***
Спальники они раскатали в маленькой гостиной. Все комнаты давно промёрзли, зато из них можно было притащить одеяла и даже подушки. — Извини. — За что опять? — Хэнк повернул голову. — Я о тебе всё ещё много лишнего думаю. А ты мне жизнь спас. Рид смотрел в потолок, и Хэнк мог без помех изучать задумчивый профиль. Побрился что ли? Как в этой воде с арктических, блядь, ледников бриться можно было, а главное, зачем? — Ты мне, типа, тоже, — не мог он погрешить против правды. Гэвин невесело улыбнулся. — Ты, кажется, не очень рад был. Полутёмная кухня. Стол, стул. На столе — фотография в рамке, револьвер и маленькая карманная Библия. В углу пёс пугливо прижимает уши. Неестественно пугливо для такой громадины. Это потом Гэвин понял. Тогда перед глазами плыло от потери крови, нога отнималась, а за спиной горел город. Как ещё вспомнил-то, что Хэнк живёт в окрестностях? — Хуй знает, — Хэнк тоже поднял глаза к потолку, — Тогда не рад. Сейчас… — Да, сейчас-то нам пиздец лучше. Гэвин резко сел. Стоило полежать неподвижно, и начала бить дрожь. Заснёшь так, как же. — Лучше — не лучше, — Хэнк продолжал говорить, — Меня тогда крепко накрыло. Я ж даже не бухой был. Просто думал — всё, конец. Пистолет взял. А тут ты со своей жопой. — Ногой. — Пусть будет ногой. Он с улыбкой повернул голову и удивлённо обнаружил, что Рид стоит рядом. Нет, уже не стоит. Уже успел допихать сюда свой спальник с подушкой, и укладывается по новой. Хэнк хмыкнул и накинул своё одеяло на него тоже. Гэвин натянул второе одеяло поверх первого, уткнулся лбом в тёплое плечо и глубоко вздохнул, дожидаясь, когда пройдёт сучий тремор. Постоянный холод заебал больше, чем жизнь в бегах, голод и курение Андерсона вместе взятые. Вот и что стоило пластиковым психопатам устроить свой армагеддец посреди лета? — Хэнк? — М? — Да не. Спи. — Сам спи. Только руку с хуя убери, пожалуйста. Хэнк как-то не сразу сообразил. Что «рука на хую» не случайно. Но когда она убралась, только не на грудь или ещё куда, а сразу ему под футболку, совсем озадачился. — Рид? Что ты опять задумал? — Не знаю я, — пробормотал Гэвин на ухо, — Ничего уже не знаю. Прекратить? Хэнк подумал. Хорошо подумал. И забил. — Да вроде не настаиваю. Ну захотелось вот полапать. Руки погреть, в конце-концов. Тоже приятно. Много у них тут осталось развлечений? Тем более, что движение быстро прекратилось. Теплела чужая ладонь на груди. Гэвин согрелся, и его, кажется, отпустило. — У тебя нет ещё такого ощущения? — мрачно спросил он, — Как будто людей вообще уже не осталось. Ты, я и блядские роботы. — Не знаю, — Хэнку это «без людей» в целом проще давалось, — А закупались мы позавчера у кого? — А откуда ты знаешь, что он тоже не? — Нас до сих пор не повязали. — Может, это мы дохуя ниндзя? — И у него пачка гондонов из штанов торчала. Нахуя роботу гондоны? — Блядь, — Рид зафыркал, — А это ты как заметил?! Хэнк улыбнулся тоже, почёсывая его руку прямо через одежду. — Не просто ж так у меня эти награды. — По автоматическому поиску резинок в радиусе трёх метров? — Рида такой «профессиональный навык» явно впечатлил не сильно. Хэнк посмотрел на него со смехом в глазах. Вздохнул и отвернулся. — Я ещё подумал, спиздить что ли. Там легко было, руку протяни. Потом решил, мож у парня правда нормальное свидание в планах. А тут я со своими фантазиями. Гэвин перестал смеяться и вообще замер. Но Андерсон смотрел в другую сторону, и руку убрал. — Фантазиями? — ну вот и куда, куда он опять полез?! Хэнк не повернулся. — Да не напрягайся, — отозвался тихо — Я же ничего. Просто… запомнил. Запомнил он. Всю жизнь, сука, мечтал побыть кому-то незабываемым. Гэвин откинулся на спину, уперся ладонями в пол, как опору дополнительную искал. — А что делать, если я тоже запомнил? Долго они молчали. Потом, конечно, Хэнк повернулся. И беззаботно так пожал плечами. — А нихуя не делать. Гондонов-то нет. Гэвин поджал губы, философски размышляя, насколько ж ему самому, оказывается, в этой жизни уже всё похуй. — И смазки нет, — нехотя согласился он. — Только кетчуп, — добавил Хэнк, очень, очень серьёзно. — Иди ты. Смеялись они тоже долго. — Рид? — Что? — Ты, говоришь, тоже запомнил? Хэнк поднялся на локте, и сна у него не было ни в одном глазу. Гэвин сглотнул. Он уже пожалел, что сказал. Или не пожалел? Когда Хэнк вот так навис, снова пожалел. Но когда дотронулся, ласково сжал бедро, сердце скакнуло. — Говорю, — подтвердил он севшим голосом. — Тогда. Отсосать дашь?***
Вот и как такая хуйня в жизни происходит? Гэвин ударил кулаком в пол, затыкая себе рот предплечьем. Только орать не хватало, в глуши, где каждый лишний звук привлечёт дронов-патрульных. «Не знал, что ты слово такое знаешь» «Да я сосал, когда ты ещё не родился» И что он мог на это ответить? Одно то, как Хэнк это произнёс, хриплым своим голосом, глаза в глаза, без тени, сука, смущения. Не встало — подпрыгнуло. Он ещё думал заикнуться про пересесть куда-нибудь, чтоб удобнее-то было в почтенном возрасте, но его прибили к спальнику, стоило «нудавайкнуть». После гаражных игр в ручки-палочки он не ожидал. Тогда полное ощущение осталось, что сам себе придумал, сам об чужие руки подрочил, и слава богу. Но Хэнк не соврал про «запомнил». Так, блядь, не соврал, что у Гэвина в хребте что-то на первом же прогибе нехорошо хрустнуло. Одно дело, член слюной натирать под разговоры о погоде. Но так заталкивать в себя? Оргазм проще симуливать, чем это. А Хэнк ещё и не торопился никуда. Давал себе отдых. Целовал. Гладил. Прикусывал за бёдра. Гэвин уже искусал себе губы, руки искусал, язык пару раз, добавляя остроты ощущений. И не только из-за стонов, которые нельзя было слишком громко, но когда Хэнк останавливался, когда отпускал, осторожно и мягко, когда колко целовал в пах, переводя дыхание, хотелось не стонать, хотелось позвать. Обессиленно глядя в потолок, чувствуя, как стекают по вискам остывающие капли пота. Тихо, по имени. И тогда Гэвин и кусал губы, потому что это что получилось бы, что всё по-настоящему? Не от безысходности, не от вечного холода, не по пьяни ведь даже! Ему хотелось прошептать его имя, и страшно было услышать, как оно у него прозвучит. Нет, Хэнк не торопился. Что им, на работу что ли? Он не знал точно, когда увлекло. Не в тот день. В тот день он, ну, лапал. Без особых раздумий. Это ведь Рид. Гэвин Ублюдок Рид, годами ебавший мозг на работе. Какая уж тут к хуям романтика? Может, на следующий, или через день, когда пришло памятью перед сном. Как вздрагивало в руках тело. Как ложился хуй в руку, хорошо, нежно. Легко подбрасывая мысли, куда ещё можно положить. Как Рид сам лежал на нём, послушный и расслабленный до того, что не удержался, поцеловал. А главное — Рид тоже смотрел на него. Скрывал, но смотрел, Хэнк тоже не совсем уж ослеп к старости. Одно за другое, вот и досмотрелись. И благотворительностью заниматься уже не хотелось. Хотелось по-настоящему, может ненадолго, но чтоб пробрало и прогрело. И он не спешил. Прижимался к животу, когда-то подкачанному, но теперь скорее запавшему. Голову кружило, когда нежная влажная кожа проскальзывала по обветренным губам, когда тянуло щёки. И голову кружило и своё поднимало на раз-два, но туда Хэнк даже не думал. Додрочить после такого — два раза рукой двинуть. Сейчас ему нужен был он. Рид. Живой, податливый, с его упрямым молчанием и сдавленными стонами, от которых не спасает упрямство. Хотелось только не сдавленных. Хотелось услышать в полную силу, почувствовать хоть как-то. Хэнк не выдержал. Вытер рот, поднялся над ним, растерянным, расхристанным, горячим. Неспешно наклонился, с безмолвным вопросом. Не прогнали. Дотронулся губами до губ, и теперь пока ещё спрашивая. Приняли. Прижался теснее, теряя связность мыслей, и сжал там в паху рукой. Гэвин и не знал, как он близко от грани. Хэнковой тщательностью, горело всё, от пояса до коленей, разбери ещё там. Ещё он не знал, что Хэнк задумал, ну поцелуй и поцелуй. Поцелуй они уже проходили. Расслабился, принимая эту новую паузу, и вот расслабленного его и прогнуло. Навстречу телу, со стоном в плотно приникшие губы. Вообще, Хэнк планировал закончить по-другому. Так, чтобы не пришлось уже ничего на ночь глядя оттирать. Хлебнул водички, горло прочистил, и спать. Но он так хотел поймать этот стон. — Блядь, — прошептал тихо, совсем шалея от спермы, текущей по пальцам, — Извини. Гэвин ошарашенно разлепил глаза, не вполне понимая услышанное. — От меня заразился? Это извинение было на них двоих самое охуенное. Хэнку нравилось с ним так смеяться. Вместе, запыхавшись, тычась носом в мокрый висок. — Говорил же, гондоны надо. Вот и заразился… Он кое-как обтёр ладонь об одеяло — кому они тут ещё нужны — и загрёб Рида лицом к себе, пока тот снова был мягким и послушным. Жаль, выветривалось быстро. Всю дорогу бы его таким держал. Вот и тут почти сразу завертелся, ещё дрожа, ещё тяжело дыша в шею. — А ты? Только не говори, что опять… Хэнк от этого шёпота толкнулся бёдрами, не раздумывая. — Не говорю. Гэвин вздрогнул от резкого, требовательного движения. А в голове ведь только-только прояснилось. Да, это был не гараж. Хэнк почти наполовину уже навалился, тяжёлый, жаркий. Гэвин кое-как протиснул руку вниз, щупая там с любопытством юного натуралиста. — Бля, — выдохнул отрывисто, — у меня руки дрожат. — Ну подожди сколько надо, — Хэнк прикрыл глаза, вбирая прикосновения и никуда по-прежнему не торопясь. — Да похуй, — Гэвина слишком впечатлило найденное, чтобы выжидать, — будет вибрация. Чувствуешь? — Ага, — Хэнк зафыркал, — Как от гриндера. — От чего? — Поебень такая, собаке когти пилить. Знаешь, как вибрирует? — Иди на хуй, — Гэвин заржал ему в плечо, напрочь застряв в этой «вибрации» с пуговицей джинсов. — Я ж только что оттуда. Блядь. Дай сам. — Руки убрал! Гэвин заводился. Нет, в трусах-то ещё было мягко, он даже и не знал, когда после такого окрепнет, но вот желание выбить из старого хрена весь этот трёп стало прямо-таки неостановимым. Он, конечно, и не собирался останавливаться. Но жаль, всё-таки, что резинок не было. И, главное, смазки.