Ледяные ожоги.

             По всей тихой базе раздается противный скрип открывания главной двери стального материала, которая местами отблескивала под тусклой, мигающей лампой. Мертвая тишина потихоньку пропадает, когда в коридоре становятся слышны негромкие возгласы вперемешку со скрипящими половицами и чьими-то неспешными шагами. Первым покинуть свою комнату решился Флэш, забавный и легкомысленный парень. Однако, ни единая душа не знала, что прячется там, за этой позитивной и синей маской. Хм. Подойдя ко входу, скоростной Боб поприветствовал вошедших, а точнее: Лидера революционеров, его правую руку и теодора. Клоны выглядели сильно измотанными, но вполне довольными, видимо, сегодня они схватили хороший улов, который можно было увидеть по довольно-таки большим мешкам, что каждый из пришедших держал.       Под тихие разговоры, из комнат стали выбираться другие клоны-Бобы, встречая своих вернувшихся добытчиков.       — Ну и ну, сколько же здесь жратвы! –Радостно возгласил заводной Перец, развязав мешок и осматривая содержимое. Унося нелегкий пакет с добычей на кухню, в помещении раздается небольшой грохот. Шрам недовольно закатил глаза, и резко прошипел, когда Пустынный клон приложил смоченную ватку к довольно-таки широкому порезу на локтевом сухожилии. Тот лишь виновато поджал губы, продолжая дезинфицировать кровоточащую рану, быстро выдав что-то на подобии «извини».       — Гм, все-таки, не зря ты пошел с нами. Думаю, ты был… ну, прав. — пробубнил Красный, говоря это скорее самому себе под нос.       — Конечно. Будто бы я отпустил вас двоих. — Сухо отвечает агент, протирая свой поцарапанный протез от строительного слоя пыли со склада. — Чем вы вообще мыслили, собираясь необдуманно выходить за продуктами только вдвое–       — Мы просто хотели быстренько взять то, что было нужно и тихо уйти. — Виновато улыбаясь, вмешался в разговор Матадор.       Джеймс устало выдыхает, понимая, что спорить с братьями бесполезно; разглядывает пару больших мешков, которые Алекс с довольной мордой утаскивал вовнутрь имитации кухни, весело бубня что-то себе под нос. Агент, осмотрев поблескивающую титановую руку, провел взглядом по тускло-освещенному главному коридору, и, привстав с холодного пола, молча поплелся на кухню, тем самым прерывая недолгий разговор. За спиной Шрам, Пустынный и Эль уже что-то бурно обсуждали между собой. Клон мысленно подметил в голове, что лидер в странно-хорошем расположении духа, несмотря на то, что на сегодняшней вылазке чуть не откинул ласты. Слегка настораживает его поведение. Отвлекаясь от надоедливых мыслей, тот, осмотрев полуразобранные мешки, кинул взгляд на большой круглый стол, на котором были расставлены некоторые продукты; агент, подойдя к нему, разглядывает еду, а затем, берет консерву с изображенной на ней говядиной и отрывает кусочек серого батона, направляясь к выходу из помещения.       По большому коридору отражающимся эхом раздаются тяжелые шаги титановой стали, которая направляла их владельца в самую глубь базы с ее нагнетающей атмосферой. Клон быстрой походкой заворачивает в одну из развилин, осматривая вокруг него потрепанные цветастые обои на стенах коридора. Джеймс уложил продукты в руку, пока протезом поправляет непослушные кудри шоколадных волос, когда тот останавливается у нужной ему двери. А что дверь? Она из крепкого дерева, эмалированная, темно-зеленого оттенка, со слегка небольшими царапинами и неглубокими вмятинами повсюду. Где-то видны разные штрихи в хаотичном порядке цветов, кажется, следы от карандашей, ибо больше ничего такого «творческого» у революционеров и не было. В общем, обычная, ничем не примечательная дверь. Может слегка странная, но не более. Так казалось только Бобу. Отряхивая невидимую пыль с тяжелых плеч пиджака, Джеймс полной грудью набирает не менее тяжкий воздух, летающий по всему коридору, и кладет кисть руки на покрашенную, местами лопнутую от ржавчины ручку этой самой двери. Лазурноглазый замечает, как по ту сторону он не может уловить ни единого шороха. Это напрягает. Парень, настораживаясь, медленно крутит ручку, толкает вперед скрипящую дверь, проникнув вовнутрь немой комнаты, и закрывает ее за собой. Замирает на секунду. Ни единого шума хотя бы от рисующих карандашей. Сщурившись, агент поглаживает разодраные стены темной комнаты. Прощупав что-то выпуклое, Боб надавливает на выключатель: темное помещение резко прорезается ярким лучом света желтой лампы. Джеймс недовольно фыркнул, потирая переносицу. Пару раз проморгавшись, темная синева разглядывает освещенную комнату. Вокруг разбросаны цветные и простые карандаши, где-то пару погрызанных ручек. Повернув голову левее, в глаза бросается маленький прямоугольный стол кислотного желтого цвета, на нем — множество разрисованных листов, вроде как пустая кружка и еще несколько карандашей в стаканчике. А не, даже ластик есть, удивительно. Насколько агент помнит, стерки их владельца недолго проживают, намереваясь быть съеденными или полностью стертыми за минуту. Не зацикливаясь на мебели в комнате, Джеймс, еще немного осмотревшись, находит взглядом деревянный стул, что был рядом с незаправленной постелью, и негромко на него плюхается. Вокруг парня все еще стояла непривычно давящая тишин–       Шатен дергается, когда непонятное тело в одеяле неожиданно начинает громко под ним шуршать и мéшкаться. Тот немного отодвигается на стуле, так, на всякий случай. Из-под постельного «укрытия» выглядывают угольные глаза, осматривающие комнату. Агент заинтересованно наклоняет голову. Когда взгляды обоих клонов встречаются, одеяло оттенка охры отлетает в сторону, а из него выбирается парень с фарфоровой кожей в потрепанной темной одежде, присаживающийся на край кровати. Джеймс лишь с полным спокойствием выдыхает, понимая, что вновь лишний раз себя накрутил. Он выравнивает осанку, осматривая проснувшегося Боба, кратко того приветствует. Шизофреник молча кивает, сонно потирая левый глаз и приподнимая края тонких губ, а затем переводит взор на колени «гостя» своей обители.       — Это… Оно со вкусом говя-вядины? — Запинаясь от некого удивления, тот указывает костлявым пальцем на продукты.       — Хм? Ах, это, — Клон кивает, берет в руки еду, и неспешно протягивает Шизо. — Ты не голоден? Я с другими недавно вернулся со склада. Мы довольно-таки много продуктов собрали в этот раз.       Кратко оповещает парень, на секунду задумываясь о своем. Вспоминается недавний разговор с братьями-клонами. Нездоровый Боб приподнимает черные брови, «исследует» задумчивого агента напротив. В голове мелькают непонятные обрывки чужих воспоминаний вперемешку с собственными думами. Руки невольно подрагивают, когда среди мыслей Шизофреник ловит себя на странном слове. Непонятное, неуловимое, но почему-то такое… такое желанное? Бледный клон прикусывает язык, отгоняя липкие мысли в сторону. Чувствуется легкий привкус железа. Боб невольно кривит позвоночник, наклоняясь вперед. В больную головешку со всей дури ударяет цитрусовый запах одеколона агента. Кровавый металл и аромат дешевого апельсина становятся единым целым, смешиваясь в одно склизкое месиво — горького и кислого. Масса со странными нотками полностью окутывает скомканные остатки его разума. В голове отдается тихий щелчок, словно эхом по длинному коридору, что заполняется тем самым ярким ароматом нежного безумия. Маска здравого разума медленно соскальзывает с лица, намереваясь разбиться вдребезги, исцарапав обнаженную фарфоровую душу.

Коснуться.

      Шизо протягивает дрожащие пальцы, мелко-мелко прикасаясь белоснежными подушечками стального и ледяного плеча, об которое хотелось бы всегда опираться, осторожно поглаживает его. Как и ожидалось, титан действительно холодный, что отдавалось колкостью на кончиках пальцев. Нет-нет, это не неприятно, не пугает и не отталкивает. Совсем наоборот. Даже как-то странно. Шизофреник уже давно понимает, что морозный, бездушный протез, в котором не течет теплая и густая венозная кровь, не ощущается мягкость мышечной массы, чувствуется для него самым настоящим, живым, непонятно греющим лучше любого дышащего существа. И он невольно вспоминает. Вспоминает тот день.

***

      После того, как больной Боб был спасен со своего эксперимента, оказавшись в группе революционеров, первым ему встретившим взглядом спасителя оказался именно его: когда бледный парень очнулся, то увидел перед собой… робота. Ни капли схожести с настоящим человеком не было. Прямые плечи, идеальная укладка, строгая атласная бабочка-галстук и темный глаженный пиджак, без какой-нибудь торчащей веревочки на нем. Вообще. Величественная и безмолвная статуя, совершенно точно выгравирована, до блеска отполированная, что мерзко разрезала угольные глаза своим ослепляющим блеском. А эта мрачная синева в глубоких глазах, что иногда скрывалась под длинным черным горизонтом… На неспокойной душе от этого взгляда остается лишь тревожный осадок, а во рту едкий привкус горечи, от которого тянет истошно вырывать. Когда глаза цветом лазури обращали на него свой строгий взор, то даже бесконечно орущие голоса в голове умолкали под пристальным титановым давлением. И от этого становилось страшно.       Но потом что-то изменилось. Железный силуэт не выглядел серым и леденящим. Вечернее небо не казалось таким пугающим, устрашающим своим взглядом. Шизофреник всегда чувствовал, как агент на него смотрел изучающе, осуждающе. Не более. Но однажды, когда душевнобольной все-таки решился поднять тяжелую голову, то напротив увидел… Улыбку. Короткая, мягкая и теплая улыбка. Клон не мог спать несколько дней, гладя, сжимая, и разрывая жесткую подушку неухоженными ногтями. Кошмары же, что вечно преследовали каждую ночь Боба, постепенно пропадали, а в голове ощущалось глухое опустошение. Там, в разуме — было слишком тихо. Пусто. И одиноко.

***

      Холодная и титановая руки бережно падают на дрожащие плечи. Нездоровый парень отдергивает руку, чуть не уронив продукты, что были на постели, резкое ощущение чужого тепла на своем теле всегда отдавалось ужасом для бледного клона. Боб ошарашенно глядит на Джеймса. На лице того выражено беспокойство. Беспокойство? Он что, переживает? За него? — Эй, все хорошо? — Доносится до ушей пониженный, с нотками волнения голос, — Шизо?       Парень отводит черные глаза в сторону разрисованной стены, поджимая обветренные губы. Те ощутились сухими, и клон слегка облизнул их. Немного хмурит смольные брови, после, возвращая взгляд на агента, молча кивает. Со стороны слышится тихий вздох. Шизофреник тут же ощущает на своих плечах неприятную тяжесть. Скорее, от непонятного чувства вины, нежели от железного протеза. Хотя это не облегчает его вес и тот факт, что чувствует на себе его руки.       — Прости. Я опять зад-думался. — Мрачный силуэт в углу комнаты мерзко хихикает. Нижнее веко чуть подрагивает.       — Да это не важно… Ты лучше поешь, хотя-бы немного.       — …Хорошо.       Боб-агент убирает руки с худых плеч, мельком осматривая парня. Короткий вдох. Затем привстает со стула, опираясь об колени. Шизо немного ежится от скрипящих друг об друга титановых запчастей, сложно не заострять на этом внимание в полной тишине. Тонкие кисти руки тянутся к консерве, попутно пытаясь вскрыть ту. Кое-как, с горем пополам, но клон отдирает чертову медную крышечку. Облизывает ее, немного царапая язык об острые края. После, берет ложку и начинает выковыривать из консервы кусочки мяса, кладя их себе в рот. Издается удовлетворенное мычание, когда на языке ощущается привкус жирной говядины. Прожевав мясо, душевнобольной закусывает его сухим батоном в перемешку; улыбка становится шире.       Джеймс в это время рассматривает помещение, вновь отвлекаясь на свои мысли. Гм. Сегодня многие, и он не исключение, рассеянно витают в облаках, что, собственно, не очень-то и хорошо для команды. Парень много раз видел эту комнату, сто раз изучающе «вылизывал» каждый ее уголок. Но постоянный следующий раз, когда агент в нее входит вновь, ощущает все по-новому. Будто что-то меняется… Клон приглушенно шипит, когда ударяется больным коленом об кислотный оттенком столик. Хмурясь, тот наклоняет голову. На лазурный взор падают раскиданные бумаги с множеством различных рисунков. Парень стискивает зубы, потирая коленку, и подходит ближе. Он неспешно берет в стопку листы, заинтересованно рассматривая каждую из них поочередно: здесь изображен Эль-Бобо с большой улыбкой, даже больше, чем сама голова. Еще он держит шпагу, на которой был насажен дрон. Агент тихо хмыкает. Убирая лист в конец стопки, рассматривает следующую, немного скомканную бумагу. Тут видны очертания, кажется, Перца, что находился немного левее к углу, тоже с открытым, словно орущим ртом, а вокруг него были какие-то молнии. Переведя взгляд правее, синеглазый клон вскидывает брови, когда тот разглядывает силуэт искаженных каракулей с рогами и большими красными глазами, те словно столпились друг к другу, а рядом с кляксами стояли три кривоватые точки. Непонятно.       Так, рассмотрев несколько листков с революционерами и разными черными монстриками, агент кладет ровно сложенную стопочку обратно на стол, разглядывая последний рисунок. Только взяв в протез бумагу, титан резко начинает глючить и барахлить. Кисть руки разжимается, шарнирный сустав крутится по всей своей оси, сопровождаясь неприятным скрипением. Джеймс хмурит брови, пытаясь унять протез. Вдруг, сзади слышится копошение. Боб оборачивает голову, встречаясь со взволнованными острыми зрачками, что казались сейчас еще тоньше и меньше. Агент выдавливает улыбку, быстро проговорив «Все в порядке», и обратно разворачивается к железной руке. Та же в свою очередь также резко прекращает свои действия, не оставив хозяина без мерзкого скрипения механизмов. После, рука отключается, находясь не в рабочем состоянии пару секунд. Клон мысленно приподнимает запястье. Титановый протез повторяет сие действие с небольшим затруднением, и лазурноглазый опускает напряженные плечи. Придется снова провозиться с этой чертовой железякой несколько часов. Даже протез ноги так часто не ломался. Темные глаза опускаются, Боб находит тот самый «последний» листик, который шатен проронил. Наклоняясь, агент тянется к разрисованной бумажке, обвивая ту мозольными пальцами. Уже хотев было встать, парень мельком замечает еще лист бумаги под столиком, однако, тот был скомкан в некий шарик. Джеймс ухватывает и его с собой, приподнимаясь, отряхивает сапфировые штаны. На «последней» бумажке агент разглядел лишь длинный силуэт с невыделенными, скорее даже размытыми границами, которых Шизофреник постоянно придерживался в своих работах. Причем силуэт имел общие черты, но всегда чем-то отличался в каждом из встречающихся рисунков с ним. Сложив бумагу поверх стопки, клон разворачивает скомканный, поглаживая край большим пальцем.       На листочке повсюду фиолетовые глаза, каждый из них был направлен в сторону «смотрителя» рисунка, словно испепелял того до кровоточащих дыр. Сама половина бумаги была отрывисто разукрашена черным карандашом. В верхнем углу, красным обозначена одинокая мороженка, что была зачеркнута тем черным цветом. Лазурноглазый клон спускает взгляд ниже, и видит… Джеймса. Точнее, самого себя, которого карандаш смольного цвета обходил стороной. Вокруг его силуэта разбросаные желтые линии, словно от парня исходил свет, также, рядом было пару розовых сердечек. Агент растерялся. Взглотнув, он продолжает изучать помятую бумагу, но больше ничего особо примечательного не увидел. Почему же этот странный рисунок был так беспечно скомкан и выкинут? Честно, Бобу нравились рисунки Шизофреника, для него само искусство являлось чем-то легко дышащим и самостоятельным, порой даже слишком. И это «произведение» тоже было по-своему потрясающим, однако, сама суть в ней смущала серьезного агента до дрожи. Джеймс тенью скользит по комнате, обратно к постели с обедающим на ней клоном. Остановившись, шатен присаживается вновь на деревянный стульчик, протягивая душевнобольному тот самый лист. Шизо соскребает на стенках консервы оставшийся мясной соус кусочком батона, закидывает в рот, после, облизывает пальцы и переводит взор на агента. Взглянув на содержимое рисунка, зрачки бледного парня расширяются. Клон некоторое время смотрит на бумагу, наконец, осознав что-то свое в голове, указывает на изображенного Джеймса:       — Это ты.       — Д… да, я понял, но… можешь поподробнее, — Лазурноглазый взглотнул, — Именно о самом его содержании?       Нездоровый Боб поджимает суховатые губы, кладет пустую консерву на пол, потирая острые костяшки пальцев. Брови складываются в домик. Парень привстает с постели, подходя к шкафу. Агент вскидывает бровь, повернув голову к не очень широкому, но высокому объекту мебели. На вид ему было около десяти лет, может поменьше. Раскрашен же шкаф в мутный багровый цвет, выдвижные ящики более светлого тона, а дверцы сине-черного. Шизофреник приоткрывает одну, и в объятиях худых рук оказывается множество листов. Клон сщуривается, пытаясь разглядеть — что же душевнобольной хочет ему показать?       Нездоровый Боб подходит к квадратному столику, начиная раскладывать на нем рисунки. Агент приближается к парнише, дабы рассмотреть каждую из бумаг. — Это все…- — Вот ты, и т-тут тоже — Бледный парень поочередно указывает на каждый из листов, на которых находился синеглазый. — И з-здесь Джеймс, и еще ту-у-ут.       После, Шизо кладет последний, тот самый рисунок, почти в центр столика и немного отходит, потирая подбородок. Агент молчит, разглядывая все художества своего собрата. Каждый из рисунков, что обычно у парня были темные и мрачные, становились более насыщенными: в них стали использоваться больше цветных карандашей, деталей, цветочков. И везде стоял сам Джеймс, который с каждым разом выглядел счастливее, словно именно он окрашивал своим присутствием весь тот мрак в работах бледного Боба. Щеки вспыхнули алым цветом.       — Когда я т-тебя увидел, мне становилось страшно… — Начинает клон тараторить и запинаться. Медленно присаживается на кровать. Руки собираются в кулак, переминая тонкие пальцы, — Н-но потом, ты стал уде-делять мне больше внимания, у мен-ня появилось к тебе нед-допони-… н-непонятность.       Рот приоткрывается, но хоть что-нибудь да выговорить не получается. Синеглазый Боб тоже усаживается рядом, на постели, сопровождаясь поскрипыванием титанового протеза. Нездоровый парень подрагивает плечами. — Почему? — Что?.. — Густые брови приподнимаются от неожиданного вопроса, эхом раздающимся по пространству в пустой голове. — По-почему ты помогаешь мне, ну, з-заботишься? Зачем?       Агент молчит. Снова. Это застало парня врасплох. Он и сам постоянно избегал его. Со всей дури мотал головой, небрежно скидывая все на ответственность и необходимое беспокойство о своих братьях. Душевнобольной тоже ведь клон, о котором шатен с укладкой заботился, просто немного больше. Тогда почему чувства совершенно другие? Парень не знает. Не хочет знать и понимать, вновь железным пинком откидывая в мозгу приевшиеся до дырки мысли. Образ идеального робота трещит по швам. Ему ведь достаточно просто находится рядом с нездоровым Бобом. Зачем же топиться от всех этих лишних ярлыков?

Единственный клон, с которым Джеймс может перестать быть серьезной правой рукой самого Лидера и чувствовать маленькую свободу. В конце-концов — быть самим собой.

      — Я не знаю, — С некой для себя тяжестью проговаривает агент, одновременно пытаясь заглотнуть огромный ком в глотке. Становится невыносимо стыдно за свои слова, будто сейчас стоишь перед Шрамом и отчитываешься, не подготовившись, но только… все гораздо страшнее. — Правда…       –…       — …Тебе неприятно, когда я тебе помогаю? Или просто нахожусь рядом?       Больной парень распахивает глаза, вскакивает, пошатываясь с кровати и попутно размахивает худыми руками.       — Н-нет, что ты! Я, эм… — Шизо неловко садится обратно к краю постели. — Не против, просто, понимаешь…       — Думаю, я понял.       На исхудалом лице проявляется усталая улыбка. Этого подтверждения было достаточно, чтобы все понять. Тяжелые веки немного прикрывают своим черным горизонтом сверкающие лазуриты. Порой клон замечает, как душевнобольной немного хмурит брови и дует щеки, когда тот отводит от него взгляд. Интересно. Агент с осторожностью пододвигается к душевнобольному, вглядываясь в острые глаза. Кажется, если слишком засмотришься — как лезвие глубоко прорежут насквозь твои хрупкие органы, что будут непрерывно кровоточить по всей площади. А потом это все оттирать. Тьфу.       Во взгляде больного появляется немой вопрос:

«Можно?»

      Джеймс же, неотрывно глядя, с легкостью его прочитывает. Шатен с укладкой протягивает вперед протез руки. На нем рисуются очертания тонких пальцев, обвивающие титановую сталь. Мозольные подушечки с трепетностью проводятся вокруг по предплечью. Словно это какое-то хрупкое стекло. Но это ведь не так. Нездоровый Боб знает, что этот протез прочнее всего, что только могло существовать. Наверное, даже силы духа самого агента. И все-равно — осторожно прикасается, боясь сделать лишнее движение. Слишком ценно, слишком дорого, как и сам момент для обоих. Бледная рука плавно спускается к запястью, обхватывает его длинными фалангами, с боязливостью притягивая к себе. Клон напротив лишь послушно поддается плечом вперед. В тихой комнате раздаются шумные вдохи. Для обоих парней такая близость — уже что-то настолько недоступное. Хочется прижиматься всем телом, согревать друг друга. Но почему останавливаются, сомневаются и бросают желанное? Знают, что нельзя. Запрещено, вот и все, хоть убейся об цветастые обои. А кем запрещено-то? Никем, просто нельзя и все, некий приказ собственного разума, которого ты как жалкая кукла должен соблюдать. Слишком запутанно, да и плевать на все это незамысловатое, если честно. По крайней мере сейчас.       Титановое запястье нетерпеливо оказывается около груди, постепенно приподнимаясь выше. К кисти руки прижимаются тонкие уста. Дышать становится затруднительнее. Обладатель протеза густо обливается розовой краской. Шизофреник покрывает железо неловкими, короткими поцелуями. Бледные губы обжигаются холодной сталью, становясь более алыми маками. В темных волосах запутываются тонкие пальцы, что зачесывают неуложенные кудри. Клон вопросительно поднимает взгляд, переплетая свою руку с титановой. Агент лишь плавно соприкасается лбами, поглядывая то на рисунки, то на больного клона. А взор того направлен, кажется, куда-то за плечо делового костюма. Дрогнул подбородок. Спутанные пальцы выбираются из мягкой ловушки, плавно падают на впалую щеку. Мягко поглаживает большим пальцем. Небольшая кровать недовольно поскрипывает. Шизо, ощутив прохладу на лице, боковым взглядом замечает тяжелую руку. Боб напротив томно выдыхает, наклоняет чуть ниже голову, и мягко укрывает устрашающие мысли ночным синим небом; прохладная тьма окутывает тело мурашками, Джеймс словно говорит: «Здесь никого. Только мы с тобой. Одни в этом месте».       Больной клон еще некоторое время неотрывно разглядывает черты лица, а затем, устало закрывая тяжелые веки, кладет смольную макушку на крепкое плечо. Цитрусовый аромат туалетной воды давно как проветрился, уже не так сильно дурманя мысли Шизофреника. Губы самовольно тянутся в легкую улыбку от глупых мыслей. Идеально поглаженный пиджак слегка мнется. Довольно приятное чувство — иметь некую «опору».

      В мертвой комнате слышно быстрое биение двух сердец.

***

      По темному коридору четко раздаются постукивания об массивную эмалированную дверь. Четыре удара. Тишина. Парень шумно переминается с ноги на ногу, легонько трясся небольшой пакет в руках. Усталый шатен несильно хмурит густые брови, когда голень ноги вновь разворачивается вокруг оси, слабо тарахтя. Будто зависающей руки ему недостаточно. Только-только агент поправляет железный протез в нормальную позицию, как подбитая дверь резко распахивается чуть ли не у его носа. Черная макушка выглядывает из темного помещения с округленными глазами. Пришедший тихо фыркает, подходя ближе.       — Ох, эт-то ты… — Больной Боб, оглянувшись по сторонам, спешно уводит гостя в свое «логово».       Так Джеймс в шутку называл его комнату, ведь только здесь он может бесцеремонно отбросить душную маску без эмоций, без стеснения раскидываться словечками под хихиканья Шизофреника, и вообще — просто расслабиться. Конечно, у правой руки Лидера есть собственная комната, даже со слабоватым, но в какой-то степени замком, где он может остаться наедине с собой. Но одиночество — это совсем другое. Оно больно бьет тебя оглушительной тишиной по черепной коробке, из-за которой мысли разбегаются в стороны, не позволяя собрать их обратно в одну адекватную массу. В крепчайших объятиях сдавливает тебя собственным угнетением, под тяжестью которой белоснежные кости трутся в порошочек. И все. По ощущениям уже не больно, просто мерзко. Да это и так понятно. Однако, все быстро изменяется, если ты находишься с единственным близким человеком, а не подбитым зеркалом напротив. И клон с фарфоровой кожей его замечательно понимает. А жаль. Правда, в одиночестве он вряд ли когда-то бывает. Но множество людей и в огромных толпах чувствуют себя брошенными в пустоту без единой души… Что-то я задумался.       — А что у тебя в-в пакете? — Острые зрачки бегают по вышеназванному предмету в титановой руке.       — О, это для тебя, кхм, — Вырываясь из мыслей, у агента появляется ухмылка, затем, протягивая парню пакет, смущенно продолжает, — Ну, я просто их нашел в одной помятой коробке, и мне показалось, что такого у тебя еще не было… Так что бери.       Душевнобольной некоторое время обдумывает сказанное, обволакивая вещь двумя руками. Мельком глядит на Джейма. Тот со стеснением потирает ладонью потную шею. Левой рукой Боб начинает шариться внутри. Что-то длинноватое и тонкое. Клон подходит к старому доброму столику, дабы на нем уже удобнее рассмотреть, что же там такое. На плоской поверхности раздаются постукивающие друг об друга предметы из пакета. Боб замирает. Смольные глаза сужаются.       — Ц-цветные ручки?! Это просто пре-прекрасно! — Восклицает тот.       — Ага, верно. Просто я подумал, что ими можно многое сделать, и–       — Спас-сибо, Джеймс, это правда много-о-ое изменит! Ты даже не представляешь…       Шизо начинает жестикулировать руками, громкими возгласами бубня о чем-то своем, что уже и агент давно как понимал. Вообще, его стало как-то проще «читать». Оно и к лучшему. Шатен присаживается на постель, сонно слушая своего нездорового Боба, иногда посмеиваясь от глуповатых задумок парниши. Замкнутый в себе клон довольно сильно изменился после признания, стал более общительным, не стесняясь лишний раз высказать что-нибудь накопленное. По крайней мере, для Джеймса точно изменился. Слышится негромкое зевание. Черт, парень действительно сегодня устал, ему хотелось бы сейчас лечь поспать, но он так желал лишний раз увидеть бледное личико и чувствовать холодные касания на своем вспотевшем теле. Глаза начинают невольно слипаться, а со стороны слышится подозрительно наступившая тишина. Сверкающие лазуриты прикрываются лишь на секунду, как тут же по телу проходят мурашки от резкого холода.       Нездоровый Боб кладет шатеновую голову себе на колени, осторожно протягивает бледную руку к лицу агента. Неспешно поглаживает большим пальцем щеку. Тот что-то тоскливо пробубнил. Он тихонько ерзает, устраивается поудобнее, укрывая синее небо темными и длинными шторами ресниц. Бледный парень аккуратно проводит костлявой кистью по закрытому и влажному веку, набирая капельки собравшихся слез на ресничках, а после, спускает запястье ниже, поглаживая утонченно-острую скулу Джеймса.       Казалось бы, многим людям нравятся длинные и густые ресницы, особенного цвета вороного крыла, что сочетались со строгим взглядом их прекрасного обладателя. Многим, но не Шизофренику. Ему не нравится, если тот прикрывает свои глаза, наклонив голову, или попросту отводит взгляд, он правда не любит, когда черные и пушистые горизонты-ресницы скрывают взор на печальный небосвод синей ночи, в которую так и хочется неотрывно глядеть. Глядеть и утопать, как бедный зачарованный, попавший в красивую ловушку. Клон любит, когда Джеймс смотрит на него. Строго, мягко, с нотками негодования, взволнованности и раздражения. Просто любит, когда взор Боба обращен только на него. Именно тогда Шизо чувствует себя в полной безопасности, словно вокруг него очертается защитное поле, ледяные и бледные конечности странно согреваются, а мысли распутываются из огромного клубка пряжи, вставая на места по пустым полочкам воспаленного разума. Да и множество тысяч других, вечно сверлящих насквозь, глаза растворяются и исчезают под пристальным взглядом серьезного клона, позволяя бедному парню перестать находиться в вечном центре внимания галлюцинаций. Другим людям было бы некомфортно и даже жутко под давящим взглядом другого человека. И Шизофреник не исключение, но его исключение: Боб-Агент. Просто чертовски гигантское исключение, беспощадно переворачивающее душевнобольного с ног на голову. Ему не обязательны постоянные трепетные касания, он не нуждается в приятных комплиментах, ласкающих острый слух, ему ничего не нужно. Бледному парню уже предостаточно внимания глаз темной синевы с осознанием взаимности. А Джеймс и вовсе не против. Он любит рассматривать каждый сантиметр тела нездорового клона, изучать малейшие детали, что-то подмечая себе в голову.

Глубокий вздох.

      Уложенные волосы уже давно треплятся в длинных и тонких пальцах, что играючи перебирают их. Пару шоколадных прядей бережно закручиваются в пружинки, а затем отпускаются, после, намереваясь быть поглаженными. Будь воля агента, он бы вечно вот так лежал с Шизофреником, лишь бы чувствовать ледяные ладони на себе, растворяясь от неизъяснимого для клона блаженства. Жаль, что это невозможно. Совсем скоро наступит день революции, и правая рука Лидера обязана быть всегда начеку. Вот бы еще мозг отключить, дабы не думать ни о чем… От мрачных и серых дум отвлекает опаляющее дыхание на своем лице. Синие глаза распахиваются, видя перед собой смольные острия. Клон непонимающе пару раз хлопает длинными ресницами. Но, уже имея опыт, Джеймс слабо кивает на немой вопрос, расплываясь в нежной улыбке. Бледные пальцы передвигаются к подбородку, а исхудалый, волнующийся Боб наклоняется ниже. По телу проходит миллион мурашек, неяркое помещение расплывается словно от опьянения, а конечности отказываются послушно реагировать, становясь ватными. Все вокруг замирает на минуты только для них. Титановый протез тянется вверх, прижимаясь крепче к душевнобольному.       Пухлые губы накрываются чужими родными.

***

      По всему темному помещению проходит вспышка, освещающая гигантскую куклу и виновника желтого сияния. Даже сквозь тысяч истошных воплей и криков, отдающихся длинным эхом, слышался такой знакомый безудержный смех.       Синие глаза, сщуриваясь, мельком бегают по большому монстру. Взгляд падает вниз, и клон, отбиваясь от очередной куклы, испуганно охает, разувидев там знакомый силуэт. В стороне что-то несильно поблескивает, но агент мгновенно догадывается, что это. Парень срывается с места со всей силы, из гортани хрипло вырывается крик.       — Шизо!!! Осто-       В огромной комнате разлетается мощная волна едкого дыма, из-за которого дышать становится невыносимо трудно, клоны хоть как-то пытаются прикрыть лица, попутно откашливаясь. Голограммы незамедлительно пропадают. В помещении вновь озаряется проницательный свет. Шатен, не медля, добегает до места с прикрытыми глазами, но тут же их распахивает, вглядываясь в пол. По бетонной поверхности, в огромном количестве, разбрызгана алая жидкость. Руки безудержно трясутся. Со звоном отлетает наточенная шпага Эль-Бобо, также испачканная в крови. Лазуритовые зрачки с ужасом оборачиваются в правую сторону. Там, на белоснежном полу, что недавно до блеска сиял идеальной чистотой, были откинуты от собственных тел четыре головы. К сдавленному горлу, до боли скребясь, подступает колящий приступ тошноты. Титановый протез автоматически прикрывает рот рукой, удерживая рвотные позывы. Беспощадная головная боль глухо капает на нерабочие мозги, эхом отдаваясь в опустошенных мыслях. А остались ли они вообще? Слишком душно. Железный протез ноги словно подменяют, и та становится ватным мешком, переставая твердо держаться на земле. Вторая нога подкашивается следом, отказываясь быть хоть какой-либо опорой. Клон громко падает на колени рядом с черной макушкой, что покрывала собой бледное лицо с застывшим и широким оскалом душевнобольного парня. Джеймс беспомощно хватается руками за шею, крепче вцепляясь мозольными пальцами. Острые ногти впиваются без малейшей жалости. От боли лазуритовые глаза наполняются слезами, накрывая те туманной пеленой, из-за чего взор становится размытым. По правде говоря, не хотелось бы вообще ничего не видеть. В груди что-то сдавливало легкие до привычной, но ничерта не приятной сдирающей хрипоты. Связки, что сотню раз — снова и снова связывались в узлы, окончательно рвутся, кнутом ударяя слабую гортань изнутри. Липкие и холодные мурашки ползли по всему телу. Голова становится тяжеленным кирпичом, склоняясь вниз, покачивается из стороны в сторону. Он просто отказывается разумно думать, верить собственным глазам. Все — ложь, как и голограммы ублюдка. Вот здесь ведь, только что — стоявший образ Шизофреника буквально сиял, словно даря большую надежду на будущую победу своим братьям-революционерам, усмехаясь и скалясь своей неповторимой улыбкой прямо в лицо врагу. Обезглавленное тело уже как несколько минут становится ледяным, утопает в собственной крови, окрашивая белоснежную водолазку светлым малиновым оттенком. Фарфоровая кожа по-истинному становится бездушной скульптурой, омрачняя своего великолепного зрителя. В заостренный нос с размаху бьет вонь свежей тухлятины. Неправда.       Из уст вырывается беззвучный крик.

По всей симуляции, словно та не имела границ, эхом раздаются судорожные всхлипы вперемешку с отчаянными воплями.

Клон дрожащими руками удерживает родную голову.

Мозольные пальцы горячо обжигаются мертвой холодной кожей.

Он не спас его.

Не успел.