Harusame Gasa

Щёки горели, и жар, идущий от них, ставил волосы дыбом. Пульс пробивался из-под платка, что обвивал виски. Юката липла к спине, и, казалось, тёмные полосы пота вот-вот проступят вдоль торчащих лопаток. И сколько бы Гэнъичиро ни пытался унять бьющую руки дрожь, оставаться спокойным ни капли не получалось. По лицу Юки мягко ползли белила. Чёрные росчерки прошлись чуть выше бровей, словно мастер нанёс их в один короткий мазок. Алая кисть обводила нижнее веко и ложилась острым углом (прикоснись Гэнъичиро пальцем — смазал бы? укололся?). Кукольной маской на белом лице застыли налитые будто спелые вишни губы. Волосы Юки спускались с затылка, закрывая шею, и рассекали косыми тенями лоб. — Ты чего? — спросил Гэнъичиро и сразу почувствовал, как пусто стало внутри, словно с выдохом вышло всё — из головы, живота, жмущей ему груди. — Я ведь обещал, — не отрывая глаз, произнёс Юки, — что исполню роль в твоей пьесе. Наверно, какая-то мысль всё же мелькнула на его лице. Синей тенью спустилась по кончику носа и коснулась линии губ. Юки шагнул — и этот шаг стёр сухую траву под ногой и заставил отринуть все попытки сбежать. Холодные пальцы очертили костяшки, и Гэнъичиро — не ожидая — выпустил лёгкий зонт, позволив ему упасть в чужую ладонь. Юки провёл кончиком носа по его горящей щеке, стараясь не смазать грим. Глянул вниз, растёкшись по коже колючей щёткой ресниц. Обхватил руками — над неприметным поясом его неприметной юкаты — и закрыл глаза. — Гэнъичиро, — позвал, раздражая дыханием правый край подведённых губ, — ты рад? — Нас точно накажут, — резко вздрогнув, рассмеялся он и, прежде чем Юки раздражённо отпрянет, обвил его спину, прижимая к себе. Завязанный спереди оби уткнулся в живот, плотно встряв между ними. Усугумо — его первая проба пера; тень юджо, сошедшей с переписанных им на чистовую страниц, — не была Сукэроку. Холодная, рассудительная, очаровывающая мужчин своим острым умом, Усугумо вершила кровную месть — и влюблялась в юного князя. Сукэроку — откровенный плут, ищущий лёгкой драки — был не для неё. Он был для забавы. Для смешливого «вот как было на самом деле». Только чтоб занять руки и отдохнуть от непогрешимых фигур самураев хотя бы пару часов. Но они были здесь, и его Усугумо — ожившая в теле Юки — была рядом с ним, с силой сжимая хрупкий весенний зонт. В его крепких, глупых руках, не знающих места на её спине. И почему-то захотелось поверить, что стащенные огарки, чернила, бумага, истраченная на историю, которой никогда не случалось в их родных местах, — что всё это было не зря. Гэнъичиро прижался, спрятавшись носом в грубую челюсть Юки, и они застыли, как тяжёлые декорации, разъединить которые не смогли бы даже курого.