Дорожный трип

      Практически всех детишек с детства учат, что наркотики — это очень плохо. В школах заставляют рисовать всякие плакаты, где какой-нибудь кривой человечек прикован нитями зависимостями к шприцу или таблеткам. Это, несомненно, прекрасно, что с ранних лет в незрелых умах закладывается понимание опасности игры со всякими веществами, но что делать тем, кому не были объяснены столь простые вещи? Наверное, некий фундамент должен быть заложен с рождения, где в маленьком мозгу сразу же формируется мысли, аля: «такое в рот класть нельзя!» Видимо, не зря от меня отказались родители, если у меня никогда не было таких мыслей в голове. И я уже не сваливаю на то, что взрослые в нужное время не объяснили мне, что наркотики — это плохо. Это удалось сделать лишь врачу при первом передозе, но где первый, там и второй. А потом по новой. Эта та самая кутерьма, которую может остановить только смерть. И мы часто с ней играли в салочки. Я не прекращала юзать, даже если в кармане не оставалось ни гроша, и приходилось голодать. А, находя хоть какие-то копейки, тратила их на заветные таблетки и порошки. Трип помогал мне выживать, избавлял от голода и делал счастливой, при этом опуская на самое дно. Я не ощущала падения, ведь мне до последнего казалось, что я лечу. Удар о землю ощущался лишь в те моменты, когда колеса заканчивались, и наступал момент ломки, а это было сродни адовой пытке. Все тело ломало вплоть до того, что пальцы просто выворачивались веером, кости, казалось, становились стеклянными, постоянно бросало то в жар, то в холод, а любая крошка, попавшая в рот, сразу же отвергалась желудком до кровавой рвоты, и вечная дрожь, из-за которой зуб на зуб не попадал. В такие моменты я не могла думать ни о чем, кроме как скорее чем-нибудь ширнуться, хоть анальгином, хоть морфием. И все по новой. Был небольшой момент в жизни, когда я резко решила завязать, лишь изредка балуясь розовыми, на первый взгляд, безобидными таблеточками, которые лишь слегка улучшали настроение и расширяли зрачки. Но, как оказалось, от этого мой голод становился лишь сильнее, из-за чего хотелось дури посерьезнее. Но именно в такие моменты страшнее всего было резко обнаружить себя где-то ночью посреди трассы, явно вне черты города. Порванная штанина джинс и разбитое колено, босая, из-за чего ступни пульсировали и горели от хождения по асфальту, тошнота, медленно подступающая к глотке и уже привычная, нарастающая головная боль. Последние несколько часов моей жизни просто выпали, прошли мимо меня, и я совершенно не знала, где была и чем занималась. Ощупав себя во всех местах и не обнаружив никаких повреждений, продолжила плестись вдоль обочины, в надежде поймать попутку. С трудом отыскала выключенный телефон с разбитым экраном в заднем кармане, попробовала включить, и тот, спустя попыток пять, все же ожил. Заряд сразу же показал практический полный, видимо, плохо функционировал из-за повреждений. На экране тут же начали высвечиваться какие-то пропущенные от неизвестных мне номеров, куча сообщений и уведомлений. Проигнорировав их, открыла приложение с картами, чтобы хоть немного сориентироваться. Кто-то снова начал трезвонить, и мне приходилось сбрасывать, но, видимо, телефон уже был не в состоянии работать в режиме многозадачности, поэтому снова отрубился, не дав мне возможности посмотреть, где я находилась. Рвота подкралась так же внезапно, как приступ гнева, из-за которого смартфон в конец был разбит об асфальт, а затем забрызган моими извержениями из желудка. Пока все это выливалось из меня, то я, немного трезвея, кое-как начала вспоминать клуб, в котором нашла отличную компанию, а там и паренька, который давал попробовать нечто новое за просто так. Естественно, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, в которую я безбожно попалась из-за ломки и голода. В такие моменты мозг отказывается функционировать, и во мне просто живет желание, которое полностью подчиняет себе. Только вот после, проблевавшись, я понимаю, куда вляпалась и что натворила. Помню, что меня насильно усадили в машину, и мы куда-то ехали. По-началу, вроде, было даже и весело, пока мне не пришлось отбиваться от домогательств, чтобы, так скажем, получить новую дозу. Проблема в том, что я так и не поняла для себя: удалось ли мне избежать изнасилования, но практически целые джинсы на мне дарили надежду на то, что я все же сбежала. По коже начали бегать мерзкие мурашки, мне вообще так противно и паршиво стало, вплоть до очередного приступа тошноты, внутри все скручивалось в узел и исходило иголками. Я пролезла по всевозможным карманам и выудила на свет небольшой прозрачный пакетик, в котором болталась одна-единственная розовая таблетка. Это то, что сейчас могло мне и помочь, и убить, но я, привыкшая переносить все эмоциональные потрясения под кайфом, не задумываясь, закинулась. Мне терять нечего, в крайнем случае к утру кто-то обнаружит мой хладный труп на дороге. После принятия таблетки действительно стало немного легче, я даже зашагала бодрее, а настроение определенно улучшилось, из-за чего губы так и растягивались в глупой улыбке. Мне хотелось петь, и я пела, путая слова, не попадая ни в одну ноту, просто что-то бубнила и завывала, даже пританцовывала. Жизнь начала казаться чуточку лучше, и я снова могла ощутить себя немного живой, прямо здесь и сейчас. Приятный ночной ветер шевелили волосы, обдувал лицо, высушивая недавние слезы, а ступни уже и не болели вовсе. Каждая такая таблеточка имела эффект краски, где я была серым, унылом холстом, который тут же преображался, стоило принять хотя бы одну. Одно плохо: эффект был недолгий, а после него шансы отправиться на тот свет росли уже в геометрической прогрессии. И я никак не препятствовала этому. Может, потому что ждала этого момента. Не знаю, сколько я прошла навеселе, но в какой-то момент позади кто-то начал сигналить, а шелест шин приближался, урчал мотор автомобиля. Я обернулась, тут же зажмуриваюсь и закрывая лицо от бьющего света фар. Из-за прямого ослепляющего потока я и не смогла разглядеть ни марку автомобиля, ни, тем более, водителя. Но тот сам вышел ко мне, и я, отойдя чуть в сторону, сразу же узнала его. — О-о-о, приве-е-ет! — протянула я, слегка пошатываясь. — Ты что, меня искал? — Да, — сухо отозвался он, приближаясь. — Ты в порядке? Почему ты босая? Блять, у тебя же кровь. — Да все нормуль, — отмахнулась. — Я не знаю, почему я босиком, правда. Не помню. — Что ты принимала? — он аккуратно схватил мое лицо за подбородок, чтобы рассмотреть его, а еще заглянуть мне в глаза, но я и так знала, что мужчина там увидит: всепоглощающую тьму расширенного зрачка. — Блять… Ты до сих пор под кайфом? Ты… — Ну все-все, — освободившись от его хватки, улыбаясь, как умалишенная, попятилась назад. — Да, я не сдержала свое слово, данное тебе. Я снова нахуярилась так, словно… Не знаю. Потому что я не могу по-другому, вот такая я вот конченная наркоманка. И этого уже не исправишь! И, знаешь что? Мне плевать! Мне все нравится! А если тебе нет, то и пошел ты нахуй! Я не могла остановить поток этих слов, не могла перестать при этом улыбаться и хихикать. Или не хотела. Вообще, он, Саша, стал единственным человеком, которому до меня, почему-то, было хоть какое-то дело. Я влезла в огромные проблемы, задолжала кучу денег всяким отморозкам, чуть снова не откинулась от передоза, а он вдруг взялся меня спасать. Просто так. Как будто ему жизненно необходимо было перевоспитать девчонку, которая стремительно шла на дно. Я не стала сопротивляться, уверенная в том, что он не справится и, в итоге, просто плюнет на меня, оставит одну, как это обычно бывало. Но Саша не отставал и не опускал рук, продолжая, зачем-то, бороться за меня, когда даже я уже сама перестала этого делать. Я испытывала к нему тысячу чувств, и каждый раз все было по-разному и словно в первый раз. Если я под кайфом, то это всегда агрессия и дикая похоть в его сторону, а если трезвая — немая любовь и всепоглощающая вина и отчаяние, а еще много-много страха, потому что в трезвом виде я боялась смерти. Саша пытался вытащить меня из любого дерьма, но я каждый раз мешала ему: мы либо трахались, либо ругались, либо я сбегала. И я не знала, кто он мне, а я ему. Что между нами. Зачем. Для чего. Просто он всегда находил меня, а я посылала его. — Сядь в машину, — не повышая голоса, не меняясь в лице, как обычно, сохраняя просто ледяное спокойствие, просил он. — Не хочу, — усмехнулась я, сдерживаясь от того, чтобы не показать ему язык. — Пожалуйста, кошка, просто сядь, и я отвезу тебя домой. Будь я в своем уме, то уже давно бы просто села и начала извиняться, но сейчас от меня настоящей мало, что осталось, поэтому ни черта он не понимает и не знает. Не знает, каково было в детском доме, расположенном на отшибе, голодать и чуть ли не драться за еду с другими детьми. Отбиваться от старших, которые всегда зажимали в туалете и в душе, подставляя украденный с кухни нож к горлу, чтобы залезть в штаны. Не знает, каково было впервые идти в магазин и украсть что-то, быть подставленной, а после и жестоко избитой, брошенной в переулке подыхать, а затем очнуться в обезьяннике. Не знает того, что первый приход я получила насильно, из-за чего весьма не добровольно лишилась девственности, пускаемая по кругу чуть ли не всю ночь. И с тех пор только заветные таблетки могли заглушить все те воспоминания. — Да пошел ты, — веселье погасло, оставляя после себя угли, на которых уже разгорался пожар гнева и отчаяния. Таблетка переставала действовать. Я вполне уверенно развернулась и поспешила свалить, но Саша был бы не Сашей, если бы просто так меня отпустил. Он схватил меня, аккуратно обхватив за талию, оторвал от земли и, игнорируя все мои протесты, матюки, выкрики и обзывательства, понес к машине. Прижав меня спиной к борту автомобиля, открыл пассажирскую дверь, но я, ухватившись за грудки его кожанки, просто присосалась к его губам. Этот прием всегда работал безотказно, но он, наученный уже, сделал вид, что подается, обнимая меня крепче и прижимая к себе, но только для того, чтобы удобнее было затолкнуть в машину и запереть. Взъерошенная и возбужденная, я рассмеялась, откидывая непослушные волосы с лица. Мое настроение было хуже качель в таком состоянии, оно представляла собой целый шторм, бурю, ураган или даже бедствие, с которым Саше приходилось сталкивать каждый чертов раз. Он молча уселся за руль, завел мотор, и мы тронулись. — Включи мне музыку, — уже позабыв о своем гневе, я потянулась к радио. Он включил, позволив мне самой выбрать трек на большом экране. Мне вообще его мерс нравился, комфортный был, современный и очень красивый, черный. Я совсем разошлась, подпевая исполнителю, мотая головой и выворачиваясь на сидении, уходя в полный отрыв. Даже дошло до того, что начала мешать Сашке вести машину, и ему приходилось осаживать меня. На светофоре, пока мы стояли, он потянулся ко мне, чтобы пристегнуть, дабы я ненароком в окно или в люк не вылезла, но я просто вцепилась в него, притягивая ближе, целуя так, словно намеревалась съесть. Захватывала его губы, проникая языком в полость рта, проводя по зубам, посасывая кожу. Он не устоял, ответил мне, но достаточно быстро оторвался, потому что зеленый побуждал его тронуться с места. Меня этот факт не расстроил, я намеревалась и дальше продолжить к нему приставать, потому что вид Саши за рулем дико возбуждал меня, и я ничего не могла с этим поделать. — Кошка, ты можешь потерпеть хотя бы до дома? — уточнил он, видимо, краем глаза заметив, как я приближаюсь к нему. — Не хочу терпеть, — тихо протянула я, упираясь в подставку между сидениями руками. Я уже была достаточно близко, чтобы коснуться языком его уха, провести кончиком по мочке, а затем слегка прикусить, оставив напоследок мокрый поцелуй за ним. — Прекрати, это опасно, — мужчина попытался отмахнуться от меня, как от назойливой мухи, но я лишь усмехнулась, целуя его в шею. — Блять… Ася… Ася, я серьезно. — Я тоже очень серьезно могу тебе отсосать прямо сейчас, — прошептала ему на ухо, после опускаясь все ниже, прямо к его ширинке. — Ты не станешь этого делать, — с нажимом произнес он, весьма крепко хватаясь за ручку коробки передач. — Почему-у-у? — Потому что тогда мы точно разъебемся. Я только фыркнула, снова поднимаясь к нему, целуя в уголок губ, ну потому что иногда вообще такие глупые вещи говорил, просто невозможно. Саша превосходно водил, это уже не первый раз, когда я лезла к нему в машине, пока он рулил, и ничего не случалось. Он любитель поворчать на меня, потому что, безусловно, я делала ему больно, обижала, но, наверное, самое стремное, что я уже не помнила, что могла ему наговорить там, на дороге. В этом была наша главная проблема: мне было похуй, потому что зависимость убивала клетки мозга, а он все запоминал и нес это в себе, несмотря ни на что. И сам, наверное, не понимал, зачем ему все это сдалось вообще. Я ведь, как раковый больной — рано или поздно случится рецидив. — Ты совсем не помнишь, что случилось? И где ты была почти два часа? — Саша ощутимо расслабился, позволив мне залезть к нему под куртку, а там и под футболку, чтобы погладить пальцами его пресс. — Какая теперь разница? Я же сейчас здесь, с тобой, — мурчала ему куда-то в шею, вдыхая запах мужской кожи и пота, потому что до безумия нравилось. — Для меня это имеет значение, Ась. Ну же, кошка, прошу. Хоть что-то? — Уф, — закатила глаза, отрываясь от него. — Э, помнишь, тот торчок у бара? Ты его отогнал от меня, а потом… М-м-м, тебе позвонили и ты ушел, а я… — …я попросил тебя посидеть там и подождать, а когда вернулся: тебя нигде не было. Я как ошалелый, блять, бегал и искал. Понимаешь, насколько хреново ты поступила? — Блин, я не… Я не думала в тот момент. Он предложил кое-что попробовать, но нужно было за этим съездить. И я села в машину, а дальше… Дальше я плохо помню, — мне пришлось соврать и опустить, что воспоминания вспыхивали перед глазами достаточно ярко, но ему не нужно было знать всего. Саша мне не поверил, это я поняла по поджатым губам и нахмуренным бровям. Я постепенно начинала трезветь, поэтому чувство вязкой вины уже заполняло грудную клетку, и я должна была хоть что-то сделать, чтобы почувствовать себя легче. Даже не ради него, а просто ради себя. Настолько я была эгоисткой. — Ты очень напугала меня, кошка, — все-таки отозвался он, а голос был какой-то… надломленный, что ли. — Ты же понимаешь, сколько бы я не просила у тебя прощения… — …это не прекратится, я знаю, — закончил он за меня. — Видимо, я не смог стать для тебя чем-то большим, чтобы ты имела повод завязать. Я не смогла на это ничего ответить, просто потянулась к пряжке ремня, расстегивая ее. Саша больше не реагировал, он откинулся на спинку сидения, показывая этим, что я могу делать все, что захочу. — Я люблю тебя, — горячо зашептала. — Но ты пришел в мою жизнь слишком поздно, мне уже не выбраться. Саша явно хотел что-то сказать, но я только горько улыбнулась ему, опускаясь вниз, расстегивая ширинку, забираясь пальцами внутрь. Я не хотела больше ничего слушать, ничего говорить, и, тем более, видеть его растерянный взгляд. Да и он тоже, судя по всему, был нездоров, раз у него вставал на меня в таком угашенном состоянии. Любитель сломленных девочек, тоже мне. На самом деле, я даже не знала, правда ли любила его, или же просто пыталась заполнять пустоту хоть чем-то, кроме розовых таблеток. Может, Саша был для меня просто островком спасения, некой отдушиной, и я не хотела умирать в одиночестве, а он же наверняка будет рядом в этот жалкий момент. Я не знала наверняка. Сейчас мне просто хотелось улететь вместе с ним, сделать ему приятно, чтобы хоть немного смягчить боль от ран, что я наносила ежедневно. Пускай и таким грязным способом, но по другому я и не умела. Не зря же он меня кошкой называл, язык у меня был немного шершавый, поэтому Саша и дрожал, когда я проводила им вверх по стволу. Захватывая головку губами, всегда немного прикусывала, доставляя, так скажем, острых ощущений. Мужчина тут же реагировал, наматывая мои волосы на кулак, будто бы хотел насильно оторвать от себя, но все же не делал этого. Мы уже не ехали, это я поняла, когда он и второй рукой схватился за меня, залезая под футболку. Несмотря на свои провалы в памяти, его тело я знала хорошо и помнила ключевые точки и то, от чего он моментально кончал, изливаясь прямиком мне в глотку. Стоило просто пару раз заглотнуть до упора, слегка потом ласкать нежную кожу языком, и все — он уже готов. Мужику за тридцать, а в такие моменты напоминал мне какого-нибудь малолетнего девственника, который не мог удержаться от хорошего минета. И правда, аж голову назад откинул, отдышаться не мог. Выпрямившись, я вытерла губы тыльной стороной ладони, довольно улыбаясь. Я не умела иначе выражать свою любовь, кроме как так. Не только орально, конечно, но практически все методы сводились к этому. Может, Саша поэтому за меня цеплялся, потому что сосу хорошо? — Блять… — выдохнул он, а я подхватила его дыхание губами, специально засовывая язык ему в рот, чтобы он почувствовал вкус своей же спермы. — Спасибо, что подвез, — протянула я, отлипая от него. — Мы еще не доехали, — вяло отозвался он, нехотя отрываясь от спинки сидения. — И не думай, кошка, что после такого я… — Какого «такого»? — Такого фантастического минета, что после я просто возьму и все забуду. Я не оставлю тебя, ясно? И я уверен, что ты еще справишься с этим. Нужно больше усилий. — Мне бы твой оптимизм, — почему-то резко ощутила себя уставшей и измученной. — Если я не буду принимать, то покончу с собой. Но дурь тоже убивает меня. Прикол, да? — Нет, не прикол, — мотор вновь загудел, и машина плавно тронулась. — Это ужасно. — Согласна. И зачем тебе все это? Саша не ответил, а я, видимо, задремала, потому что в конец протрезвела, и мне стало очень-очень плохо, поэтому сознание не стало больше сопротивляться, позволяя мне отключиться.