Есть то, чего ты не умеешь?

      Боги, Боги, Боги, каким же утомительно-сложным был этот осенний тур. Впрочем, подобное настроение разделял лишь Антон, подхвативший невероятное невезение то ли в первом, то ли во втором городе, который Шоу "Импровизация" посетило. Подвернул ногу и чуть не улетел со сцены в Кирове, поссорился с организатором в Нижнем Новгороде, от чего "случайно" оказался на сломанном стуле, спокойно уронившем мужчину посреди выступления. На следующих концертах происходила подобная нервотрепка, не зависящая напрямую от Шастуна.       Вследствие сих неудач, Антон напоминал обиженного на весь свет подростка, взрывающегося тирадой ругательств от самого малейшего выпада в свою сторону. Во время концертов он максимально сдерживался и со скрежетом выдавливал из себя позитив. Но вот за кулисами, перед коллегами, не стеснялся ни в выражениях, ни в проявлении эмоций. Ужасно устав от затянувшейся агрессивной депрессии Шаста, Стас заменил на всех выступлениях "Опоздание", чтоб не провоцировать его ещё сильнее, и старался не лезть без особого повода. Серёжа игнорировал всё, источая абсолютное спокойствие, и вёл себя, будто ничего не происходит. Почти настолько же безмятежен был и Дима, он не старался как-то повлиять на друга, только изредка отдёргивал его, когда тот совсем расходился. Один Арсений, поддерживая бодрость духа и не опуская рук, пытался как-то вытащить Антона из этого состояния.       – Шаст, признайся, ты пятилетний ребёнок? – искривил брови Попов, когда с утра пораньше напоролся на тупо уставившегося на лужу чая друга.       Тот поднял апатичный взгляд на вошедшего в гостиничное кафе Арсения, по обыкновению вставшего почти самым первым. Не то, чтобы Антон не знал, что делать с разлитым напитком, просто прогонял в голове, сколько усилий стоит в полупустом отеле найти уборщицу и сколько ещё неприятностей принесёт этот день.       – Простите меня, Майя Олеговна, но ваш сын...       – Ты можешь заткнуться, Арс, – не дал договорить Шастун, потеряв где-то в запылённых закромах вежливости вопросительную интонацию.       Закатив глаза, Попов исчез, и уже через пять минут вернулся с уборщицей. К тому времени Антон выпросил у кофейного автомата новую порцию чёрного чая, невкусного, несладкого: брать разрешение заварить его самостоятельно на пустующей кухне мужчине мешало поганое настроение. А вот Попова ничего не останавливало, и через один выпитый пластиковый стаканчик и один съеденный шоколадный батончик тот присел за стол перед коллегой с кружкой свежесваренного кофе и парочкой где-то раздобытых "горячих" бутербродов.       – Кого ты ограбил в этой пустыне? – насупился Антон, подхватывая ещё тёплый кусочек батона с колбасой в расплавленном и запекшемся сыре.       – Сготовил: мне позволили брать из холодильника всё, что захочу, – Арс проигнорировал дерзость друга.       На этом разговор окончился, хотя Попов несколько раз пытался подбодрить ходячую хандру. Так они и просидели друг напротив друга до момента, пока не показались остальные ребята.       С полными сумок руками Антон вылез из такси пред дверями местного ДК, где пройдёт концерт. Сумасшедший для конца октября холод с выпавшим мокрым снегом мужчина списал на свою неудачливость, совсем забыв, что находится в Западной Сибири, где это в порядке вещей. Пальцы без лат перчаток и мочки ушей, не прикрытые русыми кудряшками, холодели, мгновенно превращаясь в окаменелости. Внезапно в кармане зажужжал телефон, но палеонтологические артефакты вместо рук долго не могли выудить его из широких аляповатых шаровар. Вышедшие следом Дима и Серёжа застали нелицеприятную картину того, как Шаст резко отчитывает собеседника за несвоевременный звонок.       – Слушай, я тащу портфель, пакет и сумку, – он выругался. – Арсения, который, – ещё парочка матерных слов, – до сих пор не приехал. Как думаешь, почему я не ответил сразу?       – Тох, ты с кем так? – подошёл Позов и перехватил у друга половину ноши.       – Не извиняйся, а, – Антон не услышал вопроса друга. – Перезвоню, Ир, перезвоню.       Округлое лицо Димы медленно приняло неестественную вытянутую форму, ладонь сама собой поднялась и с хорошего размаха прилетела по затылку долговязого. Через какое-то время показались Попов с Шеминовым, которые прибыли на другом такси, и застыли при виде того, как Поз перепирается с Шастом, говоря что-то об "элементарной сдержанности и уважении по отношению к дорогому человеку".       – Ребят, брейк! – влетел между ними Арсений, получая порцию мата в свою сторону. – Вы хотите на саундчек опоздать?       – Арс, я не буду поощрять его свинское поведение по отношению к собственной девушке, – холодно проговорил Дима, оскорблённый за далеко не чужого человека.       – Шаст, давай вдох-выдох, – Арсений пытался успокоить обиженно сопящего мужчину, незаметно кивнув Позову. – Перед концертом позвонишь Ире и скажешь, что был не прав и готов отработать прощение. Понял?       Иссверлив всех окружающих тяжёлым взглядом, долговязый побрёл внутрь здания. Попов пристроился под боком, как ни в чём не бывало рассказывая о том, какую классную группу недавно нашёл, и обещая отправить парочку песен. «Послать бы его, но ладно... успокаивать, однако, умеет», – прозвучало в голове Шастуна.       Свет прожекторов отделял его, вылетающего с громким задорным приветствием на сцену, от зрителей, аплодирующих, как обычно, очень активно. На лицо приросла маска. На сердце повис замок, запирающий лишние чувства. Ключ остался в гримёрке. «Погнали, мать Воронежскую», – проговорил про себя Антон, стараясь не опускать планку хорошего настроения. Зал, к счастью, принимал теплом с самых первых секунд.       – Арсений, закрой-ка ушки, пока мы придумываем роли парням, – через какое-то время объявил "Вечеринку" Стас и, выходя на центр сцены, обратился к зрителям.       – Вон девочка. Она уже на передний ряд ложится! – призвал Антон, указывая в сторону активно тянущей руку девушки; Шеминов кивнул.       – Идея для двоих сразу. Можно так? – пряча робость, отвечала девчоночка и, получив удивление, а затем согласие от Стаса, продолжила. – Пусть один будет участником "НЕИГР", который выполнил все задания, а второй – ни одного, но в суперигре оба провалились.       Шастун, по обыкновению, "улетел" от смеха, собирая длинными ручищами кофту на плече Поза в комок и утыкаясь в него лицом. Шеминову ничего не осталось, как только взять эту идею. Мужчина назначил первым участником Антона, а вторым – Диму. Тем временем Серёже досталась совершенно иная роль.       – Мой отец говорил: "От неудач не унывай, гнев из лейки заливай". А это повод устроить вечеринку! – начал игру уже заведённый Арсений.       Последняя нервная клеточка Шаста злопамятно записала эти слова в блокнотик. При виде сразу двух гостей Попов не сбился и с энтузиазмом запустил их в импровизированную квартиру. Те вошли молча, прикрыв за собой невидимую дверь, и Антон с вселенской печалью в голосе воскликнул:       – Проиграли там, где это невозможно!       – Оба, – отчаянно махнул рукой Димка, и лёгкие хохотки раздались с нескольких сторон зрительного зала.       – Теперь я тебя понимаю... Есть минеральная вода с круглой наклейкой? Напиться бы, – продолжил Антон, обращаясь к Попову.       Над головами зрителей пронеслась волна смеха, вызванная отсылкой. Позов логически продолжил слова напарника и развил их, не давая нелепой реплике про воду остаться таковой. История постепенно обрастала подробностями.       – ... а потом то задание их: хоть на руках стой, главное – сделай, – жаловался Поз. – Вот ты бы смог?       – Я не совсем понял, какой трюк, но... – ответил Арсений озадаченно.       Он слегка подтянул наверх джинсы с дырявыми коленями, покрутил плечами, после чего ловко встал на руки, медленно перенёс вес ног назад и, опустив ступни на пол, принял положение "мостика". Зал взорвался свистом и аплодисментами, криками восхищения – привычная реакция на невероятные выкрутасы Арсения-хвастунишки-Сергеевича. Тем временем Попов, чётко передвигая правую ногу-руку и левую ногу-руку, дошёл в таком положении до Антона и, пошатнувшись для создания толчка, поднялся, оказываясь нос к носу с напарником. Вторая волна зрительского восхищения пронеслась по рядам.       – А я... – Антон, не ожидавший такой развязки акробатического номера, споткнулся на полуслове. – А я это смог в отличие от него!       Не знающий, куда бы деть конечности, Шастун прижал ладони к полу и неуклюже подпрыгнул. Длинные ноги взметнулись вверх, расходясь в стороны, как минутная и часовая стрелки. Широкие штанины спустились до колен, оголяя худые голени; подобно им майка спала, и внимание зрителей мгновенно сместилось на впалый живот мужчины. Поймав равновесие на миг, тот попытался зафиксироваться, напрягая всё тело. Внезапная резкая боль между лопатками порушила систему, выдавив из Антона сдавленный стон. В глазах потемнело, и Шаст рухнул ногами на пол, чувствуя, как в кожу живота впилась чья-то рука, благодаря которой он сохранил колени не отбитыми.       – Тох, ты в порядке? – звенел обеспокоенный голос Арсения прямо над головой мужчины. – Давай, вставай.       Но Антон не мог пошевелить руками, переставшими слушаться мгновенно; он сел на пятки с заведёнными назад плечами и, через силу пытаясь вернуться их на место, шипел от боли. Одним быстрым шагом Попов встал между ним и зрителями, спрятав за собой страдающего. При виде катастрофического положения друга Серёжа с Димой начали активно переманивать на себя внимание. Арсений положил руки на антоновы плечи и хотел что-то сделать, но начинающий закипать Шастун дёрнулся вперёд и выпалил шёпотом:       – Что: "Давай, вставай"?! Это не моя смерть?       Мужчина скривился от резкого рывка, сдерживаемый жалобный скулёж проявилась мелкой мокрой солью в уголках глаз. Хотелось материться и винить чертово невезение, только, кажется, именно сейчас до Антона наконец дошло, что вся происходящая дрянь порождена им самим. Он злился по пустякам, поступал как последний глупец, притягивал этим ещё больше неприятностей. Не вовремя начавшееся самоедство затихло от мягкого, но сильного нажима пальцами на какую-то точку между лопатками, отчего мышцы резко расслабились, и руки страдающего сами собой вернулись в норму.       – Арс, – выдохнул с облегчением Шастун. – Спасибо. Боги, ты маг или что? – он сверкнул кристально чистыми изумрудами глаз в сторону посмеивающегося коллеги, протянувшего руку.       – Профессия обязывает,– улыбнулся Арсений, отвечая встречным искренне счастливым взглядом цвета амазонита.       Остальной концерт прошёл без сучка, без задоринки, зритель остался доволен и в конце долго обливал актёров громкими овациями. Вся команда какое-то время обсуждала некоторые ошибки, а после сделанных выводов на будущее совместно отобедала в небольшом ресторане. Домой решили пройтись пешком: ночной холод уже не так смущал в весёлой компании.       По покрывшимся сахарным льдом лужам скользили капельки света от высоких большеголовых фонарей. Аллея пустовала, лишь пьяницы стучали бутылками, и редкие собачники утыкались в экраны телефонов, в полглаза присматривая за щёночком на коротком поводке. Только пение пятерых взрослых мужчин мешало порядочным гражданам утопать в тишине позднего вечера. Сильные голоса взбирались по стенам домов и улетали эхом в тёмно-коричневое, заволочённое тучами небо. И если бы кто-то из немногочисленных прохожих спросил, выпивали ли эти господа, то их реакция была бы такой:       – Ответ нет! – не стесняясь, пел громче обычного Шастун, освобождаясь от гнетущего плохого настроения пол-ность-ю.       – И выключен свет, – слились в один голоса Димы, Серёжи и Стаса.       – Но что мне делать, если это любовь? – подхватывал Арсений, по-настоящему радуясь тому, что Антошка наконец преодолел хандру.       Попов, идущий под его боком, изредка кидал взгляды на лицо мужчины, стараясь не быть замеченным, отчего ухватывал лишь кадры вздёрнутых в улыбке губ, шмыгающего от холода носа, уголков смотрящих вперёд глаз.       – Простить, остаться или уйти, – начинал хрипеть долговязый, когда перед путниками уже показалась цветная вывеска отеля.       – Ну, что мне делать, если это любовь... – почти прошептал Арсений последние слова песни и внезапно повысил голос, чтобы его слышали все. – Шаст, ты позвонил Ире?       Привлечённое внимание к этой теме привело к искажению на сердце Антона. Нервно проведя ладонью по волосам, он замычал, пытаясь придумать ответ, который был бы менее разочаровывающим. Почувствовав неладное сразу же, Дима капитулировал, заявив, что помогать Шасту собраться с силами для извинения и не утонуть при этом в самобичевании по поводу его скотского поведения не собирается. Сколько можно уже? Серёжа и Стас только загоготали на это мычание телёнка, искренне сочувствуя Ире. Глазами-попрошайками Антошка уставился на Попова и получил лишь смех и еле-еле заметный одобрительный кивок: это значило, что он может прийти к нему за поддержкой сегодня. Как и всегда.       – Ты не закрыл дверь, – не отрываясь от написания чего-то в блокноте с твёрдой обложкой, проговорил Попов, сидящий в кресле возле окна.       Антон послушался и, войдя в чужой номер, как к себе домой, уселся на подоконник, скрипнувший под его весом. Часы над зеркальным столиком показывали половину первого ночи, их тиканью вторили стук мокрого снега с дождём по оконному стеклу, а также разговор выпивающих в парковой беседке, перед гостиницей, людей. Страницы с кривоватой писаниной Арсения были залиты тёплым светом двух слабеньких бра, потолочные лампочки он не зажигал: обилие освещения перед сном препятствовало выработке мелатонина.       – Ты пришёл попялиться на меня? – прервал затянувшееся безмолвие хозяин номера.       – Сломал уют, блин, – фыркнул Антон. – Звонить надо...       – Ну, так вперёд, цветочек, или тебе совет нужен ?        Распознав иронию, Шастун спрыгнул с подоконника и насильно заставил Арсения подвинуться: раз такой умный, то и местом поделиться. Как же мужчине не хотелось звонить Ире сейчас: стыд ещё не прошёл, и отвращение к себе не прогорело в груди. Может, стоило это сделать раньше: у нее почти 9 часов, вдруг уже собирается ко сну? Или лучше завтра по утру? Или через пару дней, чтобы обида девушки немного поутихла?..       Тёплая ладонь опустилась на антоново плечо – поток его мыслей резко притормозил, успокоился – и, приободряя, похлопала по нему. «Арс всегда чувствует». Шастун набрал номер. Ира взяла почти мгновенно.       – Ир, – сглотнул, – прости меня, я повёл себя, как урод... – слова в своё оправдание застряли в горле, не желая быть произнесёнными.       – А я думала, ты дольше будешь злиться, – прошептала девушка посаженным голосом.       «Похоже, она ревела пару часов», – приметил Арсений, слышащий каждую интонацию из динамика телефона, слишком близко расположенного к его уху. Антон долго молчал, не имея сил придумать ответа: импровизационные навыки отказали в неподходящий момент.       – Я прощаю. Прощаю, Антон, – кажется, улыбнулась она. – Люблю тебя.       – Спасибо, цветочек, – с трудом проговорил тот, зачем-то добавив обращение придуманное Арсением.       Тихий и почти вызывающий сожаление смех Иры щекотал уши, и Шастуну, правда, стало проще от мысли, что извинение удалось, и настроение его девушки приподнялось. Спустя несколько рассказанных эпизодов дня разговор закончился. Стук капель дождя усиленно зазвучал, забирая себе всё внимание, отбивая новый концерт для двух слушателей. Убранный давно блокнот лежал, чернея аккуратной надписью «Прекрасная планета, где всё непонятно, или заметки Путешественника попова», правда, сейчас Арсений думал совсем не над содержанием своей будущей книги.       – Боишься её потерять? – слишком тихо прошелестел арсеньевский вопрос.       Напряжение электричеством пробило Антона и по плечам перешло к сидящему впритирку Попову, который посчитал это согласием.       – Она меня любит, Арс, – теперь оправдываться Шастун хотел и делал это даже слишком отчаянно. – Я привык к ней, да. Привязался.       – Знаю. Это обыденно, – усмехнулся тот, останавливая свой взор на родных изумрудах глаз Антона. – У меня всё точно так же.       Ловушка захлопнулась. Они замерли, зачаровали и зачаровались. Ни камеры, ни другие люди не наблюдали за ними, не мешали, не заставляли раз за разом разрывать связь взглядов, скрывать связь душ. Сколько лет они уже так жили: слыша в свой адрес «Люблю тебя», отвечать «Спасибо»? Можно было бы признать, что все «А я тебя» отдали друг другу, но... Нельзя. Осуждение, потеря всего, чего добились столь большими усилиями, не стоили того, чтобы быть настолько открытыми. Всё, что люди видят – лишь шутки, шутки, шутки. Просто гейские шутки очень хороших друзей. Это же так обычно, это привычно, знакомо чуть ли не каждому.       Боги, но как смертельно они устали возвращаться домой со съёмок и из туров, окунаться в объятья нелюбимых, но привычно нежных женщин. Жить вдали друг от друга, урывать у судьбы мгновения на уединение, отчего использовать каждую подобную секунду на полную...       Медленно приблизившись к небесным глазам, Антон уловил в них ласковый еле заметный блеск и через миг тягучим движением поцеловал губы Арсения, напоминая себе их родной вкус, похожий на летний рассвет. На виноградный сок и белую смородину. Эмоциональный голод затихал с каждым новым осторожно-чувственным касанием. Руки Арсения мягко сжимали чужие плечи, пока мужчина ловко перебирался на антоновы колени. Ему до безумия уютно становилось в крепких объятьях, подобных широкой зимней куртке, защищающей от холода и колкости внешнего мира. Со всей нежностью, накопившейся под гневом и негативом последних недель, Антон гладил спину и лохматую голову любимого, точно уличного ободранного кота. Они целовали глубоко и мягко, не спеша, не стараясь поскорее призвать в тела страсть. Души их так спокойно горели счастьем, что мгновение тянулось бесконечно долго, по-вселенски всеобъемлюще обхватывая время в петлю.       – Арсюш, – тонул во тьме тишины шёпот, – не упирайся так сильно мне на плечи, хорошо?       – До сих пор болят после концерта? – Арсений слегка скользил по наивно приоткрытым губам своими.       – Не стоило мне за всяким графами повторять, – улыбался с закрытыми в блаженстве глазами Антон, поддаваясь под короткие бархатные поцелуи, блуждающие по всему лицу.       – У меня ещё много талантов, цветочек, – Арсений тихо приятно рассмеялся в ответ, и этот звук прошёлся мурашками по чужой коже.       – А есть то, чего ты не умеешь, солнце? – Антон медленно поднял веки, чтобы увидеть бездонные небесные глаза.       – Я не умею воскресать из мёртвых, – ответили серые, отдалённо похожие на арсеньевские, глаза, высеченные на могильной плите.       – Почему я не помню то, что ты ответил тогда... – прошептал, проглотив окончание фразы, Антон, лишённый сил всплывшими воспоминаниями.       В сотнях разноцветных букетов и венков тонула могила Заслуженного артиста России А.С. Попова, на похоронах которого было невозможно подсчитать точное количество пришедших проститься. Это произошло ровно год назад, но цветы обновлялись постоянно и меньше их не становилось. Над мраморным постаментом возвышалась чёрно-серая плита с выбитым на ней портретом и вертикально расположенными словами, будто издевающимися над Антоном: «Я с Вами до 8». За год посещений могилы в каждую свободную минуту тот изучил досконально вдавленные вглубь камня изогнутые линии, но так и не смог поверить, что когда-то он собственноручно сделал эту фотографию. Тогда Арсения ещё представляли через призму актёра "Импровизации", тогда он был относительно молод, тогда Шастун мог его коснуться. Тогда они были не вместе, но их не разделяла смерть.       – Сень, почему ты ушёл раньше меня? – бесчувственно звучал один и тот же вопрос, которым задавался Шастун.       Болезнь. Чертова болезнь всё решила за них. Пустой болотный взгляд с сероватыми подслеповатыми зрачками мрачно тёк по потрепанным траурным лентам, обвивающим венки, подобно змеям. «От Comedy Club Production за оставшуюся в веках неожиданность». «От Ассоциации актёров РФ за вклад в российский кинематограф». «От Благотворительного Фонда *** за помощь всем и всегда», «От Администрации города Санкт-Петербург за особые заслуги перед городом и его жителями»... После благодарностей от организаций, в которых успел начудить Арсений, шли личные прощания от близких и родных людей. «От Серёженьки-пироженки и Димки-картинки. За всё хорошее спасибо, дружище, покойся с миром», а ниже скромно висела совсем тонкая голубая ленточка «Уйми свою гиперактивность хотя бы там, любимый. От Антошки». Её видели многие: точнее все. И никто не прокомментировал содержание. Будто тысячи человек, прошедших мимо могилы за всё это время, прекрасно знали, кем были друг другу двое коллег и близких друзей. Никто не поднял истерии в сети, словно, когда появилось настоящее доказательство их отношений, все резко остыли к этой теме. Просто история оказалась с самого начала идущей к чертям.       – Сень, хочешь, скажу тебе кое-что? – Антон, страдающий тремором рук, быстро провёл по седым, как лёд, волосам ладонью. – Мы трусы.       Мужчина исступленно и апатично всматривался в искаженное мастером лицо Арсения, ожидая, что оно дрогнет, изменит выражение. Подмигнёт или зашевелить губами... Он год ждёт этого. Год пытается не сойти с ума окончательно.       – Мы не смогли признаться даже близким людям, – от этих слов Антон уже не чувствовал ни вины, ни отчаянья. – Сеня, почему ты ушёл раньше меня?       Слова оставались пустыми, как и всё внутри мужчины. Ничего не болело, не ныло. Кончились все чувства. В сухом остатке на дне души валялось осознание и бесполезные воспоминания.       – Сень, мы убили эту жизнь. Она одна была у нас...       – Успокойся, все путем, мы не умрем, мы не умрем... – звучал со всех сторон вокруг головы Антона тихий голос Арсения.       – Зачем ты мне это пел? Почему ты ушёл раньше?       – И пусть наверняка...       – Я не верю в то, что есть место после смерти, где мы можем встретиться. Поэтому увидеть друг друга нам больше не суждено.       – Душа твоя горит огнем, но не умрем, мы не умрем...       – Мне мало осталось. Я скоро уйду, как и ты, Сень.       – До тех пор, пока...       – Пока не упустим свой единственный шанс на счастливую жизнь.