Алый шелк

      Уинн Парк сначала не узнал ее. Женщина в красном за столом у исполнительного директора компании — Изабелла просто не могла появиться так.       Вопиющее нарушение приличий, взгляды искоса, изумленный шепот — он ощущал их сам, своей кожей, с каждым шагом.       Но это была она, такой, как Уинн ее знал. Когда-то — его Изабелла. В ярко-красном платье на торжественном ужине в честь первого рейса роскошного лайнера. Уинн замер — на долю мгновения, понимая, как неприлично разглядывать ее вот так, в упор. Поклонился и извинился за опоздание.       Он знал, догадывался, чувствовал, что произошло что-то важное. Женщина, облаченная в глубокий траур, отстраненная, холодная и далекая — такой, какой он видел ее накануне вечером, — исчезла. На ее месте вновь была его муза, его драгоценность. Любившая его всем сердцем.       Это было так давно.       Оркестр начал новый круг, на сей раз — танго.       Непристойный танец, который не танцевали в приличных местах, как поговаривали многие. Слишком уж раскованный, как брюзжали старики, еще помнившие викторианские порядки.       Танец, говорящий на языке похоти. Слишком откровенный.       Слишком проникнутый желаниями.       Изабелла Пэрэдайн бросила внимательный взгляд — через стол.       От миссис Браун не укрылась ни малейшая толика завязывающейся драмы, и она предвкушала грандиозное зрелище.       Это был вызов, и Уинн должен был его принять. Практически брошенная перчатка.       Один танец. Только один танец.       Мадемуазель Фоули в ожидании приглашения комкала веер, и было бы глупо дальше продолжать комедию. Леди Фоули прикидывала в уме, сильно ли пострадает репутация дочери, если она согласится на...       — Миссис Пэрэдайн, позвольте мне, — Уинн поднялся с места, — пригласить вас на танго.       Гости одномоментно притихли, чрезвычайно скандализованные. Пенсне леди Фоули с глухим стуком упало на стол.       Уинн был уверен, что она откажет. Непозволительная вольность. Ну не могла же в самом деле Изабелла, теперь — миссис Пэрэдайн, — согласиться на такое кощунство как рискованный танец. Совершенно предосудительный танец. Слишком уж...       Слишком уж страстный.       Зовущий.       Как алый шелк, как огонь в крови под бледной кожей.       — Я думала, вы не отважитесь, мистер Парк, — вскидывая голову в тяжелой прическе произнесла Изабелла с отчетливо видимым вызовом — уже всем присутствующим.       Он даже не был уверен, что это было: ритм музыки или пульс. Его партнерша протянула ему руку в ответ.       Она вновь была его пламенем, охватывая всего, без остатка.       Музыка вела их в воспоминания — о днях и ночах, о снах — на двоих и яви, наполненной горечью разлук и прощаний, о запретном изгибе губ, о влажной коже. О вздохах, взглядах, прикосновениях — о невозвратном прошлом.       Быть может, она хотела бы забыть обо всем — и он был рядом, и, ради всего святого, она готова была шагнуть в этот омут.       Потяжелевшее дыхание смешивалось, и запах помады от ее губ сводил Уинна с ума — и он бы отдал все на свете за одно только прикосновение, за поцелуй.       Преступно чувственный танец.       Один взгляд из-под тени ресниц. Она поняла его. Она его сообщница. Она чувствовала то же, что и он — и от этого едва не подкосились колени. И будет вновь принадлежать — ему.       Обеденный салон вдруг стал слишком мал, закружился — в такт мелодии, и сама музыка — бешено бьющийся в венах пульс.       Алый шелк.       Огонь в крови.

***

      Он даже не помнил, чья это была каюта — его или ее, да и не все ли было равно. К счастью, коридоры были пусты — гости еще не разошлись с ужина, да и назойливого внимания случайных стюардов удалось избежать.       Она задыхалась — и не хотела иного, только чувствовать вновь его губы на своих, его поцелуи, от которых шла кругом голова и пел натянутой струной красный шелк изысканного наряда.       Не нужно было никаких объяснений — все уже было высказано и понято, и он просто держал ее в объятиях и, кажется, не мог оторваться в опасениях, что она просто выскользнет за дверь, в неизвестность, в морок привычного.       Он любил ее — взглядами, шепотом, прикосновением, и его Изабелла, его тайна, принадлежавшая доселе только ему, таяла от каждого.       Закинув руки за голову, Изабелла ловко расстегнула верхние три пуговицы платья, еще с тремя помог Уинн — с трепетом предвкушения.       Один вздох — и алая волна соскользнула по ее бокам и легла у ног. Тяжко выдыхая, Изабелла отступила к самой стене, будто в последней надежде ускользнуть от этой всепоглощающей, гипнотической волны соблазна. Но Уинн неотступно следовал за ней, не выпуская ее из объятия: те же несколько шагов вперед, неотвратимо и до боли желанно.       Ее кровь воззвала к нему, и румянец, чуть окрасивший скулы, не оставил сомнений в природе этого призыва.       Уинн, внутренне замирая, прикоснулся к нежной коже плеч, провел пальцами по чуть прикрытой нижней рубашкой груди — и женщина подалась вперед, ожидая продолжения.       Спешить смысла не было — в их распоряжении были все пять дней, истинная бесконечность. Целых пять дней — после долгих лет разлуки и молчания.       И кровать в этой каюте — слишком далеко, слишком. Уинн приподнял ее под бедра, широкие бретели рубашки соскользнули вниз по плечам, обнажая нежную грудь. Соски тоже — ярко-красные. Ало-шелковые.       Она прижалась к нему всем телом, сверху — вниз, завершая движение, чувствуя, как он заполняет ее. Как полно, до боли, до конца — ей хочется чувствовать его внутри, снаружи, ощущать его пульс, бьющийся у нее внутри, сгорать вместе от страсти. Ее тело будто и не жило все эти годы, не любило — она ждала только этого прикосновения, и восторг затопил Изабеллу, задыхающуюся под настойчивыми поцелуями.       Каждое движение — как в страстном танце, глядя в глаза, насыщаясь и вновь желая большего. С каждым движением все страшнее — потому что теперь секунды отсчитывали время до неизбежного расставания.       Хрипло вскрикнув, он обрушился на нее почти всем весом, пригвождая к стене, совершенно счастливую, едва смеющую дышать. Наверное, в такие мгновения хорошо умирать — когда вовсе ни о чем не жалеешь.       Лихорадочно бьющееся сердце — вот и все, что Изабелла способна была чувствовать. Слишком быстро, слишком...       И она сжала его в объятии, силясь удержать мгновение, еще хоть немного — до того, как во взглядах появятся первые вопросы и губы прошепчут первые признания.       Пока не нужно было. Пусть магия танго еще немного тлела — новый день вдребезги разобьет все мечты о свободе и счастье.       Спустя пять дней все закончится, так и не начавшись вновь.       Нью-Йорк разделит их — бездной. Изабеллу Пэрэдайн будут встречать ее муж и маленькая дочь. Каменный, бессердечный город.       Город масок.       И лишь одна ночь в море останется воспоминанием, затянувшимся шрамом от давнего ожога.       Пять дней — удары сердца запустили обратный отсчет.       Так мало.

***

      Рассвет воскресенья был прекрасен и обещал по-настоящему весенний теплый день.       Быть может, еще было немного времени, чтобы побыть счастливыми, сонно размышляла Изабелла, разглядывая пятна света, игравшие на стекле иллюминаторов.       Совсем немного.       Маленькая записка с пометками от руки — четвертое предупреждение об айсбергах, — уже была доставлена на мостик.