L'amour, l'amour – любовь, любовь

      Среди воспитанниц пансиона «Небесные ласточки» считалось хорошим тоном непременно влюбиться в господина Селестена, учителя музыки. Каждая уважающая себя девица обязана была, томно вздыхая, рисовать его профиль на страницах своего клавира, строчить любовные записки (никогда, впрочем, не отправляя, потому что окажись у учителя хоть одна, обо всем тотчас бы узнала матушка-настоятельница, и всему пансиону было бы несдобровать) и нарочно ошибаться на занятиях, мечтая о личном уроке.       Господин Селестен был хмурым мужчиной неопределенного возраста, но уже весьма близкий к тому, чтобы назвать его старым (так, во всяком случае, считали юные воспитанницы, в действительности же Селестену не было еще и тридцати пяти). Тем не менее, он еще не пересек рубеж между благородной зрелостью и старостью, и он был однозначно моложе садовника и привратника, а потому привлекал внимание. Это был симпатичный, но угрюмый, нелюдимый человек, застегнутый на все пуговицы и больше похожий на монаха, нежели на учителя музыки. Он вечно клевал носом и то ли недолюбливал своих многочисленных учениц, то ли опасался. Матушку настоятельницу же он откровенно боялся и всячески избегал, что служило хорошим поводом для шуток и сплетен.       Хотя о любви девушки знали в основном по запрещенным уставом пансиона романам (которые всеми правдами и неправдами все равно удавалось пронести с большой земли и спрятать от опытных монахинь), каждая из них в свое время пылко утверждала, что господин Селестен это Тот Самый, кого она ждала всю жизнь. И неважно, что жизни той — всего пятнадцать лет, а господин учитель лишь устало и раздраженно поправляет, услышав неправильную ноту, и ни разу слова доброго не сказал никому, кроме Денизы.       Денизе де Флориньи, гордости пансиона и общей любимице, завидовали все. Только ей господин Селестен отвечал ласковой улыбкой и даже гладил по голове, когда хвалил после урока. Когда она пела, морщины на лбу учителя разглаживались, и он продолжал играть уже не хмурясь и как будто получая наслаждение от давно надоевших мелодий. Только Дениза могла рассчитывать на дополнительные занятия с учителем, чем изредка пользовалась, очаровывая матушку-настоятельницу своей улыбкой. У Денизы даже было прозвище, которое дал ей господин учитель, видя, как обаятельная девочка затевает проказы и при этом сохраняет репутацию образцовой пансионерки. Маленькой «Нитуш» ужасно повезло — единодушно считали ее подруги.       Прелестная Дениза, шестнадцатилетняя девочка, тоже была в свое время (целых три месяца назад!) влюблена в господина Селестена. Вот только однажды она случайно нашла клавир его оперетты и настоящая любовь вспыхнула в ее юном сердце — любовь к музыке. — Как я завидую Корин! — вздыхала Дениза, когда воспитанницы вместе с Урсулой собирались на берегу, чтобы посплетничать. Господин Селестен мог сколько угодно считать себя мастером маскировки, но о его тайнах в пансионе не знала разве что госпожа настоятельница и монахини. Нужно быть очень наивным, чтобы подумать, что запертые в четырех стенах девицы не обратят внимание на странное поведение всеобщего объекта воздыхания. Будущие светские львицы мастерски (и невероятно грациозно, конечно) прятались по кустам и подсматривали за учителем. К тому же, Урсула была вовсе не прочь поделиться услышанными из первых рук подробностями с изнывающими от скуки воспитанницами. Все прекрасно знали, что господин Селестен живет двойной жизнью, пишет светскую музыку и ведет не самый порядочный образ жизни за пределами монастыря. И что только под носом у матушки-настоятельницы он такой скучный и серый, а в театре едва ли не сияет и обаяет всех встречных.       Его любовные похождения и интерес к оперетточной актрисе Корин были наиболее горячей темой для обсуждения. Поэтому после признания Денизы ее подруги дружно загомонили, ожидая признания в любви к учителю.       Лучшая ученица могла позволить себе шалости и капризы, но мечты о театре оставались несбыточными, и она сама это понимала. До двадцати лет небесные ласточки не имели права покидать пансион без дозволения родителей и сопровождения монахинь. Разве отпустят ее в оперетту, позволят загубить невинную душу мирским грехом? Денизе только и оставалось, что учить наизусть чудом добытые партии из оперетт и мечтать. Ей почти всегда снился театр.       Конечно, считала Дениза, Корин повезло, что в нее влюбился их господин Селестен. Точнее, Флоридор. Но завидовала она избраннице учителя совсем по другой причине. Корин была актрисой. Подумать только, господин Селестен написал оперетту для нее! И такую красивую…       Мадмуазель Нитуш, как шутливо называл ее господин учитель иногда, действительно любила пошалить и была примером для остальных девочек не только в науках и искусстве, но и в развлечениях. Главная заводила, она придумывала в основном безобидные игры или такие шутки, которые ей легко сходили с рук. Поэтому ее предложение разложить клавир среди других нот, чтобы послушать запретную и загадочную музыку, был встречено всеобщим восторгом. Только Урсула, не воспитательница, а старшая подруга ученицам, ненадолго задумалась, как будто сомневаясь, но быстро улыбнулась, поддерживая идею. — Ну хорошо, — она подмигнула ласточкам. — Ты, Дениза, все сделаешь, а мы будем стоять рядом и в случае чего дадим сигнал!       Дениза знала всю оперетту наизусть. Один раз просмотрев измятые нотные листы, она запомнила все партии, и долго еще напевала мелодии оттуда, занимаясь учебой или рукоделием. Оперетта привела ее в настоящий восторг. Девушка никогда не была в театре, но это было ее самой большой мечтой, поэтому влюбленность в учителя быстро сменилась любовью к его творению. — Это такая прелесть! — повторяла Дениза, вместе с двумя подружками раскладывая заветные страницы на новое место. — Он начнет играть канон, и тут… Может получиться очень интересно!       Но каким бы сонным Селестен ни был после бурной ночи, проведенной не в объятиях Корин, а в позорном бегстве от майора, он не мог не заметить подвох. Дениза изо всех сил держала лицо, но хитрая улыбка нет-нет да проскальзывала по ее губам.       Селестен этого не замечал. Смирившийся с упертым желанием лучшей ласточки пройти канон, он нервно изучал клавир: — Почему эти ноты здесь? — наконец спросил он. Дениза прикусила губу. Шелест деревьев за окном подозрительно напоминал хихиканье. — Что вы смеетесь? — Я не смеюсь, господин Селест… — Дениза не сдержалась и прыснула, прикрыв рот изящной ладошкой. — Это вы их положили сюда? — казалось, Селестен не знал, бояться ему, что его тайна раскрыта, или злиться на то, что кто-то рылся в его вещах. — Зачем вы это сделали?       Дениза отвела глаза. Учитель, напряженный и сердитый, ждал ответа. Упрямые, они могли простоять так целую вечность, поэтому Дениза не стала долго тянуть и мучить его. Скромно опустив голову, она начала свою исповедь: — Я любознательна, господин Селестен, вы же это знаете, — Дениза очаровательно улыбнулась. Селестен кивнул, ожидая продолжения — Однажды я заметила, что вы прячете какие-то ноты, мне стало просто интересно, что в них, и…       Дениза пристыженно замолчала, но ничуть не тронутый ее раскаянием Селестен угрюмо протянул. — Ну? — А пока вас не было дома, я… — Дениза прикусила губу. — Ну говорите, говорите. — Я пришла и взяла! — широко улыбнулась Дениза. Маска смущенной девочки слетела с нее в один миг. Селестен всплеснул руками. — О Господи Боже мой. — нервно улыбнулся он. — Таким ангельским голосом. Пришла и взяла…       Он поставил ноты обратно на стойку и обернулся к Денизе, не зная, плакать ему или смеяться от абсурдности происходящего: — Скромница. — Дениза закатила глаза. Селестен в отчаянии взмахнул рукой. — Вы же гордость пансиона, Дениза! Вы же эта, как эта птичка-то… Небесная ласточка.       Он снова отвернулся фортепиано. Невольно улыбнулся, пробежавшись глазами по своему детищу. Рука машинально сыграла несколько нот. — Господин Селестен, я влюблена, — нарушила молчание Дениза. Учитель вздрогнул и в ужасе уставился на самого образцового ребенка пансиона. «Этого только не хватало!» — отчетливо читалось в его глазах. Дениза улыбнулась мечтательно и продолжила. — В вашу музыку.       Если до этого в словах и поступках Денизы прослеживалась игра на публику (под окнами все еще ждали подруги), хотя она не сказала ни слова лжи, то теперь Дениза говорила от всего сердца. Ей искренне нравилась музыка, сочиненная учителем. Ах, как бы она хотела увидеть эту оперетту на сцене, или даже сыграть!.. — Да? — как-то робко, разом растеряв все свое недовольство и нервозность спросил Селестен. Дениза подошла ближе. — Я разучила все арии! — Правда? — смущенно улыбнулся Селестен. — Ну и как? — Превосходно…       Они снова улыбнулись друг другу и неловко усмехнулись. Дениза изредка видела господина учителя улыбающимся, но чтобы он еще и смеялся, и смотрел с такой надеждой… — Например, Полька Карины? — нетерпеливо спросил учитель. Ему было с кем обсудить свою работу! — А дуэт принцессы и оловянного солдатика? — перебила его девочка, и его сердце затрепетало. — Вам нравится? — казалось, Селестен до сих пор не мог поверить своему счастью. Найти благодарного слушателя в этих стенах! Конечно, у его таланта были поклонники в городе, и много, премьера его новой оперетты должна была состояться уже завтра, но никто еще не восхищался его музыкой просто так, не ожидая денег от постановки или дивидендов от исполнения. В глазах Денизы, этой маленькой проказницы, читался неподдельный интерес к его творению и к нему как к автору. Он не был для Денизы ни занудой-Селестеном ни казановой-Флоридором. И он, начавший в последнее время путаться в своих ролях и всерьез опасавшийся за свое душевное здоровье, чувствовал умиротворение от того, что хотя бы для кого-то он цельная личность. Пусть это и маленькая девочка, которая варит варенье и крадет у него ноты светский произведений. Дениза всегда возвращала их на место, выучив или скопировав, но он же не слепой! — А потом… Бабе и Каде! — Дениза продолжала щебетать, облокотившись на его плечи (поди пойми этих пансионерок, то от одного взгляда в их сторону готовы в обморок упасть, то сами вешаются тебе на шею), и он окончательно убедился в том, что ласточка действительно знает его произведение. Голос Селестена дрогнул. — А мне очень нравится дуэт… — признался он Денизе и наиграл мелодию. Он не был уверен, что Дениза действительно споет партию принцессы, но девушка уверенно подхватила, сбившись лишь раз, и то, кажется, это было частью игры.       Селестен был композитором. Он сочинял музыку, а не исполнял (не считая наскучивших уроков с пансионерками, где он, стиснув зубы, стоически долбил по клавишам одно и то же, пока ласточки с теми же чувствами зубрили канон), и ему не приходило в голову, что он когда-нибудь почувствует истинное наслаждение от того, что поет.       Привыкший к тому, что Дениза лучше прочих учениц исполняет церковную музыку, он был готов к тому, что и эта, простенькая в общем-то мелодия, дастся девочке без лишних усилий. Но Дениза превзошла все ожидания. Она пела просто прекрасно. Она чувствовала музыку и партнера, играла голосом и успевала при этом еще и корчить рожицы, изображая персонажей. Селестен так увлекся, что не заметил, как они закружились в танце, выскочили на улицу. Его, окрыленного, не испугала бы сейчас и госпожа начальница, а выбравшиеся из-за деревьев и кустов ученицы воспринимались как самая лучшая и благодарная публика. — Вы умница, Дениза! — ученицу хотелось подхватить на руки и закружить, но он подозревал, что Дениза может радостно завизжать, и на этот крик явится кто-нибудь из монахинь. Да и вообще, прикасаться к пансионеркам ему было нельзя, как никак, мужчина… Об их танце он старался не думать. Он чмокнул Денизу в щеку и погрозил пальцем. — Но чтобы больше я от вас этого не слышал!       Девочка бросилась за ним следом, умоляя взять ее в театр, но Селестен был неумолим. Нечего Денизе делать в этой обители греха. Юная ласточка могла сколько угодно шалить в пансионе и жаловаться на скуку, но вряд ли была готова к ночной жизни города. Нанести своей ученице душевную травму Селестен не хотел, да и как, по ее мнению, он должен был провести ее, почти ребенка, за кулисы, когда он сам выбирался из монастыря тайком, чуть ли не через дыру в заборе? Нет, милые дети должны по ночам спать в своих постелях, помолившись перед сном Господу, а пропащие учителя и композиторы не должны толкать их на путь разврата. Из Денизы наверняка вышла бы замечательная актриса, таланта ей не занимать, но все эти подковерные интриги, конкуренция, поклонники, которым интересны не душа и голос, а тело… Должно быть, работа в монастыре не прошла для него даром: Денизу хотелось оградить от всего, что могло навредить ее чистой и непорочной душе.       О том, что чистая и непорочная душа принадлежит шалунье и плутовке, и что он сам называет ее порой лисой, Селестен успешно позабыл. И еще не догадывался, что возможность вспомнить об этом Дениза предоставит ему уже завтра вечером.