Неотвратимость

— Конечно, ты хотела бы, чтобы моё место рядом с тобой принадлежало Ририке, но судьба непредсказуема. Мэри шипит и складывает руки на груди, сдерживая недовольство и приступ злости. Ей хочется прямо сейчас развернуться и уйти настолько далеко, насколько позволят ей силы. Но они обе знают, что это невозможно. — В любом случае, ты не имеешь права контролировать мою жизнь, Кирари. Девушка в ответ загадочно улыбается, и Мэри чувствует, как тревога паутиной расползается вдоль её вен. Её пререкания никогда не заканчивались хорошо. — Снова забываешься, — тягучий голос мгновенно оказывает влияние на Мэри: та замирает словно загипнотизированная, и скрещенные в жесте защиты руки послушно опускаются. — Ты принадлежишь мне, — Кирари манит пальцем, и девушка делает шаг вперед, — каждая твоя мысль, каждое слово и действие. Мэри встаёт напротив – Кирари медленно обнимает девушку так, чтобы они соприкасались носами и выдыхает: — Твоя душа, твоё тело... всё моё. Кирари с расчётом опускает свои губы на чужие, и наслаждение тут же разливается по её телу, будто вторая кровь. Мэри лениво отвечает на поцелуй, всё ещё пребывая в трансе, и другая девушка пользуется этим, смело проникая пальцами под чужую футболку. Саотоме коротко дёргается, чувствуя, как грудь заполняется огнём, и приходит в себя: множество ощущений затапливают её, и она едва ли может вынырнуть из-под этих душащих объятий. — Не трогай меня! — отрезает Мэри, отрываясь от нежеланного поцелуя и замахиваясь: звонкая пощечина отдаётся эхом среди их неровных вздохов, Кирари с неверием прижимает руку к щеке и гневно встречает растерянный взгляд Саотоме. Такое случалось время от времени, но Мэри и правда не знает, как ей ещё бороться с тем, что Кирари использует воздействие на её волю в своих интересах. Как ей вообще бороться с Кирари? Воздух накаляется между ними, и Мэри предпринимает попытку сбежать, пятясь прочь, но её запястье резко оказывается в плену жесткой хватки Кирари, которая ослеплена яростью – она тянет младшую девушку в сторону спальни. Мэри вырывается, но ей не преодолеть силу разъярённой Момобами, поэтому когда Кирари бросает её на кровать, она почти уверена, что всё кончено. — Я твоя предначертанная, — шелестит голос Кирари листьями за окном их дома. — Твоя пара на всю оставшуюся жизнь, — это приговор, неоспариваемый и окончательный. — Твой соулмейт, — Мэри вздрагивает; её ладонь до сих пор пульсирует от удара. — И это то, как ты отплачиваешь мне за заботу? — Заботу? — Мэри садится на кровати, свешивая с неё ноги. — Ты контролируешь каждый аспект моей жизни! Это не забота! Кирари молча оглядывает возмущённую девушку, и её сердце щемит от нежности и злобы. Она готова сделать для Мэри почти всё, хоть положить мир к ногам (а она вполне способна на это с её возможностями), она не оставляет её в одиночестве, бережёт от нежелательных контактов и проблем и получает такую благодарность? — Я всего лишь хочу помочь тебе, — Кирари специально надламывает голос, пропуская в него обречённость, — почему ты не позволяешь? Момобами подходит вплотную к девушке и, едва удерживая в себе нетерпеливую натуру, обнимает ладонями лицо Саотоме. Мэри удивляется ласковому контрасту, и тяготеющая вина просыпается в ней – она смотрит на покрасневшую щёку Кирари, и слёзы наворачиваются у неё на глазах. Девушка хочет опустить голову, но Кирари крепко держит её, удовлетворённо наблюдая за эмоциями Мэри и одновременно с этим чувствуя приятное покалывание в своих ладонях – она уверена, что Мэри тоже скоро осознает их тактильный контакт. — Я... я не... — ей хочется сказать о независимости, убедить Кирари в необходимой сепарации и делать то, что вздумается, но в глазах неприятно щиплет, а душа разрывается только от мысли, чтобы пойти наперекор. — Тихо, — шепчет Кирари, усаживаясь на колени Мэри, которая тут же вцепляется в её бока, как в спасательный круг. Девушка снова целует Саотоме, на этот раз – более мягко, осторожно проникая языком в податливый рот. Их кожа горит, и Кирари сжимает бёдра от возбуждения, чувствуя, как ёрзает под ней другая девушка. Ощущения сводят Кирари с ума, и она неохотно отпускает чужие губы, чтобы вернуть себе часть контроля. — Нет, нет, нет... — бормочет Мэри и плачет, потому что сознание ускользает от неё, потому что прикосновения только этой девушки пробуждают в ней страшной силы желание, и она не может не подчиниться, не может не довериться этим властным рукам. — Всё в порядке,— Кирари слизывает солёные дорожки с её щёк и тут же слышит плохо сдерживаемый стон. Её тело и само дрожит от вспыхивающих огнём касаний, но ей нужно больше. Им нужно больше. Кирари выпрямляется и развязывает пояс кимоно, ткань которого лёгким шёлком опускается к её бокам, обнажая голую кожу. Мэри задыхается при виде этого, слышит, как сознание умоляет её прекратить сопротивление и дать волю инстинкту. Она уже знает, какого это: отдаться Кирари Момобами, потерять себя в ней и найти её отпечатками на своём теле. — Я ненавижу тебя. Я так сильно ненавижу тебя, — не больше чем хрип на срыве эмоций. Кирари с готовностью поглощает его и молчит, потому что ждёт совсем другие слова. Она тянет руки к краям чужой футболки, и её пальцы сводит от жара, когда она скользит тканью вверх по торсу Мэри, снимая с девушки одежду. Это наркотик, грязная зависимость. Кирари толкает Мэри на спину и, окончательно избавляясь от кимоно, усаживается на бёдра девушки теперь полностью обнажённая. Они не смогут друг без друга. Это выше, чем потребность в воздухе, сне, пище. Мэри дрожащими руками проводит по бокам Кирари, пока не сминает её грудь в своих ладонях. Туман застилает ей глаза, и она неожиданно резко приподнимается, с силой втягивая губами бледно-розовый сосок. Кирари шумно выдыхает и запутывает пальцы в растрёпанных блондинистых волосах. Они пытались жить по одиночке, но правила их мира таковы: однажды найдя своего соулмейта, ты не сможешь больше существовать без него. Мэри отчаянно лижет и сосёт шелковистую кожу чужой груди, оставляя за собой ярко красные пятна и исступлённые хрипы. Она вцепляется в затылок Кирари и тянет девушку на себя, затыкая её вздохи мятым поцелуем: зубы раздирают чувствительные губы, языки воспалённо сталкиваются, и они не видят этому конца. Это был закон, аксиома, заповедь. Потеря и обретение контроля. Кирари жарко: она едва справляется с собой, её колени, упирающиеся в кровать, мелко подрагивают. Она хочет ощутить кожу Мэри всем своим естеством, но чувствует лишь плотную ткань домашних шорт. Это раздражает, и девушка тянет руки к поясу, помогая Саотоме избавиться от лишнего. И когда Кирари опускается снова, она готова поклясться, что никогда не испытывала такого сильного возбуждения: влажные складки её половых губ прижимаются к теперь голому бедру другой девушки, и она стонет, надрывая горло и выпуская огонь из своей горящей души. Слишком много чувств, с которыми мозг едва справляется – это сумасшествие, величайшее наслаждение, Апогей. Полный беспорядок, но Кирари желает преисполниться им до краёв, поэтому снова укладывает Мэри на спину и нависает над ней. Это немного освобождает Мэри от опьяняющего состояния, она рычит и упирается ладонями в плечи девушки. — Не прикасайся ко мне, не надо. Им нужно прийти в себя, остановиться, поговорить и спастись. Они снова позволили инстинкту взять вверх. Пошли на поводу у нервных импульсов и закоротившего мозга. Это всего лишь реакция тела, чистый экстаз. Кирари порывисто обхватывает Мэри за талию, немного приподнимая, и опускает правую руку на её бедро. Мэри всхлипывает и запрокидывает голову, сдерживая захлёстывающее желание. — Н-не трогай, — бессмысленный отчаянный лепет теряется в новом прикосновении, другая девушка даже не слышит этого, потерянная в теле своего соулмейта. Кирари ведёт руку дальше, дразняще обводит пальцами клитор и задерживает пальцы в горячей влаге. Мэри нехотя льнёт к ней в немой просьбе о большем, но Кирари держит чужое возбуждение в своей власти, хотя сама едва ли сохраняет контроль над ситуацией, ощущая, как пылают огнём соприкасающиеся с Мэри участки кожи. Слишком жарко, им почти нечем дышать, поэтому Кирари целует умоляющие о помиловании губы другой девушки — Мэри тут же впивается ногтями в её лопатки и оставляет на спине полосы, безжалостно расцветающие малиновыми бороздами. Это действие пронзает Кирари, словно ток, и она теряет рассудок: обнажает зубы и одним движением проникает бледными пальцами в жаждущее лоно. Зверь в ней неумолим и жесток. Мэри нужна демонстрация силы, нужны причины остаться. Она получит даже больше. Кирари не выпускает Мэри из рук, и каждый новый толчок отзывается в младшей девушке невидимыми искрами и приглушёнными криками. Весь её воздух, каждая клеточка её тела, – всё принадлежит Кирари в этот момент, и она отчаянно насаживается на твёрдые пальцы, в полубреду вымаливая у другой девушки разрядки. Кирари груба: она погружает третий палец и оставляет терзающие укусы на тонких ключицах Мэри. Здесь нет ненависти, как и нет любви, – одно лишь желание принадлежать и владеть, поэтому, когда Кирари в поисках якоря беззащитно опирается лбом на плечо девушки и ускоряет движения рукой, Мэри вспыхивает спичкой, выгибаясь в пояснице, когда оргазм пронзает её до кончиков пальцев. Она мелко дрожит и бесшумно выдыхает, пока Кирари прижимает её к себе, как самое драгоценное сокровище на планете. В этот момент Мэри отдаётся ей полностью: её слова, действия, разум, тело и душа. Ей не выбраться оттуда, не спастись с этого тонущего корабля, поэтому она скалится, впивается в чужую шею, ища выход накрывающим эмоциям, и оставляет там грубый засос. Они погибнут вместе, как погибали сотни раз до этого. Спустя пару мгновений они обнимают друг друга, и Мэри снова плачет в безысходном понимании. Они связаны. Раз и навсегда. Это и есть их высшее счастье. — Я люблю тебя, — шёпот, но большего и не нужно, потому что Кирари давно это знает. Чувства урчат в ней насытившимся хищником, и она самозабвенно выводит бессмысленные узоры на спине Мэри. Они не закончили и не закончат никогда, но у них есть всё время в этом чёртовом мире, чтобы разобраться со всем. — И я тебя.