Рутина

ви быстро-молниеносно опустошает резную рюмку с горько-острой выпивкой и со стуком бряцает ей по неоново подсвеченной стойке. старается протолкнуть ее в бечевкой воспламенившийся пищевод, не ощутив при этом отвратный вкус. рядом кряхтит док, следом раздирая глотку горчичной пургой. еще одна удивительная особенность вика — напиваясь, он становится дряхлым ворчащим дедом. хмурый и унывающий, он дребезжит на все подряд, а под конец тяжело вздыхает и строит такую гримасу, что в груди неприятно щемит. — ноги моей не будет в этом блядском морге, — со скрипом выплевывает и тянется за следующим шотом, но ви, поднимаясь, встряхивает мужчину следом. тот недовольно блеет-мямлит и упирается во все, что попадется, но чересчур спешно сдается с раздраженным: «никакой благодарности.» первая стадия. и дело там вовсе не в благодарностях, а в том, что он не выдерживает. еще пару разорванных брюх и расплескавшихся мозгов, и срыв ему обеспечен. парень лениво моргает, пока выкручивает матовую панель руля и скользит глазами по всплывшим уведомлениям о перегреве системы, в то время как автомобиль — по, кажется, вечно влажному асфальту шоссе. док хмурится морщинистым-усталым лицом, становясь похожим на обиженного ребенка. обиженного жизнью. настолько, что так и хочется стиснуть в объятиях и целовать в паутину морщин в уголках глаз, завешенных темными линзами очков. но ви хватает только на то, чтобы накрыть вздыбленное колено холодной бескровной ладонью, чуть сжав. мужчина хохлится сильнее, но не может скинуть чужую руку и просто отворачивается к окну. он сам себе удивляется, когда тормозит не около уже породнившейся операционной, а у своей разномастной многоэтажки. рядом, притесняясь к ней, икает полузаброшенный бар. захмелевшее сознание теплит его эго, сбивчиво оправдывая то, что он тащит дока к себе домой. что-то про человечность и огромное сердце. будь он на градус трезвее, ни за что бы не поверил. но сейчас почему-то верит, слышит, как шумно выдыхает в шею вик, и не может не поверить. когда они заваливаются в холостяцкую берлогу — парень по пути отшвыривает ногами сор, чтобы он не стал причиной преждевременного падения — он укладывает мужчину на матрас в тесной выемке-спальне. стоит пару мгновений, возвышаясь над распластанным телом. виктор стягивает очки, роняя их на сброшенную ранее кожаную куртку ви и жалостливо сворачивается на потертой ткани. вторая стадия. парень морщится, отчетливо чувствуя всхлипнувший комок в солнечном сплетении. обычно этот комок нехотя переворачивается и отдает во рту желчью. ви падает рядом, тянется в карман и закуривает, медленно выдыхает дым, рассеивающийся к приоткрытому окну. — не холодно? — холодно. ви сплевывает жеваный окурок и закрывает окно. вновь опускается на матрас и тянет обледенелые кончики пальцев к широкой груди. вик вздрагивает и недовольно-неразборчиво бормочет и накрывает его кисти рук своими, притягивая ближе. ви утыкается в выстриженный затылок, грея неожиданно замерзшее собственное тело. — может, переедем во францию, откроем свою кофейню и заведем четырех котов? — спрашивает без надежды, знает, что не смогут. — может, и переедем. а теперь спи, — оба принимают этот короткий фрагмент сглатываемой лжи. и вик послушно проваливается в дремоту, сквозь голый матрас, прижимая опаляющие кожу чужие пальцы. ведь завтра — снова опасная суматоха найт-сити, блядский приевшийся морг, трель короткоствольных пистолетов и громыхающие о бетон гильзы.