II
Вскоре Гуйли пал, сокрушился под хлёсткими ударами иных, чужеродных сил, достигнув апогея своего величия. Самые прославленные империи обыкновенно обращались в руины ранее всех остальных, как доказала то неоднократно Война Архонтов. Быть может, исход сражений за цветущий когда-то город предначертан был изначально, быть может — был необратим. Даже Архонты с присущей им уверенностью не способны всецело предвидеть внезапно возникающие замыслы богов Селестии, от коих зависит каждая из судеб населяющих Тейват существ. Смерть же Гуй Чжун бурным потоком прорвала плотину единственного оплота упований на мирное сосуществование наций, доселе ещё крепившихся в самых робких тяготениях отдельных лиц. Сквозь развалины минувшей возвышенности, сквозь тени и пыль поломанной твердыни двух властителей, Моракс, прозванный в народе Властелином Камня, да не сумевший оградить своих подданых столь же твёрдой, как камень, защитой, повёл их дальше, в укрытие природное. Строились редуты, копались траншеи, высились стены вновь возведённой столицы. Страна, быть может, не готова ещё на национальный суверенитет, однако же выявлялись задатки постепенно обретающейся независимости; они сквозили в трудах и усердии, в рвении к обеспечению неуязвимости и амбициях на ближайшую будущность. Покамест всякий вносил посильный вклад, небо пронзали десятки каменных копий, поражая тех противников, что безопасность окружили смертоносными буранами. Скорбное зрелище, заменившие юным гражданам нового города беззаботное созерцание сияющих иногда звездопадов. Среди обугленных деревьев леса Гуюнь полуцилинь подавляла призыв организма к послеобеденному сну, захватывающему её в самые неудобные для того моменты. Гань Юй не могла, не должна была терять связь с миром именно сейчас, когда Моракс где-то над ней в небесах поражал противников под стать его величию. «На его плечах и так лежит много ответственности. Несправедливо обременять его ещё большим количеством забот!» — так рассудила она, приведя к концу жизнь очередного противника. Последнего, если судить по освободившемуся пространству вокруг. Гань Юй знает, насколько превосходит её Моракс по всем боевым характеристикам, однако в ней вновь и вновь пробуждается отчаянная воля к ограждению своего властителя от опасности, идущая вразрез с волей физической. Мир перед её глазами вихрится, контуры стираются, теряют свою чёткость, отступают под натиском темнеющих провалов, из-за чего Гань Юй вынуждена была опереться на близлежащий валун в приливе усталости. Она пыталась скрепиться: на этот промежуток времени назначена встреча с Мораксом и Сяо — Яксой, недавно освобождённым от пут тирании его предыдущего хозяина, — подоспеть точно в срок которому не представлялось осуществивым, из-за чего нагрянуть он должен был ещё позже. Предстоящий разговор касался именно Ли Юэ, города, чьи жители претерпели разрушение другого, куда более им родного. Нужно было пересмотреть свои взгляды на средства его защиты, систематизировать их на основе предыдущих ошибок. Она понимает важность этой темы со всей ясностью, на которую способна в нынешнем положении, только самочувствие на этот раз утягивает её за собой. Потому, когда Моракс прибывает на место и начинает высказывать свои соображения, Гань Юй остаётся рассеянно издавать звуки согласия на каждую из предложенных идей. — Гань Юй? — Архонт обеспокоенно касается её, желая вывести из неясного для него состояния. — Тебе плохо? — Нет, Властелин Камня! — Она встрепенулась, широко раскрыла глаза и попыталась оставить их таковыми. — Всё хорошо. Моракс недоверчиво и разочарованно сощурился. — Ты лжёшь, — слова звучат резко, как горький упрёк, от чего Гань Юй в раскаянном испуге сжимает подол своего одеяния и опускает голову. — По какой причине ты лжёшь мне, Гань Юй? — пробует он снова, смягчая голос и выделив «мне» в особенности. — Я… — она мимолётным движением приподнимает подбородок, но тут же его понуро роняет, — просто устала, Властелин Камня. Лёгкая фраза, такая, какими обычно раскидываются, не вкладывая извилистых, неявных разумений, но в устах Гань Юй повествующая о измученности и стольких разочарованиях. Даже сильная её натура иной раз восприимчива к пробоинам уныния в выстроенном остроге несдающейся решимости. Признание удивляет Моракса, как то выказывает озабоченный его вид. Она понимает Архонта вполне: никогда ещё такого рода выражения не слетали с её языка. Только после пришлось ей удивляться самой, в степени гораздо вящей внушительности, ведь ладонь его, дотоле ещё покоившаяся на плече, привлекает Гань Юй ближе и с бережливостью прижимает. Боязнь и желание отпустить себя наконец противоборствуют в ней; дыхание, по-началу остановившееся, теперь урывками устремляется в атмосферу, пока она, не совсем понимая происходящего, пытается найти какую-нибудь приемлемую позу для рук. — В-Властелин Камня? — Прошу тебя, зови меня Мораксом. — Такого тона ей от него ещё слышать не приходилось, но сосредоточиться на этой мысли, как и на любой другой, ей не удаётся. Усталость берёт над Гань Юй верх; она же служит освобождением от привычной для полуцилинь неловкости, уступив умиротворённой сонливости. Моракс обнаруживает её совершенно заснувшей, когда тяжесть измождённого тела мигом наваливается на него. Ему вспоминается давняя привычка Гань Юй во что бы то ни стало искать убежища до наступления полудня, препятствующее удовольствию врагам растерзать её тотчас же. Следовало воспроизвести эту мысль до того, как он определил окончательное время созыва. Что же, во всей окружающей суматохе сложно сыскать свободную секунду вообще, не говоря о секунде, подходящей каждому. Моракс решает оставить Гань Юй у старинного приятеля, в чьей верности и умениях любому с ним знакомому стыдно и усомниться. До прибытия Сяо остаётся несколько минут, и он присаживается на занятую Гань Юй кровать в последний раз до неизбежного ухода, хотя и мечтает остаться свыше, чем того от себя ожидал. Моракс желает поддержать её хоть сколько-нибудь, впервые почувствовав себя столь бессильным перед лицом эмоциональной тяжбы. Горечь разлилась по нему в тот момент, когда услышал он надломленный голос Гань Юй. Бесчисленные разы она посвящала ему свои атаки, в пылу сражения торжественно шепча его имя, и Гео Архонт, невзирая на многочисленную учёность и опыт прожитых лет, не знает, как может он выразить таившуюся в нём благодарность. Если бы даже хотел, Моракс не смог бы выразить в словах ту тоску, изредка им ощущаемую в отдалении от всевозможных слоёв общества. Боится ли он поражения в битве за право на звание предводителя? Допускает ли вовсе мысль о возможности сгинуть на собственной земле? Подобные вопросы единственно вызывают у Архонта отсутствие твёрдости. Но тем сильнее его твёрдость проявляется в следующем: какова бы ни была цена, Моракс готов её выплатить для исполнения обязательств контракта. Эта же тоска проявляется сейчас в его взгляде, переплетённая с глубокой печалью о почивших товарищах и одновременным облегчением от уцеленья Гань Юй, жизнью которой он дорожит всего острее. Во множестве случаев Моракс жесток чрезмерно; об этом судит он ясно, без излишних самооправданий. Однако с ней Архонт ощущал себя чище. Будто небесный, всепрощающий дождь готов омыть и омывал окровавленные его руки ото всех согрешений. Руки, сосредотачивающие в себе власть широкую и неограниченную, правомочную на любое беспощадное деяние. Моракс боялся надеяться, но надеется всё равно: на благополучное заключение войны, на их с нею желанный выход оттуда в незыблемую гавань преуспевшего бы в будущем Ли Юэ. Поэтому он будет сражаться. Сражаться для того, чтобы сон каждого сопровождался окантовывающим спокойствием в защиту от бедствий.Предводитель
16 сентября 2022 г. в 09:00
Окутывающий его янтарь алой мантией сокрыл каждую стекающую каплю, что дюйм за дюймом пятнали кожу огнём. Тёмные и густые, они расползались холодящими щупальцами, окаймляя изгибы, слишком явно, мучительно напоминая о столь же холодной вязкости тех отродей морских глубин, таившихся средь наименьших из щелей разрушенных войною домов. Цветом выдержанного вина разукрасились позади следы, составленные из гулких шагов, слабеющих с очередным неустанным рывком. Могли ли догадаться люди, в горестной надежде поручая жизнь свою сражённым наповал Архонтам, о единстве текущей в них крови? Могли ли о том домыслить, что могущество бессмертия окропится однажды той же кровью, ничем от человечьей не отличной?
Он опустился у одной из скал на вершине Тяньхэн, уже приметив вдалеке знакомую фигуру, не потерявшую грациозности в суетности сражений. В голубеющей морозной ауре та словно проносила охлаждение от пламенной охры заката, необходимое до изнурения. Верная соратница, непрерывно стремящаяся к бременам человечества и всё же неспособная отдаться ни одной из сторон. Вечная середина, в бессильной доле посвящающая себя тем местам, до куда солнце не доходило ни единым просветом. Своей неизменной привязанностью к людскому уделу и глубочайшим мягкосердечием юная полуцилинь походила на Гуй Чжун, столь же приверженной пустынным бурям ничтожной судьбы человека. Было, однако, в адепте то, что уберегло её от обращения в рассеявшуюся по ветру снежную пыль: твёрдость и нерушимая сила, каждый раз проявляющаяся в борьбе за жизнь.
— Властелин Камня… — Она приостановилась, беспокойно окинув его взглядом.
— Гань Юй.
Большинство нанесённых увечий могли оказаться смертельными для любого из существ, но оба знали их подлинное значение для сильнейшего из оставшихся; они могли сказаться на физическом состоянии, но никогда бы не поколебали состояние духа, потому голос его оставался таким же, каким рассказывал он истории о мире, столь же древнем, как сам говоривший.
— Вы позволите помочь? — Дождавшись краткого кивка, та присела рядом и потянулась к наиболее кровоточащей точке — ноге. От использования стихии на закреплённом к её бедру красном узле засветился крио Глаз Бога.
Происходившее ныне всё более представлялось некоторым подобием ритуала, когда Гань Юй с предельной внимательностью охлаждала раны, осторожно стирая всю кровь, — необязательно принадлежащую ему, — после чего наносила смеси из самых разных растений, цветов и трав, точно зная об их последующем воздействии. Вероятно, это было необязательным. Вероятно, он восстановился бы вскоре и самостоятельно. Но было что-то утешительное в том простейшем факте, что указывал не на жалость, а на сочувствие. Искреннее и озабоченное. Такое, какое она никогда бы не проявила к себе.
Архонт перевёл взгляд на небо позади, чувствуя редкое умиротворение во время беспокойной поры. Даже невзирая на отдалённые звуки войны, он с уверенностью мог бы назвать такие моменты немногими из тех, что хотел пронести в воспоминаниях сквозь все неудобства эрозии. Не только помнить — создавать их вновь и вновь. Без нужды в обработке искромсанного тела, но с теми же проходившими между ними разговорами о многочисленных видах цветов, их индивидуальных качествах и роли в природе. Гань Юй едва ли пока являлась искусным профессионалом в этой научной области, однако в ней виднелась увлечённость, настоящая любовь к изучаемой теме. А он при всякой удобной возможности не преминет поделиться собственными познаниями.
— Однажды, — произнёс он после того, как полуцилинь отстранилась, окончив все процедуры, — я возведу здесь город.
Гань Юй проследила направление его взгляда и оценила раскинувшуюся по низу местность, с трёх сторон окружённую горами.
— Ваши решения всегда полны мудрости, Властелин Камня. — Она всмотрелась в дальние скалистые возвышения и проанализировала их подобно тому, как исследуют строения органических соединений. — Думаю, там, на горах, можно было бы… Вам, конечно, знать лучше…
Он покачал головой. Гань Юй, несмотря на относительную молодость среди прочих Адептов, обладала всё же довольно обширной эрудицией, выказывать которую не торопилась из-за самостоятельного принижения ей же принадлежащих достижений в настойчивом сравнении их с его личными свершениями. Потому-то свои она считала в высшей степени незначительными, не стоящими и крупицы внимания. Она нуждалась в уверенности, внушить которую он так стремился.
— Твои советы очень важны для меня, Гань Юй. О чём ты желаешь рассказать?
— Вы знаете, Адепты сейчас работают над конструкцией сооружения нового вида. Кажется, огнестрельного. Это, наверное, не так важно для бессмертных, но в будущем, по окончанию войны, от недружественных сил люди смогли бы защититься сами. Я не имею ввиду, что нам стоит прекратить их защиту! Но совместная работа ведь всегда лучше, разве нет?
Моракс задумчиво прислоняет голову к краю камня, возле которого устроился хоть и с куда меньшим напряжением, но всё же по-прежнему сохраняя боевую готовность.
— Хочешь сказать, нам необходимы совместные действия?
— Я полагаю, да. Я считаю, что каждый должен иметь представление о ценности чужих жертв. Не принимать их как должное, не считать свою жизнь более весомой… Это станет возможным, если люди, сражаясь с нами бок о бок, увидят сражения вживую, а не будут судить о них по народным рассказам.
Будь на её месте сторонний, Моракс бы того в мыслях посчитал идеалистом. Обречённым, опрометчивым и до ужаса легкомысленным. Гань Юй же таковой не являлась, вовсе нет; она устремлялась к целям всегда вполне реальным, со всей серьёзностью суждений и основательностью в мечтаниях о мироустройстве.
— В этом существует смысл, я признаю. Но люди, — хмурится он и продолжает: — люди ещё не готовы. Их защита — мой неизменный долг и священная обязанность. Таков контракт. Мы не можем рассчитывать на признательность каждого из них, не можем её и требовать. Пройдут века, а всё это, — он указывает в сторону только что раздавшегося грохота, — канет в дальние пески Пепельного моря. Так ли необходимо сохранять войну в памяти людей? Возведенный нами памятник в честь жестокости и апантропии?
— Ах, нет! Я… наверное, нет.
— Если когда-нибудь люди обретут опору в себе самих, то в богах отпадёт необходимость.
Гань Юй вздрагивает.
— Но ведь у народов должен быть предводитель.
— Разве этим предводителем не может быть представитель самого народа? — Он вздыхает и поднимается, восстановившись для того окончательно, и, подождав повторения действия со стороны Гань Юй, подхрамывая, идёт к Западной части горы. — Они нуждаются в образе милосердного Бога. За которым последовать возможно, не боясь внезапного безжалостного порыва, пусть и праведного в полной мере. Действительность заставит образ рухнуть. Но правителю-человеку будут чувства сородичей ясней и отчётливей, он сможет воплотить их желания, учитывая лишь человеческую силу, не переступая порога и сохраняя баланс. В этом есть мудрость.
— Но…
— Но? Я знаю, о чём ты думаешь, Гань Юй. — Моракс снисходительно улыбается. — Возможно, когда-нибудь и мне придётся снять себя с поста предводителя нации. Но до тех пор, пока они будут испытывать нужду в покровительстве, до истечения контракта, я готов держать опору прочно и не допуская колебаний.
Он останавливается и обводит взором всю землю в пределах досягаемости зрения. Мягкие, не лишённые холода ветра поднимали рваный гул, начиная издалека, угрожая совсем скоро обрести мощность нескольких ураганов. Военные действия сказались и на природных условиях; подобные им существа не страдали от морозов, но люди, со всей присущей им хрупкостью, боролись с окружающими невзгодами подвластными им средствами. Зацвётшее сотнями оттенками алого, море отдавало блеском под лучами ещё медлившего солнца. Моракс взглядывает на стоявшую подле Гань Юй, напрягшуюся от последней его реплики. Адепт поняла проблему конфронтации в собственном предложении между бесконечной преданностью Мораксу и любовью к людям, однажды возжелавшим бы приобрести власть самостоятельную и ни от кого не зависящую. Это выбор между Богом и человечеством. Едва ли его желание заключалось в необходимости заставить ту метаться средь двух колонн.
— Это случится не скоро, а может не случиться и вовсе. Я же не ставлю тебя перед выбором. И пока события не достигли подобных результатов, давай обсудим дела насущные.
Диалог полился дальше, плавно, густо, пока не достиг их град сверкающих сумерок. Обсудив предварительную схему расставления оборонных укреплений на горах, оба союзника расстались, вновь сойдясь уже на поле битвы, тёмном и багровом, словно осыпанном листьями клёна из Инадзумы.