Услада моего сердца

Альдо снова танцует для своего повелителя. Шелестят едва слышно прозрачнейшие невесомые шелка, не скрывающие, а делающие еще более явной красоту юного тела. Звенят, творя свою собственную мелодию золотые браслеты на тонких запястьях рук, то извивающихся сладострастно, то манящих, то протянутых в мольбе. Изящные ступни словно порхают, едва приминая пышный ворс роскошного ковра. Альдо, Альдо. Утеха Роберхана Шаха-Эпинэ-Султан-наршаддина, наследника Багряных Земель. Его возлюбленный цветок Рассветных садов, прекрасный как само Солнце, в день которого и был преподнесен в дар наршаддину. Золотокудрый, ясноглазый, с вечной улыбкой на губах - кажется, ему вовсе неведома грусть, и любая печаль, любые темные мысли Роберхана развеиваются, как дым, стоит Альдо оказаться рядом, когда шелестят шелка, звенят золотые браслеты, а взгляд Альдо полон истомы, обещающей всю негу Рассветных садов. Но сегодня... Сегодня Роберхан чувствует - что-то не так. Губы Альдо улыбаются, но глаза не блестят так, как прежде, точно погасли вечно живущие в них солнечные отблески. Браслеты звенят резче, точно Альдо стремится их звоном и блеском заглушить внезапную печаль, и руки, простертые в танце к повелителю и господину, влекомы настоящей, неподдельной мольбой. Что случилось? Альдо танцует всё неистовей, полупрозрачная накидка спархивает с плеч, а вслед за ней и сам Альдо опускается на ковер, часто дыша, словно в изнеможении. Льнет кратко склоненным лбом, кончиками дрожащих пальцев к ступням наршаддина. - Поднимись, Альдо. Юноша встает поспешно, замирает, не смея поднять глаза. - Мой солнечный цветок, взгляни на меня. Скажи, что за печаль лежит у тебя на сердце. - Мой повелитель, - Альдо поднимает голову, - какая печаль посмеет коснуться того, кто осчастливлен твоей любовью? - И я хочу знать это, - одно неуловимое движение руки, знак, позволение подойти ближе. - Посмел ли кто сказать тебе недоброе слово? Пришлись ли не по нраву мои дары? А может быть, - Роберхан заглянул пытливо в глаза возлюбленного, - ты усомнился в моей любви, впустил ревность в своё сердце? - Как я посмел бы, мой повелитель? - Альдо даже вздрагивает, но не отводит глаз. - Быть рядом с тобой - величайшая награда, и лишь тебе решать, кто достоин ее. Я знаю, что... - Ты знаешь, - голос Роберхана мягче шелков, - что уже не одну луну, с тех самых пор, как я взглянул на тебя впервые, никто другой не остается в моих покоях до рассвета. Прекраснейшие юноши, нежнейшие девы - они услаждают лишь взор, но не сердце, отданное тебе, мой солнечный цветок. - О несравненный, но раз так - в чём, скажи, я провинился перед тобой, что ты решил отослать меня? - Отослать тебя? - удивленно взглянул наршаддин. - Кто посмел осквернять твой слух такими словами? Альдо вдруг опустил глаза. - Я понимаю, что веду себя недостойно. Я, ничтожнейший из твоих рабов, должен быть благодарен тебе за великую милость, должен радоваться, что прошлое, с которым я давно уже расстался, всё же не утеряно навеки, но... - Альдо, - Роберхан слегка нахмурился, - скажи мне прямо, что произошло? - Моя бабушка Матильда. Она разузнала, что я жив, что я здесь, и спешит сюда, чтобы выкупить меня, и ради этого готова продать и отдать в залог всё, что имеет, вплоть до себя самой. А ты, мой повелитель, так милостив, что решил возвратить изгнанной принцессе ее пропавшего внука без всякого выкупа. - Неужели тебя не радует свобода, Альдо? - унизанные драгоценными перстнями пальцы зарылись в солнечные кудри, нежно лаская. - Неужели не хочешь сменить неволю на путь домой, обнять ту, что взрастила тебя на своих руках? - Я хочу этого. Должен хотеть. Но, повелитель мой, подумай сам, как смогу я отправиться домой, если здесь, в твоих руках оставлю я своё сердце? Поверь, я не пожалел бы ни на миг ни о дорогих шелках, ни о золоте, ни о самоцветах, ни о тех кушаньях, которыми кормил ты меня из своих рук... Хоть и слаще они, куда как слаще тех, что доводилось мне есть в Агарисе, где я вырос! Он вдруг замолкает и, горя щеками, вскидывает на Роберхана настороженный взгляд. - Продолжай, - кивает наршаддин. - Говори всё, что у тебя на сердце. - Если бы вдруг случилось так, - голос Альдо прерывается, что ты, мой повелитель, был бы не наследником Багряных земель, а всего лишь изгнанником, подобным мне, если бы мы делили один кров и скудную пищу, пусть даже продавая ради нее последнее, что имеем - поверь, я ни словом не роптал бы на судьбу, и не было бы для меня места желаннее, чем Агарис. Но сейчас - как я могу вернуться, зная, что там нет тебя, огонь моего сердца? - А сердце принцессы Матильды? Ты разбил бы его? - Она поняла бы меня, - выдохнул Альдо, заливаясь жгучим румянцем. - Она знала бы, что я жив, не сгинул в плену и в чужих землях. Что я люблю и счастлив твоей любовью. Это всё, что она когда-либо желала для меня. Роберхан гладит шелковые кудри, горящие щеки. Ловит за подбородок, притягивает ближе и целует - глубоко, нежно. - Она получит больше, Альдо. Намного больше. Принцессе пора забыть об изгнании и бедности Агариса. Едва она ступит на берег, ее встретят с почестями, подобающими ее сану, и если она захочет, дворец в Лунных садах станет ее домом. Куда, конечно, никогда не будет закрыта дорога ее внуку. - Мой повелитель...- у Альдо перехватило дыхание, и с губ сорвалось имя, которое прежде слышали лишь шелковые подушки и мягкие покровы ложа наршаддина: - Робер! Что я слышу? Ты и правда хочешь не отослать меня, а... - Я хочу возвратить тебя той, что заменила тебе мать, - ответил Роберхан с улыбкой. - Но ни на день, ни на час не хочу расставаться с тобой, услада моей души. Альдо смеется, и смеху его вторят звоном золотые серьги-звезды, которые Роберхан сам преподнес возлюбленному после первой ночи, и которые он не снимает даже на ложе любви. - О, Робер, Робер... Я всегда твой, всегда... Всегда! Его улыбка, его смех слаще мёда. Роберхан давно знает это, и всё равно каждый раз будто пьянеет, чувствуя этот вкус на языке, впиваясь в нежные жаркие губы. И в этой желанной сладости он не чувствует горечи печали. Ни своей, ни возлюбленного. И скользят бесшумно легкие шелка, оседая на пышные ковры, и звенит золото в такт сбитому поцелуями дыханию и сердцам, наполненным любовью.