отдушина

старые шрамы ноют не остро, отдают чем-то вязким во все плечо, сковывая и напоминая о принадлежности к определённому месту. кажется, что скребёт именно там, а не в сердце. или ему так просто легче думать. он не отпускает, напротив — по первому зову бежит получать новые: неровные, случайные, зашитые на неделю и дольше, кровоточащие до потери сознания. справится. сложнее — когда через это проходил не он сам, а кто-то из близких. всё ещё впереди. он так хотел думать, что ему станет легче забыть об извечном предчувствии смерти, и прятался в стеблях знакомого запаха, пытаясь коснуться её, но в круговороте молитв и потерь, затмений и просьб, бесполезных усердий, он вновь натыкался на копившийся холод и взгляда её остриё. действие — грохот, без облаков пыли обвал становился страшнее и ближе, а он всё метался, спасаясь от бури, и, вытянув руки, дрожал. она была вспышкой — короткой и сильной, смотрела, как он легко и бесстыже с призывом указывал карими, темными на старый отцовский кинжал. жестоко — «довольно. даже не думай», отказ всё звенел, набирал обороты. он так и молчал, не решаясь — она не любила подобных бесед. неслышно вдохнув и вставая промолвил шатаясь он ей почти беззаботно: «я просто ужасно хотел, чтобы ты на мне свой оставила след». — «солнце, привет. я скучаю. таю свою хрупкость в надежде на мягкость ответа. тбилисские будни сжирают все силы в плену беспощадной жары. ебучая тяжесть желания мести, расправы и жмущего бок пистолета лишь делает хуже к уже накопившейся за несколько дней хуеты. тебя не хватает. здесь грозы — ты любишь. бессоницу одолевает шум гор. не знаю, смогу ли, но я постараюсь вернуться отсюда живым. мне так не хотелось бы видеть в кошмарах твой молчаливый бездонный укор — это в тысячу хуже чем мучаться здесь с моим будущим ножевым […] пора. отбываю. я буду в порядке, но невыносимо устал от побегов. и еле терплю этот ебанный вкус скопившейся крови на нёбе. а всё же, мне ещё долго осталось до фазы совсем безнадёжной калеки — мне, к твоему удивлению, хватило и пары сломанных рёбер…» — забираясь в постель он не мог отпустить звучный голос с измученным тоном и смехом. в груди разливалось сыпучее чувство короткой и скорой разлуки. попал. блядство, он ненавидел подобное бремя — другим на потеху. терпел. и он, как и прежде, сухо писал: «солнце, люблю твои руки». сегодня без происшествий. он падал без сил с ровной пульсацией в шее. стальная прохлада таилась смиренно под подушкой потёртой. пожалуй, пора. ладонь сжималась на рукояти так, что костяшки немели. и лишь привычный скрежет зубов передал, что его намерение твёрдо. точка невозврата. — ровно год с первой буквы. но он предпочел крепкий виски со льдом дорогой терапии. она приходила всё чаще и чаще, совсем не давая покоя, мерцала как бриллиант, улыбалась, бросая на стены блики цветные. и он, пропуская удар за ударом, поднимал руки вверх, сдаваясь без боя. — он не знал, когда она стала казаться ему придуманной. может быть, когда он стал замечать отсутствие блеска в любимых глазах. или когда увидел тонкую, переливающуюся на свету вуаль, укрывавшую её руки и шею. но дело было в другом — в отсутствии у неё желания растерзать его на части и не дать никакой надежды на восстановление. тогда он понял, что лишь навязал себе, что он достоин нормального обращения. будучи привыкшим к жестокости отца и всегда холодному металлу за поясом, ему действительно не стоило ни на что надеяться. он стал таким же. а она… она никогда не была. никогда не была ею. настоящей. живой. но он отказывался верить в свои же догадки, ведь будь она галлюцинацией или настоящим человеком, он все равно покорно тянулся только к ней и только ей мог позволить перерезать ему глотку. время остановилось, когда он начал в нём теряться. забывать её слова и за чем они следовали, забывать её голос. когда сил хватало только на не отправленное «солнце» и не сказанное (или не вовремя сказанное) «люблю». за приступами мигрени скрывалось болезненное желание увидеть и услышать, а за подрагиванием губ — долго рвущееся наружу. ему её так не хватало. нужно было вернуться к ней и выпалить всё на одном дыхании, нужно было отпустить её. нужно было. но он уже умер.