***
В честь ежегодного январского празднования "Дня шутов" на Гревской площади начали разжигать кострище, собирая вокруг него продрогших, но довольных празденством горожан. Несмотря на влажную морось, приносимую лёгким ветром со стороны набережной, вязанки хвороста, сгруженные в центре площади, разгорелись быстро. Характерный запах костра вытеснил собой запахи сырости и тины. Пространство заполнилось треском пылающего дерева и долгожданным теплом. Близ одной из улочек, ведущих к мощённой площади, одиноко стояла белая козочка. Она топталась на месте, будто в ожидании. — Джали, это я — Гермиона. — Окликнула козочку девушка в цыганском наряде, находясь в тени улицы. Козочка дернула своей маленькой головкой в сторону девушки. Последовав на зов, она недовольно, словно по-человечьи фыркнула и принялась толкаться маленькими золотисто-рыжими рожками в ногу молодой цыганки. Девушка присела и взяла мордочку козы в ладони, поглаживая шерстистую щёку пальцем. — Прости, душа моя, я заставила тебя ждать, — произносила цыганка полушёпотом, — Когда я нахожусь в этом чудесном храме, время будто начинает идти в другую сторону. Будто сама Дева Мария спускается со своего божественного трона послушать, о чём я её молю. Джали недовольно отпрянула, сделала несколько шагов в сторону костра, негромко цокая маленькими позолоченными копытцами, и, обернувшись, заблеяла. — Пойдем, моя Джали, заработаем несколько монет мне на новое платье, — козочка снова боднула ступающую подле неё цыганку, на что та рассмеялась, — Хорошо-хорошо, и тебе тоже. Вокруг кострища уже собралась толпа озябших, соединяясь в плотное кольцо. Парижане, вдоволь повеселившиеся: одни — при выборе "короля шутов", другие — принимая участие в устроенных игрищах, третьи — посещая городскую ярмарку, теперь грели у огня свои продрогшие конечности. Подойдя ближе, цыганка отвязала от своего пояса потёртый бубен, прикрыв глаза, коснулась губами деревянной обечайки и, занеся руки высоко над головой, начала ударять по кожаной перепонке маленькой ладошкой. Под звуки ритмичных ударов, толпа перед девушкой начала расступаться, пропуская её ближе к костру. Внутри разорванного кольца волной прокатился гул от передаваемого из уст в уста имени. — Это Эсмеральда! — Гляди, цыганка Эсмеральда сейчас станцует для нас! Круг, опоясывающий костер, расширился. Все жаждали видеть танец хрупкой цыганки. Кто-то становился на носочки, чтобы лучше разглядеть представление. Дети же ложились прямо на каменное мощение площади, пролезая между ног зевак в переднем ряду. Гермиона, она же — Эсмеральда, как её нарекли в народе, сбросила с себя покрывало, оставаясь в цветастом платье, утянутом в талии золотистым корсетом, и пустилась в пляс. Её запястья и щиколотки украшали позолоченные браслеты с бубенцами, которые бряцали, вторя каждому движению цыганки. Девушка, то кружась, подходила ближе к пламени, заставляя его языки плясать под ритм, отстукиваемый её бубном, отсвечиваясь на цветах ее платья, то в несколько изящных движений подплывала к публике, двигая плечами и игриво, по-девичьи заглядывая в глаза, разинувшим рты, незнакомцам. Тряся бубном над своей головой и ускоряясь, она размахивала юбкой, заставляя её полы, развеваясь волнами, оголять её башмачки, отплясывающие в унисон основному ритму. Эсмеральда сделала ещё несколько взмахов платьем и в завершении танцевально приземлилась на колени, прогибаясь в спине и прерывисто дыша, чем вызвала бурный взрыв рукоплесканий со стороны публики. Вставая, цыганка обернулась по сторонам. — Джали, — позвала она свою помощницу, когда зрители немного стихли. Козочка резво прискакала к Эсмеральде, позвякивая медным колокольчиком на своем ошейнике. Девушка погладила ее по голове. — Джали, поприветствуй нашу благородную публику. — Козочка поклонилась поочередно в три стороны окружавшим их людям, вызывая хохот и восторженные возгласы. — Джали, покажи, как ходит, выбирая очередной наряд, Флёр-де-Лис? Горделиво вскинув мордочку, коза принялась вышагивать перед горожанами, усиленно вихляя худыми бедрами. Толпа восторженно рукоплескала. — Джали, — продолжала девушка, — как кричит затворница Роландовой башни? Козочка громко заблеяла, вызывая оглушительный хохот и одобрение публики. Цыганка продолжала своё представление, задавая своей четвероногой подружке вопросы, касательные текущих дат и времени, на которые та безошибочно отвечала, стуча нужное количество раз копытцем по бубну, чем возымела ещё больший успех у горожан. Завершая выступление, цыганка начала отстукивать ритм, ударяя в бубен, призывая публику вторить ей рукоплесканиями, а козочка тем временем начала отплясывать свой танец по каменному покрытию. Гермиона перевернула бубен и, широко улыбаясь, побежала собирать даяния зрителей, отвешивая поклоны. Затем, подняв с земли покрывало, она зашагала к козочке. Ровно в эту минуту в небе разгорелись потешные огни, указывающие на окончание праздника. Цыганка и ее козочка, пользуясь отвлечением народа, незаметно скрылись в тени улиц. Спустившись ниже, вглубь узких улочек, минуя бесчисленное количество поворотов, они остановились, дойдя до низенького полуразвалившегося дома с несоразмерно массивной деревянной дверью. Цыганка несколько раз обернулась, проверяя, нет ли вокруг людей. Затем отстучала по холодному дереву кулачком замысловатый ритм, и дверь тихонько отворилась, впуская их внутрь. Девушка и ее козочка оказались внутри совершенно тёмной лачуги. Окна в ней были наглухо заколочены старыми досками. Заперев двери, цыганка подобрала подол юбки и в темноте на ощупь отстегнула от кожаной пряжки на ее бедре деревянную палочку. — Lumos Maxima! Как только цыганка проговорила эти слова, из кончика её протянутой вперёд палочки вырвался белый круглый огонёк и направился к потолку в центр комнаты, освещая пустую лачугу. Внутри комната оказалась целой и была больше, чем могло показаться снаружи. Козочка, всё это время стоявшая у выхода, во мгновение ока обернулась рыжеволосой красавицей. Так же, как и ее подруге, ей было около семнадцати или восемнадцати лет. Одета она была в, опоясанный черным кожаным корсетом, цыганский наряд темно-зеленого цвета, гармонично оттеняющий огонь ее кудрей. Она молча подошла к Гермионе и протянула руку, нетерпеливо щёлкая тонкими пальцами. Девушка в ответ лишь усмехнулась и села на пыльный землистый пол прямо посреди комнаты. Ее рыжая подруга последовала ее примеру, расположившись напротив и подогнув под себя полы широкой юбки. Гермиона расстелила перед собой платок и принялась вытаскивать из разных потаённых карманов вечернюю выручку. Пересчитав все крупные и мелкие серебряные монеты, девушка разделила их на три равные кучки. Рыжая бросила на цыганку непонимающий взгляд и, непроизвольно тихо мыча, начала двигать руками, позвякивая браслетами и рисуя пальцами в воздухе замысловатые узоры. Джиневра, так звали рыжую, была нема. Несколькими годами ранее ее семью уличили в колдовстве. Всему многочисленному роду отрезали языки, чтобы они не могли произносить заклинания, отобрали и сломали волшебные палочки и казнили. Одну лишь Джиневру удалось спасти, вовремя перенеся в потаённое место прямиком из тюремной клетки. С тех пор девушка выходила в город лишь в образе козочки, в которую научилась превращаться, развив в себе анимагические способности. Палочкой девушка пользоваться не могла, поэтому сильно зависела от Гермионы. Гермиона обречённо кивнула подруге. — Да, Виктор увеличил сбор. Ничего с этим не поделать. Будем довольствоваться тем, что имеем. Скрестив руки на груди, Джиневра недовольно фыркнула. Цыганка грустно улыбнулась, погладила ее плечо и поднялась. Следом за ней поднялась и рыжая. Они отряхнули от пыли свои недорогие наряды и, припрятав всё заработанное серебро, направились к двери прямо напротив той, в которую вошли. Они покинули лачугу, оказываясь во Дворе чудес. Об этой части Парижа было известно лишь узкому кругу горожан. Тут жили представители самых разных народностей: французы, итальянцы, цыгане и даже ирландцы и арабы. Все они объединялись в одно особое тайное сословие — Чародеи. Они и их магические животные с незапамятных времён были обречены прятаться или скрывать свое происхождение под угрозой смерти. Их боялись. Их ненавидели. Ими пугали детей. Их раскрывали и убивали. Эта часть французской столицы в большинстве своём вела ночной образ жизни. Благодаря магии, во Дворе чудес всегда горели огни и было тепло. Джиневра и Гермиона направились в сторону одного из украшенных цветными тканями домов. Оставалось всего каких-то несколько шагов до входа в их жилище, как им преградили путь три всадника. Двое из них сидели верхом на дестриэ, а один, видимо, главный, — на устрашающем фестрале. Практически все жители этого Двора так или иначе сталкивались со смертью, поэтому лишь единицы из них не могли видеть таинственное животное. — Не так быстро, свет очей моих, Эсмеральда, — проговорил чуть выше среднего роста чернобородый мужчина, с лёгкостью спрыгивая со спины послушного животного. — Ты, сдается мне, потерял память и забыл мое имя? — проговорила цыганка, поморщив свое миловидное лицо. Мужчина вальяжно подошёл ближе, снимая шляпу. Он обошел цыганку, не стыдясь рассматривая её с ног до головы. Остановившись прямо перед ней, он накрутил ее кудрявый локон на палец. — Но ведь так величают тебя эти никчёмные людишки? — пробормотал он хриплым, тягучим голосом. — Благодаря этим людишкам у тебя есть хлеб и кров, Виктор, — дёрнув головой, она перекинула кудри за спину. — Благодаря им, у нас нет в полной мере ни того, ни другого, — парировал он скрепя зубами. Виктор ЛеКрам был самопровозглашенным королём Двора чудес. Несмотря на его дерзкий нрав, любая девушка или женщина была бы счастлива, обрати он на нее свое королевское внимание, но только не та, кого желал он более всех, — не Гермиона. Она потянулась к поясу, ловким движением одной руки отвязала мешочек с монетами и бросила в сторону Виктора. Тот махом поймал его и, не пересчитывая содержимого, подвязал к своему кожаному ремню. — Впрочем, только одно слово, милая Гермиона, и, клянусь колоколами Нотр-Дама, тебе больше никогда не придется выходить в город для работы. Ты не будешь ни в чем нуждаться, если согласишься быть моей, моя редкая жемчужина. — У меня и так нет ни в чем нужды. А теперь, Ваше Величество, — цыганка театрально отвесила поклон, — будьте добры убрать своих плутов и освободить дорогу. Виктор задержал на ней свой хитрый взгляд, недобро сверкнул глазами и, надев шляпу, оседлал фестрала. — Будь осторожна, когда возносишь свои молитвы в том темном соборе. Я слышал, там завелось чудовище. — Это что, угроза? — сказала цыганка, нахально дёрнув головой. — Это забота, глупая, — вполголоса с грустью ответил король, тяжело вздохнув. Наклонившись, он шепнул что-то фестралу и тот унес его прочь. Вслед за ним ускакала и его свита.***
Мадам ЛаНойр уже больше сорока лет жила во Дворе чудес, практически из него не выходя. Она родилась в том доме, где теперь сдавала комнаты нуждающимся в крыше над головой ведьмам и колдунам. Одну из таких комнат занимали две подруги — две сироты, познакомившиеся на улицах Парижа ещё будучи детьми. У мадам ЛаНойр не было своих детей, поэтому она с особой любовью относилась к этим двум девушкам, то и дело занося им угощения или предоставляя лишнее покрывало. — Ты слышала, что этот Алтынный король сказал про чудовище? — спросила Гермиона, усевшись перед Джиневрой на расстеленую по дощатому полу тонкую перину. Джиневра резко вскинула голову и, удивлённая тем, что Гермиона не слышала об этом сама, принялась рассказывать цыганке о том, что вот уже который день слухами и толками передавалось на улицах города: В одно утро, когда только начало светать, находящиеся на паперти перед собором, люди, привыкшие сильно заранее приходить на утреннюю службу, услышали истошный крик со стороны северной башни. Через некоторое время через Портал Богородицы наружу выбежал поседевший молодой звонарь, кричавший о том, что углядел чудовище внутри башни. Днём позже он уже говорил, что то был ангел, а ещё через день в своих рассказах страдалец упоминал ожившую горгулью. — Чертовщина какая-то. Впрочем, я слышала, что этот звонарь любит пригубить рюмку-другую в таверне мадам Тюссо. Не стала бы я ему так доверять. Цыганка отмахнулась и легла спать, то и дело мысленно возвращаясь к тому, что поведала ей Джиневра.***
На следующий день танцующая цыганка-Эсмеральда в цветастых нарядах канула в лету, по меньшей мере — до наступления темноты. Вместо нее дважды в неделю на рыночной площади в сопровождении Джали появлялась скромная цыганка-Гермиона, торгующая целебными травами и настойками, сбору и приготовлению которых она была научена с детства. Гермиона повязывала платок на голове особым образом — так, как повязывают старые цыганки. Делала она это для того, чтобы казаться старше, внушая доверие завсегдатаям рынка. Однако эта ее уловка совсем не работала. Ее практически детское лицо сияло бы молодостью даже в рваной тюремной робе. Она носила перед собой большую плетёную корзину, перекинув для удобства ее кожаную ручку через плечо, в которую складывала свой особенный товар. — Дитя, твоя настойка — словно нектар небес. Я больна коленями уже больше десяти лет, а теперь же могу бегать, точно твоя козочка. — Травы, что ты мне продала, и впрямь волшебные. Клянусь чётками пантифика, кашель как рукой сняло. Две старушки-француженки расхваливали содержимое своих холщовых мешочков, уже не в первый раз приобретаемых у улыбающейся цыганки. Гермиону часто называли целительницей или знахаркой, твердя всем вокруг, что ее травы не просто лечат, а чудесно исцеляют. Девушка была рада помогать окружающим, но ей было боязно, что кто-то воспримет слова её покупателей всерьёз. От того она всегда просила не называть ее так, весело прибавляя, что "живое лечится живым". Будто пчела на мёд, во время слов об исцелении на горизонте тут же объявился архидьякон Нотр-Дама. Люциус Фроло, много лет назад вступивший на службу при соборе, был беловолосым мужчиной среднего роста и возраста. Ко всему прочему, он был красив и за время своего служения не обзавелся плешью и пузом, как прочие его собратья. Священник был любим народом и часто посещал рыночную площадь, однако почти никогда ничего не покупал. Он расхаживал по рядам, рассматривая товары, общался с людьми и... не сводил глаз с Гермионы. За несколько недель до праздника шутов Джиневра поведала подруге, что заметила, с каким вожделением и с какой похотью смотрит на ту архидьякон. Цыганка лишь отмахнулась, ругая подругу за клевету на святого человека. Но спустя время она и сама волей-неволей стала для себя отмечать, как часто видит преподобного там же, где находится сама. Будь то день на рынке или вечер, когда она танцевала на площади — везде она ловила его опаленные желанием взгляды. Когда две старушки поплелись дальше, всё так же переговариваясь между собой, обсуждая великолепные целительные свойства цыганских трав, Гермиона поспешила в переулок, чтобы избежать нежелательной встречи. Она зашла за угол и выглянула, чтобы окликнуть Джали, но неожиданно почувствовала ветерок позади себя. Запахло ладаном. Не успела она обернуться, как чья-то рука, не позволяя ей пошевелиться, грубо схватила за талию. — Не двигайся, голубка. Гермиона прерывисто задышала, боясь слишком глубоко вздохнуть. Голова начала кружиться. Она вцепилась в края корзины. Живот будто связало узлом. Место, где находилась рука преподобного, горело, словно было обложено угольями. — Я слышал, ты торгуешь целебными травами... — Прошу, отпустите меня... — бормотала девушка, дрожа, как загнанная лань. Слеза одиноко покатилась из ее зажмуренных в испуге глаз. — Ты ведь знаешь, что полагается тем, кто занимается целительством и колдовством? — не обращая внимания на непрекращающиеся причитания Гермионы, низким властным голосом тихо продолжал говаривать архидьякон, ладонью касаясь ее волос. — Эсмеральда... Он втянул носом запах ее кожи рядом с ухом, вызывая у девушки тошноту. — Молю, отпустите меня, святой отец... Последние слова Гермионы заставили мужчину отскочить от нее. Он словно лишь в это мгновение вспомнил, кем является. Гнев пылал в его глазах, глядящих на цыганку. — Ты околдовала меня, чертовка! — выпучив глаза, прошипел священник. Он сделал шаг к Гермионе в тот момент, когда со стороны улицы прискакала белая козочка и отвлекла архидьякона. Воспользовавшись моментом, девушка рванула с места, несясь в сторону площади, уповая на то, что в людном месте священник оставит ее в покое.***
Вечером того же дня, когда солнце, закатившись за горизонт на западе, в очередной раз отправилось в долгий путь, чтобы завершив круг, вернуться утром на востоке, Джиневра уговаривала подругу прислушаться к предложению короля Двора чудес, кивая на его обещание обеспечить жизнь и защиту цыганки. Гермиону всё ещё трясло после встречи с архидьяконом, когда она наблюдала за говорящими движениями рук рыжей и грелась о кружку с чаем с добавлением успокаивающей настойки, любезно принесённой сердобольной мадам ЛаНойр. У цыганки не было ненависти к Виктору, напротив, она относилась к нему и тому, что он делал для её народа, со своего рода почтением. К тому же, они выросли вместе. Когда она была еще девочкой, его родители приютили её у себя, сделав своей дочерью. Виктор заботился о колдунах, находя им прибежище на своей территории. Ее лишь огорчало отношение короля к простому народу, находящемуся за пределами Двора чудес. Эту его слабость она могла понять — его отца казнили за колдовство, — но всё же не могла принять. За ответами на все когда-либо мучившие ее вопросы, Гермиона всегда уходила в собор. Она искала их в молитвах Деве Марии, стеная перед алтарём в ночной час. Дождавшись глубокой ночи, в надежде, что в это время собор будет полностью пуст, Гермиона, дрожа от страха, с помощью заклинания перенеслась в потаённый уголок Нотр-Дама. Глубоко вдохнув привычные успокаивающие ее ранее запахи собора, девушка, выглянув из за одной из колонн, увидела черный силуэт близ алтаря. Она закрыла рот свободной от палочки рукой и скрылась обратно, когда знакомый ей священник поднялся с колен и начал оборачиваться. Он, должно быть, услышал шум хлопка от перемещения девушки. Боясь дышать, цыганка медленно попятилась назад. Ее затрясло словно от сильного озноба. Она хотела было перенестись привычным ей магическим способом, но ни руки, ни мысли не слушались хозяйку. Гермиона обернулась, ища иные пути отступления. Завидев в стене проем, ведущий к контрфорсу, она прошмыгнула в него и, стараясь не издавать и малейшего звука, начала подниматься вверх по винтовой лестнице, надеясь добраться до безопасного места и, успокоившись, попытаться перенестись снова. Лестница привела Гермиону на вершину северной башни, где находились колокола Нотр-Дама. Память, не щадя и без того испуганную девушку, подбросила ей воспоминание о звонаре, толкующем о чудовище, обитающем в этой самой башне. С любопытством ступая по дощатому полу, Гермиона поймала себя на странной мысли, что ее страх перед архидьяконом был в разы сильнее страха перед предполагаемым чудовищем. Подумав так, девушка нервно тихо засмеялась и опустила палочку. В этот момент она услышала шорох за спиной и повернулась, пряча руки. Из тени башни на лунный свет вышел молодой человек. Цыганке вначале почудилось, что то был ангел — так белы были его кожа и волосы. Он был высок и статен, словно скульптура, вышедшая от руки умелого ваятеля. — Не бойся, прекрасная, — мягкий шепот лёгким эхом отразился от каменных стен башни. Гермиона ничего не ответила, лишь начала медленно отступать назад, не отводя взгляда от незнакомца. Она мысленно рассудила, что, быть может, это новый звонарь, которого взяли на место пьющего, или это и есть чудовище. Звонарь однажды говорил, что оно было подобно ангелу. Юноша поднял руки, пытаясь тем самым показать, что не желает Гермионе зла и, вторя её медленным шагам, стал двигаться в её сторону. — Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Шаг. — Это ведь ты танцуешь на площади вечерами? Ещё шаг. Её недоверчивый взгляд блуждал по его бледному лицу. Услышав, отразившийся о пустую спящую каменную площадь, характерный звук закрывающихся входных дверей собора, знаменующий уход священника, Гермиона с облегчением вздохнула. — Я видел, как он смотрит на тебя... Она остановилась, широко раскрыла глаза и замерла. Слова юноши привели ее в замешательство. Незнакомец медленно подошёл и, осторожно положив свои ладони на её плечи, потянул в сторону, делая шаг назад. Кивком головы он указал ей за спину и, смущённо убрав руки, отошёл. Гермиона непонимающе дернула бровью и посмотрела туда, куда он указывал. Мгновением ранее она стояла в полушаге от колоколов. Одно неосторожное движение, мимолётное касание и она могла бы раскрыть свое местоположение архидьякону и всей округе, отчего ее уберёг незнакомец. — Кто ты? И откуда знаешь про священника? — гордо вскинув подбородок, спросила Гермиона, однако ее губы задрожали от страха при воспоминании об утренней встрече. — Мое имя — Драко. Я был на празднике шутов и видел, как после твоего танца он преследовал тебя до старого переулка, где ты скрылась в той ветхой лачуге. Её сердце заколотилось сильнее от осознания того, что, реши священник пристать к ней тем вечером, она бы точно не смогла убежать. Свободной рукой она сжала в кулак тонкую шерсть плаща на своей груди, словно пытаясь успокоить сердце. — А ты? Ты тоже преследовал меня? Почему ты шел за нами? — облизнув пересохшие губы, начала закидывать вопросами цыганка. — Я и не шел. Я следовал за священником. Девушка замолчала, судорожно обдумывая всё сказанное. Её сердце колотилось. Воздуха резко стало не хватать и она стала отодвигать ткань от горла. Драко, заметив в ней перемену, позвал ее следовать за собой, чему она безропотно подчинилась. Он отвёл ее на крыло храма. Гермиона вдохнула свежесть зимнего воздуха. Буря, жаркими огнями разгоревшаяся внутри нее, начала утихать. В участливом взгляде незнакомца было что-то, отчего тот внушал доверие. Она вновь оглядела его. На открытом пространстве, где ничто не мешало светящей с небесного свода почти полной луне проливать свой мягкий свет, молодой человек казался ещё выше и бледнее. Даже ресницы и брови его были белыми, будто сама луна оставила на нем свой отпечаток. Он был очень просто и легко одет, лишь с его плеч до пола спадал плотный потёртый плащ. Руки девушки всё ещё покоились за её спиной. Она захотела убрать палочку, спрятав ее в рукав, как услышала: — Можешь не прятать, я знаю кто ты, — он мягко улыбнулся, — Ты — ведьма. Слова незнакомца вновь выбили из ее лёгких весь воздух. Сердце Гермионы сначала сжалось от страха, а затем зашлось, ударяясь снова и снова о хрупкую грудную клетку. Она посмотрела в сторону города. Париж мирно спал. Кое-где виднелись мерцающие огоньки в окнах. Её взгляд плелся в сторону родного Двора чудес. О, как бы ей хотелось нынче же оказаться там, рядом со своей милой Джиневрой. Цыганка уже начала мысленно прощаться с городом, подозревая, что больше ей не суждено прогуляться по его улочкам, когда Драко окликнул её. — Я уже говорил тебе: ты можешь меня не бояться. Я тебя не выдам, — словно прочитав мысли девушки, мягко проговорил юноша и сделал шаг, подходя к ней ближе. — Творец создал вас, подобно Себе, так же, как и людей, не обладающих дарами. Я знаю, что ты тоже веришь в это. Знаю, как ты ходишь сюда помолиться Пресвятой Богородице. Гермиона стояла неподвижно, словно каменная химера на крыле храма, боясь вдохнуть, недоумевая, как мог совсем незнакомый ей человек знать о ней то, что знали о ней лишь близкие. — Откуда ты всё это знаешь? Кто ты, прошу, скажи мне, кто ты? — взмолилась девушка, боясь упасть без сознания от страха и неведения. Молодой человек глубоко вздохнул и посмотрел куда-то вдаль с печалью в глазах. — Я находился здесь всякий раз, когда ты приходила излить свои прошения Деве Марии. Я тот, кто обречён находиться в этом соборе до конца своих дней. Моя матушка покинула меня перед своей кончиной здесь, когда я был ещё младенцем. Она смотрела на него несколько мгновений. Его взгляд был бесхитростным, от него веяло добром и теплом, несмотря на холодную внешность. Гермионе стало жаль юношу. Она и сама потеряла родителей ещё будучи ребенком. — Что это значит — "обречён"? Почему ты не можешь выйти отсюда? Драко уронил подбородок на грудь. — Потому что я проклят, никто не знает, что я здесь нахожусь. Никто не может знать... — он взглянул на цыганку, сталкиваясь с непониманием в ее взгляде, и улыбнулся, — По правде говоря, ты — первая, кто заговорил со мной. В мою прошлую попытку, человек испугался меня, начал кричать и сбежал. Гермиона ахнула, указывая на него пальцем. — Так ты и есть чудовище Нотр-Дама?! — Так вот кем он меня посчитал. — Драко печально хмыкнул, — Что ж, наверное, так и есть. Девушка наклонила голову, что-то обдумывая, и подошла ближе. — Не такой ты и страшный, — она улыбнулась ему. — Кто тебя проклял? — Я не могу говорить об этом. Гермиона понимающе кивнула. Она знала, что часто проклятый не способен раскрыть подробностей своей участи. И даже если это был не тот случай, девушка верила, что каждый человек имеет право на свои секреты. — Но ведь ты сказал, что ты видел, как архидьякон следил за мной? — О, я могу покидать собор ненадолго ночью. Но не днём. Гермиона вздрогнула от сильного порыва холодного ветра. Разговаривая с необычным незнакомцем, она и забыла, что находилась на крыше собора, под открытым небом. Драко заметил, как девушка задрожала от холода, и отвёл ее в своё убежище. Это была потайная комната в северной башне с одним слуховым окном. Юноша зажёг свечи, освещая свою каменную обитель. Гермиона в изумлении раскрыла рот, увидев большие стопки книг и рукописей, находящиеся прямо на полу его импровизированной кельи. Девушка присела, горящими глазами разглядывая названия на потёртых корешках. Почти все эти книги были ей знакомы. Некоторые она перечитывала неоднократно. — Алхимия? История магии? Магические животные и растения Франции? — Гермиона резко встала, держа в руках последний, особо старинный фолиант, и повернулась к юноше. — Откуда это всё? — Я точно не знаю. Они просто появлялись здесь. — Он кивнул в сторону стопки. Девушка недоверчиво взглянула на него, а затем раскрыла книгу в своей руке на первой странице. — Собственность библиотеки Шармбатона! — воскликнула она. — Ты там учился? Драко рассмеялся, подойдя ближе, он забрал книгу из рук девушки, касаясь ее пальцев. — Нет. Как я и сказал, я не могу покидать собор, а книги действительно появлялись в моей комнате сами. — Но ты тоже колдун? — спросила Гермиона с толикой надежды в голосе. — Не совсем... — слегка нахмурившись, ответил юноша, но тут же снова улыбнулся. — У меня никогда не было палочки. — Пойдем со мной к мсье Оливандеру, — затараторила цыганка, — Купим тебе палочку. Я научу тебя с ней обращаться. Глаза Драко загорелись, он выглядел счастливым. — Мне нельзя пользоваться магией, пока я в заточении. Гермиона состроила недовольную гримасу. — Чему тогда ты так радуешься? — Ты так искренне захотела мне помочь. Я знал, что ты прекрасна не только снаружи, но и внутри. Щеки цыганки вспыхнули румянцем от неожиданных тёплых слов в ее адрес. Она привыкла к тому, что люди хвалят ее внешность, знала, что была красивой. Но обычно это сопровождалось отвратительными сальными шуточками и похотливыми взглядами вожделевших распустить руки. От Драко же эти слова звучали непосредственно и целомудренно. Он был совершенно иным, не таким, как все, кого она когда-либо встречала на своем, пусть ещё совсем коротком, жизненном пути. — Светает... — задумчиво произнесла Гермиона, что заставило юношу резко повернуть голову и посмотреть в слуховое окно. — Тебе пора, — он подошёл ближе к недоумевающей цыганке, — Прости, но тебе нужно уйти. Ты можешь перенестись отсюда. — Х-хорошо. Девушка послушно вытащила палочку и уже хотела мысленно проговорить заклинание, как Драко подошёл к ней и приложил ее свободную руку к своим губам. — Пообещай, что придёшь завтра ночью. Цыганка кивнула. Юноша отошёл. — Имя! — почти прокричал он,— Я не знаю твоего имени. Гермиона лукаво улыбнулась. — Я скажу завтра. Она перенеслась в свою комнату. Джиневра ещё мирно спала на перине. Гермиона легла рядом. Она смотрела на потрескавшийся с течением времени потолок и прокручивала в голове свое знакомство с необычным юношей. От ужаса, наполнявшего ее весь прошедший день не осталось и следа. Нежность голоса, мягкость движений и этот глубокий печальный взгляд Драко внушили ей покой и мир, которых она давно не ощущала.***
Цыганка продолжала вечерами танцевать, а днём торговать на улицах города. Джиневра, не спрашивая у девушки разрешения, рассказала Виктору о посягательствах священника на честь Гермионы, расписав случай на рыночной площади в письме. Он, в свою очередь, подсылал своих людей тайно следить, чтобы с девушками ничего не случилось. Несколько следующих ночей, дожидаясь, пока Джиневра сомкнет глаза, Гермиона отправлялась в башню Нотр-Дама, для общения с новым знакомым. — Ты обещала сказать, как тебя зовут. Драко зажигал свечи, когда Гермиона появилась в его комнате в первую ночь после их знакомства. Он повернулся к ней и улыбнулся. Кроме несчастного подобия кровати в комнате появился стул, на который он любезно предложил присесть цыганке. Она сняла с головы покрывало, расправляя блестящие кудри, и заняла предоставленное место. — У меня много имён. — Много имён, — так бывает? Гермиона сидела какое-то время молча глядя на танцующие огни свечей. Она будто что-то перебирала в памяти, пока наконец не улыбнулась. — Агнессой меня зовёт мама в моих снах... Эсмеральдой прозвали на улицах, где я танцую. А Гермионой те, кто нашел меня в моей родной деревне, — её лицо стало серьёзным, она смотрела в темноту. Воспоминания доставляли ей боль. — Меня нашли рядом с домом, где я родилась. Мне было около восьми или девяти лет. До сих пор точно не знаю, сколько мне. Вокруг меня было множество людей, погибших от "чёрной смерти". Я чудом осталась жива и невредима. Поэтому меня так назвали. В честь Гермеса — проводника душ умерших. А те, кому я продаю травы и снадобья, зовут меня так, полагая, что меня так прозвали в честь бога торговли. Девушка грустно хмыкнула и посмотрела на Драко. Его лицо отражало ее страдание. Он подошёл к ней и погладил по щеке. — Я буду звать тебя Гермионой — посланницей богов. Спустя совсем короткое время Драко стал ей другом, с которым она могла обсуждать любимые книги, говорить о вере и тайнах мироздания. Для него она и вовсе стала окном в обычный мир. Он был далёк от привычной любому другому человеку жизни. Он не знал, какие на вкус виноград или картофель, не представлял каково это — ощутить тепло солнца на своем лице. Он видел мир лишь в темных ночных тонах, оставаясь светлым его пятном. Он был чист и белоснежен как снаружи, так и изнутри. Ему были чужды человеческие пороки. — Почему архидьякон так смотрит на тебя? — спросил юноша у девушки в одну из ночей, — Я чувствую, что-то недоброе исходит от него, но не могу понять, что именно. Гермиона нахмурилась, но тут же приподняла брови. Она ощутила изменения в том, как ее душа реагирует на этот вопрос. С тех пор, как ее нога стала ступать по массивным полам Нотр-Дама не только для молитвы, ее сердце успокоилось. Драко стал причиной этого спокойствия. — Это называется похоть, Драко. — Я читал о ней. Но ведь он — священник, он не может так смотреть. — Я тоже думала так. Но он сперва человек, и лишь затем священник. Человек не может запретить себе желать, но это не должно мешать жить ни ему, ни объекту его вожделения. Со временем Гермиона привыкла к таким вопросам. Ему было интересно решительно всё. Или, быть может, ему была интересна та, что отвечает на его бесконечные вопросы, та, с которой можно было говорить обо всём. — Значит, ты живёшь там? Драко указал пальцем чуть в сторону от Двора чудес. Девушка подошла ближе и, мягко коснувшись его сжатой кисти, немного изменила направление. — Да. Мы называем это место — "Двор чудес". Там живут колдуны и ведьмы. — Вы все цыгане? — Не все колдуны — цыгане, Драко. Равно, как и не все цыгане — колдуны. Моя милая подруга, к примеру, родом из Ирландии. А я — наполовину француженка. Они сидели на крыше храма, обдуваемые лёгким зимним ветром. Находясь очень близко друг к другу, они касались бедрами и плечами. Гермиона рассматривала его лицо, его трепещущие белые ресницы, бледно-серые радужки, его иссушенные на ветру, приоткрытые губы, из которых выходил холодный пар. Ей захотелось согреть его. Девушка протянула ладонь осторожно, будто боясь спугнуть, и коснулась пальцами холодного лица, отчего Драко слегка вздрогнул. Заметив, как он дёрнулся, она уже хотела убрать руку, но он положил поверх нее свою и приложил теперь уже всю ее ладонь к своей щеке. — Ты такой холодный… — тихо проговорила она, глядя, словно заворожённая, в его хрустальные глаза. — Благодаря тебе, мне тепло здесь, — он поместил ее вторую ладонь к себе на грудь так, что она почувствовала, как стучит его сердце.***
Шло время. Почти каждый вечер с заходом солнца Гермиона появлялась в башне храма, а с первыми признаками восхода исчезала. Ей смертельно хотелось избавить его от проклятия, но ни она, ни Драко не знали, как это сделать. Сколько бы она ни спрашивала его, что случается с ним днём, он не отвечал, от того девушка решилась на отчаянный шаг. В один из вечеров, когда солнце ещё не успело зайти за горизонт, последними, цепляющимися за верхушки домов, лучами освещая зимний Париж, Гермиона задумала переместиться в башню до наступления темноты. Оказавшись в комнате, успевшей стать для девушки родной, Драко она не обнаружила. В центре комнаты находилось нечто крупное, чего она не видела раньше, накрытое суровым холщовым полотном. Гермиона потянула за край ткани. Когда она полностью стянула полотно и увидела то, что оно скрывало, девушка с криком отшатнулась в сторону и закрыла рот руками. С ужасом в глазах она глядела на каменное изваяние, подобное горгулье, стоящее на четырех лапах, с обнаженным мощным торсом, драконьими крыльями и нечеловеческим оскалом. Лишь по некоторым неизмененным чертам лица и по грустныму взору Гермиона узнала в устрашающей скульптуре Драко… Её Драко, которого она успела полюбить. Сморгнув подступившие слезы, Гермиона побежала вниз по каменным ступеням башни, вперёд, вдоль колонн, мимо евангельских скульптур, под трехэтажный свод, к Той, что всегда была готова выслушать. Она упала ниц перед алтарём, глотая слёзы и содрогаясь от рыданий. — Аве, Мария, Матерь милосердия, к Тебе взываю в стенании. О, Отрада. Лишь в Тебе моя надежда. Укажи путь Свой, Благая Матерь. Услышь, молю... Гермиона ощутила чье-то прикосновение к своему плечу и услышала каменный треск перед собой. Резко вытерев глаза, она подняла взор на Ту, к Которой приходила вот уже долгое время для успокоения в своих мольбах. — Я слышу тебя, дочь моя. Девушка замерла, округлив глаза. Словно на видение, она глядела на живую статую улыбающейся Девы Марии, протягивающую к ней свои руки. — Не пугайся. Я знаю тебя, я помню каждое твое слово, сказанное и в этих стенах и за их пределами, в обращении ко мне. Встань, дитя. Гермиона послушно встала и, подойдя ближе, поцеловала каменную руку Богоматери. Статуя провела каменной рукой по ее щекам, вытирая слёзы. — Времени мало, Гермиона. Я должна рассказать тебе. Дать тебе ответы на те вопросы, которые мучают тебя. Дева Мария начала свой рассказ… Она поведала девушке, что много лет назад, когда молодой священник Люциус Фроло только начал нести служение архидьякона, собор посетила молодая цыганка с младенцем на руках. Эта девушка была тайной любовью Люциуса. Он испугался, что она может рассказать кому-то об их греховной связи и приказал ей убираться из храма и больше не являться перед ним. Та цыганка была ведьмой. Она направила палочку на архидьякона и произнесла заклинание, но Люциус успел схватить патену и заклинание, попав в нее, отрекошетило в девушку, превращая её в каменную горгулью. Священник в страхе убежал, после явившись утром и избавившись от статуи своей возлюбленной. Заклятие пало и на младенца. Мария нашла его кричащим в руках окаменевшей цыганки и сжалилась над ним. Она окунула его в купель со святой водой, благодаря чему действие заклятия наполовину остановилось, и отнесла в потаённую комнату. Мальчик рос, не нуждаясь ни в еде ни в воде. Днём он был горгульей, а когда солнце заходило, становился будто бы обыкновенным человеком. Из-за отсутствия солнечного света он был белоснежным, что отражало его незапятнанный внутренний мир. Дева Мария вкладывала в сердца немногих, приходивших к ней людей, желание приносить в ночи в собор книги и одежду. Она лично переносила их в комнату Драко, когда никто не видел. — Ему нельзя покидать собор? — Нотр-Дам был его приютом долгие годы. Но теперь ты стала для него чем-то большим, чем просто дом. Твое сердце — его пристанище, твоя душа — отдохновение. Вместе вы всё преодолеете. Проклятие не вечно. Лишь искренне любящее сердце сможет помочь ему избавиться от него. А теперь ступай, дитя. Мария приняла свой прежний каменный облик. Гермиона, пав ниц, поблагодарила Богоматерь за всё, что та ей рассказала. Встав, она поспешила обратно на башню, чтобы рассказать всё Драко, но в арке нефа увидела Люциуса. Его глаза были исполнены страха. Он то смотрел на Гермиону, то косился в сторону алтаря. Девушка поняла, что архидьякон слышал весь рассказ статуи Девы Марии. Она хотела было вытащить свою палочку из-за пояса юбки, но священник был быстрее. Он обхватил ее руки, крича что-то трудноразличимое. — Это правда?.. Где он? Где это чудовище? Он тряс её за плечи, выплёвывая слова в испуганное девичье лицо. Цыганка пыталась вырваться и в какой-то момент крики и хват священника ослабли. Он упал к ее ногам, подобно мертвецу. Рядом со священником стоял Драко с обнаженным торсом и драконьими крыльями за спиной. Лицо его уже вернуло человеческий облик. — Беги, Гермиона! Убегай! Девушка услышала звук открывающейся боковой двери в храм и чьи-то шаги. Юноша взмыл в воздух и скрылся под сводом собора. Гермиона, коснувшись палочки, испарилась до того, как обездвиженное тело архидьякона нашел звонарь, с улицы услышавший крики.***
Следующим утром весь Париж гудел от новости, передаваемой из уст в уста:"Ночью в соборе на архидьякона напала цыганка Эсмеральда."
За ее поимку обещали немаленький мешок золотых. Городская гвардия была поднята на уши, чтобы найти цыганку и повесить на городской площади за колдовство. Слухи со скоростью породистого рысака быстро расползлись и по Двору чудес. В дверь комнаты Гермионы и Джиневры постучали ровно в тот момент, когда цыганка закончила рассказывать своей немой подруге про Драко и то, что произошло. В комнату вошла мадам ЛаНойр и, убедившись, что снаружи никого нет, заперла дверь. — Девочка моя, я знаю, как помочь тебе снять это страшное заклятие. — Но как? Как вы узнали? — Стены, моя милая. У стен есть уши. Старуха горестно улыбнулась, и начала рассказывать Гермионе о своей давней знакомой, муж которой занимался алхимией и изобрел философский камень и эликсир жизни. — Я знаю его, это Николя Фламель. Но ведь он и его супруга умерли много лет назад. — О, дитя, они не умерли. Эликсир, который создал Николя, действительно работает. Они разыграли свою кончину и скрылись. Я знаю, где моя дорогая Перенелла жила несколько лет назад. Ступайте к ним. — Спасибо! О, спасибо! — Гермиона упала на колени перед старушкой и начала целовать ее руки. — Как мне вас благодарить? — Будь счастлива, милая. Просто будь счастлива. Когда госпожа ЛаНойр передала девушке адрес и вышла из комнаты; сразу следом, не дожидаясь разрешения, внутрь вошёл король ЛеКрам и начал уговаривать девушку бежать. — Мы можем пересидеть в Бургундии, а затем отправиться в Шотландию. Там тебя никто не найдет. — Исполненный переживаниями, он шагал по комнате из стороны в сторону. — У меня есть связи, которые помогут нам выбраться незаметными из города. На тебя охотятся даже во Дворе чудес. Слишком уж большую сумму предлагает старый развратник. Он зло стукнул кулаком по стене. Гермиона недобро зыркнула на подругу, догадавшись, что это она рассказала Виктору о Люциусе. ЛеКрам подошёл ближе, беря девушку за руку. Она сделала пол шага назад, но руку вырывать не стала. — Я влюблен в тебя, моя жемчужина, с того самого дня, как ты пересекла порог дома моих родителей. Я любил тебя, как сестру, потом полюбил, как подругу. Сейчас я люблю тебя, как самую прекрасную женщину из всех, что есть в этом бренном мире. Клянусь могилой своего отца, ни один волос не упадет с твоей головы, если ты позволишь мне быть твоим навеки. Девушка подошла ближе к Виктору и обняла его. — Спасибо тебе за заботу обо мне, мой милый друг. Но мое сердце отдано другому. Не беспокойся обо мне. Обещай мне лишь одно, — она взглянула на подругу, стоящую за спиной короля, — позаботься о моей Джиневре. ЛеКрам обернулся, чтобы взглянуть на рыжую, а когда развернулся обратно, Гермиона уже исчезла.***
Весь день дожидаясь ночи, Гермиона пряталась в городе, притворяясь старушкой, посильнее натягивая на голову покрывало и ходя сильно сгорбившись, чтобы не подвергать опасности Джиневру своим присутствием во Дворе чудес. К концу дня, устав от постоянного напряжения от погони, девушка уснула, спрятавшись в старой испорченной лодке под мостом. Очнувшись и увидев, что где-то на востоке начал медленно пробиваться рассвет, она ахнула. Ещё немного и она бы опоздала. Гермиона слышала днём от случайных прохожих, что архидьякон что-то ищет в соборе, блуждая от одного его края к другому. Девушка, не видя иного выхода, перенеслась сразу в комнату Драко, но та была пуста. Гермиона, все время оглядываясь, вышла на площадку перед башней, окаймлённую балюстрадами. Рядом с каменным ограждением стоял Драко. Он больше не скрывал свои крылья, ему не было холодно без плаща. Он стоял и смотрел в сторону Двора чудес. Девушка быстро подошла к нему и положила руку на его плечо, заставив его обернуться. — Зачем ты стоишь здесь? — сказала она полушёпотом, — Собор, должно быть, сейчас обыскивают в поисках тебя. Он будто не слышал. Подойдя ближе, он заключил её в свои такие холодные, но такие теплые объятия. — Я думал, тебя поймали, — прошептал он ей в макушку. — Думал, что потерял тебя. Гермиона слегка отстранилась от него, не размыкая объятий, и положила руку ему на щеку. — Мы должны бежать. С тобой. Вместе. Она рассказала ему о том, что поведала ей Дева Мария и о чете Фламелей, которые могут ему помочь. С каждым словом, произносимым её устами, глаза Драко разгорались всё сильнее. — Моя милая, отважная Гермиона. Мой дар небес, посланный Богом. Юноша наклонился ближе к своей смелой маленькой цыганке и, прикрыв глаза, поцеловал. Вдруг со стороны башни влюбленные услышали звук удара дерева о камень. Гермиона отпрянула от юноши и вытянула вперёд палочку, готовясь обороняться. Из тени на лунный свет медленно вышел архидьякон, держа руки за спиной. — Insendio! — девушка бросила заклинанием в факел, освещающий торец башни, чтобы лучше видеть священника. — Значит, ты предпочла мне камень? Глупая, глупая цыганка. Его голос будто исходил из самой преисподней. Его глаза пылали яростью. Он сделал ещё шаг. — Bombarda! Гермиона, быстро произнеся заклинание, выстрелила в Люциуса, но тот, вытащив руки из-за спины, еле успел прикрыться блюдом для евхаристии. Заклинание отразилось и попало в балюстраду прямо между Гермионой и Драко, разрушая её. Послышался звук рассыпавшихся по паперти каменных осколков. Цыганку и юношу отбросило друг от друга в разные стороны. Девушка оказалась лежащей на каменном полу, неподалеку от священника, а Драко лежал прямо рядом с разрушенной балюстрадой, его задело сильнее. Люциус, отбросив блюдо, подбежал к Гермионе и вырвал у нее из рук палочку. Выхватив из-под полы плаща заострённый кинжал, он поднял пришедшую в себя цыганку за шиворот и, повернув к себе спиной, приставил холодное острие к ее обнажённому горлу. Драко поднялся на ноги и, увидев, как архидьякон держит девушку, расправил крылья. Священник, испугавшись, надавил сильнее на горло своей жертвы, от чего она вскрикнула, а под лезвием проступила кровь. — Сделаешь хотя бы одно движение, и это милое сокровище, — он провел языком по ее виску, — отправится прямиком в ад, где ей и место. Юноша застыл на месте рядом с обрывом, и лишь с ужасом глядел на то, как часто вздымается грудь его возлюбленной. — Улетай, Драко! Улетай, умоляю! Из глаз Гермионы лились слёзы, она кричала ему, желая спасти, пусть даже ценой своей жизни. Драко повернул голову в сторону востока, наблюдая, как солнце вступает в свое законное правление этим днём и начинает ласкать своими лучами его бледное лицо. — Прости меня, душа моя. Он в последний раз с щемящей тоской взглянул на Гермиону и начал оседать на пол, становясь каменной горгульей, под дикий сатанинский хохот Люциуса. Священник толкнул девушку вперёд, чтобы подойти к статуе. Горгулья стояла прямо у обрыва, так что священнику пришлось бы лишь толкнуть ее ногой. — Стойте, не нужно! Это же ваш сын! Люциус силой отпихнул от себя девушку, от чего та упала. — Ты — грязная ведьма! Не смей говорить так! Он мне не сын! Он — монстр! Преподобный навалился на статую и она с грохотом полетела вниз, сбивая и утягивая за собой каменную химеру, восседавшую на стене несколько ниже балюстрады. Архидьякон наклонился ниже, чтобы взглянуть на расколотую статую чудовища, но из-за тени всё ещё правящего здесь ночного тумана, скрывающего западную стену Нотр-Дама, ничего не увидел. Лишь грохот камней донёсся до его слуха. — Нет! — прокричала Гермиона, припав к обрыву с простёртой вниз рукой. Девушка сотрясалась в рыданиях, когда опьянённый убийством священник схватил ее и притянул к себе. У разбитой горем цыганки не было сил вырываться, она лишь ударяла своими кулачками груди Люциуса, хрипло выкрикивая проклятия. — Отныне нет никого, кто бы мог встать у нас на пути, моя и только моя, Эсмеральда! — он тряхнул ее за плечи, добившись, чтобы она посмотрела ему в глаза. — Выбирай же! Будь со мной или раздели участь со своим чудовищем! Он отпустил её. Цыганка гордо запрокинула голову, делая шаг назад. — Я никогда не буду твоей! — она мотала головой. Ещё шаг. За спиной лишь пропасть… — Настоящее чудовище Нотр-Дама — ты! — Гермиона безумно ухмыльнулась, глядя в такое же обезумевшее лицо архидьякона. — Amour et mort? Rien n’est plus fort. Она закрыла глаза и, разведя руки в стороны, опрокинулась назад, падая с крыла собора. Священник подбежал к краю, прищурил глаза, вглядываясь в темный туман, но так и не смог ничего разглядеть. Он рванул в сторону башни и, спустившись с лестницы, выбежал на паперть. Архидьякон довольно скалился и мерзко хохотал в предвкушении. Люциус выпучил глаза и, взревев, начал рвать на голове свои белые волосы, когда, подойдя ближе, кроме обломков балюстрады и каменной химеры ничего не нашел. Он ощупал себя в поисках спрятанной им же палочки, но она исчезла. Наутро Париж потрясли две неожиданные новости:"Бездыханное тело архидьякона нашли у алтаря Нотр-Дама. Статуя Девы Марии исчезла."