Le pauvre petite rose

      Весь день Джулия вела себя странно. Даже слишком. Женщина почти ни с кем не говорила, ходила мрачная и как всем казалось - Грустная. Думала психиатр о чём-то своём, иногда вовсе не слушая и не замечая того, что происходило вокруг, будто бы она была в другом измерении, далеко от сюда... Где-то между звёздами. Не было её любимых ухмылок, колких высказываний, закатываний глаз, да что уж там, даже алкоголя в руках! И отвечала она только: "да", "конечно", "всё в порядке", без объяснений, что произошло. Как всегда... Особенно Барнабаса шокировало то, что на дерзкие и наглые фразочки Роджера, которые обычно никогда не оставались безнаказанными, ведь Джулия всегда затыкала его, ставя на место, она не огрызнулась. Она просто взглянула на него, без злобы, без гнева, без презрения, без ненависти, с которой глядела на него всегда... Взгляд был полон печали и грусти, можно сказать даже боли. И... После Хоффман просто опустила голову, от чего сам Роджер быстро замолчал, не смея вымолвить хоть что-нибудь ещё. Коллинзу даже показалось, что Роджеру стало стыдно... Казалось, что он понял, почему она так смотрела на него.       Барнабас также отметил про себя, что в этот день она почти не обращала внимание на него самого. Они говорили только утром, когда вампиру нужно было делать инъекцию... И то, она лишь позвала его в кабинет и вколола вакцину, больше не проронив ни слова. От этого молчания и совершенно не свойственного для неё поведения, мужчина впал в ступор и тоже молчал, боясь начать диалог первым. Ему было страшно даже взять её за руку и поцеловать, что он делал регулярно и они оба считали это совершенно обычным жестом... Казалось, что она оттолкнет его и уйдёт прочь, чего Барнабас боялся больше всего. Но он точно не собирался оставлять это вот так! Он должен был выяснить, что произошло и почему мадам вела себя так, ведь должна была быть хоть какая-то причина такого странного поведения!       Расспрашивать семью было бессмысленно - они ничего не знали, так как Джулия, разумеется, о себе ничего не рассказывала и предпочитала не делиться переживаниями с другими, говоря будто бы заученную фразу: «я сама себя врач». Но всё же, ему удалось узнать кое-что от Элизабет. Оказывается, Джулия ведёт себя так именно в этот день, не в любой другой, а именно в этот. Наверняка в её прошлом, что-то произошло и эта дата стала для неё... Так сказать, несчастливой. Все три года её пребывания здесь именно в эту злополучную дату она была несговорчивая, мрачная и чем-то расстроенная... И весь день она молчала, думая о своём, практически не контактируя с членами семьи, даже с Дэвидом, предпочитая оставаться в одиночестве и обычно после работы запиралась у себя в комнате, не выходя до следующего утра. Но как раз на следующий день вся печаль пропадала, будто бы её и не было и Джулия становилась собой, делая вид, что не помнит о вчерашнем дне абсолютно ничего, хотя все отлично знали, что это ложь. Именно в этот день, именно четвёртого ноября. С чем это связано - не ясно, но ясно то, что выяснять причину бесполезно, Джулия всё равно не скажет. Но ведь для Барнабаса нет ничего невозможного!       Он решил прийти к ней поздно вечером, когда никто не смог бы ему помешать, когда она была бы одна и точно не занята. У себя в комнате. Джулия всегда пропускала его к себе и он точно знал, что его никто не выгонит. Она даже разрешала ему входить без стука, ведь полностью доверяла и знала, что от него скрывать нечего... Точнее, он так думал. Как раз, был поздний вечер, если не ночь. Мужчина стоял возле двери в комнату Джулии, думая постучать... Но, вспомнив, что ему дозволено входить когда угодно, попробовал открыть дверь. Ничего не вышло, она была заперта, видимо, Хоффман не ждала гостей, даже его. Нормальный человек всё же постучал бы, так как врываться в чужие покои - моветон. Особенно в покои дамы. Но для Барнабаса это потеряло смысл, сразу после того, как они с Джулией сблизились достаточно сильно. Нет, врываться он не стал, он решил пробраться к ней другим способом. Через балкон. Ведь она никогда не запирала его и Барнабас это точно знал.       Забраться на её балкон для него было лёгкой задачей, так как он делал это достаточно часто, ему просто было интересно, как живёт "женщина врач", ведь для него такое явление было удивительным. Об этом она не знала, так как мужчина следил тихо, а рассказывать об похождениях не стал. Барнабас всегда поднимался ночью на крышу, а после осторожно спускался вниз, будто бы летя по воздуху, как он и сделал сейчас.       Всё тот же небольшой балкончик и стеклянная дверь, ведущая в комнату из которой горел тусклый свет настольной лампы. Она не спала, значит что-то делала, притом то, что хотела оставить в тайне. Джулия обычно не выключала свет ночью, если работала, не важно, в комнате или кабинете. Но сейчас, казалось, что она специально оставила тусклую и еле-видную лампу, чтобы все думали, что она спит. Тут точно что-то было не так и вампир был обязан это выяснить. Помимо этой странности была ещё одна - звуки. Коллинзу будто бы слышалось, что она плачет. Нет, Джулия не могла плакать! Он мог представить что угодно, но не её слёзы, ведь она всегда была такой сильной и сдержанной, даже безэмоциональной... Но он отчётливо слышал всхлипы, тяжёлые вздохи, лёгкий кашель и плач... Её плач.       Барнабас сжал кулаки и тихо открыл дверь, быстро проходя в комнату, также быстро закрывая за собой проход, ведущий на балкон, чтобы не дай бог простудить Хоффман. Всё же, поднялся лёгкий ветер, но Джулия даже не повернулась к нему, даже не вздрогнула, всё ещё продолжая сидеть на кровати, что-то делая. Он не видел её лицо, но точно знал, что оно залито слезами. Это было очевидно...       – Мадам, что с вами случилось? – спокойно произнёс он, заставляя Джулию вскрикнуть от неожиданности и резко повернуться к нему, вскакивая с кровати.       Он был прав, лицо было красным и мокрым от слёз, плечи слегка вздрагивали, волосы сильно растрепались. На ней был полупрозрачный чёрный пеньюар, который, по мнению Барнабаса, был слишком длинным, хотя, в данной ситуации он казался ему не слишком длинным, а слишком лёгким, так как на улице было уже достаточно холодно.       – Барнабас...? Что ты тут делаешь, я же... Я же заперлась, – пробормотала она слабым и хрипловатым голосом, пытаясь утереть слёзы и сделать вид, что всё в порядке. Как всегда.       – Мадам, вы плакали и вели себя весь этот день слишком странно, что произошло? Вас кто-то оскорбил? Причинил боль? Скажите кто, я уничтожу его! Только одно ваше слово... – он подошёл к ней и осторожно взял за руки, но Джулия отшатнулась и отвернулась, начиная дрожать от холода.       – Тебе кажется, какие слезы...?! Я никогда не плачу, никогда! И нормально я себя вела, ты преувеличиваешь! – прорычала она, стараясь казаться раздражённой, но даже это было странно. Слишком эмоционально для неё... И по детски.       – Я вампир, мадам, я вижу в тьме лучше, чем люди. Я чувствую, что ваше лицо покрыто мокрыми и солёными слезами, – Барнабас осторожно повернул её к себе и коснулся рукой влажной щеки.       Хоффман вздрогнула от холодного прикосновения и прикрыла глаза, понимая, что притворяться у неё больше не выйдет.       – Ладно, хорошо, ты прав. Да, я плачу, да у меня отвратительный день. Ты доволен? – её голос предательски дрожал, даже после раскрытия она всё ещё пыталась изображать раздражение, но Коллинз понял, что это было ложь. Это был один из немногих моментов, когда он решил подумать.       – Нет, не доволен. Вы так и не ответили, что произошло. Что послужило такому настроению, что послужило вашим слезам... Элизабет сказала, что вы не веселы именно в этот день. Именно...       – Четвёртого ноября... – закончила она за него, роняя ещё одну слезу, но после нахмурилась и быстро утёрла её. – Кто её за язык тянул, чёрт возьми?!       – И всё же, Мадам, вы никому об этом не говорили. Но ведь мы доверяем друг другу, поведайте мне о своих переживаниях, я обещаю, что они останутся между нами. В этот раз, я могу побыть вашим доктором, – вампир улыбнулся, осторожно обняв Джулию.       Та горестно хмыкнула, взглянув в рубиновые глаза мужчины, уже не пытаясь отшатнуться.       – Учёной степени не хватает и медицинского образования, профессионалом стань для начала, тогда я подумаю!       – Джулия! – сорвалось с его губ, когда брови нахмурились и впервые за столько лет, он стал по настоящему серьёзным, ведь эта ситуация его беспокоила куда больше, чем жалкие попытки мести Анжелики.       Джулия застыла, а после замолчала, удивлённо глядя вампиру в глаза, начиная дрожать ещё сильнее, но уже не из-за холода.       – Мадам, я серьёзно. Мне больно видеть вас такой, я хочу узнать, что вас гложет и могу ли услужить вам, помочь чем-то? – его ладонь снова оказалась на её щеке, заставляя женщину очнуться, будто бы от оцепенения.       Она прикрыла глаза и опустила голову, а после отстранилась и села на кровать, хлопая на место рядом с собой.       – Ладно, раз пришёл и выгнать тебя от сюда не удастся, расскажу. Тебе, думаю, можно... – она заправила выбившиеся рыжие пряди волос за ухо, а после вновь утёрла слёзы, которые снова были готовы прорваться.       Барнабас сел рядом с ней, перед этим сняв с себя пальто и положив рядом. После осторожно взял Джулию за руку, повторно заставляя её вздрогнуть от холода.       – Сорок один год назад умерла моя мать, четвёртого ноября... После этого моя жизнь стала не слишком счастливой, буду честной, она стала отвратительной настолько, что я хотела наложить на себя руки. Идиотское желание, знаю, но я была слишком глупа... Я не делала с собой ничего лишь из-за того, что у меня остался отец, который безумно любил такую дуру... Я продолжала терпеть душевную боль, чтобы не делать ему ещё больнее. Я считала, что его боль куда сильнее моей и не хотела расстраивать, умалчивая о своих проблемах... Но через десять лет, также четвёртого ноября, мой отец погиб. Что можно ещё говорить? Прекрасный день... День, когда я лишилась единственных людей, которым было на меня не плевать и которые правда любили меня...       Когда она говорила это, по её щекам не текли слёзы, она больше не плакала, просто смотрела в пустоту, пытаясь восстановить дыхание. Барнабас не обратил внимание на цифры, ему сейчас не был важен её возраст. Ему были важны её слова. Родители, которые любили её, которых любила она... Умерли. Они оставили её тогда, когда были нужны, когда она была юна! И судя по её словам, совсем юна! Но... Единственные, кто правда любил её и кому было не плевать?!       – Мне на вас не плевать! – первое, что сказал он, выслушав её признание.       Джулия слегка улыбнулась, а после осторожно провела рукой по его щеке. Кажется, что после того, как она выговорилась, ей стало слегка легче.       – Спасибо, для меня это многое значит, – прошептала она, прикрывая глаза и осторожно обнимая его.       – Мадам, я очень сожалею о том, что с вами произошло. Вы не заслуживаете этого... Но, я могу сказать, что понимаю вашу боль. Мои родители тоже умерли в один день, чуть ли не на моих глазах. Это ужасно, терять близких, особенно, если ты понимаешь, что мог помочь им, если бы подумал... – Барнабас прижал её к себе и стал гладить по волосам, вспоминая уже смерть собственных родных, думая, что от этого ей тоже станет легче.       – Мы с тобой похожи, Барнабас, даже не думала, что настолько... – она положила голову на его плечо, тяжко вздыхая.       Барнабас невольно обратил внимание на книгу, лежащую рядом с Джулией на кровати. Видимо она читала, пытаясь отвлечься от боли, пока он не пришёл. Но приглядевшись, он понял, что название книги на французском, что заставило его сильно удивиться.       – Le petit Prince? Маленький принц? Мадам, вы ведь не знаете французский! – мужчина потянулся к книге, но Джулия не дала её взять, сразу хватая и прижимая к своей груди, отстраняясь от Барнабаса.       – Не знаю, мне это и не нужно... Я знаю эту книгу наизусть, у меня два экземпляра: на французском, в оригинале и перевод на английский, просто... Просто на английском я её оставила в Нью-Йорке, а возвращаться у меня нет возможности, да и желания... А какая разница, если я помню каждое слово?       Коллинз изогнул бровь, а после наклонил голову на бок, ничего не понимая. Название ему ни о чём не говорило, даже звучало слишком по детски, что Барнабас считал неподходящим для Джулии. Неужели его доктор читала детскую сказку?       – Из-за чего же вы читаете эту... Книгу, в такой злополучный день? Мне кажется, что она, кхм, не подходит вам по специальности, она скорее подходит юному Дэвиду, ведь сказки написаны для детей!       – Не скажу, что это детская книга... Да - это сказка. Но сказка, которую не все взрослые то смогут понять. Очень много философии, очень много метафор... и разумеется грустный финал. Грустный, хотя и открытый, с намёком на то, что всё же главный герой обрёл счастье... – Джулия взглянула на книгу, смотря на маленького мальчика с пшеничными волосами в зелёном костюмчике, изображённого на обложке. По её щеке снова скатилась и слеза и до Барнабаса дошло, что плакала Джулия вовсе не из-за воспоминания о родителях, а из-за книги. Из-за книги, которую читала.       – Мадам, но зачем вам читать грустную книгу в этот день? – вампир снова взглянул в её глаза и вновь увидел боль.       – Ну... Это стало, что-то вроде традиции для меня. Благодаря этой книге я осталась жива. – Джулия отвела взгляд, заставив на этот раз вздрогнуть Барнабаса.       – Что...? – его голос дрогнул, и ему показалось, что стало ещё холоднее, хотя ранее совершенно не замечал холода, так как тот был ему не страшен.       – Я же сказала, что хотела покончить с собой по глупости, но не делала этого лишь из-за того, что мой отец всё ещё был рядом. Но ведь он умер, последний дорогой для меня человек ушёл и больше не мог вернуться. Вот я и думала, что жизнь кончена...       – Но ведь... Мадам! Как книга могла спасти вас?! – тело вампира дрожало, казалось, что он замёрз.       – Это случилось не сразу, через два года. Залезть в петлю, бросится под машину или пустить пулю в лоб у меня духу не хватало, а прыгать откуда-то... слишком страшно. Вот и убивала себя медленно. Хотя, я косвенно продолжаю этим заниматься, но немного не так, как тогда.       Джулия осторожно отодвинула рукава пеньюара и показала Коллинзу свои запястья, чего раньше никогда не делала. Всё тело Хоффман было в шрамах, Барнабас уже видел их, но опять-таки, не смог выяснить откуда те появились. Знал только, что из её далёкого прошлого, как в принципе и всё, о чём она умалчивала... Но этих шрамов он не видел, это были еле видные следы от лезвия. И она сделала их сама.       – Мадам... – Барнабас застыл, глядя на её руки, боясь пошевелиться.       – Да, да, я была ещё той идиоткой, – она задёрнула рукава. – Резать я себя перестала только после того, как прочла эту книгу.       – О чём эта книга...? – прошептал Мужчина, снова бережно взяв её за руку, будто боясь причинить ей боль.       – О любви, дружбе, смысле жизни, взрослении, детской невинности, о тех людях, которые нас окружают... Ну, или о Маленьком Принце, его Розе, рыжем лисе и пилоте. Если говорить не о философии и о глубоком смысле, заложенным в саму книгу. – она тяжко вздохнула, прикрывая глаза.       – Чем же там всё кончилось...?       Джулия взглянула на Барнабаса и её губы тронула нежная улыбка, кажется она хотела что-то ему предложить, но всё же не решалась, боялась...       – Пока тебя не было, я уже пролистала её. Я могу тебе обо всём просто рассказать или... Или, если хочешь, можем прочесть вместе. Я не настаиваю, просто...       – Почту за честь, Мадам! Я хочу разделить этот вечер с вами, за чтением этой... Философской книги, как вы выразились. – вампир осторожно взял протянутую ему книгу и открыл, вздрагивая, когда Джулия крепко обняла его, положив голову ему на плечо.       – Читай вслух, прошу тебя... я хочу слышать, как это правильно произносится... – шёпотом попросила она, когда он уже начал про себя читать посвящение.       – Как вам будет угодно. Но, можно перед этим, я задам ещё один вопрос?       Джулия медленно кивнула, осторожно поглаживая его плечо.       – Из-за чего вы передумали умирать, раз так отчаянно хотели этого. Чем эта книга вам помогла?       – Я поняла, что нужно жить дальше. Поняла, что родители были бы не рады моей кончине, притом такой глупой. Я поняла, что ещё не всё потеряно, всё ещё может наладиться... И каждый раз, когда я перечитываю её, как бы больно мне не было, появляется крохотная надежда, которая... – она резко замолчала, не договорив до конца.       – Которая, что?       – Читай... Я потом скажу, когда ты поймёшь всё, что там заложено. Я уверена, что ты поймёшь... – её голос снова дрожал, Барнабас понял, что ещё немного и она снова заплачет.       И Коллинз стал читать. Читать вслух, медленно, осознавая, что если он будет бегло бежать по строкам, она совсем ничего не поймет, даже если попытается следить. С самого начала он не понял, о чём шла речь, ведь книга была полностью от лица пилота, который вёл повествование, начиная со своего детства, рассказывая истории, которые с ним приключились. Но медленно он начал понимать, ведь всегда замечал, что взрослые и дети отличаются, ведь малыши видят этот мир совершенно не так, как взрослые. В них нет лицемерия, чёрствости, пошлости, нет того, что есть во многих взрослых. Как сказала Джулия - они невинны. И эта самая невинность была очень важна, он понял это, удивляясь самому себе.       – S'il vous plaît dessine-moi un mouton! –Прочитал Барнабас, начиная хлопать глазами от удивления.       – S'il vous plaît dessine-moi un mouton... – медленно повторила Джулия, едва улыбнувшись. Как ни странно, у неё вышло выговорить это почти без акцента.       – Мадам, зачем мальчику барашек?! Тем более, что он делает в пустыне?! – вопросил Коллинз, глядя Хоффман в глаза.       – Надо же, ты мыслишь прямо как взрослый! – улыбнулась она, нежно проводя рукой по его щеке, заставляя Барнабаса покраснеть, ни то от смущения, ни то от стыда, ведь в книге взрослые были показаны не с лучшей стороны, как ему показалось.       Барнабас продолжил читать, удивляясь каждой новой строчке, ведь ему казалось, что он действительно читает детскую книгу. Но психиатр, на грани слёз, лежащая на его плече, доказывала обратное, как и его чутьё, ведь в каждой строчке, которую считал обычной, он чувствовал что-то... И это "что-то" было куда серьезнее, чем обычная детская сказка.       Он стал видеть себя и во взрослых и в самом Маленьком Принце, вспоминая своё детство и юность, своё поведение тогда и сейчас... Он видел лицемерие, зависть, глупость, алчность... Всё то, что было во взрослых, всю ту грязь, которой не было в детях, но которую он видел каждый день, живя среди других людей, видя, слушая, ощущая... И иногда ведя себя также мерзко, как и они.       Но после всё снова стало походить на детскую сказку. Жил да был Маленький Принц, он жил на планете, которая была не больше его самого и... Он очень нуждался в друге.       – Друге? – спросил Барнабас, снова повернувшись к Джулии. Он замер, когда увидел, что по её щеке снова течёт слеза и она начинает прижиматься к нему ещё крепче.       – Да, Барнабас... Он был одинок, у него не было абсолютно никого. Только он сам, три его вулкана и деревья баобабы, которые только и делали, что пытались разрушить его астероид. Я тогда увидела в нём себя... – она стиснула зубы, чтобы сдержать всхлип и просто уткнулась в его плечо, пытаясь не рыдать в голос. Это была не самая грустная часть, но ей уже было плохо. Ей уже было грустно и больно, ведь она знала о чём там написано, она знала это, потому что прочувствовала это на себе. Такой её Барнабас ещё никогда не видел. Такой уязвимой, разбитой и сломленной...       – C'est triste d'oublier un ami...– прочёл мужчина, начиная обдумывать фразу в голове. Кажется, Джулия понимала всё, что он читал вслух, при этом совершенно не зная языка... Он чувствовал, как она сильнее вжималась в его тело, чувствовал, как намокла его рубашка в районе плеча, как её тело содрогалась от той или иной фразы... Ему становилось страшно, страшно от того, что могло быть дальше.       Но ничего такого пока не происходило, просто диалог мальчика с пилотом о барашке, которого рассказчик всё-таки нарисовал, но в ящике, сказав, что там такой барашек, какого он хочет, так как остальные варианты принцу не понравились. Но начала диалога Барнабасу, как и пилоту, показалось странным, ведь мальчишка спрашивал, едят ли бараны кустарники. Он не стал задавать вопросов и просто продолжил чтение, думая, что найдет ответ на свой вопрос сам и он был прав, поскольку ответ нашёлся сразу же.       – Мадам, если мальчик является принцем, то почему же он один? Разве у него не должно быть слуг, или замка, почему он убирается сам?       – Барнабас, это аллегория и метафора. Во всех сказках прекрасные принцы, волшебные принцы... а тут маленький - принц ребёнок, – ответила Джулия, вытирая глаза ладонью, ведь в них снова стояли слёзы.       Вампир стал читать дальше, размышляя над каждым предложением, над каждой фразой, ведь все они что-то в себе несли... Он замолчал, когда летчик и принц разговорились о закатах, точнее после того, как они закончили. Теперь и ему стало больно. Кажется, он понял о чём здесь говорилось... И по мимо этого, ему стало больно из-за того, что в отличие от маленького принца, которому посчастливилось увидеть за один день сорок три заката, он не может увидеть и одного, ведь это подвергает опасности его вампирскую жизнь. Ему стало грустно, также, как и мальчику в тот день, ведь он сказал, что любит смотреть на заходящее солнце, когда ему грустно и плохо.       – Всё в порядке? – Джулия осторожно коснулась его щеки, от чего Барнабас вздрогнул и кивнул, но не ответил, просто продолжая читать.       – Alors les épines, à quoi servent-elles? – произнёс Барнабас, снова не понимая из-за чего ребёнок начинает диалог, но даже не успел перевести фразу.       – Тогда для чего нужны шипы...? – прошептала Джулия, сжимая ткань его рубашки в руке. Её голос сильно дрожал, как и она сама. Барнабасу вновь стало страшно.       – Les èpines, ça ne sert à rien, c'est de la pure méchanceté de la part des fleurs! Как по мне, он прав, шипы не дают никакого толку, цветы продолжают рвать, есть и уничтожать. Они бесполезны, – произнёс он и Джулия резко замерла, из-за чего Барнабас вздрогнул и ему вновь стало холодно. Она ничего не сказала, ожидая, чтобы тот продолжил чтение, чтобы он прочёл чуть дальше и понял, о чём речь идёт на самом деле...       – Цветок? Цветок единственный в мире, лишь на его планете? Мадам...?       – Если уничтожить то, что тебе дороже всего, то это будет равно тому, что все звёзды на небе погаснут, ты понимаешь это? – Джулия говорила тихо, еле слышно, но этого хватало, чтобы Барнабасу стало стыдно за свои слова, ведь до него только сейчас дошло, что он сказал что-то не то.       Он стал читать дальше и изумился, когда в книге появилась роза.       – Говорящий цветок? И... Кажется этот мальчик влюблён в этот цветок! – говорил он, поворачиваясь к Джулии, которая снова была готова заплакать.       – Это тоже аллегория... – лишь проговрила она, ничего не объясняя, ведь понимала, что он поймет всё сам. И он понял. Понял сразу же. Аллегория на женщину, на возлюбленную... Единственная во всём мире, такая прекрасная и появившаяся из ниоткуда. Она ему кого-то напоминала, но кого он не мог вспомнить, пока не повернулся к Джулии, решив разрядить обстановку и пошутить.       – Какая же капризная! Такую никакой тигр не съест!       – Разумеется, она же не трава! – фыркнула Джулия, снова становясь похожей на себя прежнюю - раздражённую и слегка высокомерную. Барнабас застыл, понимая, что подруга главного героя похожа именно на неё. На Джулию. Хоть он и не мог сказать, что доктор была настолько капризной, как роза принца. Но он умолчал, возвращаясь к чтению и решаясь пока не говорить о своей догадке.       Невзирая на капризы цветка, Барнабас не испытывал к ней отвращения, даже наоборот, она ему была симпатична, как и сама Джулия... Но он замер, когда на следующей странице, принц решил улететь.       – Он... Он её бросит...? Но ведь она любит его! – сдавленно прошептал он, переворачивая страницу дрожащей рукой.       – Да, он был глуп и не понимал, что такое любовь. Он позже поймет, что натворил... – ответила Джулия и сразу замолчала, опустив голову.       Дальше Барнабас читал бегло, не заостряя внимание на персонажах, они были ему слишком противны, как и Джулии. Воплощение грехов: гордыня, алчность, уныние... Единственные, кто встретился на пути мальчика и не был омерзителен вампиру и доктору, были - король и фонарщик. Они оба выполняли свои обязательства, так, как считали нужными. В честолюбце он увидел самолюбивого Роджера, из-за чего начал рычать. В пьянице Джулия видела саму себя, видела свой собственный изъян, который не могла исправить. Она пила, пила чтобы забыть... Но не могла забыть и пила всё больше и больше, хотя от этого не было толку. В дельце Барнабас видел Анжелику, которая пыталась подчинить себе то, что ей по праву не принадлежало, лишь потому что она так захотела. А географ... Он был просто мерзким типом.       Барнабас уже был очень мрачным, особенно в тот момент, когда Маленький Принц стал разговаривать со змеёй, так как увидел не совсем хорошую реакцию Джулии. Она вцепилась в него, стискивая зубы, начиная дрожать сильнее, будто бы ей было настолько холодно, что она пыталась как угодно согреться.       – Те, кого я касаюсь, возвращаются туда, откуда пришли. Но ты чист, и ты прибыл со звезды... – проговрила Джулия раньше, чем Барнабас успел прочесть фразу змеи на французском.       – О чём она?       – Потом поймёшь... – проговрила она, вновь закрывая глаза и утыкаясь лицо в его плечо.       Коллинз снова стал читать быстрее чем прежде, так как понял, что Джулия всё-таки понимает о чём идёт речь и можно немного ускорится. Но всё же, он затормозил на моменте, когда мальчик вошёл в сад полный роз.       – Nous sommes des roses... – пробормотал вампир, начиная понимать абсолютно всё... Но снова промолчал, боясь торопиться с выводами.       На следующей главе Джулия открыто начала рыдать, вжимаясь в мужчину как можно крепче, с самого начала, хотя Барнабас не увидел там абсолютно ничего грустного. Там появился лис, который стал для мальчика другом, на некоторых моментах его губы даже трогала улыбка и иногда ему хотелось смеяться! Мысли лиса ему сразу показались очень мудрыми, но он не думал, что после ему самому станет грустно от этого...       – Он, нет... он бросит и его?! – кулаки Барнабаса сжались, но Джулия ничего не ответила, а только крепче прижалась к нему, продолжая содрогаться от рыданий. Кажется, что эта глава была для неё одной из самых болезненных.       – Va revoir les roses. Ты поймёшь, что твоя - единственная в мире... – голос Барнабаса дрогнул, он правильно всё понял.       Пусть на свете будут хоть тысячи одинаковых женщин, ни одна не сможет заменить ему мадам... Даже Виктория, о которой он сейчас даже не вспоминал.       – Прочитай это на французском, очень медленно... И переведи, прошу тебя... – прошептала Джулия сдавленным голосом, когда Коллинз собирался читать последнюю фразу лиса.       – On ne voit en qu’avec le cœur. L’ essentiel est invisible pour les yeux. Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь...       – Самого главного глазами не увидишь... – повторила Джулия, вжавшись в вампира так крепко, как только могла, роняя крупные слёзы. Она сейчас походила на маленькую испуганную девочку, ищущую защиту.       – Je suis responsable de ma rose... – прочёл Барнабас, уже не от лица принца. Он прочёл это от себя, так как понял, что он в ответе за своего доктора, которая была для него краше любой розы.       «Мы в ответе за тех, кого приручили...»       После этого, Джулия плакала, не в силах остановиться, с каждым прочитанным словом её плач усиливался, тело дрожало сильнее, а Барнабас прижимал её всё крепче к себе. Он сам чувствовал, что к его собственному горлу подступает ком.       – Почему он назначает встречу со змеёй... Почему он спрашивает про её яд?! Он хочет умереть?! – руки Барнабаса сильно дрожали , он знал, что доктор ему сейчас не ответит, но по её реакции он понял, что то, что он сказал было правдой.       Он читал диалог принца и пилота, понимая, что по его щекам медленно начинают течь слезы, также, как и у Джулии. Никакие книги никогда не заставляли его плакать, но здесь... Здесь, что-то заставило его заплакать. Ему было больно, ему было страшно, ему было грустно.       – Звезды смеются... какая глупость... – прошептал он, пытаясь утереть слёзы, чтобы Джулия не увидела их.       Когда маленький принц упал, Барнабас чуть не выронила книгу, его тело также дрожало, слёз становилось всё больше, перед глазами всё плыло... Он снова был похож на человека. Вампир, заикаясь, дочитал послесловие и закрыл книгу, откладывая её в сторону.       – Он умер... – прохрипел он, смотря в пустоту, продолжая ронять слёзы.       – Нет, Б-барнабас... Не умер, его тело не нашли... Он в-вернулся к себе, он... – Джулия попыталась улыбнуться и взяла его лицо в свои ладони, всё ещё горько рыдая.       – Но ведь...       – Вот оно, вот надежда, Б-барнабас! Она всегда р-рассыпалась в прах, но после всё равно появлялась, заставляя продолжать жить! И... И я теперь поняла, что не зря. Эта книга не просто спасла мою жизнь... – по щекам Джулии слёзы лились рекой, но она улыбалась, смотря вампиру в глаза.       – Мадам...       – Пойдём, посмотрим на звёзды! Я так давно не слышала их смех, последние десять лет звёзды плакали, они плакали, но сейчас, я знаю, сейчас они будут смеяться! И ты тоже услышишь это, прошу, пойдём...       Она не была похожа на взрослого человека, не была похожа на врача психиатра. Она была похожа на ребёнка, которым когда-то давным давно была. На наивного и невинного ребёнка. Вот ещё одна главная мысль, заложенная в произведение: взрослеть нужно, взросление происходит всегда и неизбежно, но никогда нельзя забывать то, кем ты был в детстве...       Джулия поднялась с кровати и потянула Коллинза за собой, на балкон. Барнабас взял своё пальто и накинул на её плечи, так как понимал, что на улице слишком холодно и простой пеньюар её не спасёт. Они вышли на балкончик и сразу устремили взоры к звёздному небу, пытаясь восстановить дыхание и успокоится. Джулия закрыла глаза и Барнабас повторил за ней, а после услышал чей-то детский звонкий смех, доносящийся с неба.       – Они смеются... Барнабас, они правда смеются! – прошептала женщина, искренне улыбнувшись и открыв глаза.       – Я тоже слышал это, Мадам! – ответил он, также открыв глаза и взглянув на неё.       – Я столько лет думала, что всё это ложная надежда, что я всё равно буду одна и даже звёзды будут плакать, когда я смотрю на них. Но... Появился ты, Барнабас. Мой прекрасный маленький принц... – она смотрела ему в глаза, обнажая перед ним свою душу и раскрывая истинные чувства.       – Какой же я принц? – вздохнул он, отводя взгляд.       – Самый лучший, – Джулия осторожно коснулась его щеки, подойдя ближе.       – Ma pauvre petite rose... – проговорил он, осторожно касаясь её руки.       – Побудь со мной, мой маленький принц. Со своей бедной розой, которая для тебя готова спрятать острые шипы, которая полностью открылась перед тобой... Я люблю тебя, – по её щеке снова стекла слеза. Он понял, что она боялась быть отвергнутой.       Но Барнабас не отверг, нет, он прижал её к себе, как можно крепче, начиная бережно и нежно гладить её по рыжим волосам.       – Мы в ответе за тех, кого приручили, Мадам, помните? И я тоже люблю вас, люблю и никогда не брошу, как это сделал Маленький Принц. Мне больше не нужны другие розы, я нашёл единственную, которой нет больше нигде! – он зажмурил глаза и сжал её в объятьях ещё сильнее, боясь, что она исчезнет, если он отпустит её. Боясь, что это лишь сон.       – Они снова смеются... – прошептала она, вновь плача, но уже не из-за горя и боли.       – Да, я слышу, Джулия... Они смеются для тебя. И я знаю, что больше никогда не заплачут!