Je t'aime

      Ах, Париж… Романтика – скажете вы. – Третий перелет за неделю?! – возмутится Феликс, приподнимая брови. – Нет, я, конечно, рад, это очень круто, но…       Он устал. Если быть честным, если отбросить всю его зефирную доброту, иногда он тоже уставал, как и все люди. Но, это работа, это Ив Сен-Лоран, и ему категорически запрещено отказываться. Нет, такого варианта даже нет на выбор. Больше всего во всей этой истории его радовало, что он будет не один, а с Хёнджином. Его нежный друг, коллега, советник… а еще любовник по совместительству. Любовник от слова любовь, потому что Феликс любит его, как никого и никогда не любил. Так не годится, так нельзя, такая любовь рушит города и судьбы, но её не выбирают, она просто случается.       Хёнджин всегда был интересным. Еще во время практики Ёнбок подражал ему, хотя, он немного подражал всем, такова его милая привычка. А еще это было способом влиться в коллектив, мимикрировать, – так проще, когда ты иностранец. Сначала малыш Ёнбоки думал, что Хёнджин станет для него старшим братом, которого у него не было, ведь он заботился о нем и улыбался тёплой улыбкой почти всегда, когда их взгляды встречались. Так и было, до тех пор, пока к невинному взгляду примешалось еще что-то, но Феликс был юн и наивен, он не знал, что так смотрят, когда есть симпатия или влечение. Хёнджин цеплялся к нему, как липучка, а Феликс и рад, – он с детства был тактильным. Любые объятия и ласки он принимал с удовольствием, жался к парню в ответ. Ликси, словно мотылек, – летел на свет, что очаровывал и притягивал. Он не боялся обжечь крылышки, он доверял, он следовал за Хёнджином хвостиком, если тот был не слишком занят и благоволил.       Они смотрели фильмы в обнимку и гладили спины друг друга, делая вид, что это – норма, что так и заведено у тактильных друзей, подумаешь. Вот только все забывали, что Хёнджин не был слишком тактильным. Он любил дразниться, но ласковым он бывал редко и с избранными людьми. Ликси запал ему в сердечко сразу же, с первой встречи. Хёнджин любил милашек, а он был таким – со своими щечками и веснушками. И хотя после Феликс превратился в прекрасного юношу с очерченными скулами и глубоким взглядом, для Хёнджина он всё еще оставался тем самым маленьким мышонком, как он его называл наедине.       Они дружили тихо и славно, пока Хёнджин не сдался, пока не сцепил их мизинчики, а затем крепко ухватил ладонь Феликса, уже не в шутку, а по-настоящему. По-взрослому, как казалось им тогда, а потому сначала они испугались. Своих чувств и последствий, каких-то выдуманных проблем, которыми грозилось их руководство, что старалось предостеречь от отношений в группе. Да, риски всегда были, но прежде всего в том, что это помешает работе и микроклимату в коллективе. Но благодаря пониманию и здравомыслию ребят всего этого удалось избежать, а Феликс с Хёнджином смогли построить здоровые и крепкие отношения.       Бесконечные съемки и выматывающая работа не давали им проводить время вдвоем слишком часто, но благодаря этому они успевали соскучиться друг по другу, что немаловажно. Стаффу не нравилось, что они вместе, но и препятствовать никто не мог, – Хёнджин с Феликсом были лицом группы, всегда четко выполняли все поставленные задачи, трудились на износ, да и чего таить – приносили компании очень хорошие деньги. Вскоре все вокруг поняли, что творческий тандем парней не только эстетичен, но и невероятно успешен у публики, а поэтому парные фотосессии и рекламы стали для них не редкостью. Им давали поблажки и снимали один номер на двоих, если это было возможно, поэтому и в Париж отпустили со спокойной душой, с бронью одного номера класса люкс. – Здесь правда роскошно, – выдыхает Феликс и заваливается на большую застеленную кровать, что пышет свежестью и чистотой.       Лепнина на потолках и позолоченные рамы приводят Хёнджина в восторг, ведь он любит искусство и всё, что с ним связано. Зеркало в пол на стене у кровати заставляет парня ухмыльнуться, но он откладывает свои мысли на потом. – Ну нет, Ёнбокс, спать потом будешь! – юноша тянет Феликса за пятки на себя, постепенно стягивая с кровати. – Сначала гулять! – Разве ты дашь мне поспать потом? – стонет Ликс, но покорно сползает, потирая глаза. – Одеваемся просто или нарядимся? – Просто, быстро и маску на лицо, – доносится из ванной, где Хёнджин уже плескался в воде. – Менеджер сказал, что нам удалось тайно сбежать, так что, никто не знает, что мы здесь. Это важно для мероприятия.       Париж, безусловно, вайбовый город. Город-музей, – как называет его Хёнджин: здесь красиво, местами многолюдно, но спокойно и расслаблено. А еще много выставок, которые так любил юный художник. Рисование было его личной терапией. Об этом мало кто знал, но рисовать посоветовал Хёнджину именно психотерапевт, во время его перерыва, это успокаивало и лечило его раненую в то время душу. Затем он вошел во вкус, получаться стало всё лучше, его чаще хвалили, да и он сам стал понимать, что получил неплохой апгрейд за это время, часами упражняясь в разных стилях. Он не мог выбрать что-то одно. Карандаш был продолжением руки, он всё чувствовал, понимал – рисовать им серые черточки, растирать их пальцем было приятно, даже стирать и начинать всё по новой нравилось. С акварелью Хёнджин играл. Она была немного сукой, и могла всё испортить в один момент, но процесс смешивания краски и воды был подобен экспериментам: кто знает, что получится в конце? Масло, как ляжет, так ляжет, но если сделать его слишком жидким – уже не то, Хёнджин любил густые яркие мазки, которые были заметны издалека.       Феликс не понимал его. Не понимал, как можно описывать характер красок или болтать с ними… Ох уж этот Хёнджин. Бесконечный романтик и фантазер.       Они любили вместе мечтать. У них и без этого было много всего – стремительный рост в карьере, приглашения модных брендов, даже деньги, какие-никакие… Но не было свободы. Они страдали оба, как и все айдолы, но чуточку больше многих. Ведь они хранили свой секрет, который другие бы осквернили и не поняли, так как зачастую люди любят судить о том, чего не знают. – Представь, однажды настанет день, когда нам больше не нужно будет прятаться, – Феликс ерошит любимые чёрные волосы и зарывается в них носом. – Ты в это веришь? – Хёнджин приподнимает голову, чтобы заглянуть в глаза юноши. – Сам не знаю…         Огни вечернего Парижа, сверкающая башня, вкусный ужин и, конечно, поход в музей. Жаль, но стафф предостерегает их – не ходить рука об руку, чтобы не привлекать внимание. А им хотелось бы – взявшись за руки вышагивать по мощенным улочкам, смотреть друг на друга так, как хочется, а не так, как выучились, клюнуть в щеку или нос, сделать памятные селфи, прижимаясь друг другу, или, быть может, даже, поцеловаться… Ну и чушь. Глупые мечты, которые так и оставались мечтами. – Завтра ранний подъём, давай не будем, – Феликса вырубает от усталости, пока Хёнджин припадает к его шее, покрывая её легкими поцелуями. – Ну какой ты… – не успокаивается тот. – Поцелуй один раз, и я отстану, обещаю. – Ну да, так я и повелся, – Феликс знает Хёнджина, его страстную натуру и неугомонный пыл. – Сначала один поцелуй, а потом… – Как я могу спокойно уснуть, если ты рядом? – прикусывает нежно ушко и трется носом о висок. – Такой сладкий, необласканный, теплый и вкусный…       Он не отстаёт от Ёнбока и липнет к спине, прижимаясь стояком к любимым упругим ягодицам. Он искренне, до дрожи в поджилках обожал его маленькую попку, налитую как спелое яблочко и мог часами обжиматься с ней, позабыв о хозяине. – Ну ладно… – шепчет Феликс, который сдавался всегда слишком быстро. – Только, чтобы это не растянулось на полно-       Он не успевает договорить, потому что Хёнджин зажимает рот рукой, не сильно, не перекрывая кислород, а просто, чтобы парень прекратил свои нравоучения. Хёнджин знает его лучше, чем Феликс знает самого себя. Он чувствует, если тот действительно не в настроении, или если он просто немного упрямится, чтобы Хёнджин его подоставал. На какие только игры не пойдешь, когда вы вместе четыре года. Хотя их пыл и не думал угасать, скорее, наоборот – маленькая искорка разрослась в большой согревающий огонь, который источал тепло и свет, а иногда мог устроить настоящий пожар.              Один палец Хёнджина уже был зажат меж острых зубов Феликса, – тот любил кусать и посасывать его узловатые пальцы, а еще больше он любил их чувствовать в себе, когда старший, с моськой хитрого кота растягивал его и наблюдал за всей палитрой эмоций.       Вот и сейчас, брови сдвинулись к переносице, рот приоткрылся и тяжело задышал, легкая испарина выступила над губой и на лбу. Хёнджин не видел этого, он был сзади, но знал, какое у Феликса лицо, когда он позволяет войти пальцу глубже, чтобы тот отыскал комочек нервов, и отдаётся волне приятных спазмов, что настигали его. – Хочешь, чтобы хён поиграл с тобой? – не может удержаться Хёнджин от их локальной шутки, которую они вспомнили пару дней назад. – Что? – Феликс, вырванный из неги удовольствия, сначала не понимает смысл слов, но затем осознает, и его пробирает на смех. – Дурак, такой момент испортил! – он вынимает из себя палец и переворачивается на спину, скрещивая руки. – Ну не ду-уйся, – Хёнджин вытягивает губы трубочкой. – Хён не хотел тебя обидеть… – Слушай, эти шуточки… Сразу вспоминаю, как ребята дразнили нас, когда мы были слишком громкими. – Феликс закатывает глаза и выдыхает. – Весь настрой испортил. – Ну, хочешь ты того или нет, а хён все равно с тобой поиграет, – сладко улыбаясь промурлыкал Хёнджин и забрался под одеяло, разводя ноги Феликса в стороны.       Быстро избавшишись от белья, он нежно целует головку и легонько ударив себя по губам, ловко окунает её в рот, обильно смочив слюной всю длину. Рука Хёнджина заскользила быстро, пока язык играл с головкой, собирая капли предэякулята, заставляя Феликса тихо поскуливать и кусать костяшки на пальцах, не зная, куда деть руки и всего себя. Он елозил на гладких простынях, извиваясь, как уж на сковороде, но Хёнджин крепко удерживал его бёдра одной рукой, чтобы не дать прервать эту сладкую муку.       Он умел глубоко заглатывать и любил это делать, – чувствовать горячий пульсирующий орган у себя в горле и задыхаться от него же, утыкаться носом в выбритый лобок и мычать от удовольствия и нехватки воздуха.       Хёнджин наловчился кончать одновременно с Феликсом, потираясь стояком о кровать, но сейчас он держался, чтобы не запачкать простыни. Он смог подумать об этом, хотя думалось сейчас туго, в ушах стояли низкие стоны Феликса, а рот через какое-то время активных движений головой, наполнился горячей жидкостью, которую Хёнджин сразу проглотил. Он ещё долго собирал языком остатки, пока Феликс вытирал пот с лица и успокаивал дыхание.       Удостоверившись, что всё чисто, Хёнджин улегся ему на грудь, вслушиваясь в сердцебиение, что постепенно утихало. Маленькие ладошки Феликса ерошили мягкие локоны, перебирая их, от чего Хёнджин едва не заснул. – Эй, – шепотом позвал младший. – Ты ведь не кончил? – Не важно, – отзывается Хёнджин, поглаживая тазовые косточки и чмокая живот в районе пупка. – Мне нравится делать тебе приятно. – Иди сюда, – Феликс тянет его на себя за плечи.       Он смотрит в глаза, обхватывая ладонью немного опавший член Хёнджина, а тот хочет спрятаться от этого серьёзного взгляда. Когда Феликс так смотрит, он проникает глубоко в душу и на глазах выступают кристаллы слёз от наплыва чувств и нежности.       Младший целует щеку пухлыми губами, едва касаясь, и ведёт ими по линии челюсти, чтобы припасть к приоткрытому рту. В слюне Хёнджина немного горечи, и Феликс дуреет от этого чувства. Он вспоминает, как они стеснялись, когда целовались впервые, как неловко было и мокро, странно, непривычно. Когда они поняли, в чём суть сего действа, они не могли оторваться друг от друга часами, стирая губы до красных кровоподтеков. Нуны ругали Феликса, потому что от активных поцелуев у него образовывались ранки в уголках губ, как бы он не мазал их вазелином. Но его это никогда не останавливало, как и ничто другое. Он любил целовать Хёнджина. Чувственно, глубоко, страстно.       Феликсу нравилось, когда Хёнджин становился таким – разнеженным, трогательным и обезоруженным. Он терзал его губы поцелуями, наваливаясь сверху и надрачивая одной рукой, пока Хёнджин плавился от его прикосновений, рассыпаясь на тысячи осколков от ласк. – Хороший хён, – шепчет на ухо Феликс и прикусывает мочку. – Очень хороший.         Утром они сонные, но счастливые, впускают в номер нун, которые марафетят их к мероприятию. Руки у них золотые. Тени под глазами и следы недосыпа исчезают как по волшебству, а лица становятся свежими и готовыми к выходу в свет. Далее следует примерка одежды, которая сидит на них идеально, подчеркивая стройность и подтянутость фигур. – Выглядишь потрясающе, – бросает Хёнджин перед выходом. – Как и ты, – отвечает Феликс, улыбаясь.       Они сияют, как и положено сиять юным восходящим звёздам. Их фотографируют, снимают на видео, задают вопросы и просят автографы, – что, впрочем, не ново. Но здесь, в этом городе, они чувствуют себя иначе. В городе высокой моды и бутиков, на ивенте крупного бренда, – это отличается от рутинной карьеры айдола. Хёнджин быстро входит во вкус и позирует лучше любой модели, Феликс остается серьёзным и местами неловким. Его обезоруживающая улыбка и Хёнджин под боком сглаживают положение, а после бокала игристого становится и вовсе хорошо. К ним подходят разные люди, известные в чём-то, будь то моделинг или создание одежды. Каждый хочет заполучить кусочек «экзотической» красоты, ведь вдвоём они выглядят, действительно, крышесносно. Так и проходит вечер – они фотографируются, потягивают шампанское, перекидываются приветственными фразами с местной богемой и улыбаются друг другу, думая о том, как вернутся в номер и займутся любовью. Их питало внимание окружающих, и они в свою очередь питали друг друга, одаривая теплотой и ласками. – Может, прогуляемся немного? – тихо спрашивает Хёнджин, когда они покидают мероприятие.       Переодевшись в обычную одежду и хихикая от алкоголя, ударившего в голову, они идут по ночному Парижу вдоль Сены, втягивая теплый вечерний воздух. Свет фонарей отражается в темно-синей воде, создавая нечто, похожее на полотно Ван Гога. – Так красиво, – шепчет Хёнджин и оглядывается по сторонам. – Позволь мне…       Он берёт Феликса за руку и тянется за поцелуем в щеку. Тот отстраняется, как ошпаренный и резко вырывает руку. – Ты что, с ума сошел?! – в панике озирается Феликс, и выдыхает, не увидев никого. – А если бы кто-то увидел? – Я устал бояться, – опустив голову бросает Хёнджин. – Я так счастлив с тобой и хочу прокричать об этом на весь мир! – Ты такой глупый, – Феликс поджимает губы и улыбается одними глазами. – Главное, что я об этом знаю.         Они сталкиваются в бурном поцелуе, словно два урагана, вернувшись в номер. Вихрь чувств и желания лишает остатков рассудка, хочется одного – слиться и стать одним целым, найти счастье друг в друге, как и всегда.       Из порыва страсти их вырывает звонок от стаффа. – Вас видели, – слышит Хёнджин в трубке. – Что? – он взволнованно садится на кровати и убирает волосы, налипшие ко лбу. – Кто-то твитнул о том, как вы миловались у реки… – вздыхает девушка, отслеживающая новости из социальных сетей. – Пост уже удалили, теперь это не более, чем слух, но руководству лучше не знать… – Какой же я идиот! – Хёнджин отбрасывает телефон в сторону и роняет лицо на подушки. – Кто-то видел нас, и написал об этом в интернете, – приглушённо доносится до Феликса. – Как? Сегодня? – в глазах у Феликса темнеет. Он опасался этого и всегда предостерегал Хёнджина. – Да, уже всё замяли, но всё же… Прости меня, я такой придурок…       Хёнджин каится в своей опрометчивости, которая едва ли стоила им репутации и карьеры.       Феликс не хочет злиться и портить вечер. Он всегда успеет сделать выговор или отчитать Хёнджина, для этого у них была еще уйма времени. А вот, чтобы любить друг друга – в обрез. Последняя ночь в Париже, которую так не хотелось портить. Феликс гладит Хёнджина по плечам сквозь вязанный кардиган, чтобы успокоить. Тот садится спустя некоторое время, показывая покрасневшее мокрое лицо. Он был расстроен и напуган. – Ты злишься на меня? – спрашивает он. – Из нас двоих – я ребёнок, хоть и старше. – Прежде всего, – я тебя люблю. Je t'aime, – повторяет Феликс уже по-французски, сводя с ума своим произношением.       Феликс седлает бедра Хёнджина и гладит жилистые плечи ладонями. Он любит его тело – сухое, поджарое, с выступающими венами, от которых слюна подступает к горлу и кровь пульсирует в висках. Он был как статуя, одну из которых они видели в музее, только краше, потому что живой, потому что внутри – прекрасная душа и доброе сердце.       Хёнджин постепенно приходит в себя, когда они остаются без одежды. Два обнаженных тела, две души, что тянулись друг к другу. Феликс целует солёные щеки и мягкие губы, осторожно проникая языком в рот Хёнджина. О прошедшем вечере напоминает привкус шампанского во рту, он заставляет обоих улыбнуться в поцелуй и прижаться обнажённой кожей теснее. – Вот так, – смазав член смазкой, Хёнджин усаживает Феликса на себя, разводя в стороны упругие ягодицы. Губами он припадает к тонким ключицам, втягивает носом любимый запах и проводит языком по пульсирующей венке на шее. Феликс прогибается в спине, когда головка скользит внутрь, погружаясь всё глубже.       Следом – чувство наполненности, – то, что Феликс любил особенно. Хёнджин был большим, ощутимым и твёрдым, Феликс чувствовал выступающие вены на члене каждой чувствительной клеточкой там. Мозг посылал ему сигналы бедствия, потому что корабль здравомыслия терпел крушение каждый раз, когда Хёнджин с силой вонзался в него, вызывая громкие всхлипы и стоны. Феликс оставлял на его спине красные полосы и легко прикусывал плечи, он выучился не делать очевидных отметок.       Прерывая череду глубоких толчков, Хёнджин останавливался, оставаясь в Феликсе, и целовал его распухшие губы, пока тот не начинал задыхаться и просить продолжить. Он и сам помогал ему, подмахивая бедрами, но Хёнджин любил контролировать ритм, поэтому вколачивался в стройное тело под разными углами, доводя до искр из глаз.       Иногда он посматривает в зеркало рядом с кроватью и упивается видом. Хёнджин не считал себя идеальным или совершенным, но рядом с Феликсом он приобретал завершенный вид, гармоничный и правильный, к которому хотелось стремиться. Феликс был его недостающим пазлом, деталью, с помощью которой всё складывалось так, как надо. – Что нас ждёт завтра? – в затуманенном рассудке спрашивает Феликс, заглядывая в глаза напротив.       Комната наполнена запахами любви и парфюма Ив Сен-Лоран. Минуты растворяются в мареве, превращаясь в часы, и даже магия момента не останавливает время. – Я не знаю, что нас ждёт, – честно отвечает Хёнджин. – Но в одном уверен – завтра я всё еще буду любить тебя больше всего на свете.