Сто сбросов и ещё одно признание

      Сегодня Фриск впервые за долгое время сумела выбраться из суматошного Хотленда в тихий город Сноудин, в котором всегда царила спокойная атмосфера Рождества. Если бы не вечный холод, ежедневные выпады снега, чьи сугробы порой были выше ее головы, а также лед, являющийся причиной частых, довольно больных падений, она бы явно переехала жить сюда.       Лодочник, напевая под нос песенку, энергично помахал ей в след. Привыкшая к постоянной жаре, Фриск поморщилась, укутавшись теплее в свои зимние вещи, которые приходилось надевать еще будучи в лодке. Возле удобно устроенных в ряд домов ее уже встречал Папирус, открываясь навстречу объятиям, словно они не виделись несколько лет. Фриск улыбнулась, вспоминая, как еще пару минут назад он звонил ей чуть ли не каждые пятнадцать секунд, пока та пыталась надеть теплую одежду и одновременно с этим не свалиться за борт из-за постоянной тряски узкой лодки от высокой скорости, на которой они направлялись в снежный город. — Фриск, я так рад тебя видеть! — Едва она успела подойти к нему, как скелет, заключив ее в объятия, радостно подкинул вверх. — Ты так выросла. — Все равно все еще ниже Санса, — усмехнувшись, девочка вновь вернулась на землю, — кстати, где он? — Эти ленивые кости снова не соизволили даже дверь открыть! — Сердито произнес Папирус, взяв Фриск за руку. — Ну а впрочем, неважно. В последнее время он вообще странный. — Это как? — Ну, он работает! — Задумчиво сказал скелет, глядя вдаль, туда, где находился их дом. — И мямлит что-то себе под нос. Он не говорил тебе ничего? Может, его что-то тревожит?       Фриск серьезно посмотрела ему в глаза, не решаясь что-либо сказать. Вовсе не хотелось врать ему и при этом как-либо выдавать Санса. Обещал ведь, что скажет на этой неделе! Действительно, самая ленивая и нерешительная особь во всем Подземелье. — Да, говорил, — кивнула Фриск, убирая выступившие капли пота на лбу, — но тебе он скажет об этом позже. — Вот же, я знал, я чувствовал, что он скрывает что-то, — печально вздыхая, он заметил вдалеке Санса.       Скелет вовсе не изменился с их прошлой встречи, о чем даже глупо говорить. Он никогда не поменяется ни внешне, ни внутренне, — успела заключить Фриск, когда в… какой то был вообще раз? Тридцатый? Пятидесятый? А может, уже вовсе сотый? Очередной раз, когда сонной ночью, ранним утром или загруженным днем Санс бесцеремонно появлялся позади нее, пугая и одновременно с этим приводя в ярость. В первый раз девочка удивилась, когда он появился рядом, такой растерянный, возможно, напуганный и грустный. Конечно, их отношения не отличались никаким образом от отношений с остальными. Эту черту, отделявшую Санса ото всех остальных у Фриск, проводила совсем незначимая вещь. Они знали секреты друг друга, не боясь открыться в какой-то тяжелый для них момент. Доселе открывалась всегда Фриск, когда в какой-то момент хотелось просто выговориться, не выглядя при этом странно. Конечно, расскажи она Ториэль, с которой они совсем отдалились друг от друга в момент, когда она возглавила королевский трон, что Фриск просыпается в холодном поту от кошмаров, в которых она не может сделать сброс и погибает от каждого удара монстра, Ториэль бы точно посмотрела на нее скорее странно. Расскажи она об этом Папирусу, тот бы не понял. Расскажи она об этом Андайн… а впрочем, ей вообще о таких вещах лучше не рассказывать.       Но Санс всегда был рядом, словно поклялся исполнять данное королеве обещание до самого конца. Конечно, от его поддержки толку не было совсем, но зато он не смотрел на нее странно. В его глазницах царило понимание, а к концу грустного монолога Фриск он мог сказать приятные слова, облегчающие душу. — Хэй, как дела, малая? — Стоя чуть ли не у самого порога дома, Санс даже не смел шевельнуться, пока они не подошли точно к нему. — Санс! — Папирус уже заливался яростью. — Ты продрых целый день и вышел только, когда она приехала в Сноудин? — Ага. — Привет. Чувствую себя отлично, как твое признание? — Ехидно улыбаясь, девочка с наслаждением наблюдала, как медленно Санс выходил из своего привычно спокойного образа, теряя контроль над ситуацией. — Какое признание? — Нахмурился Папирус, с презрением смотря на брата. — Папс, дело в том, что я… — Фриск напряглась, выжидая его ответа и мысленно подбадривая его. — Промерз до КОСТЕЙ, пока ждал вас.       Папирус, сначала даже не вникнув в смысл слов, лишь потупил взгляд. Фриск вздохнула и, наблюдая за тем, как младшего скелета наполняет осознание, была уже готова сказать с ним в унисон: — Са-а-а-анс! — Ага.       Впрочем, это было ожидаемо. Фриск опустила руки, поникнув на месте. Пока младший скелет вел душераздирающий монолог, под эти нотки истерики она могла вспомнить и свои первые попытки помочь. Конечно, увидеть грустного Санса позади себя глубокой ночью было не совсем кстати, однако она сразу же прониклась его ситуацией, наполненная решимостью помочь всем, чем сможет. — И долго ты так? — Заваривая себе и другу чай с ромашкой, спрашивала она. — Долго. Будто вечность. Не помню, когда это началось, — он сидел на кухонном столе, устало смотря на пол, — ты ведь поможешь мне? — Конечно! — Восклицая это, Фриск и не думала, что ей придется совершать каждый раз лишь одно действие.       Радостная от того, что, возможно, наполнила скелета мотивацией на решительные действия, она с нетерпением ожидала результатов.       Папирус все же закончил жизненную тираду о невыносимом брате, вспомнив о стоящей рядом Фриск. — Однако Великий Папирус позаботится о нашей гостье, — мягко улыбаясь, произнес он, — к сожалению, сейчас мне нужно… — О, не беспокойся, я с Сансом погуляю. — Хорошо… — Папирус с укором посмотрел на брата. — Развлекайтесь.       Он ушел в дом, не оглядываясь. Санс вел себя как прежде, молча смотря вперед, пока они медленно отходили от их дома. Стоило дойти до реки, как Фриск с улыбкой присела на мокрую землю, немного расчистив под собой холодный снег. Течение реки не сбавляло скорости, и долгие наблюдения за этим бесконечным потоком немного вскружили голову. — Фриск, — надо же, долго ждать не пришлось, как от былой улыбки Санса не осталось и следа, а вслед за ней послышалась угрюмость и беспокойство, — ты ведь обещала не выдавать меня. — А ты обещал выдать себя еще неделю назад! — Подняв руки вверх, воскликнула Фриск. — Неужели это так сложно сказать? Он ведь твой брат, он в любом случае поймет тебя. — В том-то и дело, — в этой интонации Фриск почувствовала весь груз эмоций, что, возможно, он ощущал каждый день, — что брат.       Первое разочарование ждало ее, когда Санс буквально влетел в ее лабораторию, едва не сбив с ног. Он смотрел на нее так, словно увидел нечто страшное, словно только что проснулся, вырвавшись из цепей кошмара. — Что случилось? — Без объяснений. Только сделай сброс, пожалуйста.       Она послушно выполнила его просьбу, и через пару минут он вновь был в ее лаборатории, грустно улыбаясь и виляя ногами, пока сидел на столе. — Я признался. — И что Папирус ответил? — Судя по реакции старшего скелета, ничего хорошего, однако для целостности собственного представления Фриск была обязана задать этот вопрос. — Ничего. — Как ничего?! — Ну, Папс смотрел на меня некоторое время, будто даже не понял, что я сказал, — он посмотрел на нее, словно в глазах Фриск был ответ ко всем вопросам, а затем со вздохом опустил голову, — я убежал. Невыносимо смотреть на этот взгляд. — Но ты должен был дождаться ответа, — девочка печально смотрела на поникшего скелета, такого, какого не видела ни разу. Конечно, она понимала его страх, но при этом не могла ощутить себя на его месте. Не могла ощутить того, насколько страх и нерешительность Санса были сильны. Она подошла ближе к нему, коснувшись своей маленькой рукой его локтя, — признайся еще раз. Если что-то пойдет не так, я сделаю сброс. Обещаю.       Возможно, ее слова придали ему больше мотивации. Санс кивнул, никак не реагируя на нее.       Девочка наблюдала, как по реке проплывали огромные куски льда, иногда поглядывая на стоящего рядом с ней скелета. Хотелось что-то сказать, хоть она и понимала, что именно сейчас все его мысли были заняты Папирусом. Интересно, сколько у него в голове крутилось вариантов признаний, сколько были навсегда отброшены в сторону, а сколько он испробовал? Санс вечно твердил о том, что Папирус особенный и признание ему нужно особенное. — А может… — Внезапно девочка воспылала возникшей идеей, дернувшись с места. — Может, я сама скажу ему об этом? — Нет, определенно нет, — хмыкнул Санс, не сводя с лица улыбки. — Какая разница, все равно сброшу.       Девочка обиженно отвернулась, не понимая, почему Санс отказывается от столь хорошей идеи. Почему продолжает упрямиться, только сильнее все усложняя. — Малая, я должен сделать это сам. — Но ты каждый раз убегаешь ко мне, даже не дожидаясь ответа! Тебе настолько страшно знать, что тебя отвергнут? — Фриск поднялась с земли, поправляя теплую одежду. — Да.       Невероятным образом его слова заставляли пожалеть о сказанном. Фриск опустила взгляд, понимая, что никогда не узнает об истинных чувствах и мыслях Санса. Что она всего лишь ребенок, еще не понимающий, насколько тяжело хранить внутри бурю из любви, страха и отчаяния.       Иногда, после неудачного, как он считал, признания, Санс делился тем, как именно он признавался. Сначала это были просто слова, затем стихи, иногда даже песни, подарки или действия. О действиях он говорил редко, очень редко. — Ребята, вот вы где, — сзади оказался Папирус, перейдя с мягкого спокойного тона на более грубый, — Санс, ты говорил, что погуляешь с Фриск! — Ага. — Но вы сидите на холодном снегу. А если Фриск заболеет?       «Тогда я застряну у них на добрую неделю или больше, и Сансу не придется телепортироваться каждый раз за сбросом», усмехнулась в мыслях Фриск. — Во всяком случае, идем в дом, — похлопав в ладоши, Папирус повернулся в сторону дома, — Фриск наверняка голодная.       Девочка кивнула и молча направилась за скелетами, смотря себе под ноги. Хоть идти вовсе недалеко, но будучи погруженной в мысли она ощущала эту дорогу слишком длинной, слишком долгой. Папирус шел быстро, Санс — медленно и размеренно, смотря в спину брата с нескрываемым восхищением. Иногда девочка удивлялась тому, что никто кроме нее не заметил, как по-особенному Санс смотрел на брата и как резко он прятал в самый дальний сундук сознания все свои эмоции, стоило встретиться с Папирусом взглядами. — Ой, — девочка не сразу заметила, как после встречи лбами с появившемся рядом Монстренком они оба несколько секунд сидели в снегу, смотря друг на друга так, будто виделись впервые. — Йо, Фриск, это ты? — Монстренок приветливо улыбнулся, не сводя с девочки глаз. Фриск кивнула, встав на ноги. — Фри-и-иск, мы так давно не виделись, почему ты не сказала мне? — Ребенок радостно подбежал к ней, потираясь щекой об ее холодную кожу. — Ты такая забавная в этой одежде, ха! — Прости, я совсем забыла, — хихикая от щекочущего кожу Монстренка, девочка посмотрела на стоявших рядом скелетов. Санс улыбался так же, как и пару секунд до этого, а Папирус умилялся, приложив к черепу руки. — Но мы же погуляем? — Да, погуляем, — Фриск и не заметила, как покраснела, заводя выступившую прядь волос за ухо.       Монстренок шепнул ей на ухо место встречи и убежал, смущенно оглядываясь и неловко падая. — Вау-вау, Санс, ты понимаешь, что мы сейчас видели? — Заикающуюся на каждом слове Фриск? — Ухмыльнулся скелет. — Нет же! — Я не заикалась, — пробормотала Фриск, недовольно сложив на груди руки.       Однако она снова покраснела, стоило вспомнить о том, как радостно ее встретил Монстренок. Как ярко горел в его глазах огонек, отражавший в глазах ее улыбку. Мысли были заняты встречей, жутким предвкушением и тем, как бешено колотилось в груди сердце.       В доме братьев-скелетов она пробыла совсем недолго. Папирус улучшил навыки готовки с их прошлой встречи, и в этот раз приготовленные спагетти ощущались, хоть и не настолько вкусными, но явно съедобными. — Необычный вкус, — наматывая макаронные изделия на вилку, девочка с каждым укусом ощущала новые нотки специй. В этот раз вкус напоминал нечто горько сладкое, — Санс, как тебе? — Он снова залил все кетчупом, — злостно сказал Папирус, смотря на сидящего рядом брата. Его тарелка и правда была сплошь покрыта кетчупом, — дай сюда. Этот соус не позволит прочувствовать всю магию вкуса спагетти!       Санс лениво смотрел на тарелку, будто даже не планировал все это есть. Держа в одной руке вилку, другой он держался за маленькую бутылочку, стоящую на столе. Все время, пока Фриск расхваливала навыки готовки скелета, Папирус недовольно озирался на эту злосчастную бутылку, так и желая выкинуть ее в окно с силой, достаточной для пересечения барьера. — Не будь таким упрямым, Санс!       Однако Санс не сдавался так просто, не готовый отдать еще наполненную наполовину бутылку кетчупа. Со вздохом Папирус схватил одной рукой его за запястье. На мгновение старший скелет замер, с удивлением смотря вдаль. Хватка мгновенно ослабла, позволив Папирусу выхватить кетчуп. Былой азартный огонек в глазницах пропал, уступив место лёгкой растерянности. Фриск внимательно проследила за его взглядом, в душе радуясь, что такая реакция прошла мимо Папируса, который сейчас был занят этим надоедливым кетчупом. — Иногда я чувствую себя старшим, — со вздохом произнес скелет, взяв в руку вилку брата, — неужели я должен этим заниматься? — Эй, бро, что ты делаешь? — Кормлю тебя, пустая черепушка! — нехотя первая вилка отправилась к нему, с каждым разом всё сильнее сгущая краски вокруг. Фриск не думала, что сможет помочь Сансу, поэтому наблюдала, как подобно ребенка, Папирус с чистым братским естеством просто кормил.       По окончании обеда Санс выглядел довольно грустным. И Фриск знала, почему. Вовсе не от того, что его накормили против воли. Папирус делал это с настойчивостью, присущей именно старшим братьям, ломая все романтические завязки, когда-либо возникавшие в голове старшего скелета. — Я пойду погуляю, — перед выходом сказала Фриск. — Детская любовь такая классная, — с поэтическим настроем молвил Папирус, — такая добрая, легкая, невинная… — Было бы у всех так просто, да, малая? — За его спиной говорил Санс.       Стоило выйти за порог дома, как она сразу же сорвалась с места, побежав туда, куда указал ей Монстренок. Забавно, что при этом он не назвал времени. Словно он был готов прождать ради нее целый день. Именно находясь с ним, Фриск чувствовала, как дышала ей в затылок зависть Санса. И правда, это была лишь наивная детская влюбленность, причем, взаимная. Хоть они и не понимали до конца этих чувств, они определенно ощущали их друг в друге. Их души были открыты навстречу. А настоящая взрослая любовь была окутана лозами страха, на ней росли цветы недопонимания, непринятия и нерешительности.       Она бежала навстречу, все время прокручивая в голове это странные ощущения. — Эй, привет! — Йо, ты пришла! — Радостный Монстренок подбежал к ней, окутывая своей теплотой.       Им не требовалось что-либо говорить. Они все понимали через взгляды. Смотря друг другу в глаза и иногда улыбаясь все шире, а затем от стеснения прятали улыбку за неловким смешком. — Йо, я давно хотел сказать… — Монстренок говорил уверенно, и каждое его слово заставляло биться сердце чаще. — У меня новый кумир. Это… Это ты!       Он подсел к ней ближе, не сводя веселых глаз. — Почему я? — Несколько ехидно спросила Фриск. — Потому что ты крутая и…       Она выжидающе посмотрела на него, прислонив руку к покрасневшей щеке. Вместе со всем временем вокруг она ощущала, как замерло в мгновение ее сердце. — Ты мне нравишься, — в унисон произнесли они, резко остановившись. — Кхм-кхм, не мешаю? — Из темноты, с самого дальнего угла комнаты, послышался голос старшего скелета, напугав детей. — Санс?! — Фриск озлобленно посмотрела на него, а затем на сидящего рядом Монстренка.       Он вышел из тени, смотря на Фриск. Девочка уже понимала, что произошло, хоть и не до конца принимала. Зная, насколько этот момент был для нее важен, Санс бы точно не стал его портить по пустякам. Если только именно сейчас у него не произошло резкого желания признаться в любви. Насколько ему было одиноко? Насколько зашкаливал уровень отчаяния? Насколько сильно душа взвывала от того, что у всех вокруг все хорошо, а ему приходилось просыпаться и засыпать лишь с одной мыслью, жить только мечтами о взаимности и счастливой жизни, наполненной именно той любовью, о которой воспевало сердце. Фриск бы помогла, и он был уверен в этом. — Прости, я сейчас вернусь! — Как можно более спокойно сказала она Монстренку, который тотчас поник, ведь нечто сокровенное, нечто смущающее, нечто, что должна была услышать и почувствовать лишь Фриск, заметил кто-то другой.       Наполненная яростью и грустью, она выбежала из домика, ожидая Санса, который не спеша шел за ней. Сейчас она бы помогла, если бы злость и обида не были столь велики. — Дай угадаю, опять убежал, даже не услышав ответа? — Презрительно выгнув бровь, она сложила руки на груди, говоря обжигающе насмешливой интонацией. — Фриск, все нормально? — Санс опешил, не ожидая такой негативной реакции от подруги. — Ты ничего не добьешься таким ходом, ничего! — Взметнув руками, воскликнула девочка. — Ты просил помочь — я помогла. Я устала считать твои попытки.       Некоторое время Санс просто молчал, складывая пазлы из мыслей, но тщетно стараясь перевести это в речь. И когда наконец он смог выдать первое слово, не заметил, как снова очутился в доме, за Папирусом. Фриск стояла возле двери, с той же улыбкой одеваясь, словно ничего и не было. — Детская любовь такая классная, — с поэтическим настроем молвил Папирус, — такая добрая, легкая, невинная… — Санс, можно на минутку? — Прервала его девочка, завязывая на шее шарф.       Под недоумевающий взгляд брата Санс вышел за ней, убедившись, что младший остался в доме. Фриск, отойдя на пару метров, недовольно смотрела на него, выдав: — Я даю тебе последнюю попытку. — Что? Фриск, ты не можешь так поступить! — Однако ни одно его слово не смогло бы поменять ее решения. — У меня всего одна сотня испробованных вариантов… — Вот и отлично, красивое число выйдет. Сто неудачных признаний в любви и последнее, может, удачное, может, нет.       Она подошла к нему ближе, говоря неестественно низко и серьезно. — Прими реальность такой, какая она есть. Даже если Папирус отвергнет тебя, — Санс почувствовал, как в тот же миг замерла его душа, медленно наполняясь рвущим на грубые куски льдом, — такова судьба, — девочка хмыкнула, отвернувшись.       Он стоял на месте, молча наблюдая за тем, как она убегает. Он бы мог понять, что девочка говорила на эмоциях и не хотела ранить своими словами, если бы осколки фраз не западали настолько глубоко в сердце. Если бы они не были настолько правдивы.       Папирус тихо наблюдал за этим, находясь за домом. Сначала он хотел было вмешаться, ведь не выносил чьи-то перепалки, а злое подобие Фриск сейчас говорило именно об этом. Но, остановившись в последний момент, он вслушивался все четче в каждое слово, не принимая тот факт, что сейчас они говорили именно о нем. О любви к нему.       Санс все еще стоял на месте, переживая все сказанное. Его вид вызывал жалость в душе Папируса, заставляя бороться с желанием подойти и обнять. Сейчас, именно сейчас это было бы самым правильным и неправильным действием. Ведь Папирус не мог ответить взаимностью.       Погода ощущается по-разному в зависимости от настроения. Тот, кто любит дождь, в плохой день скорее возненавидит его. Каждая упавшая капля, что доселе вызывала приятные душе нотки спокойствия, будет действовать на нервы, будто бесконечный звон в ушах с коротким интервалом. Неприятные, холодные, больно и противно бьющие по голове и плечам, медленно сползающие вниз по коже, пробирающиеся сквозь шерсть или кости. Тот, кто любит снег, будет покрывать его обилием неприятных слов, стараясь задеть все плюсы и минусы, словно сейчас он — злейший враг или неприятная личность, оскорбляя которую, можно хоть как-то успокоиться. Конечно, под это определение подходили далеко не все, но именно Фриск сейчас ощущала столь долгожданный снег и холод совершенно по-другому.       Хоть и мысленно, но она использовала весь запас не особо приятных слов, пока с их окончанием не придет конец плохому настроению. Монстренок ждал ее, даже не подозревая, что она уже знает наперед все его мысли, слова и действия, но так старается забыть их, чтобы испытать тот всплеск эмоций заново.       И вновь она зашла в маленький, пошарпанный, давно заброшенный домик в Сноудине, который он нашел. С появлением Монстренка, на удивление, вся злость и обида отошла на второй план, позволяя вновь окутать себя теплым чувством взаимной симпатии. Они сидели рядом друг с другом, на холодном камне, озаренные светом, что проникал ровно в этом место сквозь небольшую дыру в крыше. Ненавистные пару мгновений назад снежинки аккуратно падали на волосы и кожу, сразу же растворяясь в тепле человеческого тела. Она часто моргала, смахивая их с ресниц, что забавляло Монстренка, который с особым вниманием наблюдал за этим.       В этот раз она с небольшой опаской слушала его маленький монолог, подавляя в себе чувство обернуться. Нет, Санс определенно понял ее. Ни при каких обстоятельствах или просьбах она больше не сделает сброс.       Хотелось много говорить, полностью отдаваясь легкой беседе и темам, переходящим от одной к другой столь быстро и незаметно. Пока Монстренок с энтузиазмом рассказывал о своих приключениях в Сноудине, она иногда отвлекалась на мысли о братьях-скелетах, все больше понимая, насколько она ошиблась, когда говорила столь обидные вещи Сансу, который когда-то открылся ей.       Медленно гуляя по городу и иногда прерываясь на поедание мороженого, Фриск, незаметно для Монстренка, часто смотрела по сторонам, одновременно с надеждой и боязнью увидеть хоть кого-то из скелетов. Признался ли Санс после того, как она ушла? Вряд ли. Его настрой не предвещал ничего хорошего. В голове вертелась назойливой мухой мысль о том, что, возможно, после сказанных слов он вовсе мог сдаться, чего Фриск боялась больше всего. — Это так странно, Фриск! — А? Ты о чем? — Обратив внимание на задумчивого Монстренка, спросила девочка. — Ты говорила, что в Хотленде тает мороженое, почему?       Фриск хихикнула, думая о том, как можно более понятно объяснить ему. — А ты никогда не был в Хотленде? — Не-а, родители не пустят меня так далеко, но Андайн говорила, что там очень жарко! — Да, поэтому оно тает. Постоянная жара и все такое… — Фриск запнулась, когда увидела проходящего мимо нее Папируса.       Младший скелет был весел, как и всегда, направляясь куда-то по своим делам, но странно, что он не заметил Фриск, хотя и не торопился. Размеренным шагом он просто шел вперед. Фриск хотела окликнуть его, но Монстренок прервал ее. В следующее мгновение, когда она обернулась, Папируса уже не было.       Когда они остановились возле бара Гриллби, Фриск снова увидела Папируса, проходящего, как ни странно, сзади. В этот раз, когда Монстренка окликнули родители, а тот с нежеланием был вынужден попрощаться, девочка смогла догнать скелета. — Папс, ты меня слышишь? — некоторое время она устало плелась сзади, пытаясь достучаться до скелета, который, видимо, с каждым новым кругом увеличивал скорость ходьбы, погрузившись в прострацию. — О, Фриск! — Внезапно он остановился, наблюдая за тем, как от столкновения девочка падает лицом прямо в снег. — Я тебя не заметил. — Конечно, ты ведь кругами ходишь! — С его помощью она встала, стряхивая снег с одежды. — Папирус, ты… видел Санса? — Виновато смотря себе под ноги, она притихла. — Да, — Папирус грустно посмотрел в сторону, — он у себя в комнате. — Вот как… — Фриск, — он опустился на одно колено, положив руки на ее плечи и достаточно серьезно посмотрев прямо в глаза, — помнишь, ты говорила, что Санс должен мне кое-что сказать?       Она кивнула. — Получается, что он в меня влюблен? — Девочка ошарашенно посмотрела на него, застыв на месте. Сначала ей очень хотелось соврать, но был ли толк от этого? Нет, точно нет. Она уже успела ранить одного скелета своими словами, хотя и вовсе не хотела этого. И, если бы сейчас она соврала, то сделала бы только хуже. Вдруг Санс уже признался ему, а Папирус, настолько шокированный признанием, хотел лишь убедиться, что это правда? Либо он услышал их диалог. Впрочем, обе ситуации не подходили под значения хороших. — А что насчет тебя? — Лучшего ухода от ответа она не нашла. — Я? Ну я… — Папирус встал, метая огоньками в глазницах из стороны в сторону.       Единственная головоломка, которую Папирус не смог решить. Единственный филворд, в котором он не найдет четкого ответа на вопрос. Фриск выжидающе смотрела на него, но с каждой секундой увеличивался страх. Если Папирус молчит, значит, что он не разобрался в своих чувствах, либо он не знает, как сказать «нет».       Она протянула ему руку, мягко коснувшись пальцев. — Помнишь наше свидание? — Нашла, что вспомнить, Фриск! — Смущенно протянул Папирус. — Стоп. Ты намекаешь, что я разобью ему сердце, как и тебе?! Нет-нет-нет, я должен сказать как-то помягче, просто, ну, это все так странно и внезапно. Я люблю Санса, люблю больше остальных, но так ведь и должно быть.       Девочка вздохнула, опустив голову. Папирус начал тараторить, не позволяя Фриск вставить хотя бы слово. Возможно, сейчас ему это было необходимо. А девочка, чувствовавшая вину за свои слова, не знала, как помочь. Пойти к Сансу сейчас было бы худшей идеей, да и вряд ли бы он открыл ей дверь. Зная, что Фриск больше не поможет, он скорее перестанет пытаться, нежели решится на отчаянный шаг. Фриск с сожалением поняла это.       Увы, но в этот раз сделать простой сброс, вернувшись к их начальному разговору, она не могла. Таким способом она предательски отнеслась бы к Папирусу. Жаль, что он не запоминал прошлые временные линии, которые она сбрасывала в угоду Санса… — Сходи с ним на свидание! — Неожиданно громко воскликнула Фриск, сжав руки в кулаки. Только так она могла обратить его внимание на себя. — Нет-нет-нет, — только и повторял младший скелет. — Папирус, все нормально, если что-то пойдет не так, — в короткой паузе девочка сжала руки в кулаки, словно давая клятву, — ты даже не будешь помнить об этом. — А он? — Одной рукой схватившись за локоть, он неуверенно перебирал ногами. Значит, слышал все до единой детали. Может, не очень понимал, но уже знал. — Сто… так ведь Санс сказал? — Просто запомни слово «Стоп». Если я скажу это в течение пяти секунд, значит, что-то пошло не так, — она попыталась мягко улыбнуться, но странные ощущения не хотели покидать душу, окрашивая оболочку в нечто неприятно-болотное. Папирус охотно ей верил. — А теперь иди! — Но что я скажу? — Слова найдутся сами, — решительно, даже слишком, сказала Фриск, толкая его вперед. Папирус посчитал про себя до пяти и, еще раз оглянувшись, вздохнул. Ожидаемого слова не было сказано.       Ноги привели прямо к его комнате слишком быстро и незаметно. Может, по пути он погрузился в подобие сна или бежал с такой скоростью, что сознание не успело уловить хоть какие-то мысли. По ребрам просвистел воздух, когда перед стуком он широко раскрыл рот, вдыхая как можно больше, будто после длительного марафона. Рука не успела коснуться гладкой деревянной поверхности, как дверь с невыносимо протяжным скрипом медленно раскрылась. Еще более невыносимо было слышать этот болезненный, истощенный голос. — Ты что-то хотел? — Санс слышался из самого дальнего угла, закрытый одеялом. — Э-э, да, — Папирус решил собрать всю свою бодрость в дальнейший диалог, — все хорошо, Санс? — Все отлично, бро.       Все хуже некуда, и Санс сам выдавал это, прекрасно понимая, что Папирус никогда не догадается, в чем столь резкая перемена настроения. Но Папирус знал, однако ситуация яснее не становилась. Как помочь? Сказать прямо, что он не больше, чем брат для него? И разбить сердце навсегда, втянуть в тоску обоих.       Папирус подошел еще ближе, со скрываемой неловкостью во взгляде, немного дрожащими, оголенными руками стянув с брата одеяло. Санс не улыбался и ничего не говорил. Не хотел или не знал, что сказать. Он выглядел слишком потерянным. Прижавшись половиной лица к подушке, смотрел вникуда и скрутился, будто от боли внутри. — Ты что-то хотел? Папс? — Его голос звучал подобно последней струне расстроенной гитары. Такой поникший и едва звучавший. — Сто вариантов? Так ведь ты сказал, Санс? — Вновь вслух повторил младший скелет, будто пытаясь поверить в это число, найти глупым мыслям подтверждение, с боязнью наблюдая за его тихим шоком. Диалог зашел в темный переулок, в котором навсегда застрял. Санс, хоть и предельно четко услышал его, не хотел отвечать.       За легким мановением руки последовал щелчок. За щелчком вспыхнул небольшой огонек. Теплый и маленький, но способный заполнить собой всю пустоту и темноту этой доселе мрачной для него комнаты. Мокрым блеском этот огонек отражался под глазницами старшего скелета. Такой несчастный, влюбленный и навсегда зарытый в глубокую яму своими же чувствами. Папирус никогда не задумывался о том, что Санс готов кого-то полюбить. И теперь, будучи не готовым именно к тому, что он полюбил не кого-то, а именно его, он никогда не оставит эти мысли на второй план. Младший скелет уже принял, что долгое время это будет мешать, резать разум на тонкие кусочки, в каждом из которых мысль будет только об одном.       Санс устремил свои глаза на него, не отводя их. Закрепив в вечных заложниках тюрьмы сожалений. — Что у тебя в голове? — Да, именно сейчас был идеальный момент. — Я тебя люблю.       Душу пронзило волной чего-то тревожного. Папирус поднес руку к ребрам, словно мог ощутить на них вибрацию от того, как быстро теперь она колотилась внутри. Санс говорил это от безысходности, даже не задумываясь. А какой смысл? Папирус поймал себя на мысли, что хотел услышать в этой фразе больше эмоций. Больше живости, максимально прочувствовать весь тот спектр ощущений, что Санс испытывал, когда думал о нем.       Мысли вертелись бесконечным круговоротом в голове, не позволяя связно говорить и даже думать. Впервые он выглядел настолько привлекательным. Его потерянный взгляд, мокрый череп, горячие ладони, держащие простыню и весь воздух, что окутывал его, ощущался обжигающим. В этой неестественно напряженной позе, смотрящий на него единственным глазом, что не спрятан половиной мокрой подушки, с чуть приоткрытым ртом, которым он делает медленные вздохи… он завораживал всем. — Санс, скажи это еще раз, пожалуйста. — Зачем?       Младший скелет аккуратно положил руку на его голову. Провел большим пальцем по щекам, лишь слегка щекоча, но Санс недоумевающе следил за его действиями, не понимая, как ему реагировать. Что делать? Что сказать? Санс снова посмотрел в его глазницы. Огоньки глаз были устремлены туда, где Папирус робко поглаживал его пальцами. Медленно они передвинулись в район губ, оставаясь там дольше, чем на щеках. Папирус будто пробовал, какой он наощупь. Скелет. Мягкий и теплый.       Незаметно он подпер другую сторону его головы рукой и слегка приподнял к себе. Приблизился, желая зажмуриться. Санс раскрыл рот от удивления, но никак не сопротивлялся. Полностью размяк в его руках, когда они наконец встретились. Каждое ощущение казалось новым, отдавалось громким ударом внутри. Папирус отпустил его, но не отрывался. Немного наклонившись, вложил свою руку в его, перекрещивая пальцы. Немного дрожа, сжал сильнее, вжал в матрас. Несдерживаемый стон, такой яркий и звучный, раздался эхом в голове, когда они позволили коснуться кончикам языков в едва приоткрытых ртах. Папирус вздрогнул, но не остановился, когда услышал его от Санса. Его стон, так старательно приглушенный, но все же сладко протяжный, заставил дрожать каждую кость изнутри, проводя сквозь нее волну приятных ощущений. Огонь, что ложился теплым светом на его череп, вдруг потух. Санс бы этого не заметил, полностью отвлеченный жарким поцелуем, но он потух потому, что рука Папируса, доселе державшая этот огонек, залезла под его куртку, отдернула мягким рывком футболку, коснулась ребра. Санс вновь раздался боязливым, протяжным стоном, когда кончиками пальцев он провел по каждому, словно по струнам арфы. Нежно, аккуратно, возбуждающе. Заставляя выгибать спину от каждого прикосновения, прижимаясь сильнее к его телу, желая сделать эти движения более резкими, более ощутимыми.       Санс на мгновение исчез, оказавшись сверху. Папирус был не против, позволяя властвовать над собой, но при этом не отрываться как можно дольше. За курткой Санса на пол последовала его одежда. Теперь ребра младшего скелета оказались открыты на встречу его нежным, чувственным прикосновениям. Его щекотливой игре, которая заставляла пылать все тело и освещать ярким светом душу. Санс бережно обвел рукой его позвоночник, медленно спускаясь к тазу, про себя отчитывая каждый позвонок. Папирус, в свою очередь, не желая отрываться от поцелуя, мягко поглаживал фалангами пальцев первый шейный позвонок, притягивал к себе, машинально выгибался на встречу, когда старший скелет касался более чувствительных мест.       Санс остановился, как только услышал стон Папируса. Он резко прервался всхлипом, стоило скелету коснуться таза. — Все хорошо, бро? — Обеспокоенно спросил он. — Да, продолжай, — промолвил Папирус. — Ты правда готов? Я могу в любой момент закончить, — и все же, насколько сильно его кости не охватывала страсть, Санс был намерен принести тот максимум удовольствия, на который был способен. Отчетливо зная, что именно это первый раз Папируса, он старался быть чутким к любым его ощущениям.       Младший скелет уверенно кивнул, четко понимая, чего он хочет и чего ждет. Одного пальца, коснувшегося копчика младшего скелета, вполне хватало, чтобы он тотчас начал дрожать. От удовольствия, от столь непривычных ощущений, что заставляли душу переливаться оттенками яркого оранжевого. Папирус остановился, жадно глотая воздух, вцепившись всеми пальцами в бедренные кости брата. Самая чувствительная точка его тела буквально загоралась изнутри на встречу новым массивным, нежным движениям Санса.       Он прижался к нему, приложив руки к лопаткам старшего скелета. С очередным стоном посмотрел наверх и вздохнул. Полностью размякший под ним, Папирус с некоторой тряской поднялся на локтях, не отрывая взгляда от брата. Он ухмылялся, с нежностью оглядывая его. — Устал? — Совсем немного, — с легкой улыбкой произнес Папирус, — удивлен, что ты еще не заснул. — Я не хочу.       Санс придвинулся к нему. К изумлению младшего скелета, Санс был достаточно возбужден, как и он, хотя Папирус не решался касаться более чувствительных точек брата. Он и сам толком не думал о том, какое удовольствие приносят эти прикосновения. Его прикосновения. Не отрывая от него взгляда, он коснулся таза Санса, но тот только свел его руки к своим бедрам. — Не нужно, Папс, — подмигнув, добавил скелет, — мне хватает твоих касаний.       Они слились в поцелуе, прежде чем Санс коснулся души обоих, вскоре убрав руку со своей. Папирус, сначала неуверенно коснувшись ее, окутал ладонью, чувствуя, как медленно она тает в руке, подобно мороженому. Отражая каждое движение Санса, Папирус ощущал небольшие, короткие судороги, прежде чем убирал с души руку, позволяя на короткие пару секунд спокойно подышать. Кульминация стремительно приближалась, сводя тело все сильнее. Она ощущалась ярким всплеском всех эмоций и чувств, молнией, прошедшей сквозь все тело, резким исчезновением всех цепей, что в один миг сковали все кости.       Ночь прошла слишком незаметно, хоть и головы были заняты несколько тревожащими мыслями, что не позволяли просто заснуть. Смотря на расслабленное лицо брата, Санс никак не мог понять причину его поступка. Отчасти он сводил это на его эмоциональную незрелость, возможно, Папирус и сам не до конца понимал, почему решился на такой шаг. Был вариант и попроще. Знание об истинных чувствах к нему дало толчок посмотреть на Санса иначе. Но не было варианта лучше, чем спросить об этом самому. Сейчас, именно сейчас у него хватало решительности.       Папирус отвлекся на звонок от Фриск. Она звучала чересчур обеспокоенно, перебегая от одной фразы к другой и редко позволяя сделать паузу на вдох. Санс усмехнулся, когда услышал в ее устах свое имя. — Все замечательно, Фриск! — Прервав ее словесный лепет, воскликнул младший скелет. — Санс в порядке. — Почему ты не отвечал всю ночь? Я волновалась.       Папирус застыл, слегка покраснев. Не сумев выдать ничего более, чем простое «встретимся позже», он отложил телефон в сторону, смущенно смотря на взбодрившегося Санса. — Папс, да ты горишь весь, — с ухмылкой произнес старший скелет, подперев рукой череп, — лучевая кость перегрелась? — Снова ты со своими шутками, — в этот раз Папирус ответил мягкой улыбкой. — Бро. — Что? — Наши отношения ведь изменились? — «Подари мне хоть каплю надежды» — звучало в голове вместо слов. — Да, — к изумлению, он сказал это слишком легко, придвинув брата к себе и стискивая в теплых объятиях. Санс охотно старался верить, но не получалось, — теперь я люблю тебя больше! Больше, чем вчера и когда-либо.       Но в этот раз душа раздалась теплым чувством изнутри. Его слова делали приятнее прикосновений и поцелуев. Он был счастлив, когда видел наяву то, что только мгновения назад казалось лишь сном.