Чем кролики

Что может быть приятней, чем просыпаться от яркого эротического сна? Только обнаружить, что вместе со сном ничего не закончилось, и ты готов к продолжению уже в реальном мире. С довольным стоном Атсуши потянулся и сунул руку под одеяло. Погладил себя, улыбаясь – в последнее время организм нечасто радовал его такими сюрпризами, так что удачу стоило использовать максимально. Он дотянулся свободной рукой до лежащего на тумбочке телефона и открыл мессенджер. Нужный контакт был вне сети, но он решил попробовать. «Ты дома?» Ответа не было около минуты, и Атсуши уже успел немного расстроиться и даже отложил телефон на подушку рядом, но буквально в тот же момент он звякнул, и на экране появился ответ: «Да, разбираю стирку. Ты чего так рано проснулся?» «Приснился хороший сон… Сможешь зайти ко мне?» Тут уже телефон звякнул в ответ сразу, и на экране появился нарисованный кролик, очень милый и с порозовевшими щечками. «Зачем?» Атсуши прикусил губу, раздумывая, как ответить, но не смог удержаться и отправил изображение двух кроликов в недвусмысленном движении. На этот раз ответа не было так долго, что он успел забеспокоиться и вытащить вторую руку из-под одеяла. Наконец-то прозвучал сигнал входящего сообщения: теперь кролик прикрывал ушками мордочку в ужасном смущении. «Через полчасика?» «Я не дотерплю» – честно ответил Атсуши. «Даже так???» «Ага» «Хорошие у тебя сны… Одно условие: закрой глаза и не открывай, пока я не скажу» А вот это было интересно… Он отправил изображение связанного кролика с повязкой на глазах, получил в ответ еще более фривольную картинку и довольно рассмеялся. Этот набор стикеров определенно стоил своих денег, и хотя сам Атсуши предпочитал секси-кошечек, нельзя было не признать, что кролики в контексте выглядят более откровенно и возбуждающе. Не то, чтобы его сейчас требовалось возбуждать дополнительно, но… Вставать не хотелось, чтобы не терять ощущение комфорта от гладких простыней и прохладной наволочки под горячей щекой, так что он дотянулся до тумбочки и, проинспектировав ее содержимое, с довольной ухмылкой вытащил широкую кружевную подвязку на резинке. Кажется, он купил ее несколько месяцев назад просто потому что ему понравилось, как выглядит и ощущается на ощупь черное кружево. Практического смысла в подвязке не было, но иногда, долгими одинокими вечерами Атсуши нравилось к ней прикасаться, воображая себе что-то эротически-изысканное. У него было много таких вещичек, ассоциирующихся с определенными чувственными удовольствиями, и, наверное, это можно было бы назвать фетишизмом. Пряных слов, вызывающих интересные ассоциации и ощущения, у него тоже было предостаточно... Подвязка хорошо тянулась и отлично подошла для того, чтобы как следует ограничить зрение – кружево было плотным, а резинка довольно сильно прижимала веки, открыть глаза бы не получилось даже при желании. Ждать тоже не пришлось слишком долго – только Атсуши устроился в постели, как дверь тихо прошелестела, а затем щелкнула, закрываясь. Едва слышные шаги, шелест одежды, звук чужого сбившегося дыхания – это все так распаляло, что Атсуши едва не застонал от нетерпения. Наконец маленькая рука легка ему на грудь поверх одеяла, раздался мягкий смешок, и низкий вибрирующий голос произнес: – Ты хорошо подготовился… А потом одеяло исчезло, и он оказался обнаженным перед чужими глазами, ослепленным, распластанным под рукой, легко, почти невесомо давящей на грудь. Возбуждение становилось просто нестерпимым от осознания собственной уязвимости и нужды. – Иди ко мне, – позвал он, протягивая руку, касаясь нежной мягкой кожи: плечо, тяжелая грудь, живот с маленьким аккуратным шрамом, который он так любил целовать, и, наконец, жесткие волоски под пальцами, скрывающее самое мягкое, нежное и уже истекающее соком место... – Иди ко мне, – повторил он тяжелым голосом, горло перехватило от волнения. – Пожалуйста… Пальцы еще глубже погрузились в горячее, а потом по руке – от кисти, по запястью и до локтя – мазнуло влажным и тут же исчезло, заставив вскрикнуть от остроты ощущения и разочарования. Атсуши бессильно уронил руку, кожу холодило, он чувствовал себя таким покинутым и несчастным, что готов был расплакаться, но буквально в ту же секунду губы накрыл ласковый и нежный рот, приласкал и утешил; груди коснулось прохладное, бока стиснуло жестким. Он торопливо обнял оказавшееся на нем тело, стараясь прижать поближе, соприкоснуться кожей с кожей, но поцелуй прервался, раздался тихий смешок. – Какой нетерпеливый… неужели так заждался? – Да, – выдохнул он в близкие губы, потянулся неосознанно, приподнимаясь, но в грудь тут же уперлась маленькая рука, и он послушно лег обратно. Он думал, что возбудиться еще сильнее уже физически невозможно, но ограничения привычно сыграли свою роль, и теперь его буквально трясло от необходимости получить желанное и острого, душного восторга от осознания того, что свое он получит только тогда, когда ему позволят. Впрочем, никто не собирался длить его сладостные мучения дольше необходимого: буквально через пару минут дразнящих поцелуев по груди и животу, заставивших его трепетать и кусать губы, на его бедра опустился легкий, но волнующе весомый жар, скользнул мягким и гладким по нему выше, члена коснулись уверенные пальцы, сжимая и направляя – и наконец он погрузился в плотное и скользкое, обхватившее его сразу полностью. Момент проникновения был сладостным и на секунду оглушающим всеобъемлемостью этого удовольствия, но уже в следующую не осталось ничего, кроме жажды – ни смирения, ни готовности терпеть. Теперь было можно – трогать, гладить, нежить и заласкивать щедро подающееся к нему навстречу тело, и Атсуши воспользовался этим, наконец-то наслаждаясь полной, слитной в едином движении близостью. Шепот и легкие стоны на ухо, горячая дрожь и кожа, становящаяся все более влажной и скользкой от пота и поцелуев… – Не сдерживайся, – услышал он прерывистый шепот на ухо. – Я хочу тебя всего… Атсуши пробило дрожью от мелькнувшей перед внутренним взглядом картины, а его уже туго сжимали, подгоняя и вынуждая ускориться. Прохладный влажный язык коснулся шеи, и челюсти, а потом Атсуши поймал его ртом, и все стало еще плотней и жестче, полней и жарче, и воздуха не хватало, и грань была так близка и так желанна, что неожиданно перешагнув через нее, Атсуши вскрикнул и тут же прикусил зажавшие ему рот пальцы… …волна удовольствия откатилась стремительно, оставляя опустошенным и брошенным. Обычно первые минуты после оргазма были самые тяжелые – Атсуши не повезло оказаться одним из тех несчастных, кого из эйфории разрядки тут же кидает в мрачнейшую депрессию и разочарование. Но его спасительница знала, как помочь. Атсуши еще дрожал, рвано дыша, и слезы только начинали разъедать уголки глаз под плотной резинкой подвязки, когда его рта коснулось упругое и прохладное, и он бездумно обхватил губами твердый сосок, обвел языком, посасывая. Обнял грудь ладонью, поддерживая, потом, все еще в странном трансе, потянулся к другой – и получил и ее тоже. – Хороший мой, – голос был ласковым, утешающим. – Такой хороший… Атсуши очень хотелось быть хорошим, поэтому он ласкал то одну грудь, то другую, слушая тихие стоны, а потом вес с его бедер исчез, капнуло на живот, на грудь – он уже знал, что ждет дальше, и лихорадочно облизывался в нетерпении… А спустя пару секунд на его готовно раскрытый рот опустилось текущее и ароматное, и он тут же потерялся в калейдоскопе запахов и вкусов. Вкус спермы никогда не был его любимым, но вместе с женским соком они образовывали коктейль, с которым по притягательности мало что могло сравниться. В нем была и горечь унижения, и сладость победы, и пряная нота запретности – возбуждение, конечно же, не вернулось, как по мановению волшебной палочки, но Атсуши стало так парадоксально легко от тяжести на своем лице, от трепета бедер под пальцами, от жара нежной пульсирующей плоти под языком… Он лизал и посасывал, сглатывая сладкий набегающий сок, а несколько минут спустя просто замер, задержав дыхание, пока все его лицо становилось мокрым от настойчивого движения. Мягкое и уязвимое терлось о его рот и нос, бедра туго стискивали виски и зажимали уши, он почти не слышал стонов, но знал, что сейчас они стали высокими и отрывистыми, а это значит, что разрядка близка… Взрыв получился тихим, но ощущался ничуть не менее интенсивным, чем собственный оргазм. Только сейчас Атсуши не стало так тоскливо и грустно после – наоборот, ощущение облегчения и почти счастья было невероятным… – Можно уже снять повязку? – спросил он несколько минут спустя, когда они лежали в обнимку, и нежный рот скользил по его лицу, собирая остатки влаги. – Нет, – поцелуй был решительным, но не сумел заткнуть Атсуши надолго – ему было любопытно. – Почему?.. Ну скажи, почему нельзя? Ответный вздох прозвучал чуть-чуть раздраженно: – Потому что я не успела вымыть голову и… привести себя в порядок. Не хочу, чтобы ты меня такой видел. Атсуши от неожиданности рассмеялся, за что тут же получил легкий укус в губу. – Извини, – покаялся он, он рот все равно предательски разъезжался в улыбке. – Но… мне казалось, мы уже видели друг друга какими угодно… За пятнадцать-то лет! – Тебе казалось. Это уже звучало не так весело. – Позволь мне снять повязку? – попросил он. – Я ведь никогда не закрывался от тебя, даже в самые худшие дни. – Разве? – голос звучал уже неуверенно. – Да. Ты меня видела всяким, но все равно до сих пор хочешь… Ведь хочешь? Ответом снова был поцелуй – одновременно нежный и решительный, захватывающий, от которого у Атсуши почти мгновенно потяжелело в паху, будто бы он не кончил только что, всего несколько минут назад. А потом тонкие пальцы освободили его от промокшей насквозь подвязки, но Атсуши не сразу смог открыть глаза – поцелуй сместился выше, и теперь губы и язык ласкали его веки, прихватывали брови, и как-то само собой уже получилось так, что маленькое мягкое тело оказалось под ним, и внутри было все так же огненно горячо и мокро, и все произошло гораздо сумбурней, быстрей и ярче, чем даже в первый раз, так, что посмотреть на нее он сумел только в самом конце… Это было поразительно – насколько красивым было ее лицо в последние моменты перед тем, как им удалось закончить почти одновременно. Даже во время самого долгого спазма Атсуши не зажмурился, потому что не мог отвести взгляда от этих тонких надломленных бровей, удивленно распахнутых глаз, пунцовых приоткрытых губ, белой кожи… – Хочу смотреть на тебя всегда, – сказал он потом, когда они оба пришли в себя. – Ты – очень сентиментальный кроличек, – ответила она, улыбаясь, и это была улыбка облегчения. Атсуши не выдержал и рассмеялся – кажется, в стикерпаке и для такого случая был подходящий кролик.