Мятный чай

Фил всегда любил его, с самой первой встречи, сколько себя помнил. Даже когда не осознавал этого. Всячески пытался привлечь его внимание; в детстве — неуместные подначки, и в принципе странные вещи, сложно расцениваемые за положительные проявления, но не переходящие ту самую 'грань', Черных никогда не старался как-то задеть или обидеть его, хоть и часто неосознанно к этому приближался, невольно выводя мальчика тогда из себя. Со временем его чувства только крепли, а попытки привлечь внимание стали... Скажем так, стиль Филиппа не слишком изменился, но подход — да. Помимо постоянного нахождения в поле зрения объекта своих воздыханий в лице Виктора Сменкина, появились и другие способы. Черных стал изящнее в своих проявления, проявлениях уже более романтических, хоть сам и не сразу это понял, но никогда не скрывал этого подтекста. После завершения игры он не скрывал татуировку, полученную от Советника, и все могли наблюдать, как ярко она горела лилово-золотым градиентом, когда Виктор был рядом или просто заходила речь о нём. Сам же Сменкин узнал об этом, о чувствах Фила, ещё задолго до того, как тот сам их осознал. А осознал он достаточно поздно. Им было по семнадцать, начало июня. День был приятно тёплым, но у Филиппа он не задался с самого начала. Утром поссорился с отцом по причине настолько нелепой, что и вспоминать не хочется. Потом уволили с подработки — очередной — за что-то совершенно незначительное. Сейчас же Черных сидел на качелях на детской площадке — почему-то именно во дворе дома Сменкиных. Домой идти совершенно не хотелось, отец явно устроит ему 'сладкую жизнь', если узнает об увольнении, поэтому Филипп пытался максимально оттянуть этот момент. Как назло, весь день хорошая погода начала ухудшаться. Приятный прохладный ветерок усилился, поднимая клубы уличной пыли и мелкий мусор, закручивая их причудливыми спиралями; в небе начали сгущаться тучи и понемногу накрапывал пока слабый дождь. Светлые волосы намокают, прилипая к такому же мокрому лицу, но мокрому уже от слёз. Последнее, что могло бы уже окончательно добить Фила — попасть под ливень. Он не мог — не хотел? — уйти с этой площадки, только сидел, продолжая мокнуть. Он просто устал. От отца и его к сыну отношения; от своих чувств и, неожиданно, Вика, который словно и не видит, что от них его будто разрывает на сотни мелких кусочков каждую секунду; от себя. И, на самом деле, Черных сам понимает, что не понимает себя же и этих самых чувств, что испытывает к Сменкину. Это что-то настолько сложное и в то же время невероятно простое и привычное, как дыхание, что он просто теряется. Дождь всё усиливался, Филипп уже промок до нитки, но всё не замечал холода; сидел, подняв лицо к небу, давая потокам небесной воды смывать остатки слёз со щёк. Он бы ещё долго так просидел, но резкое исчезновение ощущения бьющих по коже капель заставило прийти юношу в себя. Через пару секунд он всё же нехотя открыл глаза, врезаясь взглядом в тёмную ткань чужого зонта, а после, приняв нормальное положение, столкнулся с мягким взором чужих зелёных глаз. — Привет, — на большее Фила просто не хватило, даже изобразить какую-то эмоцию на лице он не смог. Он опустошён. — Привет. Ты чего тут? — на самом деле, Виктор наблюдал за ним из окна уже долго, заметил, что тот не ушёл, когда начался дождь, вот и решил немного подождать. Но Черных просидел под ливнем около двадцати минут не предпринимая попыток уйти, поэтому Вик решил спуститься и забрать его к себе. — Ничего. А ты? — Филипп, как завороженный вглядывался в глаза Сменкина, так невероятно мерцающих в отражающемся от окон и луж свете очередной молнии. — Ты такой красивый сейчас... — мимолётная мысль неосознанно вырвалась еле слышным шёпотом, почти заглушаемым звуками падающей воды. — Не хочешь подняться? Ты весь промок, — только сейчас Фил понял, что дрожит от холода. Вик же заметил это осознание, промелькнувшее в выражении лица друга и не сдержал слабого смешка. — Пойдём, у меня такой чай есть, тебе точно понравится, — мягкая улыбка озарила его лицо. Они старались подняться как можно быстрее. Стоило им только войти в квартиру, Сменкин тут же отправил Фила в ванную, всучив при этом стопку своих сухих вещей и полотенце, сам же скрылся в кухонном дверном проёме. Когда Филипп вышел в коридор, понемногу отогревающийся и с полотенцем на мокрых волосах, в кухне его ждал Вик, уже переставляющий чашки с кухонного гарнитура на стол, а после опёршийся на это самый гарнитур, при этом наблюдая из-под очков за действиями друга. Фил же медленно, почти осторожно проскользнул в комнату и мимо него к стулу у окна, за дальней частью стола, чем вызвал очередной чужой смешок. — Попробуй. Тебе точно понравится, — кивает Сменкин на чашку перед Филиппом, вместе с этим поднимая свою и пряча в ней ухмылку, продолжает заинтересованно наблюдать за ним. Черных смотрит немного осоловело, только сейчас принюхиваясь и понимая одну забавную вещь. — Ну так... Что ты там делал, ну, во дворе. В дождь, — Фила, обычно шумного и не терпящего тишины в компании кого-либо, сейчас разговорить казалось задачей не то, чтобы невыполнимой, но сложной уж точно. Напряжённая неловкость повисла в воздухе, будто создавая эдакий кокон вокруг каждого из них, не позволяя достучаться до человека напротив. — Ничего. Просто не хотелось идти домой, — эта полуправда была раскрыта почти сразу — Вик, скептически приподняв бровь, так же недоверчиво фыркнул, стараясь заглушить этот звук, уткнувшись в свою чашку, но ничего по этому поводу не сказал. — Как скажешь. Но мог бы тогда хотя бы мне позвонить, посидели бы вместе, — он пытался высмотреть что-то в чужих светлых глазах, но, видимо ничего не отыскав, откинул голову назад, уставившись в потолок. — Не хотел тревожить, прости. Чай правда вкусный, мне нравится. Спасибо, Вик, — в его голосе и взгляде читалось, что благодарит юноша явно за большее. За то, что забрал к себе, оказался рядом в момент, когда внутренние демоны сжирали заживо — в который раз, да, но сегодня они разбушевались сильнее обычного. — Ты любишь мятный шоколад, поэтому я подумал, что такой чай тоже понравится. Рад, что угадал, — татуировка на щеке Сменкина нерешительно загорается лиловым с совсем редкими вкраплениями оранжевого и тот прикрывает её ладонью, маскируя этот жест под попытку стереть с лица что-то невидимое. Его собеседник не замечает этого, неожиданно погрузившись в собственные мысли, невидяще глядя в пространство. В воздухе вновь повисла неловкая тишина, прерываемая лишь еле слышными звуками дождя за окном и редкими раскатами грома. — Расскажешь, что случилось, или... — договорить ему не дают: — Нет, не думаю... Честно, я не очень хочу говорить об этом, — ещё одна попытка просто продолжить разговор вызвала у Черных довольно резкую реакцию. Было видно, что ему явно есть что сказать, он хочет сказать, но что-то останавливало. Такое изменение в поведении друга показалось Виктору странным, но он сдержался и снова промолчал, понимая, что одно неосторожно оброненное слово и их диалог сойдёт на нет. Черных же продолжил, уже почти неслышно, будто говорил сам с собой. — Я не думаю, что понимаю... Я не готов это обсуждать... Не уверен... — Фил, я твой лучший друг. Ты всегда можешь поделиться со мной, что бы то ни было, я пойму. Кажется, я даже знаю, о чём ты думаешь... — последнее было сказано уже понизившимся до шёпота голосом, да и Филипп, примерно с середины речи Сменкина, снова ушёл в себя, выпав в осадок из-за его слов. В них и была ошибка Виктора. Всего лишь друг... — Если знаешь, о чём я думаю, почему говоришь так?! — до Черных наконец начало доходить. Он начал понимать, что чувствовал все эти годы. Что с каждым днем становилось всё сильнее, что сжигало изнутри, не давало спокойно дышать. — Именно потому, что знаю. Потому что думаю о том же, — а ещё Вик видел, что Филипп почти понимает. Неосознанно, он подтолкнул его к этому. Не сказать, что это плохо, наоборот. Им обоим только на руку. Виктору больше не нужно будет скрывать свой ответ. — Что?.. Чт- Ты хоть понимаешь, что говоришь? Думаешь, раз знаешь меня, то можешь так поступать? — он хотел бы сорваться на крик, но голос придательски сел. Сердце же разрывалось, в голове была каша от осознания; в глазах всё поплыло и теперь он видел только нечёткий силуэт, больше похожий на просто цветовое пятно, на месте, где стоял Вик. И, ко всему прочему, его почему-то начало потряхивать. — Я люблю тебя!.. Всегда любил. Почему я понял только сейчас... — Черных пытался сфокусироваться взгляд на своих дрожащих ладонях, боясь даже смотреть в сторону собеседника. Да, они знакомы уже очень и очень давно, но предвидеть реакцию, даже близкого человека, на подобное признание крайне сложно. Особенно в таком состоянии. — Наконец-то. Я так рад, — татуировка Сменкина горела ярким лилово-оранжевым закатом, до этого похолодевший взгляд смягчился и глаза теперь походили на лес после бури. На губах играла улыбка, полная множеством эмоций, но по большому счету, счастливо-облегчённая. Он не торопился подходить, давая немного времени на осознание ещё и этого. — Что?.. — слишком много потрясений за такой короткий отрезок времени. Он слишком сбит с толку. — Ты правда тормоз, Фил. Это давно взаимно. Хах, да. Это было так давно, а воспоминания свежи, будто он признался только вчера. И быть честным, все эти семь лет они были действительно, без прикрас, счастливы. Да, не обходилось без каких-то мелких ссор из-за чего-то бытового, редких недомолвок или просто от нервов, но это не делало их связь слабее или подобное — что вы, вовсе нет. Совсем наоборот. Некогда противоположности просто невероятно дополняли друг друга. Они многому, очень многому друг у друга научились за эти годы. Виктор стал по-настоящему уверенным в себе молодым мужчиной, научился доверять людям и перестал бояться себя. Филипп же остепенился, перестал гнаться за несбыточным и искать лёгких путей, стал по-настоящему надёжным и научился быть честным с собой. Но ничто не может длиться вечно. Правда, Черных — однолюб, да и просто чертовски верный человек, ждущий к тому же подобного и от других — никогда не задумывался о том, что их отношения могут когда-то закончиться. Никогда, до того рокового дня, перевернувшего всю его жизнь с ног на голову. Тот день был довольно обычным, хоть и наполненным каждодневной рутиной чуть больше, чем всегда, он не казался сначала особенным. Намеренно или нет, но Филипп сильно задержался и вернулся домой только поздно вечером. Уже поднимаясь по лестнице на пятый этаж, у него появилось какое-то странное, даже тревожное и немного пугающее предчувствие. Войдя в общую съёмную квартиру в коридоре, он заметил Вика. Тот явно ждал уже давно, что можно понять по уставшим глазам и серьёзному — не как обычно, а как-то по-плохому серьёзному — лицу. И улыбнулся он странно... Грустно-фальшиво. Это заставило Черных напрячься в ожидании чего-то страшного. — С возвращением. Ты сегодня долго, — Виктор не выглядел так, будто волновался за возлюбленного и его позднее возвращение. Но голос Сменкина звучал привычно мягко, но из него, кажется, что-то пропало... Он стал более отстранённым. Глаза же стали похожи на надвигающуюся бурю — холодную, разрушающую всё на своём пути. От такого взгляда скручивает внутренности, ломает рёбра. — Привет. Да, было много работы и я что-то увлёкся, — Фил немного виновато улыбнулся, проходясь пятернёй по светлым волосам на затылке. Парень хотел было потянуться к Вику за привычным коротким поцелуем, но тот его остановил. Это слишком на него не похоже. Ещё спрятанная под слоями одежды татуировка Черных загорелась слабым синим, хоть поведение возлюбленного его скорее тревожило, чем по-настоящему пугало. — Нам нужно поговорить. Или лучше сказать, что... Нет, поговорить. Пошли на кухню, что в дверях стоишь, — создавалось ощущение, что Виктор сам не хочет этого, ну а внутренний диалог просто вырвался наружу. Лицо его с каждой минутой становилось темнее. Вот это уже начинало пугать. — Да, хорошо, — Филипп старается быстрее скинуть обувь и слишком лёгкую для начала октября ветровку, по привычке закатывая рукав кофты на правой руке, открывая рисунок на коже, проходит вслед за Виком. — Что-то случилось? Ты выглядишь обеспокоенно, — садится за дальней частью небольшого стола, у окна, укладывая открытую руку на столешницу — одна из привычек — смотря на парня, ставшего у кухонного гарнитура рядом с плитой опираясь на него руками, заинтересованно, но всё ещё ощущая внутри этот неприятный холодок. — Да, это важно. Ты должен меня послушать, — почему-то даже эти простые слова дались ему с трудом. Дальше будет только сложнее. И он неосознанно делает паузу, будто стараясь отодвинуть момент, после которого уже ничего нельзя будет вернуть. — Конечно... Не пугай так, пожалуйста... А, кстати, пока ты не начал, — Черных роется в своём рюкзаке в поисках чего-то с полминуты, а найдя, довольно улыбается, показывая Сменкину коробку. — я купил тот чай, помнишь? Мята с шоколадом. Думаю, можно было бы придаться воспоминаниям, как считаешь? — смотрит с какой-то надеждой в родные глаза, тату расцветает закатным градиентом. Но всё это разбивается об холод чужой бури и болезненную гримасу на лице. Всё правда серьёзно. — Фил, послушай, не перебивай. Это действительно важно, — в этот раз он дожидается неуверенного кивка, дающего добро продолжить. Но всё равно молчит почти минуту, пытаясь собраться. — Мне самому больно это говорить и, честно, я пойму, если ты будешь злиться. Лучше злись на меня... — Виктор говорил с запинками и странными длинными паузами. Эти слова действительно давались ему с ужасным трудом. Он вздохнул, снимая очки и смотря чуть подслеповато в пол, но через несколько невыносимо долгих секунд надевает обратно, устанавливая зрительный контакт уже с Филиппом. У того глаза будто ледяные. Он понимает, о чём пойдёт речь, но не хочет в это верить. Ему страшно. Вик продолжает. — Ты мне очень дорог, ты мой лучший друг и я не хочу тебя ранить, но я... Мы должны расстаться. Я... Кажется, я больше не люблю тебя... — татуировка Сменкина загорается зелёным, но на него не смотрят. Взгляд Фила будто остекленел и он опустил голову, невидяще уставившись на свои руки, на рисунок скарабея, сияющий ярко-синим. Доселе казавшийся устойчивым, на деле же хрупкий, точно сухой лист на октябрьском ветру, мир Филиппа рушится. — Я-я сделал что-то не так, да? Дай мне всё исправить, пожалуйста! Я не представляю свою жизнь без тебя... — голос Черных угасает, но он всё ещё не смотрит на парня, боясь увидеть на его лице отвращение или ещё что-то, только ему ведомое и пугающее. Но, собираясь задать главный вопрос всё же поднимает взор на него. — Ты просто устал от меня, да?.. — Что? Нет-нет, всё было так и ты просто чудесный, правда, таких людей я больше не встречал и вряд ли встречу когда-либо ещё, впрочем... Но... Так нужно. Прости меня, если сможешь когда-нибудь... Спасибо тебе. Прощай, — сейчас Виктор улыбался по-настоящему, так тепло-тепло, как умел только он, по-родному, хоть и смотрел грустно ужасно, но уже поздно. Он просто развернулся и ушёл. Фил не заметил из-за того, что перед глазами уже всё плыло, но когда Вик уже выходил из кухни в коридор, в тёплом верхнем освещении на его лице блеснула одинокая слеза, а губы болезненно исказились, подсвечиваемые голубым сиянием. Хлопнула входная дверь. Это был конец их истории длиной то ли в семь лет отношений, то ли во всю жизнь. Они и были жизнью друг друга. Да, это было чертовски больно. Прошло почти два года, кажется, первые полгода с того момента Филипп почти не помнил. Точнее совсем не помнил. Виктор с того дня оборвал все связи с ним, единственной ниточкой оставалась Кира, но она до сих пор наотрез отказывается что-либо говорить о брате, хоть и видит, как старому другу больно. Но она единственная и поддерживала Фила всё это время. Только благодаря ней он ещё ничего серьёзного себе не сделал — хотя пытался, уж поверьте. Сейчас же всё более менее стабильно. Не сказать, что он смирился, это вряд ли когда-нибудь в принципе произойдёт. Он просто пытается понять это как этап жизненного пути. Этап длинной в полжизни, да. Черных не может отпустить свою первую и единственную любовь. Возможно не хочет, но осуждать его за это сложно. Фил всегда любил его, с самой первой встречи, сколько себя помнил. Даже когда не осознавал этого. И любит до сих пор. Такой уж он человек.