Мальчик с крыльями за спиной.

Лишь самое юное, непорочное и светлое существо способно разглядеть чудесное основополагающее в мире, готовом на деспотичные кровопролития; мерзкую ложь, сочащуюся вязкой отравой из человеческих ртов, и немыслимую жестокость, что уничтожающим огнём вспыхивает в глазах и движет людским телом, дёргая за тонкие податливые ниточки, словно управляя марионеткой. Лишь самое юное, непорочное и светлое существо способно возбужденно глядеть на чистейший лист бумаги и, сжимая в руках цветные карандаши, прильнуть к нему в невообразимом экстазе, чтобы создать новый яркий мир, оживить мёртвую белую бумагу. Лишь самое юное, непорочное и светлое дитя способно неподражаемо оживлять окаменевшие сердца людей потерянных, что безжалостно усыпили такого же ребёнка в собственной душе, позволив истинному непотребству захватить их разум. Аромат хвойного леса, гармонично сливающийся с весенним благоуханием раскрывающихся бутонов и запахом травы, словно густой чарующий морок, затмевал сознание, позволяя отдаться его фантастической прелести; душой, плотью и кровью слиться с природой в духовное явление истинного человеческого счастья. Эдакие поэтичные мысли вихрем проносились в светлом детском разуме, сподвигая изложить их на бумаге, виртуозной рукой добавить неподдельных эмоций, дабы скромная история заиграла новыми красками. Мальчик шумно втягивал носом воздух, широко улыбаясь и закрывая рукой глаза от испепеляющих лучей жаркого солнечного света.  Ребёнок сидел на влажной после продолжительного ливня земле, невесомо касаясь моховых стволов, приятно щекочущих ладони. Мальчик любил их: чудные зелёные растения, вызывающие брезгливое отвращение на лице девчонок, а между тем настолько мягкие и хрупкие, что невольно возникает желание прикоснуться, оградить их от повреждений, спасти. Мальчик улыбался, замечая поразительное их сходство со взрослыми. Они взваливают на хрупкие от волнения плечи неподъёмную ношу бытовых забот, настолько отягчающих, что человек скоро чахнет и становится невыносим, оставаясь в глубине души чувствительным, явно нуждающимся в доброй руке помощи. И дитя нервно сглатывало горький ком в горле, с воодушевлением обещая себе и всему миру спасти эдаких несчастных созданий, наполнив их очерствевшие сердца любовью, разрывающей его собственную грудь. Мысли разжигали внутри пламенный огонь, и мальчик касался ладонями груди, чувствуя обжигающее тепло большого сердца. Он внимательно наблюдал за движением бурлящей, словно кровь ненасытного юного исследователя, воды, время от времени отвлекаясь на пролетающих мимо стрекоз. Сидя на полу мрачной крохотной спальни, разглядывая яркие картинки насекомых и с трудом читая крупный шрифт, мальчик знал, что стрекозы – одни из самых изощрённых хищников, и долго плакал над съеденными мотыльками, комарами и мухами, не понимая, как такое прекрасное Божье создание способно жестоко поедать других крошечных существ. Поднявшись на ноги, мальчик приблизился к реке, разглядывая своё отражение. Он строил незнакомцу в воде, до жути похожему на него самого, комичные гримасы: растягивал уголки рта, хмурился, изображал равнодушие и смеялся так звонко и чисто, будто желая повторить нежный звук серебряного колокольчика. Дурно остриженные пегие кудри слегка прикрывали ярко-зелёные глаза; на щеках виделась россыпь аккуратных веснушек. Они покрывали большую часть его костлявой спины, плеч, едва виднелись на чуть сутулой шее, преображаясь в персональный Млечный Путь и множество созвездий. Мальчик одухотворялся, глядя на звёздное небо на своей коже, лучезарно улыбался, демонстрируя маме кривую Большую Медведицу на правой лопатке, наспех обведенную чёрным фломастером. Она хмурилась и молча возвращалась к своим делам, а дитя слепо верило, что женщина мирно восхищается эдакой красотой. Как умеет, по-своему тихо. Он представлял бескрайнюю галактику, скопления планет и космических тел, поднимая глаза к небу в особенно волнующей детской эйфории. Он тянул руки вверх, почти сжимал в них искрящиеся звёздочки, набивал карманы, чтобы вернувшись, подарить миниатюрные блестящие кристаллы папе, отчего-то постоянно хмурому и немногословному. Мальчик думал, что такой подарок мог бы действительно развеселить отца, зажечь улыбку на его лице и пробудить исчезнувшие блики в его глазах. Тогда они втроём слились бы в долгих пламенных объятьях, сверкая, подобно прекрасным космическим огонькам и согревая друг друга теплом. Отрок поднял взгляд и узрел перед собой деву с чешуйчатым рыбьим хвостом вместо ног. Угловатые черты лица казались мальчику невообразимо прекрасными, однако скулы, столь острые и резкие, что прикоснувшись, несомненно, можно обрезать палец, вызывали недоверие. Заостренные уши, напоминали ему белокурых эльфов, о которых он читал в атласах по анатомии фантастических существ, что только более разжигало интерес в юной детской душе. Однако русалка, прикрыв глаза, увлеченно поправляла длинные тёмные волосы, отливающие болотно-зелёным оттенком, напевала высоким нежным голосом причудливую мелодию. Долгими летними вечерами, запах которых ассоциируется с тёплым парным молоком и сушёными грибами, мальчик прижимал колени к груди, слушая мрачные истории бабушки о жестоких русалках и сиренах, которые то громоздятся на высоких деревьях, то терпеливо поджидают странников у воды, очаровывая тонким сладостным пением, а затем утаскивая на дно, в царство морского дьявола. Он не верил, что такие хрупкие создания, гибко вытягивающие когтистые конечности к небу в очаровательной песне, могут защекотать неопытного моряка в мстительном порыве и лишить жизни подобных смертных тоскующих существ. Бабушка твердила, что русалки – лишь народная выдумка, которая должна оградить маленьких мальчиков и девочек от падения в холодную воду, отчего бояться гнева их мертвецкого не стоит. Однако сейчас, глядя на длинный скользкий рыбий хвост, переливающийся всеми цветами радуги на ярком солнце; на хромово-зелёные глаза, застланные белой пеленой, что смотрят в самую душу, будто сквозь неподвластную плоть; на широкую улыбку искривленного рта, мальчика сдавливает от необъяснимой радости и возбуждения, ведь отныне бабушка непременно поверит в добрых русалок и позабудет страшные взрослые истории. Он непременно расскажет ей об этом чуде. Неожиданно для себя мальчик уже бежит по бескрайнему полю, усеянному нежными цветами, сгоревшими под палящим солнцем. Он несётся вдаль, не замечая ничего, кроме василькового небесного полотна; пушистых мягких облаков, лениво тянущихся вслед за ним, словно откормленные барашки за пастухом на салатовом лугу; стаи резвых золотых стрижей, рассекающих хрустальный купол и, кажется, оставляющих за собой яркое свечение. Прохладный ветер обдувает лицо, развевая растрепанные волосы, и мальчику чудится, будто только что возникшие белоснежные крылья за спиной подняли его в воздух. Он чувствует тепло меж гладких пёрышек и ощущает себя таким же свободным, как множество птиц, пикирующих с головокружительной высоты, разрезая пространство острыми клювами и открывая порталы в новые миры, где все люди, дружно схватившись за плечи, указывают в небо, на парящего сквозь облака мальчика, объединившего людей свободой, искренностью и счастьем. От волнения не хватает воздуха и захватывает дух, однако он держится прямо оттого, что герой-освободитель должен выглядеть величественно и храбро, и мальчик пролетает мимо сверкающих лиц, осыпая их звёздными кристаллами. Юное дитя покоряет беспредельные небесные просторы, ощущая непринуждённую величественную лёгкость. Распахнув глаза, мальчик видит перед собой лишь отсыревший белый потолок родной спальни сквозь пелену сонной дымки, теряя последние крупицы восхитительного сновидения. Воспоминания вызвали фантомную боль в лопатках, где вместо некогда огромных белых крыльев остались лишь свежие борозды шрамов. В дверном проёме возвышается тёмная острая фигура, ссутулившаяся под тяжестью собственной угнетающей жизни, прекрасно узнаваемой во впалых глазах и обвисшей коже. Мальчик подскакивает на своей кровати, откидывает в сторону тяжёлое, но такое тёплое ватное одеяло и кидается в объятья тёмного силуэта, кости которого больно упираются в щёки и конечности. Он сжимает в своих руках это несчастное существо, покрывает поцелуями недовольное лицо и лучезарно улыбается, освещая своеобразным светом душную комнату. Ему кажется, будто уголки губ силуэта приподнимаются в неприятной улыбке, и на душе вновь становится жарко и радостно. Дитя верит, что огромная любовь, охватывающая далеко не только пылающее сердце, но и вдохновленный разум, непременно спасёт каждого молчаливого взрослого с уставшими глазами, вдохнёт совсем иную жизнь в их окаменевшее мировосприятие, и мир, населённый такими же снеговиками и солнечными лучиками, наконец расцветёт новой эпохой. Утопической эпохой вечного счастья и радости. Мальчик в это верит.