Слабости

Она слышит, как тяжёлые ботинки шоркают по потрёпанным листам черепицы, как шуршат полы чужой одежды. Он не пытается скрыть своё присутствие, и Ташиги шумно вздыхает, понимая, что даже сейчас, в ночи, сидя на крыше, возвышаясь над спящим городом, она не сможет найти покоя. Этот парень лип к ней пиявкой — это и бесило, и льстило, и едва ли кто-то в целом мире мог бы подумать, что у бесстрашного охотника за головами окажется такая маленькая глупая слабость. — Зачем ты преследуешь меня, Ророноа Зоро? — получается не так строго, как ей того хочется, но голос её не дрожит, и она благодарна хотя бы за это самой себе и всем богам. — Прекрати это. Я не воплощение твоей мёртвой подруги. Она оборачивается и долго смотрит в его лицо. Он не настроен на драку, ему скучно и, возможно, не спится, потому что печальные призраки прошлого гонятся за ним во снах. Или потому что он хорошо поспал днём — чёрт ведь его знает. Сейчас он здесь, тоже смотрит на неё, взгляд у него нечитаемый и очень интимный, из-под харамаки выглядывает протяжный уродливый шрам, режущий мужской торс на две половины... Ташиги вдруг становится жарко, хотя ночь свежа и прохладна, и она отворачивается, чтобы лёгкий морской ветер остудил её порозовевшее лицо. Её волосы подобраны заколкой — нелепая причёска, думает Зоро, пряди из неё выбиваются и падают на лицо. Если он атакует эту женщину прямо сейчас, то ей понадобится добрые полсекунды, чтобы отбросить смоляные волосы с глаз, — фатальные полсекунды в бою на мечах, рассекающих воздух быстрее звука. Нелепая причёска, снова думает Зоро, он думает о том, что Куина никогда бы не отрастила себе таких непрактичных длинных волос, Куина не такая дурочка, как Ташиги, они совсем не похожи на самом-то деле, разве что строгостью лиц и хрупкостью рук, уверенно сжимающих рукояти мечей, а ещё в головах у них один и тот же бред. Чёрные волосы ложатся на плечи Ташиги пологими волнами, небрежной каймой обрамляют её лицо, лунный свет обнимает её точёную фигуру и блестит на коже жемчужным перламутром. Зоро думает, что она довольно сексуальна. — Я как раз думал о том, что вы с ней совсем не похожи. Нужно сказать, сейчас эта женщина и вправду уже не кажется ему точной — точной до обидного — копией погибшей подруги: годы шли, из неприметной амбициозной девицы Ташиги превратилась в сногсшибательную красотку — таким оборачиваются вслед, облизывая сальными взглядами стройные спины, таких называют «горячими штучками», такими желают обладать... Годы шли, а Куина осталась всё той же угловатой одиннадцатилетней девчонкой — она победила время, говорит про себя Зоро, она победила бы весь мир, если бы осталась жива. — Ты продолжаешь приходить сюда потому, что мы с ней совсем не похожи? Зоро усмехается. Она его подловила. Но, вообще-то, это не он приходит сюда — скорее, сюда его приносит неведомое течение жизни. Что бы ни происходило, судьба снова и снова сталкивала их лбами, не отвечая на вопросы зачем и почему. Каждый раз, когда на головы Пиратов Соломенной Шляпы сваливались «Смокер, Ташиги и их команда», Зоро раздражённо вёл бровью — как будто других дозорных не существует — и снова скрещивал с этой женщиной мечи. Каждый раз, когда упомянутая шляпа оказывалась в непростительной близости с их отрядом, Ташиги нервно поправляла очки, морщила нос и хваталась за катану. Они оба ненавидели эти встречи, они оба боялись, что следующей может не быть. Ташиги напоминала ему Куину; Зоро напоминал ей человека, которым она хотела когда-то стать. Они — живые напоминания о том, что давно мертво. Живые надгробия. — Иногда я жалею, что мы с тобой оказались по разные стороны баррикад. — В моём лице ты заимела врага, которого никогда не сможешь победить, — Зоро выплёвывает очередную колкость, садится рядом с Ташиги, и это слишком близко, вообще-то, и впору ей сделать ему замечание, а то и вовсе уйти, но она остаётся. Конечно же. — Я бы тоже об этом жалел. — Правда в том, что ты тоже никогда не сможешь меня победить, — она грустно улыбается. — Мы оба проиграли. — Даже не попытаешься сразиться? — Я устала. Мой рабочий день кончился. Ророноа гладит её по волосам, пальцы его неаккуратно спотыкаются о спрятанную в них заколку и дужку очков, и Ташиги думает, что с катанами Зоро куда обходительнее, чем с женщинами. Мысль кажется ей забавной, она коротко смеётся и быстро замолкает; ведёт взглядом по безжизненным улицам, множащимся под её ногами, будто пытается найти выход из лабиринта, а выхода нет, да и уходить не хочется. Завтра её начальник снова попытается поймать Соломенных Шляп, а они снова сбегут у него из-под носа. Смокер будет много курить и молчать, а вечером зальёт в себя стакан подаренного кем-то когда-то бурбона, стукнет кулаком о стол и скажет, что они опять облажались. Досада очередного поражения будет дребезжать в его голосе, пока корабль Монки Д. Луффи будет рассекать воды Нового Мира, и будто бы сам Бог хочет, чтобы эти дети продолжали свой путь. Смокер их уважает, но недолюбливает: пираты Соломенной Шляпы похожи на дурацких старых знакомых, которые всегда появляются не вовремя и уходят тоже, когда захотят. Они ничего никогда не могли сделать нормально, думает Ташиги, у них не получилось быть даже нормальными пиратами. — Если бы всё сложилось иначе, мы бы могли стать друзьями, — в словах её нет лукавства. Иногда она и вправду жалеет о том, что всё сложилось так, как сложилось. — Сомневаюсь. Меня бы не устроило быть тебе просто другом, — он подносит прядь её волос к своему лицу, вдыхает сладковатый шлейф парфюма — сухой и сдержанный, как и сама Ташиги — и криво усмехается. — А любовниками мы можем быть и сейчас — для этого не нужно дружить. — Даже не думай об этом, Ророноа. Она лёгким жестом отмахивается от его руки и точно знает, что более он не попытается нарушить её личных границ — на самом деле, он уже их нарушил, но ровно до той степени, что она сама ему позволила. Потому что у Зоро есть кодекс чести, и кодекс этот работает без осечки особенно в отношении тех, кого Ророноа уважает. У Ташиги кодекса чести нет — ругает она себя — ни чести, ни совести, ни принципов, поэтому она сидит сейчас здесь, касается плечом его плеча, — он её враг, да, и швырнуть бы его в Импел Даун правосудию на растерзание, а она продолжает сидеть с ним, кожа его влажно блестит, грудь мерно вздымается и... господи. Этот шрам. Она тянет к нему руку, чтобы двумя пальцами обвести рваные края старой раны, а потом тянется к Зоро вся и долго влажно целует. У Ташиги тоже была слабость — большая тупая слабость — и Смокер убьёт её, если узнает.