томно произносит своё сокровенное желание и сглатывает от нахлынувшего волнения: он не хочет спугнуть камердинера, его слугу, его страсть, его любовь. — Пожалуйста… — Как прикажете, господин. Нет смысла пытаться улизнуть и искать способ отказаться, ведь он должен делать то, что ему прикажет его господин, остальных его положение не волнует. — Но мне нужно переодеться. — Хорошо, я дам тебе свою сорочку, — ласково произносит и направляется к комоду, даже не кинув взгляд на в край ошарашенного парня. — Они лежат не там… Тэхён знает, что господин понятия не имеет, где лежит большинство его вещей, ведь одевают его слуги. Чонгуку немного неловко, он хотел казаться уверенным, но он действительно просто шёл по интуиции, ведь не исключено, что его сорочки лежат именно в этом комоде. — Ах, да, — он бросает смешок, с кем не бывает, — а где? — Пожалуй, я возьму свою одежду и переоденусь у себя в комнате, если позволите. Камердинер чуть кланяется и направляется к двери. — Нет, не позволю. — Но как же? — Очень растеряно говорит, оборачиваясь. — Где мои сорочки? — Неужели вы действительно хотите, чтобы я переодевался в вашу одежду и прямо при вас? Разве это позволительно для людей моего статуса? — Всё позволительно, если я так решил. Тэхён моргает пару раз, смиряясь с ситуацией, и подходит к большому шкафу, опускаясь на корточки, чтобы достать вещь с нижних полок. — Что вы мне хотели бы дать? Чонгук уже возвышался над ним. Теперь он точно запомнил, где лежит его одежда на ночь. Чон также опускается рядом, перебирает ткани и достаёт очень красивую, тонкую сорочку ручной работы. — Вы же сделали её на заказ у знаменитого мастера. Я не могу её надеть, господин. Чонгук осторожно сминает края одёжки, рассматривая вышитые узоры. На хрупком юношеском теле слуги именно эта сорочка будет смотреться идеально. Он, ещё когда делал заказ, планировал увидеть прелестную ткань на нём. — Ну тогда можешь спать голышом. Мне без разницы. — «Так даже лучше». — Вы ставите меня в неловкое положение, — Тэхён уже заметно нервничает. Неужели ему придётся надеть дорогую вещь собственного господина просто по его прихоти? Камердинер смотрит на него округлёнными глазами, пока тот совершенно спокойно берёт его руку и протягивает свою ночную рубашку. — Ты разве не понял, что я хочу, чтобы ты надел её. Хочу видеть тебя в ней и у себя в кровати, Ким Тэхён. Камердинер практически падает на пол, не устояв на корточках, но его быстро ловят и тянут на себя. Непозволительно близко. — Ну? — Шепчет в красную от смущения щёку, горящую пламенем. — Понял. Ким переодевается за ширмой, пока Чонгук сидит на кровати, чуть откинувшись назад. Тэхёна немного потряхивает: от всего происходящего, от смены настроения господина, от того, что Чон даже не скрывает своих истинных желаний и прямо говорит. Юноша выходит, даруя взору молодого господина истинно ангельский вид. Тёплый огненный свет растекается по силуэту, ночная рубашка совсем чуть-чуть просвечивает, очерчивая изгибы талии. Тэхён тушуется, не знает куда себя деть, поэтому стоит на месте, ожидая дальнейших приказаний того, кто сейчас глаз оторвать не может от невинного тела, пусть и скрытого под изумительной красоты сорочкой. — Ложись. Ты устал, я знаю. Чонгук быстро переключается, дабы не смущать камердинера до потери сознания, встаёт с кровати, указывая на место, где только что сидел, и обходит её, ложась с правой стороны. Но Тэхён сначала подходит к каждому светильнику и канделябру, сдувая пламя и погружая комнату во тьму ночи, что скроет все тайны. Они забираются под лёгкое одеяло. Тэхён никогда ещё не спал на такой мягкой и удобной кровати, поэтому до сих пор поверить не может, что лежит не на своём «сундуке», а на кровати сына хозяина поместья. Он поворачивается на бок, сразу попадая в плен чужих глаз. Чонгук легко и довольно улыбается, словно мечтал об этом каждую ночь перед тем как провалиться в сон. Вдруг тэхёновой щёки невесомо касаются чужие костяшки пальцев. Он даже не сразу заметил это, будучи во власти завораживающего взгляда. — Спокойной ночи, господин Чон. — Выходит из оцепенения камердинер и старается отпрянуть от ласковых движений, медленно переворачиваясь спиной к Чонгуку. А тот в свою очередь придвигается к нему и обнимает, отчего у Кима перехватывает дыхание, а кожа на шее, опаляемая горячим дыханием, покрывается мурашками. — Спокойной ночи, Тэхён, — шепчет прямо в ухо и думает, что просто обязан подарить ему великолепные изумрудные серьги.👑👑👑
Первый день осени знаменуется днём рождения сына знаменитого аристократа. В честь этого события в одном из самых больших и красивых особняков в городе устраивается бал. Тэхёну удалось проснуться рано, пока никто из прислуги не застал его в постели господина. Он поднимается на локтях, оборачиваясь к окну, где ранним утром солнце практически полностью вышло из-за горизонта. Он подходит к окну, открывает его, чтобы проветрить комнату свежим сентябрьским воздухом. — Полежи ещё немного со мной, Тэхён, — сонно, с хрипотцой просит Чонгук. Камердинер было открыл рот, чтобы возразить, но понял, что это бессмысленно. Если быть честным, то он и сам был не прочь ещё пару минут насладиться мягкостью нагретой постели. — Никто не зайдёт, пока я не позову. Поэтому перестань беспокоиться. Я ещё вчера приказал им не входить утром ко мне. — Очень предусмотрительно. — Ложись обратно. Тэхён повинуется, и как только он вновь ложится на кровать, его тело обвивают чонгуковы руки. В первую секунду в голове пробежала мысль, что ему нравится лежать в его сонных, горячих объятьях, в уюте сентябрьского утра и он даже не против выполнить этот «приказ» ещё раз. Все часы до встречи гостей и начала бала прошли в суете. Завтрак с семьёй на веранде, прогулка на лошадях (то, что безумно любит Чонгук), завершающий этап подбора костюма на вечер и прочие дела. К назначенному времени гости с разных уголков города начали подъезжать к главному входу, где их кареты встречала подготовленная прислуга, одетая в праздничную форму. Большое помещение с высокими потолками на одном конце разделено на два этажа, где на небольшом верхнем хозяева могут встречать гостей и проводить беседы. Центральное пространство окружено диванчиками, креслами и столами с закусками и шампанским. Стены украшены искусным декором, всё пространство освещают массивные люстры, а о мраморный пол звучно цокают каблучки дам и их кавалеров. — Чонгук, сынок, улыбнись, ты так распугаешь всех гостей, — тихо говорит мать юноши, улыбчиво наблюдая за всё приходящими визитёрами. — У меня и так красивое лицо, ничего не случится, если не буду строить гримасу счастья, мама. — Совсем без стыда говорит. Камердинер, стоящий рядом, чуть улыбается уголками губ. Конечно, Чон Чонгук выглядит сейчас превосходно: тёмно-синий бархатный костюм, расшитый тоненькими серебряными нитями с вставками драгоценных камней, белая, как декабрьский снег, рубашка под пиджаком; напудренная шея украшена жемчужным ожерельем, а в ушах, будто звёздочки, поблёскивают небольшие сапфировые серьги. — О, Боже, ты невыносим, — вздыхает мадам, — Тэхён, хотя бы ты привлекай гостей своей улыбкой, глядишь, может и встретишь сегодня даму своего сердца, — хихикнула женщина, прикрываясь веером. Чонгук сжал кулаки. — Только помни, что мы тебя никуда не отпустим! Уж слишком ты хороший мальчик. Как только женщина отходит, шурша подолом платья, Чонгук недовольно смотрит на камердинера, улыбающегося так ярко, что весь зал освещать можно, и цедит: — Перестань. — «Хочу чтобы улыбался так только мне. Никакой дамы сердца, я буду джентльменом его сердца». Тэхён немного теряется, хотя понимает, что нашло на его господина, но не может же он кидать лишь угрюмый взгляд на гостей, поэтому всё же одаривает приходящих лёгкой ноткой вежливости. Оркестр в конце зала исполняет первый вальс, Иоганн Штраус. Мелодия начинается с невесомых, воздушных нот и набирает обороты, звуча словно волнами. Джентльмены приглашают милых дам на вальс, где кружатся и кружатся под указами музыки. Чонгук обожает Штрауса, любит «На прекрасном берегу Дуная», но он не танцует, никого не приглашает, хотя знает, что каждая девушка в этом зале пришла с надеждой на их вальс. Произведение феерично заканчивается под благодарные поклоны и редкие аплодисменты. — Вы же так хотели оркестр, отчего же не танцуете сейчас? — осмеливается спросить Тэхён. — Не время. Подожду немного. Не хочешь шампанского? — Не положено, господин. — А если я разрешаю? — То я откажусь. Чонгук хмыкает и закрывает глаза, наслаждаясь звучанием второго, промежуточного произведения. Через пару минут его отвлекают. Дальние родственники подошли лично поздравить с праздником, на который, кажется, только самому Чону всё равно. Усатый мужчина, смеясь, похлопывает юношу по плечу, желая самое банальное, но Чонгука совсем это не злит, дядя — человек приятный. Вокруг них собирается ещё несколько гостей. Дядя будто запустил цепочку, и другие желающие лично поговорить с прекрасным именинником теперь тоже осмелились подойти к неприступному на вид Чону. Тэхён также попадает в круг дам и джентльменов, ведь стоял он совсем рядом со своим господином, сейчас же их плечи соприкасаются. Чонгук сначала разозлился, хотел знать, кто так грубо врезается в него, но как только повернул голову и увидел большие бегающие глаза Тэ, которому явно некомфортно в такой обстановке, растаял. — Господин Чон, вы выглядите просто изумительно, словно с небес спустились, — звонко говорит дама с каштановыми кудрями и безвкусным лиловым платьем, резко и бесстыдно встревая в чью-то речь, дабы обратить внимание на себя и, конечно же, свою дочь, что скромно опускает глаза в пол, стесняясь матушкиного поведения. — Благодарю, — лишь звучит в ответ. Он сразу понял чего от него хотят, но зря стараются: его рук достоин только его камердинер. — Господин Чон, уже столько времени прошло, а вы так ни разу и не потанцевали, — слышится другой голос, и Чонгук уже начинает злиться от такой наглости. Тэхён видит, как чужая челюсть напрягается, поэтому совсем незаметно, будто невзначай, пальцем касается чонгуковой ладони, что тот держит за спиной. Чон мигом расслабляется. Ему доставляет удовольствие, что Тэхён не только сразу понял его намерения, но и не отвергнул, использовал его чувства, чтобы успокоить. Не понять настойчивого Чонгука, который смотрит прямо в душу, просит надеть его одежду и крепко обнимает среди ночи, крайне сложно. — Ещё есть время. Я станцую вальс сегодня один раз. Окружение начинает шептаться. «Как же так? Неужели только с одной девушкой станцует? Уже есть претендентка? Так где же она? Может просто наугад пригласит?», — слышится. Его общество редеет, гости разбегаются потанцевать, побеседовать и выпить. Разговоры ему наскучили, и Чонгук отходит к столу с закусками, кидая взгляд на Тэхёна, чтобы шёл за ним и был рядом. В третий тур вальса по залу расплылся тонкий звук смычков о струны скрипки, что сливаются с духовыми инструментами в летящую музыку: Дунайские волны. «Мадам, может ещё один тур? Вы не устали?», — обольстительный мужской голос звучит совсем рядом с Тэхёном. Женщина с красивыми, но резкими чертами лица, улыбаясь в ответ, отдаёт веер своей компаньонке и вкладывает руку в его. Чонгук в это время пристально смотрит на камердинера, который неосознанно наблюдал за этой сценой. Его чуть вьющиеся волосы золотом отливают под тёплой гирляндой люстр. Чонгук затаивает дыхание и решает сделать то, что на уме, не сдерживаться. Он подходит к одному из букетов, украшающих столы, и отрывает хрупкий цветок с белыми лепестками. Ким даже не заметил, что его господин отошёл, но как только его виска касаются холодные пальцы, он приходит в замешательство. Так близко и у всех на виду. Глаза Тэхёна начинают бегать по строгому лицу Чонгука, пока тот перебирает пряди его волос и вкладывает цветок, добавляя прелести. — Что же вы делаете, господин? Тут так много людей, — шепчет, алея от смущения. — Позволяю себе многое, ужас, да? Прошу меня простить, но ты прекрасен, не смог удержаться. — Как вы можете так говорить, я всего лишь ваш слуга! — Ну а я всего лишь твой господин. Пока что. Шампанского? — Вы опять за своё. Нет, спасибо, откажусь. Чонгук берёт бокал и выпивает игривое содержимое практически залпом перед тем как снова впасть в кутерьму диалогов с гостями, так сладко жаждущих пообщаться с молодым господином, чьего лика утончённей во всём городе не видали. Тэхёну же пришлось отойти. — Monsieur, quand est la danse? Nous avons tellement hâte de vous voir au centre de la salle de bal! — доносится французская речь дамы, обмахивающейся перьевым веером. Разговоры о политике и экономике ей явно наскучили, а мужчины вокруг лишь томно вздыхают. Почти каждая особа успела прожужжать уши вопросами о том, кто же станцует сегодня с Чонгуком, и мечтает, вот бы это была именно она. — Oui! — подхватывают её подруги. — В следующий же тур, после кадрили, madame. — Чонгук одаривает дам сдержанной улыбкой, скрывающей за собой раздражение, и поправляет рукава пиджака. Кадриль проходит, и настаёт решающий момент интриги вечера. Чонгук возбуждён, он глазами ищет своего слугу и находит его поодаль среди сгруппировавшихся юношей, не смевших подойти к девушкам, что кокетливо хлопали ресницами и звонко смеялись. Он стоял так скромно, совсем не выделяясь для одних и сияя ярче всех для одного. Хоть камердинер и был одет так же, как и вся прислуга в этот вечер: официальный костюм, но с ноткой торжественности — Чон видел в нём всю прелесть, чёрный туалет хорошо облегал худое тело юноши, прикрываемое лишь фраком. Тэхён пальчиками за ухо заправляет прядку волос аккуратным и робким жестом, отчего губы Чонгука невольно изгибаются. Подаренный цветок так и красуется среди золотистой копны. Именинник с замиранием сердца идёт через зал с уверенным и гордым видом. Вшитые серебряные нити на его костюме поблёскивают, словно утренний иней на голой ветви, чаруя зрителей, которые наблюдают за его направлением и гадают, кто же в той толпе прекрасных дам станет его спутницей на единственный танец. Но они все до последнего ошибались: спутницей отныне не станет никто, пока его сердце видит Ким Тэхёна. — Позволь пригласить тебя на танец, mon ange , — чуть приклоняясь, подаёт руку в знак приглашения и улыбается так, словно мысленно произносит: «Не волнуйся». Все взоры, будто единый прожектор, направлены только на них. Даже оркестр остановился, оттого что дирижёр застыл со взмахнувшей палочкой в руках. — Господин Чон, что происходит? — дрожащими губами произносит Тэхён, чьё личико побледнело от страха. — Я желаю вальсировать с тобой и прошу тебя согласиться, — совершенно спокойно отвечает, всё ещё держа перед ним руку. По голове дирижёра прилетает женский удар веером. То была мадам Чон. Оркестр оживает, и со взмахом руки инструменты начинают производить на свет «вальс цветов» Чайковского. Это помогает и остальным выйти из оцепенения. Тэхён несмело вкладывает свою утончённую ладонь в чужую. Чон одобрительно улыбается и проводит камердинера ближе к центру зала. Заносит руку, чтобы обнять его тонкую талию, а после чувствует, как юношеские пальцы сжимают бархат пиджака. Они легко и мерно задвигались в такт музыке, скользя по мрамору, словно в невесомости облаков. — Доверься мне и отдайся, не смотри на это общество зануд и завистников, — томно говорит господин Чон, всматриваясь в дрожащий и вспыхивающий блеск тэхёновых глаз. — Вы совсем не боитесь осуждения? Они двигались нерасторопно, медленно лавируя меж моря кружев и тюля. — Нет. Я получаю искреннее удовольствие танцуя с тобой, это важнее чужого мнения. Гомон разговоров, звонкого смеха смешивается со звучанием скрипки и шорохом движений вальсирующих пар. Тэхён чувствует как место на талии, где находится рука господина, пламенем горит даже через толстую ткань одежды. Здесь его прикосновения ощущаются не так, как наедине. Их видят, их обсуждают, их осуждают. Но, кружась среди толпы, единственное о чём думают оба, даже не сговариваясь: о поцелуе. Чонгук смотрит с желанием и нетерпением, а Тэхён — пугливо и неуверенно, но у обоих взгляд направлен на румяные губы друг друга. Завершающие ноты звучат в воздухе, где так же слышен запах духов вперемешку с потом. Они в танце передвигаются к углу, затерявшись в группке людей, и отдают поклон. Чонгук бесстыдно не отпускает руку Тэхёна, подносит её к губам и невесомо целует костяшки, отчего и так раскрасневшиеся щёки пуще прежнего заливаются алыми красками. — Увидят же, господин Чон, — шепчет Ким, оттягивая поцелованную ладонь. Начинается мазурка, но в бальном зале недостаёт двух главных персон.***
Скрывшись на веранде, Чонгук закрывает стеклянные двери и оборачивается в сторону Тэхёна. Лёгкий осенний ветерок приносит пьянящее благоухание роз, зарывается в волосы и колышет ветви кудрявых берёзок. Чон решительно, но медленно, словно хищник, подбирается к камердинеру и нежно касается обеими руками чужого лица, пока тэхёновы ухватываются за его кисти. Он большим пальцем проводит по пухлой нижней губе и нетерпеливо вглядывается в обеспокоенные глаза напротив. — Могу ли я просить тебя, mon ange, о третьем подарке на сегодня? — говорит прямо в губы. — Да, господин… — слуга робко прикрывает веки и нетерпеливо ожидает прикосновения, чувствуя горячее дыхание. Чонгук не теряет и секунды, целует. Целует чувственно и нежно, словно Тэхён его хрупкий цветок, который необходимо защитить и которому нужно подарить тепло. Сердце Тэхёна бьётся столь часто, что слышно даже в пяточках: это его первый поцелуй. Чувство умиротворения разливается по телу. Чонгук, мягко сминая чужие влажные губы, пальцами поглаживает шероховатые щёки, из-за чего в животе Тэхёна что-то щекочется до невозможности сильно, будто хочет вырваться наружу, даже ноги его чуть сгибаются в коленях, но молодой господин перемещает свою руку ниже, скользя по спине, добирается до талии, удерживая камердинера. Будучи объятыми в ночной паутине прохлады и сладком запахе садовых цветов, они отдавались порыву приятных чувств, утопая в отголосках оркестровых звучаний.