Всё, кроме подлости

       Данил быстро бросил взгляд на время и вздохнул. Почти пять, значит, скоро должен был позвонить Тим. Эта мысль отдавалась в сердце и радостью предвкушения, и болью. Данил сегодня вернулся в номер раньше, мог и сам позвонить мужу, у того было уже девять часов, наверняка, сидел на диване, гладил кота и смотрел сериал. Мог позвонить, но не стал.        Данил перевернул телефон экраном вниз, чтобы больше не смотреть на время, и зажмурился, повторяя про себя уже привычную мантру: чтобы что-то исправить, стараться должны оба, они взрослые люди, он взрослый человек, он принял решение, он должен…        От взвизгнувшего вибрацией по стеклянному столу телефона Данил вздрогнул и прежде чем взять трубку два раза вздохнул.        — Привет, — улыбнулся он сам для себя.        — Привет, уже вернулся? Ты как?        Данил помолчал.        — Как прошёл мой день или… или как я чувствую себя из-за нашей… проблемы?        Тим тоже помолчал, в трубке было слышно его шумное дыхание и наконец вздох.        — И то, и другое.        — День прошёл нормально, обычно. Ничего интересного не произошло. И… не знаю. Наверное, всё так же. Не очень.        — Я…        Данил очень хорошо представлял, как Тим нервно расковыривает заусенец на пальце или обкусывает ноготь. И почти ненавидя себя за это, понимал, что не хочет облегчать самочувствие своего омеги, что ему приятен его дискомфорт и волнение. Разве ещё месяц назад Данил бы мог подумать, что подобное придёт в голову? Что он такой человек?        — Прости, — наконец выдавил Тим.        — Ага, — вздохнул устало альфа. «Прости, мне так жаль, больше никогда» — ничего из этого не приносило облегчения, хорошо, если оставляло равнодушным, а не злило.        Они молчали в трубку. Как будто им не о чем было говорить. Зачем было звонить? Зачем было отвечать на звонок? Это ведь изо дня в день, они ведь оба знали, так зачем?        — Я скучаю, — неразборчиво сказал Тим. Наверное, расплакался, оттого и сложно было разобрать. Он много плакал в последнее время. Всегда был чувствительным омегой, только проявлялось это по-другому, а сейчас — слёзы, слёзы и опять слёзы. Даже это, чёрт побери, не трогало. Уже больше раздражало.        Данил задумался, хотел промолчать, но это было бы неискренне. Но, когда собрался ответить, уже было поздно — пауза подзатянулась.        Ещё один день, ещё один звонок, таких осталось всего три, а после Данил вернётся домой, где опять придётся посмотреть в глаза Тиму.        Тиму — омеге, которого он любил уже десять лет, своему мужу, самому яркому и светлому, затягивающему, лучшему, что было в его жизни, самому смыслу этой жизни. Чёртову хаосу, сжирающему и разрушающему, сносящему всё на своём пути. Чёрт!..        Тим не был простым никогда. Друзья как-то сказали: «с ебанцой». Сам Данил считал его стихией — непредсказуемой и безжалостной. И, Господи, как ему это нравилось!        Они познакомились на студенческой вечеринке у друзей. Тим весь вечер стрелял в Данила глазами, и тот, поняв, что от омеги, с которым он на вечеринку пришёл, ничего не обломится, решил подойти. А Тим нехотя обернулся, окинул его презрительным взглядом с головы до ног, посмотрел прямо в глаза и бросил:        — Не интересует.        Данил на секунду растерялся, а когда пришёл в себя, Тим уже вновь отвернулся и болтал с какой-то девицей. Данил, кипя от возмущения, тогда решил, что зачем ему это нужно, не собирался он играть в эти сучьи игры. Проблем с омегами не было никогда, так что если этот решил повыпендриваться, то и чёрт с ним, Данил найдёт другого.        Но думалось весь вечер всё равно только про этого омегу. А тот опять смотрел из-под приопущенных ресниц, так что Данил, плюнув на предыдущее решение, подошёл ещё раз. И тогда Тим, устало закатив глаза, словно Данил успел ему надоесть, назвал своё имя.        — Можешь пригласить меня потанцевать, — скучающе добавил он.        А на следующий день Тим позвал Данила на свидание, где чуть не подрался с альфой, который хотел взять его номер. Наверное, тогда Данил и понял, что этот сумасшедший омега — его судьба. Да, определённо, где-то между тем, как извинялся перед альфой, пытаясь сам теперь избежать с ним драки, и тем, как хохотал с Тимом в переулке, приглаживая его растрёпанные волосы.       Ни один омега никогда не вызывал у Данила таких чувств, как Тим, глядящий всегда на всех чуть высокомерно, но при этом дарящий такие яркие и открытые улыбки, что замирало сердце.        Тим играл в эти омежьи игры с притяни-оттолкни, дразнил и делал вид, что не понимает намёков, и это не раздражало. Данил с удовольствием поддавался, позволял крутить собой и совершенно искренне этим наслаждался. Тим умел веселиться, если он был рядом и хотел, чтобы все вокруг танцевали, все именно это и делали. У него не было тормозов, он и остальным умел их сорвать. Он и в гневе был такой: резкий, прямой, шумный и опасный. И в любви.        Но когда тихим вечером Тим лежал рядом, долго разглядывая морщинки на лице Данила, оглаживая их нежно пальцами, когда жался к нему так, будто к единственному и самому родному человеку, когда тихо говорил, что любит — ради этого затишья, тепла, которое разливалось внутри, Данил был готов пережить сотню его бурь.        Кроме этой.        Пожалуй, эту они оба рисковали не пережить — разбиться ко всем чертям.        Данил никогда не сомневался в верности мужа. Может оттого, что сам не гулял и судил по себе. Хотя Тим иногда давал повод: мог показательно на что-то обидевшись, усесться в клубе с незнакомым альфой и улыбаться ему, пока не закончится коктейль или пока не придёт Данил, вытаскивая из компании за руку. Если не проходил, а коктейль уже заканчивался, Тим проводил рукой по щеке альфы, что-то с улыбкой ему говорил и, плавно соскочив со стула, шёл к кабинкам. Там Данил, наблюдавший всю картину, его всегда и ловил: косо улыбающегося и смотрящего надменно, не сомневающегося нисколько, что его альфа за ним приползёт. И Данил трахал его в одной из кабинок, как будто они были не мужьями, а пьяными студентами на посвящение. Трахал, грубо хватая за бёдра, руки и волосы, сжимал его щёки, заставляя смотреть себе в глаза, и либо сам просил прощения за недавнюю глупость, либо слушал, как через стоны Тим шепчет: «прости».        Что если бы Данил не пошёл за ним? Если бы однажды ему надоело, он слишком устал от игр, просто не захотел идти. Данил был уверен, что Тим, прождавший его зазря в туалете и злой как тысяча чертей, ещё несколько дней бы надменно кривил губы и отвечал на вопросы сквозь зубы, отводя от мужа взгляд так быстро, будто тот вообще не достоин его. Тим бы сучился, язвил, выводил из себя, до тех пор пока они бы вновь не поскандалили и вновь не помирились.        Потому Данил удивился, когда всё случилось совсем по-другому. Тим, ответив наконец на звонок Данила, не собиравшегося уходить домой без мужа, спокойно, будто ничего и не было, сел в такси, напомнил, что завтра нужно позвонить электрику, зевнул и прикрыл глаза. Дома пожелал спокойной ночи и лёг спать, но не прижавшись жарким телом, как обычно, а почти на край кровати.        Что-то пошло не так. Данил был дураком, когда стал считать, будто знает Тима, будто может предугадать его действия, как будто возможно предугадать стихию.        Через день, за ужином, отодвинув в сторону тарелку с разрезанной, но не съеденной котлетой, Тим упрямо посмотрел прямо в глаза и сказал чуть дрогнувшим голосом:        — Я переспал с другим альфой.        Данил растерялся. Что следовало сказать? Он переспал. С другим альфой. Его муж. То есть изменил.        Под прямым взглядом Данила, пытающегося уложить эти пять слов в голове, Тим опустил глаза, закусил губу, дёрнул рукой, видимо, едва удержавшись, чтобы не сунуть ноготь в рот. Но собрался и продолжил, видимо, приняв молчание Данила за желание узнать подробности. Да в рот он ебал подробности.        — С тем… в клубе. Я… Прости меня, я… Прости.        Выходит, Тим в ту ночь всё же дождался, не его, но дождался. Данил смотрел на мучительно покрасневшего от волнения мужа, на его слёзы, собравшиеся на ресницах, и пытался вспомнить, как же выглядел тот альфа. Тот, который, оказалось, трахал его мужа в кабинке туалета в клубе. И, вот же чёрт, не смог. Какая жалость.        — Пиздец, Тим. Это пиздец.        Омега закрыл лицо ладонями, и слушая его всхлипы пополам с «прости, пожалуйста, прости», Данил пытался не заплакать сам.        Он, сука, так любил Тима. Так, что аж до боли. Но не такой, какую почувствовал в тот день, от которой пытался сбежать, уйдя из дома и впервые за пять лет с момента как бросил, покупая сигареты в магазине. На улице была зима, у Данила мёрзли руки и резало от холода и невыплаканных слёз глаза, он ходил по району, куря одну за одной, пока не закружилась голова, а в перерывах грел руки в карманах.        Сперва казалось, что он не сможет вернуться домой, опять увидеть Тима. Данил думал, это будет слишком больно, но вышло, что нет. Больше боли Данил испытывал злость. Он, увидев на кровати заплаканного мужа, сухо кинул ему: «пошёл вон из комнаты», и сам, больно схватив за плечо, вытолкал в гостиную, когда омега вместо того, чтобы послушаться, опять заладил своё «прости».        Злость не прошла и на утро, она вообще, казалось, никогда не уйдёт. Данил смотрел на Тима и вспоминал, как любит целовать его по утрам, когда щёки омеги горячие со сна, а глаза ещё закрываются сами по себе. А потом вспоминал, как вчера влепил пощёчину по этой горячей щеке и как по ней текли слёзы, а Данил, глядя на них, досадливо морщился, ненавидя теперь не только Тима, но и себя.        Хотя, он ненавидел Тима? Господи, конечно, нет! Он хотел сжать ладонь на его шее, хотел сделать так больно, как никто и никогда, он хотел сказать все самые обидные слова, глядя прямо в чёрные, гипнотизирующие глаза. Но он не мог его ненавидеть.        Тим сказал, что хочет всё исправить, и предложил им пойти к психологу. Семейному — тому, к которому ходят парочки на грани развода в американских фильмах. Данил согласился, потому что тоже хотел всё наладить, научиться жить дальше. Не потерять Тима, даже если сейчас с трудом представлял, как.       И на следующий день объявили командировку. Они с Тимом опять поссорились, он сказал:        — Ты думаешь, это сейчас на пользу нашим отношениям?        — Знаешь, что не на пользу нашим отношениям? Член какого-то ебаного альфы в обоссанном туалете в твоей, блядь, заднице! — вспылил в ответ Данил. Он не сразу понял, что зря. И без психологов было ясно: чтобы идти дальше, нельзя при каждом удобном случае тыкать Тима лицом в произошедшее.        Но слова шли вперёд мыслей, а извиниться Данил в себе сил не нашёл. Уезжая в командировку, он думал, что на этом они и закончат. Он вернётся уже в пустую квартиру, напьётся, наверное, а что ещё делать? И будет как-то учиться жить без Тима. Учиться жить с тем, что больше не будет ни Тима, ни ребёнка, которого они так хотели, да даже кот, наверное, останется с омегой. Но опять не угадал: Тим, не вышедший провожать его утром, позвонил тем же вечером и попросил прощения.        — Я знаю, что не могу тебя попрекать командировкой. Это твоя работа и карьера, и я не могу и не буду требовать, чтобы ты отказывался от неё из-за моих… из-за меня. Прости. Я так сильно хочу всё исправить. Прости?       Чёртов Тим, из-за которого внутри всё переворачивалось, хрен бы Данил смог так легко избавиться от него. И он вздохнул с облегчением, потому что и не хотел.       Каждый день вечером звонок — так было одиннадцать дней из двенадцати — исключение день отъезда домой. Данил уже привык к этому, и так казалось легче, но нужно было возвращаться. Опять посмотреть Тиму в глаза.        Тим встретил его, как обычно встречал из командировок: выбрал фильм, заказал пиццу и бутылку их любимого вина. Как всегда потрясающий даже в простой домашней футболке, встретил у двери и потянулся, чтобы обнять.        Раньше у Данила не было нужды об этом думать, но сейчас он отчётливо понимал, насколько не представлял свою жизнь без этого. Без уткнувшегося носом в плечо Тима, его чёрных кудрей, постоянно лезущих в рот, тёплого родного запаха и взгляда хитрых глаз. Как бы это было: однажды прийти домой и не увидеть этого, не почувствовать?        Тим явно старался вести себя как ни в чём не бывало, и Данил ему подыгрывал. Они обсудили новости, которые уже обсуждали во время звонков, поели и сели на диван с вином, обнявшись. В темноте под свет только экрана, когда Тим рядом молчал, не получалось не провалиться в мысли.        Данил повернул голову и посмотрел на мужа, тот легко улыбался, глядя на экран, покачивая в руке бокал. Красивый.        — Я переспал с омегой в командировке.        Тим вздрогнул и быстро обернулся. Данил, удивляясь отчаянно бьющемуся в груди сердцу, не отрывал от мужа взгляда, ловя быструю смену эмоций на его лице. Тим облизал губы и вопросительно приподнял брови, как будто хотел услышать опять только что сказанное.        — Я… понял, — наконец кивнул он, нервно перебирая пальцы. Отвёл взгляд в сторону, опять посмотрел на Данила и ещё раз кивнул. — Хорошо… То есть… Это значит, что мы расстаёмся? Ты поэтому говоришь? Или?..        Тим часто шумно дышал, можно было даже увидеть, как нервно трепетали ноздри тонкого носа. Между бровей у него залегла тревожная морщинка, а глаза не отрываясь смотрели на Данила почти умоляюще, блестя готовыми скатиться в любой момент слезами.        — Нет, — мотнул Данил головой.        — Хорошо, — облегчённо выдохнул Тим и отвернулся к экрану.        Данил тоже отвернулся только для того, чтобы тут же скосить взгляд на омегу. Тим смотрел на сменяющиеся картинки отстранённо, невидящим взглядом, всё так же шумно дышал и часто моргал, пытаясь удержать слёзы. Пару раз он, суетясь и пытаясь быть незаметным, смахивал с лица слёзы, а потом и вовсе начал дышать открытым ртом.        — Я пописать, — шёпотом, чтобы Данил не расслышал гнусавости, сказал Тим и выскользнул с дивана.        В ванной зашумела вода.        — Бля! Да ебаный ты!.. — Данил опрокинулся на спинку дивана и зажмурился. Зачем он это сказал? Он думал, что станет легче? Но вышло наоборот — так паршиво, таким паршивым чувствовать себя раньше ещё не доводилось!        Внутри было кисло, захотелось побыть одному, уйти куда-то. Данил налил полный бокал вина и выпил залпом. Напиваться вином — хреновая идея, но больше в доме ничего алкогольного не было.        Он ведь и правда думал переспать с кем-то, собирался снять омежку в клубе, всерьёз планировал пойти. Пока упав в номере отеля на кровать, не понял, что не хочет этого. Вставать, одеваться, идти в кучу людей и улыбаться кому-то, делать вид, что этот кто-то ему интересен, только для того, чтобы быстро присунуть. Без страсти или хотя бы желания, а из мести. Из желания сделать больно в ответ. Даже не желание, а ощущение, что надо.        Сейчас, когда Данил чувствовал себя худшим на свете человеком, он мог только благодарить себя, что не сделал этого, не переспал ни с кем. Его бы смыло виной.        Тим вернулся на диван, прошмыгнул по темноте обратно под бок и низко опустился, почти полностью ложась, чтобы Данил не мог видеть его заплаканного лица. Они досмотрели фильм до конца, так и делая вид, будто Тим не рыдал в ванной, а Данил не «признался» ему в измене.        Встречи с психологом Данил искренне ждал. Наверное, это был неправильный настрой, потому что, хоть и осознавая, что он не прав, но в глубине души, всё равно Данил надеялся на волшебную таблетку. Вот они сходят на пару сеансов и начнут жить так, будто ничего и не было. Вся эта злость, боль, обида — всё уйдёт просто от того, что он поболтает с кем-то за деньги.        Ничерта не так это работало — Данил был в курсе.        — Если этот нам не подойдёт, то поищем другого. Не всегда с первого раза получается найти специалиста, с которым обоим будет комфортно. Ты же хочешь, да? — спросил взволнованно Тим в день сеанса. — Ну, пробовать? То есть…        — Да. Тим, я всё ещё здесь с тобой. А если бы не хотел, уже давно был бы в другом месте.        Тим выдохнул и неуверенно подошёл ближе, утыкаясь лбом в грудь Данила. Такие моменты нежности теперь были между ними редкостью. Тим, видимо, не был уверен, что имеет право, а Данил чувствовал себя слишком растерянно.        Он не знал своего мужа таким и не знал, как с ним взаимодействовать. Тим теперь всегда волновался: понравился ли мужу ужин, не холодно ли в комнате, достаточно ли хорошо он выглядит, может ли он обнять мужа. И иногда Данилу казалось, что в его доме поселился незнакомец.        — Я тебя люблю.        — Я знаю, — поглаживая его затылок, вздохнул Данил.        И он не врал, он знал, что Тим любит. Тим был слишком честным и прямым, он никогда не мог долго делать то, что ему не нравится, или молчать о том, что на уме. Тим бросал университет, который был ему не по нраву, мог сменить за месяц три места работы, потому что что-то не устраивало, и послать перспективного взрослого альфу, потому что «а я не хочу, не хочу по расчёту» — вот прям этими словами. Он первым признался в любви, хотя заставил Данила потратить все нервы, добиваясь своего внимания, но о чувствах заговорил сам. Если бы Тим разлюбил Данила, тот давно бы об этом знал.        Тим даже о перепихе в клубе молчать дольше одного дня не смог! И жаль, смолчи бы он, не узнай Данил ни о чём… Впрочем, это уже было самообманом — Данил всегда предпочитал горькую правду. Получите, распишитесь.        Первый психолог, действительно, Данилу не понравился. Хотя сначала показалось наоборот. Он как будто занял сторону Данила, и это могло бы быть приятно, но отчего-то не было. Так что они не прошли дальше второй сессии.        Их вариантом оказалась молодая женщина, Полина, слишком молодая на первый взгляд, вряд ли старше самого Данила, но сумевшая удивить. С ней было легко говорить, и они оба чувствовали себя на сеансе у Полины не на расстреле, а у врача. С ощущением, что в них не просто поковыряются, но и помогут.        Сначала всё равно было тяжело. Особенно, кажется, третье занятие, когда Полина, прервав их начавшуюся было ссору, попросила рассказать о чувствах.        — Я называю это признать свои чувства. Разрешить их. Озвучить, понять и принять то, что они есть. Данил, начнём с вас? Что вы почувствовали, когда Тимофей рассказал об измене?        Данил нехотя ответил:        — Злость… Не знаю, боль.        Тим, до этого, смотрящий на него, отвернулся, опустив голову, и сглотнул. Его пальцы нервно сжимались.        — Хорошо, а что вы чувствуете сейчас? Не конкретно в данный момент, а по прошествии некоторого времени после того дня.        — Я всё ещё злюсь. И… Не знаю, растерянность.        — Боль, обида?        Данил задумался.        — Может быть, но больше растерянность.        Полина покивала и перевела взгляд на сжавшегося в своём кресле Тима.        — А вы, Тимофей? Расскажите, что чувствовали после измены?        Тим приподнялся, садясь ровнее, и вздохнул. Он долго молчал, разглядывая свои руки, подбирал слова. Данил ждал, хотелось подбодрить его, сжать руку, но почему-то казалось, что это неуместно.        — Я расстроился. Ну, я, то есть, пожалел о… об этом. И испугался, что Данил узнает. И мне было стыдно.        — Вы испугались, что Данил узнает, но рассказали сами, почему?        Сердце билось прямо в горле, Данил изо всех сил держал лицо. Почему это было так трудно?        Тим опять вздохнул и поднял взгляд к потолку, быстро моргая.        — Так было бы нечестно. Я не хотел ещё и обманывать. И я бы… Я бы хотел узнать о таком, и поэтому решил, что так правильно.        — Вы понимали, что сделаете Данилу больно?        Тим прикрыл глаза и кивнул. Данил разжал кулаки, оказавшиеся сжатым. Хотелось возразить, мол, лучше так, чем если бы молчал. За это он Тима не винил.        — Я не хотел тебя обманывать, — оправдывался Тим, не глядя на Данила.        — Ну, а сейчас? Что вы чувствуете?        — Всё то же самое, — нервно усмехнулся Тим. — Мне стыдно, я очень жалею об этом всём… — Тим никогда не называл «это всё» прямо, и вздрагивал каждый раз, когда Полина произносила «измена». — И боюсь, что не смогу ничего исправить. Я чувствую себя виноватым и… Я знаю, что Данилу… Ох, ну, вот.        — Это ваши чувства, Данил, Тимофей. Они были и есть. Чтобы идти дальше, нужно это принять, прожить. Если откладывать, прятать, не получится жить дальше. Тимофей, вы причинили боль любимому человеку, и это вы уже не сможете исправить. Мы вчера об этом говорили, что вы пытаетесь исправить. Так вот, не выйдет. Это уже произошло, понимаете? Это в прошлом. Данил, и вы не сможете делать вид, что этого не было, что вас это не волнует. Потому что оно было и оно волнует.        Тим рядом плакал, а Данил молча слушал, понимая, что это правда. Исправить не получится. Притвориться, что ничего не было.        — Но как и любые проблемы, это можно пережить.        Полина смотрела на них с лёгкой улыбкой. Тим вытер лицо и несмело улыбнулся. Данил хотел, он очень хотел в это верить. Полина говорила, что у неё немало примеров, как пары смогли идти дальше, простить друг друга и сохранить, при этом ещё и улучшить свои отношения.        Сейчас это звучало как фантастика.        После того сеанса они впервые поговорили дома без того, чтобы это переросло в молчанку на пару часов, когда Тим уходил плакать, а Данил опять, зараза, курить.        Тим, прижимаясь к нему в объятии, спросил:        — Ты веришь мне, что этого больше никогда не повторится?        И Данил, прислушавшись к себе, сказал, что да, верит. И очень надеялся об этом не пожалеть.        Хотя и понимал, даже зная наверняка, что пожалеет, всё равно бы ничего не поменял. Он помнил, как его отец, суровый, сдержанный альфа, сказал, что он слишком много позволяет своему омеге. Они с Тимом тогда ещё не были женаты, встречались чуть меньше года, и вместе праздновали первый семейный Новый год.        Данил уже и не помнил, что именно Тим сделал, то ли язвил на глазах у всех, то ли показательно не дал себя поцеловать, а может, дело было в абсолютно неприличных шортах, в которых он заявился.        — Будешь дальше всё позволять, он все соки из тебя выпьет. Омегам, тем более таким, нельзя с рук спускать такую дерзость.        Данил с улыбкой слушал отца, глядя на танцующего Тима, и только мысленно закатывал глаза.        — Бать, ты не знаешь ни его, ни наших отношений.        Отец недовольно посмотрел на него и вздохнул.        — Ты его слишком любишь. Это неправильно, омега должен альфу сильнее любить.        Может быть, это было правдой. Не про омег, а про Данила: он слишком любил Тима. Был бы, как учил отец, оттаскал бы Тима за волосы и ушёл трахаться с другими омегами. Это проще, но нахер не нужно Данилу.        Так что он пробовал. Было по-разному, иногда казалось, что всё получается, а иногда он будто вновь оказывался в том дне. Тим очень старался следовать советам Полины и меньше стараться — какая ирония. Но получалось не очень хорошо. Он не был раньше незаботливым, но сейчас буквально пытался предугадать любое желание Данила, всегда подбирал слова, будто они не были вместе десять лет. И это напрягало. Только лишний раз напоминало. А ещё от этого становилось стыдно — за свою ложь.        Тим старался, а Данил ему врал, причём так глупо. Обычно врут, чтобы не сделать больно, а он наоборот, как последний обмудок. Он даже поговорил об этом с психологом на одной из последних одиночных встреч.        — Я хотел сделать ему больно, думал, что станет легче, если отомщу, а стало хорошо, если не хуже. И что мне сейчас сказать, что я пошутил? Мы эту тему вообще не поднимаем.        — Ваше желание отомстить естественно, в этом нет ничего неправильного или странного. И знаете, это ведь та ложь, от открытия которой наоборот станет легче. Вряд ли Тимофей расстроится.        Что было правдой, но решиться Данил всё равно не мог. То ли от того, что не хотел выглядеть придурком, то ли от того, что его ложь как будто создавала видимость справедливости, они как будто были равны. Один — один.        И это было неправильно, Полина говорила на одной из сессий, что они на одной стороне, если хотят наладить отношения. Что это не соревнование и тем более не бой. Данил и не спорил, но всё же…        — А давай правда уедем в отпуск? — предложил Тим.        Полина как-то говорила, что это может пойти на пользу, но время было совсем неподходящее — декабрь, закрытие года на носу.        — Я смогу отпроситься вне графика, а у тебя вообще чёрт знает сколько дней отпуска осталось.        Данил хотел отказаться, сказать, что это не вовремя, что они обсудят позже. Но посмотрел в горящие глаза Тима, полные ожидания, и решил, что чёрт с ним. На работе давно заметили, что у него какие-то проблемы, сошлётся на семейные обстоятельства и отключит телефон на две недели.        На отдыхе он и рассказал Тиму. Они вернулись с пляжа, и Тим вытянулся на кровати, раскидав руки и ноги, повернул голову к Данилу, прижав одну щёку так, что лицо забавно сплюснулось, и улыбнулся. Видимо, этого не хватало, чтобы окончательно понять, что он не хочет делать своему омеге больно.        Данил забрался на кровать, сел рядом.        — Тим, я не спал ни с кем. В командировке.        Тим помолчал, растерянно моргая.        — А почему ты… Зачем так сказал?        — Хотел сделать тебе больно. Прости.        Тим заморгал ещё быстрее, уткнулся лицом в белые простыни и, когда Данил погладил его по голой спине, подполз ближе к нему, обнимая за пояс и пряча лицо в животе.        Покрасневшие от солнца лопатки вздрагивали, пока Данил нежно гладил их пальцами.        — Прости меня… — заплаканно прошептал Тим, хотя Данил считал, что это он должен извиняться.        — И ты меня прости. Я люблю тебя.        Тим на секунду замер и окончательно разрыдался, так стискивая Данила руками, что стало больно. Он впервые сказал это за почти два месяца с момента после той новости. Тим поднялся, обвился руками вокруг шеи, прижался мокрым от слёз поцелуем.        Отдых, солнце, море и разговоры, полностью отвлечённые от проблем, действительно, оказались необходимы. Данил чувствовал себя как после выздоровления, он обнимал и целовал Тима как будто ничего не было, гладил его улыбающееся лицо и улыбался в ответ.        Как всё хорошее, это имело свойство заканчиваться. Данил подспудно этого боялся: у него коллега в позапрошлом году развёлся с мужем после отпуска. Сказал, что по возвращении проблемы как будто стали только больше. У них, выходит, получилось так же.        Хотя немалую роль сыграло очередное посещение психолога, которое, в отличие от всех остальных, не оказало положительного эффекта на их отношения, скорее наоборот. Полина спросила, обсуждали ли они ту ночь. Конечно, нет! Хотел ли Данил обсудить, как его муж подставился кому-то в туалете? Пожалуй, блядь, не хотел.        Так что он сразу напрягся, напрягся и Тим тоже. Что-то замямлил, опустил взгляд, но Данил решил, что психологу виднее, и подбодрил мужа.        — Тимофей, вы ведь думали над причинами своего поступка? Расскажите Данилу, почему это произошло?        — Мы поссорились тогда.        Из-за ерунды, как это обычно и бывало. Если бы Данил так часто не прокручивал тот вечер в голове, то уже и забыл бы, из-за чего. А потом всё как-то переросло в серьёзную ссору, всплыли почему-то какие-то давнишние обиды, и такого давненько не бывало. Тим психанул и сказал, что Данил портит ему настроение и что, если он собирался весь вечер его бесить, то лучше бы оставался дома.        — Иди нахуй, я домой, — ответил Данил.        — Да и пожалуйста!        Тим закатил глаза и исчез в толпе, не обратно к стойке к альфе, с которым флиртовал, а по направлению к туалету. Данил вздохнул, двинулся к выходу, но уже через секунду передумал: он бы не оставил мужа одного в клубе, когда тот бесится, а значит, наверняка захочет напиться. Да и вообще не оставил бы.        Так что он ушёл к бару и решил подождать, дать остыть. Идти догонять, успокаивать не хотелось, Данил в этот раз и сам чересчур завёлся, вряд ли бы получилось погасить это привычным сценарием, скорее их ссора зашла б на второй круг.        — Я разозлился, — сглотнув, продолжил рассказывать Тим. — Ждал в туалете, думал, что Данил придёт и извинится. Когда понял, что он не идёт, разозлился ещё больше. И… Ну…        «Решил потрахаться», — мысленно фыркнул Данил. Как вообще? Нет, правда, ему была интересна механика. Как можно трахнуться с незнакомцем в туалете?        — Я хотел… Не знаю, что я хотел, просто… Там был тот парень, он пошёл за мной, спросил, кого я здесь жду. Я подумал, что Данил ушёл, оставил меня там одного, что… Ну, на секунду решил, что это всё. Я накрутил себя, вспомнил вообще все обиды, какие только были. То есть я думал, что приду и соберу вещи, устрою скандал, уйду или выгоню Даню из дома. И со злости…        Тим закрыл лицо ладонями и помотал головой, пока Данил старательно делал вид, что ему не хочется заорать прямо в лицо мужу, какой он, блядь, идиот.        — Господи, я… Я сразу пожалел… Данил позвонил мне, сказал, что ждёт, и я… Я боялся выйти, я… Даня, мне правда очень…        — Слушайте, что-то у меня голова разболелась, пожалуй, на сегодня хватит, — оборвал Данил, резко поднялся из кресла, не слушая Полину и Тима, и вышел.        Как он устал! От всего этого устал! Устал не понимать, что чувствует, что будет дальше, устал видеть, как Тиму плохо, хотя это ему, это Данилу должно быть плохо! И ему было плохо! Он хотел жалеть себя, хотел получать утешение и не думать о чужих чувствах. Он устал спрашивать себя «почему» и «что дальше». Иногда ему хотелось просто опустить руки. И к чёрту всё.        — Просто, блядь, к чёрту!        В тот день он вернулся домой поздно, когда Тим уже спал. Рядом лежала смятая гора салфеток, значит плакал. Опять. Как бы он ни злился на мужа, но это было ненормально, Данил не этого хотел. Он посидел на кровати пару минут и ушёл спать в зал.        Это было нехорошо, он знал. Они раньше никогда не ссорились так, чтобы разойтись спать по комнатам, обычно просто поворачивались друг к другу спинами, а уже на утро просыпались в обнимку. Но тут они и не ссорились, просто…        Может, Данил был и не справедлив. Может, говорил с Тимом слишком резко, если вообще говорил, задерживался на работе дольше обычного, мог обидеть, а после даже не просил прощения. Даже не может, а точно. Но по-другому просто не получалось.        Полина на личной встрече сказала, что это нормально, а Данил сказал, что больше не придёт. Это длилось уже второй месяц, а они, кажется, не сдвинулись с места. А если и сдвинулись, то вернулись. Иногда бывает так, что просто нечем помочь, да?        На вторую неделю «холодной войны», Тим вышел в зал перед сном.        — У меня скоро течка начнётся.        Раньше бы это означало: «возьми на пару дней отгул». Они три течки как пытались сделать ребёнка, и эта, четвёртая, должна была стать решающей: либо всё получится, либо идти на углубленное обследование — так сказал их врач.        Данил бросил взгляд на мужа и опять уткнулся в телефон.        — Купи таблеток.        — Хорошо, — сказал Тим через секунду молчания. И ушёл не в спальню, а в ванную, хотя уже принимал душ перед сном. Плакать.        Тим был бы, то есть будет, замечательным папой. У него с детьми было какое-то сверхъестественное взаимопонимание, они любили и слушали его, а он так же любил их. Он был терпеливым, что совсем не вязалось с его темпераментом, внимательным и нежным. Мог полчаса отвечать на бесконечные «почему» племянника или объяснять, в чём он был не прав, не переходя на крик, когда у всех вокруг уже дёргался глаз. Если они встречались с друзьями с детьми, а сейчас таких было уже много, Тим первым делом шёл к малышне, и чтобы в ближайший час его оттуда вытащить, должно было произойти что-то ну очень интересное.       Он сразу предупредил, что хочет детей.        — Ты мне нужен не просто потусить, — сказал он неделю на вторую знакомства. — Я хочу от тебя замуж, двоих детей, как минимум, и дачу. Не с кабачками всяким, ну, знаешь, а с цветочками. Если я тебе для другого нужен, то скажи сразу.       Было бы ложью сказать, что Данил тогда немного не напугался, ему было двадцать лет, он не думал ни о браке, ни о кабачках. Но уже тогда был в Тиме по самую маковку, так что после посиделок с друзьями, когда те единогласно огласили вердикт: «беги», Данил добавил в список Тима ещё один пункт.        — Хочу собаку.        — Тогда нужна не дача, а свой дом, а в квартире только чихуахуа разрешу.        — Договорились.        Так что Данил десять лет жил с мыслью о том, что у них с Тимом будут дети. Сначала они учились, потом строили карьеру и делали ремонт, и год назад, когда перед очередной течкой Тим сказал, что не покупал противозачаточные, Данил просто кивнул. Он и сам этого ждал, их ребёнка, похожего на каждого из них или вовсе ни на кого не похожего. Чтобы Тим возился уже с их ребёнком, а потом и с их детьми.       Данил лежал и думал, неужели теперь этого не будет? Ещё два месяца назад они обсуждали имена, а сейчас едва ли разговаривали. Точнее Данил едва ли разговаривал с Тимом.       Тим не очень хорошо переносил течку на таблетках, он мог заглушить ими начало и конец, как обычно и делал, но самый пик они обычно проводили вместе. Сейчас он был видимо уставшим и раздраженным, мало ел и много спал. Данил чувствовал вину. Опять, снова, в очередной раз.       Поэтому он и согласился пойти в бар с коллегами один, когда дома был течный омега. Чтобы забыться.        На работе, конечно, никто не знал о произошедшем. Данил рассказал только своему брату, когда напился в сопли то ли на следующий день, то ли через два дня после признания Тима. По-хорошему и ему говорить не следовало — Саша никогда не любил Тима, но после трёх бутылок язык за зубами не держался.        — Ты чего такой в последнее время? Ты ж из отпуска недавно?        — Проблемы в раю, — усмехнулся Данил.        — О, ну тут два решения проблемы: набухаться и вон тот омежка, до неприличия подтянувший шорты, когда увидел тебя.        Набухаться Данил одобрил, а вот по омежке едва мазнул взглядом. Он не думал, что в этот раз выйдет, перспектива потереться об кого-нибудь, кто не Тим, так и не стала привлекательнее с момента командировки. Хотя секса у Данила не было уже больше двух месяцев. В последний раз такое случалось лет пять назад, когда ему сделали операцию. Но на удивление не хотелось.        Не совсем так: конечно, он дрочил в душе и думал о Тиме, вспоминал или представлял, так что нельзя сказать, что ему совсем ничего не хотелось. Но так, как хотелось, не вышло бы, а по-другому и не очень нужно.        — Познакомься, — подмигнул коллега.        — Не, — отмахнулся Данил.        Непоколебимость постепенно вымывал алкоголь, и через час, а может, два омежка вытянул вяло сопротивляющегося Данила в небольшую кучку танцующих людей. Омега приятно пах, и улыбка у него, кажется, была милая, а может, Данил путал с кем-то ещё. Но пах точно приятно.        Омега отирался об него, хватал за плечи и даже задницу, Данил смеялся, иногда убирая его руки, а иногда, слишком погружённый в головокружение от алкоголя и не любимой музыки, позволял им скользить по телу.        Потом он, кажется, блевал в туалете и заверял товарищей, что грибная закуска была несвежей. Он точно помнил, что кто-то дал ему свой ник в инстаграме, но не был уверен, тот ли омега или кто-то другой. И ещё помнил, что, это уже точно тот омежка, с которым они танцевали, поцеловал его в шею. Член ожил, но недостаточно — алкоголя в крови было больше, чем возбуждения.       Дорога домой из хронологии выпала, следующим осознанным воспоминанием было утро. С головной болью и тошнотой. Тим принёс ему таблетку и заварил Доширак — любимая похмельная еда Данила.        — Как погулял? — спросил омега.        Данил чуть поморщился и промолчал.        — Таблетка помогла?        Данил согласно промычал. Тим посидел с ним ещё пару секунд, устало вздохнул и ушёл.       Днём, когда Данил наконец-то поел, отлежался и умылся, на шее обнаружился засос — подарок от вчерашнего омеги. Данил досадливо поморщился и попытался как-то прикрыть его, но ничерта не вышло. Пришлось прятать засос за невозмутимым выражением лица.        — Что приготовить на ужин? — спросил Тим.        — Как хочешь.        — Я в магазин пойду, прогуляешься со мной?        — Не.        — Посмотрим фильм?        — Нет настроения.        Так прошёл день. Данил читал книгу с телефона и жалел о вчерашнем походе в бар — похмелье отпустило только к вечеру, и потратить на него весь день было непозволительной роскошью.        Вечером, закончив мыть пол, Тим опустился на диван рядом с Данилом и посмотрел на паркет.        — Может, постелим ковёр?        — Как хочешь, — не отрываясь от телефона, отмахнулся Данил. Тим в ответ молчал, но с дивана не вставал.        — Я там суп сварил, будешь?        — Не хочу.        Данил поднял на мужа взгляд, тот сидел, уставившись в ответ уставшими глазами с залёгшими под ними синяками на Данила, поджав губы и нахмурившись. Он резко встал, ушёл в кухню и вернулся с кастрюлей.        — Не будешь, значит, суп? Да и похуй, мне он тоже нахуй не нужен, — сказал и перевернул кастрюлю на пол. Горячий суп, с брызгами плеснувшись на пол, расползся по ламинату розовым пятном, Тим отошёл чуть в сторону, хотя его белые тапки уже были вымочены в борще, и швырнул на диван пустую кастрюлю.        — Какого хуя? Ты... ты ёбнутый, Тим?! — шокировано уставился на мужа Данил. Пара капель шлёпнулись на щёку, и он вытер их футболкой.        — Сука, — сказал Тим. — Блядь. Ты хочешь что-то сказать мне, Даня? Что ты, блядь, смотришь? Я спрашиваю, хочешь мне что-то сказать?!        Тим шипел сощурившись.        — Ты наказываешь меня? Хорошо, я понимаю, имеешь право. Но у всего, блядь, должен быть конец! Сколько ещё, Данил? Ты долго будешь издеваться?        — Я над тобой издеваюсь? — не стал молчать Данил. — Не ты ли…        — Да! Да, я! Я трахался с ёбаным альфой в ёбаном, сука, туалете! И я миллион раз попросил за это прощение. Я искренне жалею! Мне жаль, слышишь, мне очень-очень жаль! Я жалею, сука, об этом как ни о чём больше в своей жизни. И мне больше нечего сказать! Я ничего уже не могу исправить! Ясно? Я больше, Даня, ничего не могу тебе предложить.        — Тим…        Омега весь раскраснелся, он шумно дышал, а глаза блестели от слёз. Данил был уверен — в этот раз не от обиды, а от злости как это бывало раньше.        — Не можешь мне этого простить? Так пошли меня нахуй уже! Скажи мне: «Тима, я не могу, пиздуй отсюда, на этом всё». И я пойму! Потому что ты имеешь на это право. Но, сука, знаешь, на что ты права не имеешь?        Чёрные глаза гневно сверкали.        — Издеваться надо мной ты, блядь, не будешь. Не будешь, понятно? Как бы я сильно ни любил тебя, но нихуя подобного, Даня, ни-ху-я! Тебе сложно мне слово сказать? Так ненавидишь меня, что мой суп в горло тебе не лезет? Да пожалуйста! Но перестань вести себя как омежка-тринадцатилетка. Ходишь, блядь, молчишь, ебаная несчастная овечка! Страдалец хуев! Поглядите на него, злой муж обидел масечку! Даже не трахаешь меня, сука, течку мою просрал! Шляешься по клубам, да, мстишь мне?! Да? Пришёл, блядь, с засосом…       Тим ткнул пальцем в шею с такой силой, что пришлось оттдёрнуться.        — А я здесь, сука, жду тебя и думаю, что мне ещё сделать, как мне вывернуться, чтобы ты меня простил? А тебе оно всё нахер не надо, да? Суп ты, блядь, нытик ёбаный, жрать не будешь?! У меня, блядь течка, я так, сука, устал! Я так устал, господи! Я этот суп… А ты жрать не будешь? И трахать меня не будешь теперь?! Чё, ты думаешь, не найдётся тот, кто захочет, а?        — Тим… — нахмурился Данил. Он уже встал с дивана, и теперь стоял напротив мужа, посреди подстывающей лужи борща. Жижа мерзко мочила носки, но это сейчас совсем не волновало.        — Что? Знаешь же, что желающих будет хоть отбавляй. Тот хер из клуба был ничего, а я ведь даже нихера не сделал, чтобы его подцепить…        — Закрой рот.        — Так что вот, дорогой мой, либо перестань быть ебаной сопливой сучкой, либо пошли меня уже нахер. Будь так любезен. И я пойду искать себе альфу, который с удовольствием и фильм со мной посмотрит, и выебет, и борща моего поест!        Чуть поскользнувшись на луже, Тим развернулся и ушёл на кухню, громко хлопнув напоследок дверью.        Данил шумно дышал, слушая стук крови в висках. Он опустил взгляд на пол: суп растёкся по всей комнате, намочил штору и свалившийся с кресла плед, от лужи к кухне тянулись розовые жирные следы.        — Блядь, — сжав до боли челюсть, Данил стараясь не бежать, так спокойно, как только мог, подошёл к кухне.       Тим убирал со стола нарезанный хлеб. Стоял спиной к Данилу, даже не повернувшись, когда тот вошёл, и складывал куски в хлебницу. Как будто не говорил только что всего, что сказал.        — Трахать тебя, сука, надо? — глухо спросил Данил.        — Можешь не утруж…        — Закрой, блядь, рот.        Рука сама, вперёд мысли, схватила Тима сзади за шею, нагибая над столом.        — Убери от меня руки!        — Ты хотел, чтобы тебя выебали — давай, снимай штаны.        Одной рукой удерживая Тима за шею, Данил стянул штаны вместе с трусами с его задницы и сунул руку между ягодиц. Тим был горячим и влажным, как полагалось быть омеге во время течки. Из-за таблеток смазки было ещё недостаточно, но Данил плевать на это хотел.        — Блядь, убери… — шумно выдохнул, скорее даже простонал Тим, ёрзая на его пальцах.        — Закрой. Свой. Блядь. Рот.        Влажными пальцами, не переставая прижимать к столу скребущего ногтями его руки и бёдра, Тима, Данил обхватил свой член, быстро надрачивая. Встало мгновенно, в крови было столько адреналина, что по-другому и быть не могло. Данил вжал головку в уже мокрую дырку и толкнулся, прикрыв глаза и с наслаждением слушая задушенный всхлип под собой.        — Блядь, — хныкнул Тим, выгибаясь. — Ох, мм, блядь…        — Сука, — прошипел ему в затылок Данил. — Ты самая настоящая сука… Ебливая дрянь. Вывести меня из себя хотел, позлить? Так трахаться хотелось?        Он схватил омегу за бёдра обеими руками, натягивая его навстречу своим резким быстрым точкам. Тим встать больше не пытался, лёг на стол, уперевшись лбом о сжатые кулаки, и нетерпеливо поднимался на носочки, скользя по полу дрожащими ногами в белых, испачканных супом, тапочках.        — О, господи… Блядь, да!..        Данил в ответ на бормотание и всхлипы схватил Тима за нижнюю челюсть, пальцами скользнув в приоткрытый рот, и потянул на себя, заставляя подняться. Тим жмурился и облизывал пальцы, не переставая стонать открытым ртом. Всё громче и громче, так чтобы все слышали, как хорошо его трахают.        — Ну что, сука, нормально? Или тот гандон в туалете был лучше?        — Пожалуйста, пожалуйста…        — Отвечай мне, сучка. А? Тот гандон был лучше?        — Нет!.. Ты… блядь, ты лучше, пожалуйста, я хочу кончить, пожалуйста…        — Это твоя проблема.        Данил вцепился в волосы Тима до вскрика и развернул его лицо, чтобы криво смазано впиться в губы поцелуем. Тим стонал ему в рот, сжимаясь на члене, и одной рукой тянулся к своему, пытаясь удержать равновесие.        — Так? Достаточно тебе, тварь?        — Да-да! Да, пожалуйста… Я хочу узел, пожалуйста…        — Дохуя хочешь, — прошипел Данил, чувствуя скорый оргазм, отпустил голову омеги и опять схватился за его бёдра.        Тим кончил раньше, тонко жалобно проскулил и продолжил всхлипывать, пока Данил его дотрахивал. Узла он не допустил, оставшись в Тиме самой головкой и кончив внутрь, додрачивая себе рукой.        Тим подрагивающими руками упёрся в стол, сводя лопатки. Данил скользнув губами сначала по ним, затем уткнулся в затылок, вдыхая запах шампуня и течки, целуя горячие мокрые от пота волосы.        — Блядь, — выдохнул он.        — Блядь как хорошо? Или я — блядь? — хрипло спросил Тим.        Данил рассмеялся, обнимая его за талию. Омега ещё глубоко шумно дышал, его влажный живот вздымался. Его сердце постепенно успокаивалось, и Данил сосредоточился на его стуке, переводя дыхание.        — Я не трахался ни с кем вчера, — сказал он. — Просто пьяный омега присосался к моей шее.        — Спасибо, — ответил ему Тим.        Они отлепились друг от друга, Тим стёр с бёдер кухонным полотенцем смазку и сперму, вытер стол и запрыгнул на него, выжидательно уставившись на Данила.        Эти глаза, чёртовы чернющие, будто высасывающие душу глаза! Как он любил их.        — Я соскучился по твоей ебанце, — сказал Данил, осторожно проводя рукой по покрасневшим от грубой хватки щекам мужа, нежно прижался к одному из следов губами. — И по тому, как ты сучишься.        — Если чтобы ты меня трахнул, нужно было закатить скандал, мог раньше сказать, — Тим растянул красные припухшие губы в улыбке. Данил тут же прижался к ним, удовлетворённо вздыхая. Как же хорошо!        — Ты ведь не пил таблетку вечером? — Тим в ответ мотнул головой. — Не пей. Я вытрахаю тебя за все два месяца.        — Господи, да! Я так соскучился.        Они обнимались касаясь друг друга так жадно и нежно, словно впервые за долгие годы.        — Дань, — чуть отстранившись, Тим посмотрел без улыбки, серьёзно, — а если мы ребёнка сделаем?        — Вроде, этого и хотели.        — Да, но сейчас это нормально? Не будет хуже?       Данил опять погладил его по щекам, подушечкой большого пальца провёл по брови, затем по спинке носа.        — Ты всё равно мой, и будешь моим. И дети у нас всё равно будут. Какая разница когда?        Омега судорожно вздохнул.        — Я тебя люблю.        — Я знаю. И я.        — Я всё ещё хочу узел, — ухмыльнулся Тим.        — Тебе всё ещё придётся его хорошенько попросить, — фыркнул Данил в ответ, поднимая омегу на руки.       Трахнуть мужа на кухонном столе — бесплатно и помогло лучше всех сеансов с психологом. Хотя тут Данил бы покривил душой: это было словно две части терапии, духовная и физическая. Вместе работало прекрасно.        Полина сказала, что это был отличный выплеск эмоций и что он был нужен им обоим — не соврала. Стало легче, и Тиму, это было видно, тоже. А ещё Данил соскучился по своему мужу, и так много трахались они в последний раз в первый год отношений — разве это могло не быть во благо?        — Только не забывайте, что секс — не решение проблемы, а всего лишь один из инструментов, — сказала Полина.        Данил и тут был согласен. Они поговорили в тот же день, после того как вытерли с пола суп.        — Давай договоримся, нахер все эти попытки уйти от конфликта, перестань строить из себя идеального муженька, — сказал Данил. — Давай как раньше, хочешь орать — ори. Мой муж — вот эта истеричка, которая разлила по всей комнате суп, а не тот услужливый омега, который гладил мне носки.        — Это всегда пожалуйста, ты же знаешь. И ты тоже — не молчи. Я не могу так, не игнорируй меня. Лучше наори. А то следующий суп выльется тебе на голову.        Тим шутливо толкнул Данила и задумался.        — Это ведь всё равно ещё всплывёт. Да?        Данил вздохнул и пожал плечами. Сейчас думать об этом не хотелось, но раз уж они начали разговор.        — Да уж, наверняка. Как и любой твой или мой косяк во время ссор. Но мы справимся, всегда ж справлялись.        — Так же как сегодня? — усмехнулся Тим.       Данил поцеловал его в опухшие за вечер губы.        — Ну, всегда же работало.        Работало и на этот раз. Данил вновь просыпался в их постели, рядом спал как всегда голый Тим, и это он, Данил, шёл готовить им завтрак, потому что его мужу хотелось поваляться ещё пять минут.        — И вообще у меня течка, и я пытаюсь сделать внутри себя ребёнка — ты хоть представляешь, сколько сил это отнимает?        Никогда в жизни Данил так не радовался утру с необходимостью вставать готовить и варить кофе. Он был рад вернуть своего мужа, и всё как будто стало легче — не было больше той занозы, которая вечно цеплялась.        На первом одиночном приеме у Полины после течки, почти через месяц, как Данил отказался ходить к психологу, он на удивление самому себе больше говорил о ребенке, который появится или нет. Он боялся, что ничего не получится и боялся, что будет в этом виноват — Тим пил подавляющее два с половиной дня, они пропустили больше половины течки.        Про их проблемы заговорили только в самом конце.        — Тим не хочет идти на День рождения моего папы — ему почему-то неловко. Думает, что мой брат всем рассказал.        — Ну, мы сможем поговорить с ним об этом на нашей встрече. А как чувствуете себя вы?        — Мы? Неплохо. Я спокоен, я не злюсь и… Ну, иногда я задумываюсь и начинаю грузиться, но чаще всего всё хорошо.        — Грузиться из-за чего?        — Скажем так, я переживаю о причинах. То есть, ссора — это ведь был только спусковой механизм? А истинные причины?        — Что же, — подвела Полина, — это повод поговорить.        Но Данил не хотел сейчас на это отвлекаться, опять копаться в себе и Тиме — оно могло подождать. Он опять читал статьи о бесплодии, читал истории людей, которым удалось завести ребёнка спустя долгое время. Ну, в свободное от Тима время — а его было немного. Данил не мог надышаться своим мужем, он бы с ним и в туалет ходил, если бы Тим разрешил.        — Я достаточно внимания тебе уделял? — спросил он утром в выходной, когда они лежали в постели, пользуясь возможностью позволить себе это.        Тим нахмурился.        — Что? Когда?        — Раньше.        Тим помолчал, а потом вздохнул.        — Блядь, я знал, что мы к этому придём. — Он вывернулся, сел на колени, забирая в свои ладони руку Данила. — Ты ищешь, в чём себя обвинить? Даня, лучше злись на меня!        — Я не ищу, — вяло отмахнулся Данил. — Просто пытаюсь понять.        — Я тоже пытался. И я говорил об этом с Полиной. Возможно, у меня проблемы с контролем?        — Да ладно? — хмыкнул Данил, вспоминая все те разы. Все импульсивные поступки Тима, все ссоры и даже парочку приводов в полицию по молодости.        — Да, — с улыбкой Тим толкнул Данила в плечо. — Я слишком эмоциональный. И я не умею с этим справляться. Если бы тогда ты был рядом, я б, наверное, чем-то в тебя кинул или залепил пощёчину. Наговорил бы тебе такого, что ты б сунул меня головой в раковину остудиться. Но ты был не рядом, и я сделал это. Трахнуться с кем-то — сделать больно тебе, себе, проверить на прочность наши отношения. И вовсе не из-за тебя! Понятно? Не потому что ты что-то сделал или не сделал. Это я, мой поступок и только моя вина. Это просто… я.        Тим вздохнул и грустно посмотрел на Данила. Тому вдруг стало смешно, в конце концов, всё в его жизни сводилось именно к этому — это просто Тим. Он поднял руку, подзывая Тима к себе, и погладил по щеке, когда тот наклонился.        — Но я обещаю, что больше никогда!..        — Я знаю.        — Серьёзно. Я ведь тебя никогда не обманывал. Я обещаю. Я буду над этим работать — в смысле над контролем. Я же будущий папа, да?        Данил потянул мужа на себя и поцеловал. Конечно, он верил. Он всегда верил Тиму, кроме того, его омега знал и другие способы, как вытащить из Данила душу.        Их идиллию омрачал лишь маячивший на горизонте семейный праздник. У Тима с родственниками Данила отношения не сложились, точнее у них не сложились с Тимом. Его семья считала, что Данилу, отличнику, спортсмену, члену студсовета нужен был кто-то другой. Не Тим — бросивший в то время универ, бывший троечник и прогульщик, не стесняющийся в выражениях, слишком шумный, слишком прямой, слишком неправильный.        У Данила был брат омега, и его воспитали чёртовым парнем с обложки журнала для домохозяек. Тихий, спокойный, вежливый, правильный. Кого-то такого же и хотели для него родители, а пришёл Тим: с накрашенными глазами и рваными джинсами, весь в коже и заклёпках — он тогда увлёкся рок-эстетикой и тусовался с бородатыми альфами на байках. Так что Данил вполне представлял, как его Тим шокировал родителей, но помочь ничем не мог.        — Твой омега… — сказал папа после знакомства, — не думаю, что у вас выйдет что-то серьёзное.        — Хорошо, что я не спрашивал твоего мнения, правда, пап? — вздохнул Данил.        — Я беспокоюсь о тебе. Он сделает тебе больно. Я вижу, что ты влюблен в этого омегу…        — В Тима.        — … он, может, тоже, но такие как он не задерживаются надолго. Хочу, чтобы ты был готов к этому.        — Хорошо. Мы вместе придём на Новый год. Если вы меня, конечно, приглашаете.        Папа тогда недовольно поджал губы, но мысль Данила понял. Тим не обсуждался. Он был, он останется. Но это не значило, что стало легко. Каждая семейная встреча заканчивалась ссорой. Тим цапался с его семьёй, Данил из-за этого сначала ругался с Тимом из-за родственников, а потом с родственниками из-за Тима. Все десять лет жил как на поле боя.        Раньше он надеялся, что пламя поутихнет по прошествии времени, но этого так и не произошло. Так что Данил начал надеяться, что все утихнет после рождения ребёнка, всё-таки тогда Тим станет не просто «его этим омегой», а папой внуков.        — Может быть, мне не ходить? — вздохнул Тим за день до Дня рождения папы.        — Брось, как это будет выглядеть?        — Так, что ты меня не простил и бросил. Лучшего подарка твоему папе и не придумать.        Данил, игнорируя холодок от слов Тима, усмехнулся и поцеловал его в макушку.        — Он ни о чём не знает, я говорил только с Сашей.        — Думаешь, он не поделился бы таким? Наверняка, все уже в курсе.        — Постарайся не вестись на провокации. И сам не провоцируй.        Тим закатил глаза. Он так не умел, не провоцировать. Тим в целом был одной большой провокацией. Иногда Данил задумывался, что нужно провести сессию с психологом на тему, чего же такого ему не хватало в детстве, что так рвало крышу от Тима? Слишком правильная семья?        Семья у Данила была ещё и большой, двое братьев, у каждого уже был муж и дети, двое у Саши, и трое у Вити — младшего омеги. Ещё дяди со стороны и папы, и отца, их семьи, троюродная бабушка, её дети и те, чью родственную связь с собой Данил даже не пытался обозначить. Все как на подбор интеллигенция. «Хуева» — обычно добавлял Тим.        На улице как раз наступило первое майское тепло, потому собираться решили на даче на шашлыки. Пришлось приехать заранее, чего Данил пытался всеми силами избежать, но родители забыли уголь, и везти его должен был Данил.        — Выглядишь… как ты на семейном ужине, — хмыкнул Саша, пожимая Данилу руку. Он сел рядом на кресло, глядя, как толпа народу суетится на летней кухне и у мангала.        — Недавно ведь был Новый год, как папин День рождения наступил так быстро?        Данил отпил из бутылки пива и нашёл взглядом Тима. Тот играл в мяч с двухлетним племянником, — вот кто в их семье любил Тима — малышня.        — Значит, помирились, — сказал тем самым тоном Саша, тоже глядя на Тима.        — Ага.        — Не зря?        — Отвали…        Саша, единственный посвящённый во всю ситуацию человек, говорил, что Тима прощать нельзя. Что лучше закончить всё сейчас, пока у них нет детей и общей ипотеки. Так что его мнение Данил знал.        — Я переживаю. Я бы хотел, чтобы рядом с тобой был надёжный омега.        — Боже, ты похож на папу больше, чем сам хотел бы! Это странно: прошло десять лет, а ты так нихрена и не знаешь Тима.        — Ну, я делаю выводы из того, что вижу. Сложно назвать надёжным человека, которого уволили по статье, потому что он взял отпуск на неделю, а сам уехал в горы на четыре.        — Начальник — мудак, Тим просил две недели, а тот сказал, что он не заработал.        Тим, сидя в белых новых джинсах на земле, корчил рожицу расплакавшемуся от падения малышу, пока другой, постарше, тянул его сзади за шиворот кофты и куда-то звал. Данил улыбнулся.        — Ты видишь не то, что я. Если бы он не был серьёзно настроен, что б он делал со мной десять лет?        — У тебя есть квартира.        — О, да ладно! — Данил от подступившего смеха чуть не расплескал пиво. — Ты думаешь, такой, как Тим, не нашёл бы кого побогаче, если бы хотел озолотиться? За ним столько папиков ухаживало и их золотых сыночков, он же с кем только не общался. Там такие мажоры были, что я б и сам задумался.        — И долго бы они его стали терпеть?        Данил насмешливо посмотрел на брата. Ничерта он Тима не знал.        — Закроем тему, сегодня и без того сложный день будет.        — Просто не понимаю, я бы не простил.        — Я бы тоже. Но вот я здесь.        Тим, к его чести, старался быть хорошим мальчиком. Молчал, улыбался и кивал — впору было понадеяться, что вечер не превратится в ад.        — Тим, ты не нашёл работу? — спросил папа за столом. Данил вздохнул, признавая поражение.        — Так я ведь работаю, — растерянно моргая, отозвался омега.        — Тим, нужно что-то серьёзное, если Данил планирует с тобой детей.        Тим перевёл дыхание и улыбнулся.        — Я работаю менеджером в весьма недешёвом магазине, меня пока всё устраивает.        — Пока, — скривился папа, пряча опущенные уголки губ за стаканом.        — У меня у знакомого ищут в офис секретаря, — сказал дядя.        — Да, ладно, не так плохо, главное, что не клуб. Кто знает, чем бы закончилось, — хохотнул захмелевший Витя.        Тим перестал улыбаться и наклонил в бок голову, окинув взглядом всех за столом. Данил нащупал его руку и сжал, но омега вывернулся.        — Все в курсе, я так понимаю? — вздохнул он.        — О чём? — приподнял брови папа.        — О том, что меня выебали в туалете клуба.        — Ох!        — Тим…        — Господи!        — Здесь дети!        — О, а ты разве не на это намекал? — приподнял брови Тим, ядовито глядя на Витю. Саша рассмеялся и опрокинул в себя бокал.        — Постеснялся бы.        — Ты же не постеснялся всем растрепать.        — Тим, пойдём прогуляемся, — попытался Данил, чувствуя, что скандал только набирает обороты.        Он вытащил мужа из-за стола, тот дёрнулся и зашипел:        — Я? Серьёзно? То есть я виноват?        — Успокойся. Я такого не говорил. Но, пожалуйста, успокойся.        — Сплетник ебаный, надо ему было в морду плюнуть.        — Всё, — чуть крепче сжимая руку омеги, вздохнул Данил.        Взрыва удалось избежать. Хотя это что считать взрывом, выступление Тима ещё не скоро забудется. Данил обречённо прикрыл глаза.        Они молча прошлись по территории сада, а потом зашли на летнюю кухню. Тим хмуро смотрел в окно, пока Данил обдирал лаваш.        — Не дуйся.        — Я же говорил, что не надо было ехать.        На кухню с пустыми тарелками зашли Саша с мужем и один из троюродных братьев.        — О, а вы здесь? Идите уж за стол, что сидеть-то, — с улыбкой сказал Саша.        — Да ладно, не хочется мешать вам перемывать мне кости, — ехидно улыбнулся Тим.        — Ну да, мы же только о тебе и говорим.        — Видимо, да. Повод задуматься, Миш, — сказал он мужу Саши.        — Так, брейк. Не делайте мне нервы. Тим, Саша, давайте как взрослые люди.        — Твой муж вполне взросло в клубах альфам сосёт, — задетый намёком Тима, хмыкнул брат. Данил нахмурился и потянулся к руке мужа, чтобы опять увести его, но тот успел увернуться.        — Во-первых, — сладко улыбнулся Тим, — с чего ты взял, что я ему сосал? Или это твои фантазии?        — Закрой свой рот!        — Да, и во-вторых, Миш, — обратился Тим опять к другому омеге, который делал вид, что его здесь нет, — у твоего альфы какая-то нездоровая фиксация на моём рте, ты ему, что, совсем не сосёшь?        — Ебаная ты шлюха! — Саша сжал кулаки, гневно глядя на омегу, пока все, кто был на кухне, поражённо замерли.        — Эй! — нахмурился Данил, не собиравшийся терпеть такое — это уже через край. Он собирался тряхануть брата за грудки, но не успел. Тим в мгновение оказался перед Сашей и со всей силы, кулаком саданул ему в нос.        — Тим! — только успел крикнуть Данил. Миша завопил, кинувшись к мужу, который матерился, прижав руки к носу, по подбородку текла кровь. Троюродный брат тоже заорал.        — Заткнитесь все! Тихо, я сказал! Мы пройдёмся, и вы здесь тоже остыньте, — уже тише сказал он глядя на вытирающего с подбородка кровь брата.        — Да нахуй их, я вызываю такси и еду домой, — шипел Тим, пытаясь выдрать руку из крепкой хватки.        Данил вытащил его за калитку и отвёл до скамейки из поваленной берёзы на повороте улицы.        — Пиздец, Тим.        — Только попробуй что-то сказать! Я не собираюсь быть крайним. Твой брат — уёбок, не согласен?        Данил прикрыл глаза.        — Ты ему нос разбил.        — Мог бы и защитить меня, — уже обиженно сказал Тим, пытаясь отвернуться.        — Я же просил, чтобы всё было по-человечески. Зачем ты ведёшься? Сам же и накаляешь ситуацию.        — Да потому что это не их дело. Это между нами. Я виноват и буду извиняться только перед тобой, не перед ними, понятно? Так что можешь вернуться и передать им всем от меня большого пососать. С Днём, блядь, рождения. А я на такси поеду домой.        Данил потёр глаза, спрашивая себя, на что он вообще надеялся. Не могло всё пройти тихо, но и это был какой-то новый уровень. Данил, наверное, поэтому так спокойно и реагировал: пока не отошёл от шока.        — Никуда ты не поедешь без меня. Сиди здесь.        Тим гордо задрал подбородок, но сел на бревно.        Данил зашёл на участок, оглядывая своих родственников. Саша сидел рядом со столом, приложив холодную банку пива к разбитому носу. Рядом с обеспокоенными лицами стояли его муж и папа, остальные только изредка поглядывали на страдальца, переговариваясь.       Данил подошёл к столу, к месту, где сидел, допил из своего бокала и вздохнул.        — Отъебитесь от Тима, а?        Всё замолчали и посмотрели на него.        — Наши отношения — наши. Наши проблемы — наши. Он — моя семья. Ещё раз повторяю, чтобы услышали все, это нихрена не обсуждается. Если не хотите видеть его, не увидите и меня. Понятно?        Не дождавшись ответа, Данил подошёл к Саше и кивнул ему встать. Тот, наверняка знающий, что за этим последует, встал. Никогда не был трусом, а уж тем более не боялся получить по морде за дело. Он убрал пиво от лица, выпрямился и посмотрел на Данила. Данил ударил в скулу, пожалев распухший нос — брат всё-таки.        — Данил! — крикнул папа. — Господи, совсем с ума сошли!        Миша ахнул, цепляясь за мужа, пока тот морщился, ощупывая скулу.        — Вечером жду звонка с извинениями, — сказал Данил брату. — И ещё только попробуй что-то такое про моего мужа сказать, Саня. Это окей?        Саша поморщился и кивнул:        — Окей.        — Папа, с Днём рождения. Мой подарок на веранде. Мы с Тимом поехали домой.        Данил пожал брату руку, поцеловал грустного папу в щеку и ушёл, больше ни с кем не попрощавшись. Взял машину, выехал к ждущему его Тиму. Тот скривился, будто не хотел, чтобы Данил за ним вернулся, но в машину залез.        Они поехали к городу, молча. Тим смотрел в окно, потирая задумчиво кулак. И Данил вдруг рассмеялся.        — Что?        — Какой же пиздец!        — Я беременный.        Данил подавился смешком и шокировано замолчал, обернулся на мужа, чуть не потеряв управление, и свернул на обочину.        — Что? Ты — когда?..        — Сделал четыре теста, вчера и сегодня ещё.        — Тим! — Данил опять рассмеялся. — Ребёнок!        Омега улыбнулся и закатил глаза:        — Ага.        Данил чувствовал, как от смеха подступают слёзы. От отстегнул ремень и дотянулся до мужа, притянул его в поцелуй.        — Ты ёбнутый, Тим, — сказал он ему в губы. — Ты разбил моему брату нос на Дне рождения моего папы. Ты — пиздец. И у меня сейчас встанет.        — Хочешь трахнуть своего беременного мужа на обочине трассы? Ты не менее ёбнутый.        Данил расстегнул ремень безопасности Тима, его ширинку и замок на кофте.        — Конечно, с тобой десять лет живу, попробуй тут не ёбнуться.        Тим заполз ему на колени, ударившись о руль рукой, с матом откинул кресло и потом опять заёрзал, пытаясь стянуть узкие штаны. Пришлось слазить с колен под смех Данила, в четыре руки стягивать их, а потом залезать обратно.        — Давай быстрее, а то я замёрзну без штанов, а мне нельзя мёрзнуть.        — В машине не замёрзнешь, — возразил Данил, уже целуя шею. Тим, не растрачиваясь на лишние ласки, сразу полез к нему в ширинку и вытащил член.        — Надо купить машину побольше, — сказал он, ударившись об крышу головой, — Семья-то растёт.        Данил рассмеялся, у него внутри пузырилась радость, волнение и адреналин, остатки злости и очень много желания. Когда-нибудь этот омега сведёт его с ума, сожжёт до тла, но Данил ждал этого момента с предвкушением.        Это было не похоже на секс, скорее торопливый перепих на переднем сидении машины двух подростков. Слишком быстро и неудобно, но Данил бы ни за что не отказался от этого. Они оба были перепачканы, Тим выкинул из окна машины свою футболку с брезгливым «фу», и всю дорогу до дома ворчал, что в штанах всё чешется.        Он замолчал только под конец, когда они почти доехали. Задумчиво смотрел в окно на уже ночной город, и вдруг обернулся.        — Ты же не считаешь меня шлюхой?        — Нет, — ответил Данил быстрее, чем успел подумать. Но и подумав, ответ бы не изменил.        Он только сейчас понял, что ни разу Тима так не назвал и даже не хотелось — хотя ситуация, казалось, располагала.        — Что, прям совсем нет?        — Нет, Тима, совсем нет. Саша слишком много треплется.        — Да я не из-за него. Просто… думал об этом.        — Ну, можешь перестать. Потому что я тебя шлюхой не считаю.        — И ты простил меня? — спросил Тим почти шёпотом, когда Данил успел вновь привыкнуть к тишине.        — Простил.        — Разве так может быть? Я просто, ну, хочу конкретики. Ну, у нас будет ребёнок…        — Тим, — Данил накрыл лежащую на коленке руку мужа своей. — Перестань. Нам есть ещё над чем поработать, но я тебя простил, и я точно не считаю тебя шлюхой.        Тим сжал руку в ответ.        — Ты ведь в курсе, что рядом с тобой я кажусь ещё хуже, чем есть на самом деле?        Данил рассмеялся.        — Может, мне это в тебе нравится?        Тим цокнул и шлёпнул Данила по бедру. Тот обернулся: муж улыбался, его рука расслабленно осталась лежать на бедре, а вторая накрывала живот, ещё ничем не выдававший беременности. Данил подумал, как она скажется на Тиме? Успокоит или только подкинет дров в огонь?        Они почти подъехали к дому. Но это в сути было неважно: одинаково здорово заварить на двоих чай и лечь в постель в обнимку и ехать в машине по ночному городу, когда снаружи прохладно и дует ветер, а внутри тепло. Данил не мог перестать улыбаться, он опять посмотрел на мужа и поймал ответную улыбку. Сейчас в его чёрных глазах не бушевала буря, там поблескивали сытое удовольствие и нежность.        Внутри было тепло, и чёрта с два что-то могло это изменить.