Наше короткое вечное

— в любви как на войне, — замечает Чуя, закидывая автомат на плечо. — значит, я могу гордо заявить, что я парень солдата? — в тон ему усмехается Дазай. — а до этого разве не мог? — он кивает на оружие, усмехаясь. Дазай меланхолично улыбается, берет Накахару за плечи и утягивает в поцелуй. Чуя целуется прекрасно. Жарко. Чувственно. Как будто говорит все, что не может выразить словами. Дазай плавится в его руках, пытается отвоевать инициативу, чувствует губами, как Чуя улыбается его стараниям. Хочется, чтобы это не заканчивалось, хочется вечно целовать Чую мокро и страстно, доверять ему всего себя, позволять контролировать все хотя бы в эти моменты, и пусть весь чертов мир подождёт хотя бы парочку столетий. Хочется долго и счастливо. Долго не будет, а счастливо с некоторых пор синонимично имени Чуи. Это не так много, но просить большего он не может. Никогда не просил. Хочется как в сказке — раз и навсегда, навечно. А умирать, даже если в один день, не хочется. Впервые, наверное. Но разве в тот момент, когда мы осознаем свою смертность, понимаем, что близки к концу, разве после этого можно все ещё быть живым? Они оба давно мертвы и лишь пытаются оттянуть конец. Он нехотя отстраняется, не без удовольствия замечая, что Чуе это не нравится так же, как и ему самому. Накахара проводит по его щеке, а Дазай трется о его руку. — ты прямо как кот, — смеётся Чуя. — тоже без ласки не можешь. Дазай улыбается ему. Искренне. Так, как не улыбался никому и никогда. А в глазах все равно предательски дрожит печаль. Отпечаталась чёртовым «не хочу, чтобы все закончилось» так, что вряд ли когда-нибудь выветрется. «Не успеет, — усмехается про себя Дазай. — ей просто не хватит того времени, что было нам отведено». — эй, — Чуя ловит его взгляд, а в действиях такая твёрдость, что Дазай невольно верит его словам. — мы будем жить вечно, ясно? Дазай кивает, сам этого не замечая. Ясно. Теперь, когда это сказал Чуя, он просто обязан это сделать. Он будет жить вечно. Ради их общего, взаимного, недоступного и до дрожи, до головокружения, до искусанных губ и болезненных стонов желанного. После этих слов, наверное, они не мертвы. Бессмертие, являющиеся противоположностью жизни, для них станет её экстремумом. Военные романы отличаются от обычных. Военные романы — это про страх, но не за себя, про чувства, которым, казалось, не место под градом пуль. Это крепче сжимать чужую руку в своей и сильнее впиваться в любимые губы, игнорируя десятки взглядов — удивлённых, вопрошающих, полных ненависти или отвращения, — каких угодно, потому что это, черт возьми, неважно. Вообще ничего не важно, главное — успеть насмотреться, нацеловаться, успеть любить, пока это возможно. Взять все, что возможно, пока это возможно, чтобы, умирая, не жалеть о том, что когда-то жил. Чтобы знать, что ты и правда жил.