***
Подготовка к фуршету шла полным ходом. Поскольку предстоящее мероприятие не являлось банкетом, все столы убрали, за исключением того, что для молодоженов, — его установили в центре зала. По углам организовали лаундж с диванами и креслами, а по периметру барной стойки расставили больше стульев. Все это украсили живыми цветами, что в общем-то смотрелось торжественно. Скатерти были разложены, оставалось принести салфетки и холодные закуски. Так как на фуршетах гости часто забывают, где оставили тарелку или бокал, посуды требовалось в два раза больше, и именно этим Леви поспешил заняться. Помимо всего прочего, на фужеры необходимо было прикрепить именные карточки, чтобы гости их не путали. Одним словом, работы дохуя. Уже ближе к концу вечера Леви опомнился и обнаружил себя облокотившимся на барную стойку. — Эй, коротышка, плеснуть тебе чайку? Леви оторвал взгляд от танцующих людей и лениво посмотрел на Ханджи. — Ну, попробуй. Только учти: если я найду хоть один развод на чашке, то надену ее тебе на голову, — даже для самого Леви угроза прозвучала не очень убедительно. Барменша заливисто рассмеялась, запрокинув голову: — Ага, конечно. Чтобы ты, да устроить бардак! Вот умора! Леви цыкнул и отвернулся, но спустя какое-то время горячий напиток все же принял. Это не первый раз, когда Ханджи пыталась задобрить его чаем, и у нее получалось. Леви в целом все устраивало. Поскольку фуршет подходил к концу, и гости уже собирались расходиться, Леви позволил себе расслабиться и насладиться чаем. Внезапно тихая фоновая музыка остановилась, и в зале погасили свет. Разговоры резко стихли, звон бокалов прекратился, а Леви замер с чашкой в руках. Несколько мгновений ничего не происходило. Леви слышал лишь свое собственное дыхание, как вдруг загорелся один единственный софит, и звуки исчезли полностью. Луч света выхватывал из полумрака мужчину, что расположился на высоком барном стуле в самом центре маленькой сцены. Леви потребовалось чуть больше времени, чтобы заметить у него гитару, лежащую на колене, и микрофонную стойку по правую сторону от лица. Прежде чем запеть, незнакомец ласково улыбнулся и прикрыл глаза. Аве Мария, стань под звездой, Сердце хранила, закрывала собой, Аве Мария, кровь и вино Как ты любила, как то было давно Пальцы, — как будто по карте, выученной наизусть, — перемещались по ладам, переставляя аккорды. Свет софитов солнечными лучами запутался в белокурых волосах. Низкий бархатистый голос… голос… Леви не знал этого человека. Аве Мария, топот сапог Грязные лужи, грозный зверь возле ног Где пропала надежда, Слёзы высохнут в соль Видишь свежие раны, Тихо капает боль, Тихо капает боль, Этот голос… Что способен вести за собой людей на верную смерть. Этот голос… что не раз доводил его до исступления. Этот голос… Не имел ни малейшего понятия, откуда он здесь взялся. Аве Мария, ты осталась одна Его не сохранила, но зажжется звезда, Как не билось сердце, не смогла ты понять, у любви столько силы — только смерть не унять. …такой родной, что аж больно. Но его сердце отчетливо помнило, что однажды уже последовало за ним. Только знает Мария — мы воскреснем опять Только знает Мария — мы воскреснем опять Музыка прекратилась. Незнакомец поднял голову и посмотрел прямо на Леви. Его ясные голубые глаза — с поволокой воспоминаний — выбили весь воздух из легких. Всего один миг что-то связывало их крепче любого обета, но уже в следующую секунду магия рассеялась, — и Леви оглушило громкими аплодисментами. — Леви? — Эй, Леви! — чьи-то руки настойчиво трясли его за плечо. — Да что это с тобой? На тебе лица нет. Обеспокоенные нотки в знакомом голосе заставили его обернуться. Леви растерянно моргнул и уставился на Ханджи, будто видел ее впервые. Вдруг резкая боль пронзила ладонь. Кровь алыми дорожками побежала по руке и закапала на пол. Как не странно, это отрезвило. С трудом узнавая свой голос, Леви извиняющимся тоном пробормотал: — Прости, кажется, я сломал твою чашку.***
К тому моменту, как Леви пришел в себя, в ресторане уже никого не осталось. Предпоследней ушла Ханджи. Она задержалась, чтобы перевязать ему руку, параллельно ворча себе под нос одни ей известные проклятия. Леви так и не понял, кого конкретно она проклинала. То ли его, то ли фарфоровый завод. Оказавшись во внутреннем дворе, Леви захотелось громко материться. Дождь как начался с утра пораньше, так и не заканчивался. От осознания, что до машины еще нужно добраться, захотелось закурить. А потом резко засмеяться. И, несмотря на все переполняющие Леви эмоции, голос его оставался спокойным: — Так это ты. — Я? — недоумение на этом великолепном лице было поистине волшебным. — Да, ты. Ты тот самый кретин, из-за которого мне пришлось парковаться у черта куличках, а потом еще пиздохать полчаса под дождем на работу. Поистине тебе благодарен, знаешь ли. — Кретина зовут Эрвин Смит. Кретин Эрвин Смит закрыл багажник своего авто и поспешил быстрее оказаться под навесом. Он весь промок, из-за чего светлые волосы напоминали жеваную пшеницу, а рубашка облепила тело. Проведя ладонью по лицу, он спросил: — А тебя? От всего этого диалога попахивало дежавю. Это пугало и будоражило одновременно. — Леви. — Просто Леви? — Просто Леви. Эрвин хмыкнул куда-то себе в плечо, после чего хитро улыбнулся. — Раз так, просто Леви, то я приношу свои самые искренние извинения и прошу позволить мне загладить вину. Леви вопросительно выгнул бровь, требуя продолжения. — Я бы мог подвезти вас до дома, а завтра подкинуть к черту на куличики, чтобы вы смогли забрать свою машину. Как вам мое предложение? — этот плут даже не скрывал, что ему откровенно весело. Глаза светились, как у малого ребенка. — Звучит вполне сносно, Эрвин Смит.