И растает лед

Тяжелое закатное марево алеет на горизонте, заставляя рефлекторно содрогаться — оно как напоминание о том, что ничто в этом мире не вечно. И никто не вечен. Ему страшно. Сердце ухает в пятки — вся жизнь как одна большая, неизбежная головоломка, в которой невозможно определить, какой поворот окажется верным. Куда надо идти, чтобы в тупик не свернуть. Пальцы, дрожащие мелко уже с час, инстинктивно перебирают выбившийся из косы цветок. Эту косу заплетал сам, когда матушка его мужа будущего посоветовала сделать это самостоятельно. Что будет дальше, когда его свобода окончится так же, как постепенно, но неизбежно скрывается за горизонтом алое солнце? Само по себе чувство неизбежности давит на мозг сильнее, чем можно было себе представить. Он попросил дать ему еще немного времени. Еще чуть-чуть. Пальцы разжимаются, выпуская лепестки, горсткой мятой упав на пол деревянный. Кольцо. Кольцо, одетое Беллроком, смотрится невероятно нелепо. Что-то их должник говорил про то, что спустя лунный цикл после бракосочетания он сможет вернуть свои силы? Привычный холодок, обычно гуляющий вдоль его спутанных волос, холодок, живущий на кончиках пальцев, холодок, который всегда был его частью, теперь не напоминает о себе. Сжав руки в кулаки, он сжимает и зубы — ничего такого страшного не происходит, это всего лишь на лунный цикл. Он сможет справиться. Он не имеет права не справиться хотя бы ради себя самого. За дверь мягко выскользнув, Скраэль тормозит — навстречу к нему выходит кот. Непонимающе моргнув, юноша на корточки опускается, осторожно касаясь пальцами шерсти мягкой; и этот простой жест отвлекает его от дум тяжких, позволяя улыбке скользнуть на уста. Не думать, что сегодня его жизнь закончится виной судьбы-злодейки. Кот ластится — на спину укладывается, подставляя пузико навстречу ласке. Теплота шерсти, однако, почему-то, не греет руки. От этого занятия его отвлекает женский голос, окликнувший по имени. Скраэль глаза поднимает в сторону матушки Беллрока. Но, когда они скользят назад, то кота на прежнем месте не оказывается. — Не от сего ты мира, не от сего. Чудился тебе кот. А кошки — проводники в мир мертвых, — головой качнув, с горечью в голосе говорит старушка. — Вот почему он был холодным, — бесшумно оттолкнувшись, колдун принимает вертикальное положение. Не от мира сего? Оно и логично — он был рожден непростым. Рос средь ветвей колючих, сдирая колени в кровь; пил росу кристальную с листьев утром тихим. И учился колдовскому искусству у лучших учителей — хозяина лесного и практики собственной. Причудливые танцы, смех детский и вечная хладная изморозь были ему верными спутниками, — не создан я для домашнего очага, матушка, не создан. И частичка запертого все еще живет во мне, теплится на груди. Но губить вас я не стану. Вы были добры ко мне, а я буду добр к вам, — говорит голосом тихим, голову склонив. Старушка-мать не виновата ни в чем. Беллрок встречает мать и жениха своего возле выхода из дома. Пышных празднеств никто по понятным причинам закатывать не стал. Поэтому, перенимая ладонь чужую в свою, он чувствует себя странно — не такой должна была быть его свадьба. Не такой. Рука его будущего мужа почему-то холодна. Еще вчера была горячей, а сегодня ощущение, будто бы ко льду прикоснулся. Глаза невольно скользят к профилю чужому, и внутри не по себе становится — от него всего словно вытянули всю жизнь, оставив только оболочку. А та неполноценна — холодна и неприкосновенна; а когда Скраэль поворачивается навстречу, будто бы почувствовав на себе взгляд, холодом уже упомянутым пронзает его самого — взгляд колдовской подобен тысяче льдинок, острой метели, заметающей все на своем пути. Колючки метают эти голубые очи, заставляя все внутри сжиматься рефлекторно. Может быть принимать в дар это существо было ошибочно? Чтобы страху мимолетного не выдавать, мужчина крепче ладонь стискивает, отвернувшись. До церкви идти осталось не так далеко. — Ты тоже боишься. Все люди боятся. Неизбежности и того, чего они не способны понять, — Скраэль говорит то, что чувствует. Изгнать истинную сущность из него не удастся никому; ослабить и напугать — вполне. Но не изгнать. И вполне себе оправданный ужас в глазах алых в миг, когда они столкнулись с его собственными. Пожалуй, это ему польстило — все действительно не так страшно, как ему кажется. — Ересь. Стану ли я страшиться того, кто сегодня станет моим? — Беллрок осекается на полуслове, онемев в момент — руки прохладные обхватывают его щеки, обратив лик к себе. И теперь ему не удалось бы сбежать от пронзительных очей, даже если бы он оного пожелал всем сердцем. Сердцем, чье биение замедлилось, мешая нормально дышать. — Станешь. Ты страшишься. Того, что я могу в гневе на тебя и тех, кто посмел вогнать в это жуткое состояние меня самого. Но то напрасно — пока ты не заставляешь меня бояться, я не заставлю тебя. Идем. Священник нас ждет, — пальцы пробегаются по подбородку напоследок, а потом разжимаются, позволяя остолбеневшему мужчине проследить немигающим взглядом за удаляющимся в одиночестве вперед женихом. Ему действительно жутко стало в тот момент. А потом, когда чувствительность вернулась к нему, он, коснувшись подбородка, с ужасом ощутил влагу на пальцах — тающий лед. Аромат церковного ладана отрезвляет разум. А руки, приятно холодившие все это время горящие щеки, немного, но греются. Они оба становятся подле алтаря. Правда, судя по выражению на лице у Беллрока, напуган он был прилично — и повторно брать без пяти минут супруга желанием не горел. Но так обязует требование традиций — с явным недоверием берет ладони в свои, сжав их. И всем своим видом выражает ожидание подвоха, чем заставляет Скраэля подавлять в себе смешки еще усерднее. Священник читает молитвенник, попросив их не отводить глаз друг от друга — для Беллрока еще одна явная пытка. Хотя, стоит им только снова взглядами столкнуться, как оторвать сил нет — завораживающие голубизной и пылающие, словно тысячи пожаров. Огонь и лед, притянувшиеся друг к другу и не способные более существовать автономно. — Согласен ли ты, Беллрок, сын кузнецкий, любить своего супруга и в горе, и в радости. Согласен ли ты пройти с ним и огонь, и воду. Согласен ли ты взять его в свои законные мужья? — голос священника прерывается этой фразой, а глаза обращаются к нему. Вначале Беллрок не понимает, что именно его спрашивали. А потом, когда смысл сказанного наконец до него доходит, соглашается, глаз в сторону не уводя. Кажется, он видел усмешку на устах чужих — молчание прежде слишком затянулось. Чертенок. — И я согласен, — прежде, чем священник повторит свою монотонную речь, выдает на адреналине Скраэль. Звуки становятся тише. Беллрок, вогнанный в ступор, все еще теряется. Теряется средь собственных мыслей. Но, чувствуя, что ненужная пауза затягивается, опускает глаза к губам чужим. Кажется, они поджаты — или дрожат? Вернувшийся испуганный взгляд он точно видел. Достаточно могущественен, чтобы держать в страхе все поселение, но так отчаянно противящийся плотскому? Улыбка мелькает на его собственных, а уверенность и контроль над ситуацией возвращается. Он склоняется вниз, примкнув поцелуем к устам напротив. И физически ощущает тот страх, который охватывает его _уже_ супруга в тот момент. Руки по-свойски стискивают в объятиях, держа за талию тонкую. Для приличия — именно что для приличия — трясущимися пальцами Скраэль щек касается, неумело пытаясь ответить. Ком в горле давит, а паника нарастает с каждой секундой. Первая брачная ночь — обязанность. Традиция. Почти ритуал, без которого ни одно бракосочетание таковым не сочтется. Поэтому, когда его отпускают, отстранившись, он глаза в сторону уводит. От пира, к сожалению, ему сбежать тоже не удается: Беллрок еще на выходе из церкви за локоть поймал и попросил выпить с ним. Улыбка хилая не сползала с его губ, пока он говорил что-то про то, что на трезвую голову не сможет ничего сделать, а должно — матушке его поручено доложить. А ему, Скраэлю, на трезвую голову вряд ли удастся со спокойной душой отдаться. Скраэль с этим утверждением, подумав, соглашается мысленно — действительно не удастся. Одна чаша вина, вторая, третья — щеки бледные, словно мел, розовеют. Девицы пляшут вокруг костра, распивают сладкое вино, венки плетут. И, кажется ему в тот миг, что все действительно не так худо, как ему казалось с первого раза — если не думать головой, позволив алкоголю разлиться по венам вместо крови, не думать о грядущем да жить настоящим днем, он не сопротивляется хихикающим девицам, что волосы расплетают, с визгами и хохотом извлекая из шелка черного кладбищенские цветы. Волосы его водопадом смольным падают до лопаток, плечи оковав. Обернувшись назад, Скраэль сталкивается взглядами с мужем — и, кажется, тот не может оторвать глаз. Настолько очаровательно колдун страшный по суевериям чужим выглядит, аж дух захватывает. Натуральный океан из смолы и копоти, посреди которого точеными чертами выделяется выбеленная, млечная кожа. И голубизной глубокой зияют глаза большие. Какой-то голубой лепесток выпадает из волос, и Скраэль глаза уводит, чтобы поднять его, а вот Беллроку не удается так легко справиться с нахлынувшим на него восхищением касаемо мужа. И почему его считают ужасным? За его поступки? Тут, к сожалению, и ему пришлось знатно пострадать посредством приложенной к гадостям руки ныне мужа. Сколько раз сталь рассыпалась от одного удара мощного? Сталь, которой полагается форму определенную обретать после обработки термической. А тут рассыпается и хоть стой хоть падай. Сколько раз продукты портились, скотина болела? А сколько раз гадкое создание своими словишками едкими заставляло его, скрепя зубами от бессилия, просто взглядом провожать? Очень хотелось кулаком проехаться по мордашке симпотной. Вот, теперь у него таковая возможность под руками — но Беллрок не использует ее. Моргнув, он поспешно глаза перемещает куда-то в сторону, улыбнувшись очередному односельчанину. Казалось бы: что такого? Смотрит на своего вполне себе официального супруга — а вроде бы и...стыдно, что ли? Все они, нечистые, такие: хитрющие, манящие наружностью дивной. А в душе лишь пустота и холод. — Чего кручинишься, сын мой? — Беллрок свою матушку не сразу замечает. Начатый стакан отодвигает от себя и подбородок ладонью подпирает, грустными глазами уставившись на старушку. Матушка никогда дурного ему не советовала и всю жизнь рядом была. Вот и теперь ему совет требовался, как быть. В какую сторону мысли рознящиеся направить, чтобы ошибки не совершить? — Не знаю я, как мне поступать. Ненависть прежняя таится на груди, но..сердце воспринимает оное иначе немного. Не знаю, что будет верным. Помоги, маменька, помоги, родная, направь меня в последний раз, — голосом отчаявшегося человека просит он. Руки складывает поверх старческих сморщенных, накрыв своими, будто бы щитом. — Нежить ты в церкви мужем своим назвал, нежить. Возможно, согласившись на дар этот, ты приговор себе смертный прописал. Возможно, получил великую силу в руки. Не подпускай близко, но и не отталкивай. Позволь времени расставить все по своим местам, — теплая улыбка на устах родных заставляет и его тоже улыбнуться. Понять, что как бы там ни было, как бы не сложилось — матушка будет рядом. Поможет и поддержит. Внезапный крик с противоположной стороны от них нарушает спокойствие. Кажется, кричит женщина. Опьяневшему Беллроку требуется несколько больше времени на то, чтобы оказаться рядом с местом происшествия. Какая-то старая, изогнутая в три погибели бабка таскает за волосы окровавленную голову уже мертвой девицы. Увидев подоспевшего кузнеца, она начинает верещать еще истошнее, обезумев. Длится это, правда, не так долго, поскольку мужики деревенские скручивают старуху. — Нечистый, нечистый! Кровью омытый, грязный, грязный, — продолжает шипеть карга, глаза которой округляются, стоит Скраэлю приблизиться осторожно к мужу. Ошалев еще сильнее, старуха швыряет голову трупа в сторону колдуна. — Освобождаю тебя от греха, который с тобой людишки сотворили, освобождаю! — белесая пена, внезапно пошедшая изо рта бабкиного, пачкает ее и без того грязный рот. Все происходит слишком быстро, чтобы не успевшие отойти от прежнего веселья жители поселения успели что-то предпринять. Рядом с трупом молодой девицы рушится еще один, бездыханный и залитый страшными посмертными испражнениями. И, если присматриваться, то девушка, чью голову с невозмутимым видом носком сапога пнул Скраэль, — дочь должников бывших. — Может быть ты объяснишь, что это все значит? — ветер гуляет в голове, выдувая оттуда остатки хмеля. Беллрок не перестает задавать один единственный вопрос мужу, идущему чуть впереди. Но ответа так и не получает — Скраэль будто бы воды в рот набрал. Очевидно то, что карга старая знала колдуна — не стала бы иначе так реагировать на его появление. Но знал ли ее сам нечистый? Это ему и хотелось выяснить. Но единственный, кто мог пролить свет на эту ситуацию, упорно игнорировал вопросы раздраженные, уверенно направляясь куда-то в сторону лесополосы. На ночь глядя. И этот факт еще сильнее выводил и без того напряженного кузнеца из себя. Как он может так спокойно себя вести? — Скраэль, черт бы тебя побрал, я с тобой разговариваю. Куда мы идем? — нервы сдают окончательно, и в порыве гнева мужчина юношеское запястье хватает, рывком развернув мужа новоиспеченного к себе. В глазах напротив он, однако, ничего кроме безразличия не находит. И это пугает — как ему удается сохранять хладный рассудок, когда какая-то ненормальная старая паршивка вначале убила дочь их бывших должников, а потом, произнеся невнятные проклятья, бросила голову трупа в него самого? Скраэль морщит брови устало, не желая начинать этот разговор. Всплеск эмоций, нахлынувший на него в момент, когда голова трупа подкатилась к его ногам, ушел так же быстро, как и появился. Опустив глаза к пальцам, цепко держащим его запястье, он другой рукой осторожно их разжимает один за другим; благо, кажется, пыл его супруга подостыл и можно спокойно пойти далше. Глаза скользят к лику чужому, он кусает губу нижнюю. Надобно с одной стороны ввести Беллрока в курс дела, а то ведь покоя не даст. И не приведи дьявол еще и помешает физически двигаться. — Вы знаете меня, как мелкого колдуна, который из злобы пакостит селянам, губит скот и портит урожай. Но это не совсем правильно, — вывернув затекшее запястье из хватки, Скраэль потирает ладонь — крепко сжал. И больно. — Я проводник. Между миром живых и миром мертвецов. И до свадьбы с тобой я принадлежал миру мертвых больше. Нечисть, нежить — не живой. Не переживай, ты не труп взял в мужья, — слабая улыбка ложится на губы, когда чужое лицо искажает гримаса ужаса — юноша укладывает ладонь себе на грудь, позволяя услышать стук живого сердца. — А заключив нерушимый брак, ты перетащил меня назад, на грань между между. И бабка та, которую видели все, не простой была. Она кровью свежей виновников моего перехода орошила мне дорогу, чтобы я мог остаться там, где мне место. Видишь ли, в чем дело. Если я перестану делать то, что делал всю свою жизнь, души неупокоеные да твари дьявольские обретут ваше поселение на страшную погибель. И сейчас мы идем туда, где я смогу закрепить начатое безумной бабкой. Если боишься штанишки намочить, то возвращайся и не жди меня раньше утра. Никуда Беллрок, естественно, не уходит. Парадоксальное любопытство, коим он гоним, заставляет идти следом за мужем. Единственное, что его действительно бесит, так это молчание. Или игнорирование его вопросов — Скраэль как будто специально воды в рот набрал и категорически отказывается ее сплевывать. Еще, шествуя в тишине, он сделал для себя вывод, что разговаривать, кажется, колдун в целом не любит. А умеет ли? Судя по тому, что он слышал несколько часов назад, то да, умеет. Но по какой-то причине не любит и не хочет. Поэтому, решив, что если не поговорит сейчас с живым человеком в этой темной, мрачной глуши, куда они забрели, то умрет от скуки. Правда, нагнав таки идущего впереди юношу, кузнец теряется: а что ему сказать? Снова начать заваливать вопросами? Так снова окажется под ледяной стеной из тишины давящей. — Перестань так громко думать, ты спугнешь мне ориентир, — головой качнув, Скраэль останавливается, удивляясь лишь тому, как его горе-супруг умудрился затормозить и не врезаться в него. Видимо, испугался, что будет, если все таки врежется. А остановился он потому, что перед ними, в паре шагов расстелился овраг, залитый туманом густым. Протяни руку — и можно на ощупь потрогать облака ватные. Убедившись в том, что это нужное место — а иных вариантов и не было вовсе, колдун оборачивается к остолбеневшему кузнецу, усмешки не сумев спрятать. — Лощина мертвецов. И туда ты не пойдешь. Смертным там нечего делать, — категоричность в его голосе слышна отчетливо. — Ну уж нет. Я не ради этого столько времени шел сюда в гребаном молчании за тобой, чтобы ты мне сказал сидеть и ждать тебя. Я что, на собачку похож? — Беллрок словно не слышит предостережений со стороны колдуна. Злость, вызванная этими словами, заполоняет его разум. Кажется, Скраэль в панике шипел на него, размахивал руками — да только поздно становится махать, когда они оказываются слишком близко к краю. Кузнец по инерции хватает пошатнувшегося супруга за запястье, рывком притянув к себе да поперек талии крепко обхватив. Скраэля мелко трясет. Пришедшие в лощину мертвецов незваные гости всегда оказывались в незавидном положении: умирали, разбиваясь о тысячи острых камней-скал там, за густыми хлопьями тумана. И он не стал бы исключением, если бы упал. Канул в лету, навсегда оставшись безмолвным призраком среди таких же жертв обстоятельств. По началу он жмурится, крепко вцепившись пальцами в плечи чужие. А потом, немного придя в себя, выпускает не меньше напуганного мужа из спонтанных объятий. Чего он так испугался? Он бессмертен. Не умрет. А если умрет, то воскреснет в другом теле. Нет. Напугало его явно что-то другое. — Я хочу кое-что проверить. Идем, —потянув за собой в конец растерявшегося кузнеца, Скраэль думает лишь об одном: потомки Сварога. Они же должны были сохранить хоть какую-то власть в этом мире? Быть не может, чтобы столь величественное божество просто покинуло этот мир и более не пожелало в него возвращаться. И единственный способ проверить, потомок ли перед ним великого огненного кузнеца, али нет — применить свою собственную силу. Потому как ежели прав окажется, то пути в мир мертвых ему больше не будет никогда — жизнь со смертью обручилась, лишив себя тем самым всех своих привилегий. Беллрок следует за ним, от удивления не успев толком отойти. В момент, когда он помешал колдуну свалиться в эту бездну жуткую, им двигало не совсем человеческая сила. Что-то внутри инстинктивно потянулось защищать и оберегать. Но что это было? Что-то горячее, пылкое, физически не позволяющее ему оставить нуждающегося в беде. — Защищайся, — это все, что ему говорит муж, отпустив спустя несколько минут — судя по всему они отошли от той проклятой лощины. Становится холодно — словно температуру воздуха чья-то рука внезапно понизила. Беллрок переводит глаза к супругу — вот и ответ. Вокруг него вьются причудливые снежные узоры. Но..как это возможно? Губы дрожат, руки тоже. Ему холодно. Все холоднее и холоднее с каждой секундой становится. Чем ближе Скраэль к нему подходит, тем выше риск превратиться в сосульку. Он что-то говорил про защиту — но как? Как ему защищаться от ледяного колдуна, который через несколько мгновений перестанет просто морозить, а атакует напрямую? Крепче сжав кулаки, Беллрок решительно бросается вперед, решив напасть первым. Никакого льда. Никакого мороза. Не бывать этому. Вспышка света оглушает. Скраэль изначально знал, на что идет, но это все равно было чертовски неожиданно. Сердце стучит быстро-быстро, а острая боль разливается волнами вдоль всего тела, заставляя его мелко дрожать. Осторожно приподнявшись на локтях, он касается гудящей головы. А потом слизывает кровь, пошедшую из носа. И уголков рта. Значит, прав все таки был — и дорога в мир параллельный отныне ему навсегда закрыта. — Скраэль? — кузнец осторожно выходит из облака пара, присев на корточки рядом. Картина, открывшаяся ему, ужасает в своей мере: одежда местами сожжена, где-то на коже виднеются волдыри и ожоги. Из носа и рта медленно стекает кровь. Ответить ему колдун не успевает — теряет сознание, рухнув назад. Не передать словами, какая паника его в тот момент охватила. Осторожно подняв мужа на руки, Беллрок направляется в сторону поселения. Он сам не знает, почему ему так хорошо известно, куда идти. Главное прийти поскорее.