Перо

Он подобрал его на прогулке — черной кляксой лежало оно на разноцветном ковре из осенних листьев, никем не тронутое. Птица, что оставила его, давно уже скрылась, и, поднимая перо с земли, он вдруг задумался, а замечают ли птицы потерю? Перо это было цвета его волос. Или может, волосы были цвета пера. Он мысленно отметил, что потом получше подумает над описанием. Писательство давалось ему тяжело. Безуспешно пытался он распутать мысли, будто смотанные в тугой клубок у него в голове. Идеи, воплощенные на бумаге, совершенно не похожи были на те живописные картинки, которые он себе представлял. Проходя через призму реальности, они становились какими-то пустыми и блеклыми, а потом и вовсе растворялись в бушующем океане критики, который поглощал их, не оставляя и следа. Погрузившись в работу, он терял нить происходящего и порой совершенно забывал, что уже неделю не выходит из дома, что в квартире страшный беспорядок и что женщина, которая была ему когда-то небезразлична, прислала уже целый ворох гневных писем, благополучно утонувших в хаосе разбросанных вещей. «Ваша комедия недостаточно комична». «Ваша трагедия недостаточно трагична». За что бы он ни брался, ему всегда указывали на какую-то недостаточность. Но в самих фразах этих читались лишь недосказанность и желание поскорее отделаться от «этого чудика с его полоумными рассказами». Все это отбирало у него энергию, постепенно умеряя пыл, лишая страсти. И однажды, не выдержав напора, он сдался. И с глаз будто исчезла пелена. Увидел он, как пыль и паутина заполонили дом, как в зеркале поселилось чужое взгляду отражение и как безразлична стала та женщина, которая такою раньше не была. Вдруг понял он, что в том писательском бреду, стал забывать он о вещах насущных. Запамятовал враз, как жить, как есть, любить. И в гневе чадном, взяв в охапку исписанные мыслями бумаги, сбросил все в камин, позволив пламени бесчестье поглотить. ​В тот миг, когда горели рукописи его в камине, почувствовал он некую одухотворенность, но не смог всецело осознать того порыва. На следующий день он тоже почувствовал ее, уже чуть сильнее, как будто начало чего-то ранее неиспытанного было где-то рядом — стоило лишь протянуть руку и ухватить. И вместо прежних живописных картинок, крутились в его голове мысли о вещах насущных — какое блюдо будет на ужин, где поставить новый шкаф и что написать в ответ на многочисленные письма, которые он вытащил из хаоса разбросанных вещей. Но день спустя, прогуливаясь беззаботно по аллее, увидел он неприметную черную кляксу на разноцветном осеннем ковре, которую другой бы вряд ли и заметил. Подняв и покрутив в руках, он вдруг увидел четкую картину — как птица, пролетая, теряет, незаметно для себя самой, перо. В руке его нашло оно свое место, и он крепко зажал его меж тремя пальцами, будто в писательском порыве хотел изобразить пару строк. Черное как смоль, оно перекликалось с цветом его одежды и волос. Настолько неощутимо было оно в руке, что казалось, стало ее продолжением. Спеша домой и снова забывая о делах насущных, он думал, как превратит его в прекрасный инструмент. Как воплотит те живописные картинки на бумаге, не потеряв ни единого оттенка. Пусть мир меняется, мелькнула в голове шальная мысль, а я меняться не намерен.