Только так.

Студент аккуратно, хоть и неумело, но нежно ведёт руками по лопаткам, спине, талии старшего, чуть нервно хмурясь. — Дим? Зелёные глаза бегут по стене позади позвавшего его человека, потом по его волосам, и встречаются с чужим взволнованно-нежным взглядом голубых, как аквамарин, глаз. — Что? Младший сжимает в руках рубашку заучки всея универа, который, между прочим, уже выпустился. Олежа коротко дёргает бровями, задавая немой вопрос — «всё хорошо?». Дима смущённо отводит взгляд, после пряча лицо в изгибе чужой шеи. Олежа понимающе ухмыляется и гладит его одной рукой по волосам, а пальцами другой вырисовывает на чужой широкой спине замысловатые узоры. Дима почти скулит — его переполняют смешанные, но такие приятные и яркие эмоции. Любовь к бывшему призраку. До конца не принятое, сладкое счастье от того, что он наконец может прижимать осязаемое, вполне реальное тело давно ставшего самым близким человеком на земле книголюба, который, в свою очередь, был вовсе не против постоянных неловких, будто случайных касаний к рукам, волосам, лицу. Дима любит его всего — все его «интровертские хотелки», его волосы, голос, глаза, каждое движение. Любит завороженно смотреть, как старший, после тяжёлого дня, потягивается в кровати и блаженно закрывает глаза. Смотреть, как Олежа пишет рассказы. Смотреть, как он наблюдает в окно за спешащими куда-то по своим серым делам серыми людьми. Он любит, когда Душнов аккуратно перебирает пальцами волосы Димы, пока тот пишет очередной доклад о какой-то никому ненужной херне. Любит, когда Олежа коротко смеётся, уже не злится, на подколы в его сторону. Любит, когда старший встречает его возле главного входа в университет, одаривая бесконечно нежной, светлой улыбкой и тихим «привет, родной». Любит его касаться, обнимать, слушать, просто смотреть. И Олежа любит. Любит. Безудержно, громко и сладко, как конфеты из детства, как медовая дыня, как сладкая вата из детского парка развлечений. Любит так, как может любить только бывший призрак.