Couturier

Он сидел в машине, тяжело дыша. На улице вовсю шел дождь, стремительно ударяясь о любые поверхности и отыгрывая свою мелодию. Берт обхватил кожаный руль крепче, сжимая челюсть, не отрывая взгляд от лобового стекла и прокручивая события последних дней в своей голове. Он не понимал своих чувств, эмоций, не понимал всего. Казалось, что для него время остановилось. Подсознательно он все еще сидел в кресле с мягкой обивкой в гостиной, смотря, как за окном солнце скрывается за горизонтом. Даже на дне рождения любимой подруги он не прекращал копаться в себе, полностью исчезая в омуте собственных мыслей. Ритмичная музыка, играющая на всю, громкие разговоры малознакомых ему людей не могли заставить обращать на себя внимание. В квартире стоял сильный запах крепкого алкоголя и табака. Рассудительный и холодный, скрывающий свои мысли и эмоции. Именно таким его привыкли видеть все, начиная от семьи, заканчивая преподавателями в академии искусств. Редко его можно было увидеть широко улыбающегося или заливавшегося смехом. Чаще Берт растягивал уголок бледных губ в безобидную улыбку во время разговора или рисуя новый эскиз для костюма или аксессуара. Он не разрешал себе показывать настоящие эмоции, даже если в душе бушевала буря, желающая вырваться наружу, разрушая вокруг себя всех и вся. Так было безопаснее и для окружения, и для него самого. Он оторвался от пейзажа по ту сторону и, поднимая от усталости голову, встретился со своим отражением в зеркале: бледный цвет кожи, немного болезненный вид от бессонных ночей, выразительные серые глаза, аккуратный контур носа и губ, и скулы, будто высеченные из камня. — Берт Нойман, — обращаясь к своему отражению, он взял паузу. — Во что ты только превратился, — запустил пятерню в черные, точно смоль, волосы, убирая их назад. Немец откинулся на спинку водительского сиденья, устремляя свой взгляд на дом. Жилище было небольшим, выполненным в европейском стиле. Только в одной комнате горел свет от ночника. — Что же, — мужчина дотянулся до ключа зажигания, выключая мотор транспорта. Уверенно и быстро встал с сиденья и, выходя из машины, остановился на минуту. На улице не переставая шел ливень, стекая струями по его макушке. Он вжался сильнее в дверцу автомобиля, тяжело задышав. «Сейчас или никогда», — подумал он про себя и, хлопнув дверью, решительно зашагал к дому. Дверь открылась, не успев дойти и перед ним стоял не менее измученный Лиам. Глаза были красные, будто он только проснулся от очередного кошмара в истерике. — Берт? — неуверенно спросил модельер, полагая, что еще не очнулся ото сна, но ответа не последовало. Немец молчал, слегка приоткрыв губы, желая заговорить, но вся решительность ушла, как только он увидел блондина. Нойман выглядел не лучше, можно сказать, даже болезненно. Капли холодного дождя, не переставая, стекали по подбородку вниз, теряясь в мокрой одежде. — Что ты здесь делаешь? — очередной вопрос, но дизайнер стоял неподвижно, не отрываясь от голубых, как морские волны, глаза. — Ты в порядке? — Солсбери не на шутку стал тревожиться. Голову молниеносно стали посещать самые страшные и неприятные мысли. Лиам сделал несколько шагов к Нойману, поправляя на ходу оранжевый кардиган. — Я, — немец глубоко вздохнул, чувствуя, как прохладный воздух сдавливает лёгкие. Хотелось рассказать обо всем, начиная от первой встречи с французом и заканчивая сегодняшними мыслями на вечеринке. В горле пересохло. Образовался ком, не дающий сказать даже полноценного предложения. — Ты заболеешь, Берт, — голос на секунду дрогнул, но собравшись, Лиам твердо продолжил. — Не стой под дождем, — француз вышел из-под крыши, сокращая расстояние между ними, но немец неожиданно и с прежней решительностью подошёл к модельеру, впиваясь в его губы жадным поцелуем, обхватывая мокрыми ладонями его лицо. — Лиам, — сорвалось на выдохе, Берт оторвался от желанных губ, тревожно глядя в глаза блондину, но Солсбери был не глуп. Считая, что разговоры будут лишними, он взялся за ворот джинсовой куртки шатена и, настойчиво притягивая к себе, уверенно приоткрыл бледные губы, проникая языком в рот Ноймана. — Идем в дом, — полушепотом сквозь поцелуй проговорил блондин, медленно отходя назад. Немец ловил себя на мысли, что губы возлюбленного на вкус сладкие, с ноткой кислинки, будто вишня. Мягкие контуры лица, на которые он так часто скрытно смотрел во время совместных лекций, благодаря которым мужчина сравнивал его с юношами, что сошли с картин эпохи Ренессанса. Уж слишком его внешность была схожа с ними: белокурые волосы, отливающие серебром на солнце, голубые глаза, словно море во время предстоящей бури. Слегка пухлые, но утонченные губы с маленькими трещинками от постоянных кусаний, вызванных переживаниями или перевозбуждением. Курносый аккуратный нос и ямочки на щеках, которые появлялись, стоило Лиаму хоть немного растянуть уголки розовых губ в улыбку. Солсбери такой легкий, невесомый. К нему хотелось постоянно прикасаться, нежно обнимать и целовать каждый сантиметр его лица. Нойман находил возлюбленного превосходным, идеальным, желая уберечь и сохранить от чужих глаз. С ним нужно было быть нежным и аккуратным — сама невинность. Так сильно хочется его всего без остатка. Казалось, Берту нравилось все в этом человеке, начиная от манящих для всех глаз и заканчивая родинками на предплечьях. Они так редко могли находить рядом с друг другом, прижимаясь телами, сплетая языки в страстном танце, как происходило сейчас. Кто—то осуждал Ноймана, не понимая интереса к тихому юноше, постоянно придающемуся мечтами. Так называемые друзья считали, что немец использует модельера, как игрушку, которая выполнит любую его просьбу. Его не поймут, думая, что Берт вновь играет и серьезность его слов ни до кого не дойдет, оставляя свои странные мысли при себе, не выговаривая Берту в лицо. Ни у кого не было и мысли, что шатен, действительно, влюбился в этого добродушного мальчишку, но только сестра знала настоящие чувства старшего брата, как и его самого. Берт оторвался от любимых губ, уже стоя посередине комнаты француза. Привычные зеленые обои и несколько расставленных свечей, зажженные как обычно за час до сна. Мягкая постель напротив окна, чей вид выходил на задний двор, где почти круглый год росли цветы, наполняющие чарующим ароматом улочки. Заваленный рисунками, книгами письменный стол, комод и шкаф стоящих в углу комнаты. На стенах везде были рисунки акварелью, рассказывающие о близости к природе Лиама. — Лиам, — спокойный мягкий баритон без привычных ноток холода, исходящий от немца. — Нойман протянул руку, невесомо касаясь длинными пальцами щеки Солсбери, с нажимом проводя подушечкой большого пальца по пухлым губам и надавливая, оттягивая нижнюю, наслаждаясь мутным взглядом возлюбленного. У блондина такая красивая шея, которую так и хочется слегка прикусить, а позже привычно обвести влажным языком место укуса и поцеловать, втягивая бархатную кожу и оставляя слегка багровый след. Берт наклоняется, целуя под челюстью, а его губы спускаются ниже к изящной шее, пока Лиам, слегка дрожа в пальцах, будто впервые снимает теплый кардиган со своих плеч. Пальцы шатена ловко обходятся с пуговицами на рубашке, обнажая постепенно каждый участок бархатной кожи, а губы спускаются все ниже. Влажный язык проходит по ямкам ключиц, а под ними немец слегка прикусывает кожу, заставляя издать блондина тихий стон. Он медленно ведет ладонью, поглаживая между ребер и опуская руку к плоскому животу, оставляя подушечки пальцев на ремне джинс. — Такой красивый, — бормочет Лиам, почти не слышно, смотря как лунные блики падают на черные пряди волос его любимого. Желание становилось с каждой минутой сильнее от сладкой ласки Берта. Каждый участок кожи, где касался шатен приятно горели, заставляя редко краснеть. Солсбери аккуратно берет слегка грубые ладони шатена в руки, медленно, но настойчиво, заставляя присесть на мягкую постель. Пухлые губы нежно целуют острые скулы, где еще остались мокрые капли дождя. — Ты так прекрасен, — бледная ладонь Берта медленно, будто дразня, опускается ниже по оголенному торсу, не спеша взявшись пальцами за ремень, желая обнажить тело возлюбленного. Лиам садится на ноги, запуская изящные тонкие пальцы в угольные волосы, и наклоняется к лицу Берта, встречаясь с его серыми глазами, тихо шепча, будто боясь, что кто — то посторонний в комнате может услышать: — Mon morceau de coeur, — блондин нежно, еле касаясь губами, целует уголок рта немца, настойчиво снимая с его тела насквозь мокрую от дождя джинсовую курту. Пальцы привычно хватаются за белоснежную футболку, поднимая ее и оголяя крепкий торс Ноймана. — Du bist mein Sonnenschein, — вырывается из уст Берта. Взяв инициативу в свои руки, он на долю секунд поднимается, заставляя Лиам обхватить его ногами. Оказываясь сверху, плотно прижимаясь к горячему от желания телу француза, губы шатена вновь целуют ключицы. Кусает плечи, зализывает языком, а Солсбери прижимается только ближе. Он ведет пальцами к тазовой кости, опускаясь поцелуями к груди и позже к плоскому животу. Лиам завороженно смотрит на тело шатена, медленно опускаясь свои зеленые глаза ниже и заливаясь краской, наблюдает, как Берт стремительно опускается ниже. В джинсах становится все теснее, а Нойман не желая останавливаться, расстегивает чужие джинсы, затем свои укороченные брюки. Солсбери громко сглатывает, прикусывая от перевозбуждения губы, когда парень касается его паха, и тут же закрывает рот руками. Блондин тихо простанывает, едва длинные пальцы смыкаются у основания члена. Лиам жадно ловит ртом воздух, когда немец ведет вдоль. Берт возвращается к груди, ощутимо кусая участок кожи, заставляя того всхлипнуть и беспомощно дернуться. Кончиком влажного языка прочертил узоры по юношеской груди, успокаивая Лиама. Ладонь шатена так и двигается по члену француза. Когда же он чувствует прохладные и скользкие от смазки пальцы, то аккуратно, будто драгоценное сокровище, берется за бедра блондина, заставляя того резким, но в то же время нежным движением развернуться на живот. В следующий миг два пальца оказались в нем на две фаланги. Пальцы нажали на бугорок простаты, отчего Лиам выгнулся в спине, издавая протяжный стон. Берт наклонился к лицу блондина, обжигая своим дыханием желанную шею, проходя влажным языком вдоль ушной раковины и прикусывая напоследок мочку. Затем добавил еще один палец и начал осторожно разводить их, бережно растягивая, не забывая время от времени задевать простату, даря Лиам очередную порцию наслаждения. Наконец шатен вытащил пальцы и, прижавшись не менее возбужденным членом к упругим ягодицам юноши, но не став томить, ведь необузданное желание обладать покорным и любимым Лиам было сильнее, плавно вошел в Солсбери, заставляя издать его гортанный стон. Сжимая в нежных ладонях покрывало, блондин поднялся на локти, подался назад, насаживаясь на член любимого. Потребовалось пару минут, чтобы Берт убедился, что случайно не причинит боль своему возлюбленному и обхватив ладонями ягодицы, начал двигаться в нормальном темпе, каждым движением попадая по простате, отчего Солсбери стонал почти непрерывно, испытывая острые, необычные, но до боли приятные чувства. Все это так неожиданно, а оттого более ярко. — Такой великолепный, — тяжело проговорил Нойман, проходя ладонью по красивой спине Лиама, заставляя волнами покрываться дрожью. Блондин кусал губы, чтобы не стонать еще громче, ненароком боясь разбудить брата в соседней комнате. Сжимал в ладонях все, что попадется по руки. Так до одурения хорошо, до дикости. В какой — то момент на члене Солсбери сомкнулись пальцы, не сдерживаясь от возбужденного вскрика. Этот звук довел Берта к краю, и он, проведя рукой по члену блондина, в последний раз сделал сильный толчок, попадая по комочку нервов. Они кончили синхронно: Берт внутрь возлюбленного, а Лам на свой живот. Нойман наклонился, целуя влажную от пота юношескую спину. Нежно, бережно, будто самое драгоценное на всем свете.