Красные нити

Голень пронзает болью, как тугой шерстяной ниткой, Алтан бесшумно вскрикивает и припадает на колено. Сестра возвышается красным столбом далеко под потолком, в ноге тоже пульсирует красным. — Хороший мальчик, послушный. Но на колени вставать необязательно, — Юма проходит мимо, не удостоив его и взглядом. Алтан сжимает до побелевших пальцев голень. — Помочь, босс? Голос Дракона разрывает алый воздух, как и нож, вонзившийся Юмжит в затылок. Кровь брызгами окрапляет дверной косяк, и ставшее тяжёлым и бесполезным тело падает на дорогой дубовый пол. — Свободны, оба, — говорит Юма из-за плеча и наконец уходит из кабинета. Алтан шипит, шлёпнув по ладони Вадима. — Не кусайся, змейкин, я не раздавлю, — примирительно усмехается Вадик. Алтан отмахивается от помощи. Иди к чёрту, Вадик, и прозвища твои туда же забери, и складные стульчики, и рисунки волчиков и лисёнышей, и ноющая боль, и весь свет — отправляйся в самый кромешный ад, где заливают глаза алым варевом, а грубая нитка пришивает позвонки к дубовому полу, оставь в покое и никогда не лезь своими шуточками, будто ничего не произошло серьёзного. Алтан вовсе не обижен, Алтан просто чертовски устал. Он поднимается, шлёпнув Вадика по руке, и выходит из кабинета Юмы. — Вы осознаёте риски, господин Дагбаев? Мы проводим опыты на тех, кто подходит... по психическим параметрам. К тому же, ваши люди никогда не подвергались подобным стимуляторам. — Кристина говорит сдержанно, но руками наглаживает складки чёрного платья. При первой встрече она казалась куда высокомернее, а сейчас похожа на нашкодившую девчонку. Алтан будто в зеркало смотрит. Она тоже получила выговор. — Мои люди чему только не подвергались, — хмыкает Алтан и ставит чашку с нетронутым чаем, который он потягивает уже минут пятнадцать, на стол. Переговоры — дело неторопливое. — Вы думаете, те, кого я вам предлагаю, психи? — он игнорирует тихий смешок за спиной. Вадим тенью стоит позади, следя за каждым движением в помещении. Отмечает взглядом камеры, окна, двери, другие комнаты. Все возможные пути отступления, если что-то пойдёт не по плану. — Вовсе нет! Мы предпочитаем говорить «психически подходящие для...». — Это неважно, как вы их обзываете, — Алтан сдерживается, чтобы не закатить глаза. — Мы с вами сотрудничаем, так? Я не прошу невозможного, мне не нужны все ваши исследования и отчёты. Я хочу выгоды для нас всех. — Доктор Рубинштейн сам предпочитает выбирать тех, кто получит дозу препарата, — Кристина не меняется лицом, но во взгляде её Алтан ловит уязвлённый блеск. Понятно, кто её отчитывал. — Вы понимаете, господин Дагбаев, рецепт всё ещё в разработке. — Превосходно. Я хочу помогать вам разрабатывать его и дальше. С условием, что вы дадите силу и моим людям, — Алтан смотрит ей в глаза. На мгновение ему чудится красный свет в комнате Юмы. — Вы действительно осознаёте все риски? — Кристина говорит тихо. В чае ничего не было. — Вы думаете, я находился бы здесь, если бы не осознавал их? — Алтан смотрит в лицо Юме и делает глоток чая. Остыл, слишком крепкий. Горчит. — Не считайте меня своим врагом. Я на вашей стороне. Юма презрительно усмехается. — И откуда бестолковому маменькину сынку знать, как вести переговоры? Не маловат ты лезть в серьёзные дела? — Юма откровенно смеётся, наклонившись к его лицу так близко, что он мог бы почувствовать сладко-горький аромат её парфюма. Но запах исходит только от чая. Резко остриженные волосы касаются дуновением воздуха его щеки. — Вижу, вы мне не доверяете, — Алтан допивает чай и разбивает об угол стола чашку. Мелкий звон крошится на пол, кусочки фарфора впиваются в ладонь. Приятно провести осколком по лицу Юмы, разрезая его напополам, приятно видеть, как наваждение рассеивается. Кристина потирает щёку. Вадик стоит рядом, сжимая её плечо. — Что-то мы отвлеклись, — Алтан щурится и улыбается ласково и дружелюбно. Багровое на его руке — от осколков, розовое на её щеке — от пощёчины, красное — во взгляде Вадима. — Начнём сначала. Можете пригласить доктора Рубинштейна? После тупейшего поражения (в чём Алтан никогда не признается вслух, зато с самим собой можно, Марго, включи плейлист для депрессии и самоуничижения) от Чумного Доктора нога ноет ещё больше. Так, что привычные упражнения, мази и медитации не помогают. Так, что по ночам Алтан воет и давится горстями обезбола, чтобы отпустило хоть на пару часов. Потому что всё повторяется заново. Разговор с новой марионеткой Разумовского. Драка. Цепи. Холод металла касается подбородка. Темнота. Мерное движение машины и резкая боль во всём теле. Будто это его Дракон прокатил с ветерком по лестнице. Жёсткой ниткой прошивает голень. Алтан швыряет подушки в стену, хочется отрезать себе ногу и выбросить её в окно. Алтан обнимает колени и ждёт, когда обезбол подействует. Наступает усталый сон. Мелькают красные цветы, птичьи клювы, запах бензина, жёлтые цветы, чёрное платье, блеск очков, звук цепей, красная нить. Красная нить пронзает снова. Алтан снова просыпается от крика. Где-то в полпятого утра раздаётся глухой стук в дверь. — Босс, вы в порядке? — Минус премия, за то время, пока ты шёл, меня бы уже сто раз убили. — Не сто, а всего лишь двадцать, — слышно усмешку. — Можно войти? — Нельзя. Вадим открывает дверь, щёлкает замок громко в безмолвии огромного особняка. В полной темноте, едва ли бледный луч луны крадучись проникает через щель между тяжёлыми шторами, Алтан не видит, как Дракон подходит к его кровати. Через мгновение чувствует, как проминается матрас под тяжестью чужого тела. — Совсем плохо? — Алтан ощущает физически взгляд Вадима. Ему не нужно видеть, он лежит с закрытыми глазами без каких-либо сил на язвительность. От тупой боли хочется заплакать, но на это тоже нужны силы. — Иди к чёрту. — Только что оттуда, золотко, — Вадим смеётся. Алтан не вздрагивает, когда одеяло приподнимают, а сухие шершавые ладони берут ноги в домашних штанах и перекладывают их на большие колени, поднимая штанины выше. Алтан не хочет двигаться, но хмыкает и поворачивается на спину, головой в сторону Вадима, чувствуя, что в ином положении поясница бы быстро затекла. Руки Вадима горячие, удивительно горячие по сравнению с его вечно мёрзнущими ногами. — Не хмурься так на меня, — снова смешок. На миг видится блеск зубов в широкой усмешке. Вадик видит в темноте гораздо лучше, чем он. Или прикидывается. — Не думаешь, что это психосоматика? — Покатишься к чертям со своей психосоматикой. Я на «ты» переходить не разрешал, — Алтан закрывает глаза изгибом локтя. Ничего Вадим не видит. Но желание спрятаться от него есть. — А я на «вы» людям массаж не делаю. После выговора ведь заболело. До этого сайгаком скакал, Золотейшество. — Руки Вадима мнут напряжённые мышцы. От ноющей боли на грани с облегчением наружу рвутся всхлипы и вздохи, Алтан их проглатывает, словно горькую таблетку. Постепенно расслабляется всё тело. — Ты мне сеанс психотерапии пришёл провести? — беззлобно выдыхает. Он и до этого не злился, и он сам, и Вадим это понимали. Только Вадим всё равно играет в расстроенную собачку, пришедшую повинно вылизывать хозяину ноги. Ну, или массажировать. — Куда мне, Рубинштейн справится с этим лучше, — Вадик усмехается, по голосу же слышно, а ещё Алтану слышно, что он серьёзен. Дагбаеву всё равно, ему всё равно, пока боль растворяется от правильных касаний. Вадимовы руки знают, где надавить, где размять, где погладить. Профессиональные руки убийцы профессионально убирают боль. От этой мысли Алтану смешно. — Я вроде не шутил, золотце, — ого, это что, Вадим удивился? Не может быть, наверное, Алтан уже засыпает. — Слыхал про этого Рубинштейна что-то? — вместо ворчания спрашивает Алтан и убирает локоть от глаз. Под сомкнутыми веками становится на полтона чёрного светлее. — Ничего хорошего не слыхал, — отзывается Вадим. — Ты и обо мне ничего хорошего не слыхал, — Алтан ложится так, чтобы совсем вытянуть ноги на коленях Вадима, накрывает верхнюю часть тела одеялом. — Взаимно. А доктор не только лечит сумасшедших, но и сам такой же. Ты серьёзно намерен воспользоваться его отравой? Будто не видел, сколько у них подопытных дохнет. — В темноте Вадим сдержан и серьёзен, как если бы этот разговор действительно Алтану только снился. При свете дня Вадик насмешливый и простой, даже при тусклом свете ночника заводить подобный разговор не стал бы. С Алтаном ведь нельзя серьёзно, он же ещё молод и наивен, о взрослых делах в их клане позаботится Юма, а ты, Алтан, не выходи за рамки дозволенного и выполняй простенькие приказы. — А у нас двадцать человек на заводе не подохло, да? — Ногой Алтан пихает наощупь — в плечо — Вадима. Тот шелестом смеётся и гладит ступню, оставив её на своём плече, кажется, даже касается её губами. Одновременно серьёзен и насмешлив. — Если это поможет добиться влияния, мне плевать, сколько у них там дохнет. — Сам подохнуть не боишься? — Ладонь сжимает ступню. Алтан поднимает голову. Сон как рукой снимает. Мысли набегают одна на другую. Большой палец гладит по щиколотке. — Ты думаешь, я себе эту дрянь колоть буду? — Алтан открыто смеётся и падает тяжёлой головой на подушку. — Неужели и в твоих глазах я настолько глуп? Тц, чёртов Дракон. Вадик молчит, и в молчании его слышно больше правды, чем во всех словах, что он до этого говорил. Алтан смеётся, закрыв глаза руками, и видит красные нити, паутиной опутывающие лёгкие. Всплеск эмоций заканчивается также быстро, как и наступает. Алтан сонно моргает, разглядывая кусок двери, подсвеченный лунным светом. Вздрагивает, когда его ног снова касаются ладони. Они обманчиво мнут и массируют, и затем быстро поднимаются выше, под ткань домашних брюк, к бёдрам, где кожа намного теплее, чем на голенях и стопах. — Вы весьма расчётливы, Золотейшество, — сладким ядом льётся в уши голос Вадима. Алтан слишком сонный, слишком уставший, и от слов этих хихикает кокетливо и мотает головой. Какой же ты скользкий тип, Вадик, сколько ни общаться с тобой, никогда тебя не понять. — Я лишь волнуюсь за вас, как ваш подчинённый, и готов предложить свои услуги. Воспользуйтесь мной, как душе вашей угодно. — Ну ты и тварь, — Алтан смеётся и видит в темноте блеск глаз-хамелеонов. Нащупывает ладонями лицо Вадика, обхватывает и приближает к себе. Вадим по-кошачьи довольно урчит, выпрашивая ласку. — Тебе-то какой прок от их дряни, которой они накачивают психов, а те потом дохнут? — Тот же, что и вам, — Вадим усмехается. Его усмешку Алтан чувствует пальцами. — Я руки ваши, вершите мной, что пожелаете. — Смеёшься ведь, — говорит Алтан весело, надеясь на определённый ответ. — Опять что-то выбросишь без моих приказов. — А ты мне их тогда почаще давай, я стану послушным, — отвечает Вадим. Его ладони горячие и сухие, а смех отдаётся через грудную клетку в лёгкие Алтану. Красное разливается по каменному полу и саднит в горле, тяжело дышать на левый бок, жжёт в местах ушибов — а ноги наконец-то не болят, их не стягивает тугой ниткой. В ушах стоит звон, вокруг — стрельба. Дагбаев не сразу понимает, что его прижимают к полу, пряча собой, точно живым щитом. Алтан давит вскрик, ощущая, как дёргается Вадим от каждого выстрела, и не знает, проклинать ему Рубинштейна и весь Махаон целиком или благодарить, когда Дракон отряхивается от пуль, словно псина от грязи, и поднимается на ноги. — Не высовывайся, Золотейшество, могу и тебя зацепить. — Говорит, а в глазах у него безумие и пьянящее осознание собственного могущества. Вадик швыряет в нападающих столы и стулья, с них летят документы о неудавшемся договоре по поставкам срубленного леса. Юма будет недовольна — если кто-то из их людей погибнет. Она и так будет недовольна, когда они оставят после себя много грязи, но главное — не погибнуть. Ни ему, ни Вадику. Алтан выглядывает из-за дивана, на котором пять минут назад сидел и обсуждал дальнейшие планы на сотрудничество. Вадик сталкивает лбами двух из охраны, случайно, не планируя переходить к жести, отламывает одному из них башку от шеи. Так легко, как от бумажной игрушки. Звуки, с каким Вадик рвёт тела на части, и впрямь кажутся Алтану бумажными, ненастоящими. И люди кажутся теперь искусственными, безвольными марионетками для того, чтобы ярким контуром обозначить новую силу, которой Вадим теперь владеет. Новую силу, которой теперь владеет Алтан. — Там ещё двое! — Алтан подскакивает и кашляет кровью, припав на колено, сломанное ребро давит острым изнутри. Вадик, на мгновение обернувшись, оценивает ситуацию — им бы уже валить, скоро прибудет ещё народ, нынче чиновники жопы свои хорошо защищают, блять, Алтан, не говори, что это твоя кровь, скажи, что ты кого-то зарезал ножом для масла — и хватает диван, бросает его вперёд себя метко и легко, как мяч в боулинге. Как кегли, люди подкашиваются и с булькающим звонким звуком падают наземь. Алтан охает, когда резко его хватают и бухают на плечо. — Не дави, — хрипит он, болтаясь на Вадиме, пока тот бежит по опустевшим коридорам. — Блять, золотко, не рассчитал, — шипит Вадик и, подбросив Алтана, несёт уже на обеих руках. Алтан закрывает глаза, кусая губу, и не видит, только слышит, как ногой вышибает Дракон вместе с дверью ещё двоих. Вдыхает холодный воздух, когда они бегут к машине, и падает на пассажирское. Ненавидит ездить на заднем, но выбирать не приходится — Вадим бросает его туда без уточнений. Алтан едва успевает выставить руку, чтоб не треснуться о дверцу. — Не сломал тебе ничего? — с водительского спрашивает Вадик, натягивая ремень безопасности. Тот рвётся ленточкой, у Вадика дёргается губа, взгляд ошарашенно ищет в зеркале заднего вида взгляд Алтана. — Заводи, блять! Вадим умудряется не оторвать руль от машины сразу. Только на подъезде к особняку. Ладно, не руль. Он дёргает за ручку, и дверца с хлипким треском остаётся висеть в его лапище. Алтан закрывает лицо сгибом локтя. — Следов не оставляйте. Чтоб за десять минут вас там не было. — Вадим раздаёт приказы, как ещё не раздавил несчастный телефон, но вроде экран не треснул, и на том спасибо. Алтан всё ещё лежит на задних сидениях. Его потряхивает. — Золотко? Золотко, ты цел? — дверь открывается, давай и её отломай, а что нам, мы ж миллионеры, купим новую тачку. Большие ладони ложатся на колени, горячие даже сквозь ткань брюк. Сильные настолько, что могут раздавить его одним незаметным движением. Алтан убирает руку от лица, и Вадим перестаёт волноваться, что ему больно. Наплевав на резь в боку, Дагбаев выползает из салона и повисает на Вадиме. Тот подхватывает его, ноги отрываются от земли, Алтан для него невесомый и лёгкий. На губах их смешивается горечь и сладость, красное и багровое, чёрное и прозрачное. Нити сдавливают всё туже. — У тебя кровь. Ранен? — Рубашка рвётся без сопротивления, холод раннего утра и жар от ладони Дракона мурашками проходятся по коже. — У тебя тоже, — Алтан ведёт по круглым ранам, из них медленно сочится чернота. — Тебя уже сотню раз убили, а я не разрешал, — у Алтана перехватывает дыхание от страха увидеть через отверстия насквозь, от покалывающего чувства в пальцах, что Вадик всё ещё жив. — Всего лишь двадцать, золотко, — Вадим щерится в оскале. По его подбородку течёт чёрная кровь. Он живой. Он не умрёт, пока Алтан ему не прикажет. В сильных руках Вадима Алтану кажется, что он тоже — бумажный. Его можно сжать, скомкать, расправить тонким мятым листом, разорвать на мелкие кусочки. Его можно распороть по ниткам, стягивающим хрупкое человеческое тело, раскрыть все внутренности, увидеть всё, что прячет в себе Дагбаев от ненужных глаз и от отражения в зеркале. Несильным нажатием Вадим может лишить его жизни — навсегда. По двери ползёт лунный свет. Окна не зашторены, и комната мерцает в иссиня-чёрных очертаниях. Алтан втягивает носом воздух и морщится от тупой боли во всём теле. И робкого облегчения, разливающегося по мышцам ног. Вадим сидит рядом, ноги Алтана на его коленях, накрытые одеялом. — Воды? — тихо спрашивает Вадик, звук немного вибрирует, сдерживая громкость. — Мхм, — не желая произносить ничего вслух, Алтан согласно мычит и приподнимается на локте. Двигаться может, чувствует боль от синяков, живой. Вадим придерживает стакан, Алтан бы посмеялся над этой аккуратностью, видя, как дрожат руки, ещё не привыкшие к силе, что течёт по венам. Наверняка, ему сложно сдерживаться, а зачем-то притащился к Дагбаеву. — Зарплату повысите теперь? — Вадик посмеивается. Сейчас нет темноты, чтобы скрыть его суровый взгляд, поэтому скрывается он теперь сам. Алтан пихается ногой слепо, одеяло немного сползает. — Врач говорит, вы быстро идёте на поправку. Сутки продрыхли. — А ты сутки ждал о зарплате поговорить? — в кончиках пальцев покалывает иголками. На Вадиме чистая одежда, не видно даже бинтов. Нет ни одного нового шрама. Выстрелы Алтану привиделись? Вадик увернулся? В него не смогли попасть? — Всё ваши партнёры. Неплохую дрянь они делают, что ни пулевое, ни ножевое не берёт, — Вадим прослеживает его взгляд. — Можете похвастаться перед сестричкой. Большая ладонь дотрагивается острой коленки через тонкую штанину. В прикосновении нет ничего лишнего, ничего навязчивого, в нём будто прячется нежность и радость, что Алтан в порядке, в тепле и безопасности, под присмотром Дракона. — Что в новостях? Я опять на ковёр к Юме? — спрашивает преувеличенно бодро, разве что охрипший после сна голос мешает. — Всего лишь небольшая потасовка на переговорах двух компаний, инициированная третьими лицами, чтобы помешать заключению сделки, полиция занята поисками виновных, главы обеих компаний не пострадали, также сообщают, что из офиса директора пропали ценные бумаги, — поставленным голосом телеведущего говорит Вадик. — Трупы не нашли, серьёзного дела заводить не будут. Юма прислала открытку со словами «Скорейшего выздоровления». Фыркнув от смеха, Алтан расслабляет плечи и ложится на подушку. Ладонь сама тянется к руке Вадика, гладит костяшки, переплетает их пальцы. Если закрыть глаза, вокруг становится темно, поэтому можно сделать вид, что им друг друга не видно. Можно притянуть поближе к себе, обхватить руками чужое лицо, изученное уже десятки раз и узнаваемое наощупь. Кровать проминается под тяжестью двух тел, от одеяла душно, отбросить его в сторону, услышать, как оно глухо плюхается на пол. — Как хорошо, что ты жив, — в темноте шёпот срывается с губ и растворяется в горячем дыхании губ напротив, слова почти ненастоящие, бумажные, в них нет и капли от силы объятий, в которые Алтан заключает Вадима. Тепло окутывает с ног до головы, хоть одеяла уже нет, красными ниточками судьбы связывает по рукам и ногам их двоих. — Надо же, — мягким шёпотом отвечает Вадик, от его поцелуев на коже расцветают золотые цветы. — С такими признаниями мне и премия не нужна, — его обманчивый взгляд смотрит прямо и открыто, не таясь, а рот всё ещё кидается насмешками-смешками, и Алтан благодарен за его двойственность дела и слов, потому что словам он уже давно не верит. Вместо них — прижать к себе близко-близко, дать себя трогать и касаться. — Отлично, тогда в следующем месяце будет только зарплата, — отзывается Алтан, зарываясь пальцами в короткие волосы. — За десятерых, надеюсь? — Вадим смеётся и целует трепетно в щёку, в висок, спускается к подбородку, зарывается носом в плечо, трётся лбом, как большущий котяра. — Я думал, навредил тебе. — М?.. — В голове быстро пустеет, волнение Вадима не сразу заметно. — Ты отключился, как только вылез из машины, — произносит Вадим серьёзно, глядя в глаза и руками прижимая ближе к себе. Алтана затапливает ощущение безопасности, Алтан тонет в страхе привязаться ещё сильнее. — Врач сказал, у тебя сломано бедро и подвёрнута лодыжка, по всему телу синяки. — Смешно, — он усмехается, в точной манере Вадика, не хватает лишь зубочистки. — Нас же подставили, ты... — Особенно большие на бедре и предплечье, где я тебя хватанул, — продолжает Вадим, не давая Алтану возможности свести всё к шутке или очередному сексу ради снятия напряжения. — Ты же не собираешься себя винить за это? — спрашивает Алтан высоко, так, что на окончании предложения слышно лишь тихий звук разбитого фарфора. Вадим молчит. — Смеёшься надо мной? — Я рад, что ты жив, — говорит Вадим. Алтан фыркает, закатывает глаза, отворачивается от лица Вадика. Отпихивает его, попытка бессмысленна. Всё равно что гору сдвинуть голыми руками. — Рад, что цел, — продолжает Вадим. — Потому что у тебя теперь есть я. Моя сила. Со мной ты точно не умрёшь. От странных слов, в которых и извинение, и уверенность, и что-то ещё, неподвластное сейчас полуразбитым мыслям, спускаются по телу тепло и холод, Алтан уворачивается от них, руками всё равно держась крепко, боясь, что всё сказанное вслух вновь превратится в шутку, в пение кукушки, в горстку перьев. Вадим целует прохладные руки, поднимается по предплечью, к синякам, целует шею, держит бережно и мягко, совсем не так, как раньше, когда спешно, повинуясь сиюсекундному всполоху желания. Алтан невольно охает от касаний там, где больнее всего, Вадим тут же губами забирает себе все неприятные ощущения. От его этих невинных, почти целомудренных поцелуев, словно преклоняется он пред святыней, красные нити стягивают всё туже. Алтан хмурится, боится этих новых касаний и тянет выше, забирает все поцелуи себе, проникает языком, ища привычности и предсказуемости. Вадим придерживает его за шею ладонью, не перекрывая кислород, но Алтану и так тяжело дышать. Вадим забирается под тоненькую ткань пижамы, удивляясь шёпотом, какой же Алтан холодный, хоть и лежал под одеялом только что, и припадает губами к животу, и ниже, ставит с выцветающими следами синяков новые золотые цветы, от них жарко, и хорошо, и никуда не деться. Вадим раскрывает его, распарывает все стягивающие узлы и нити, для этого ему не нужна сверхсила, она ему вообще не нужна, он выживет при любых обстоятельствах, выберется из любого пекла, придушит чертей и, стирая чёрную кровь с одежды, вернётся к Алтану, пусть оба боятся в это поверить. Касаясь самого нежного, трепетного, будто забираясь под кожу, в лёгкие, в кровяные сосуды, Вадик заставляет Алтана поверить. И верит сам. Алтан извивается в его руках, кричит осколками фарфора, кровать под двумя телами скрипит, точно вот-вот разломится, Вадим освобождает жар Алтана, его касания бьют удовольствием, как ударами тока. — Вадим, Вадь, Ва-адь, — жмурясь, Алтан заполошно шепчет, притягивает к себе, вжимается, сам проникает Вадику под кожу, в лёгкие, по кровеносным сосудам в сердце. Зовёт, боясь, что потеряет, зовёт, прося остаться, зовёт, желая больше. Вадим обнимает его, сплетаясь с ним телами, голосами, красными нитями судьбы обещая ему, что никогда не умрёт, покуда Алтан ему не прикажет. И отдаст ему всего себя, даже если Алтан не попросит.