Наполнить жизнью одинокий дом

Проветрить, подмести, разжечь огонь в печи. Наполнить жизнью одинокий дом, Чтобы он смог укрытьем стать потом Для тех, кто так устал блуждать один в ночи…             Подходила к концу первая послевоенная осень. Дни еще оставались по-летнему теплыми, а вот по ночам все больше чувствовалось неумолимое приближение зимних холодов. Путешественники с севера и востока рассказывали, что на плоскогорьях уже видали первый снег. Даже если он не пролежал и дня и быстро растаял, это было тревожным признаком, обещавшим, что зима в этом году будет суровой.       Здесь, в окрестностях Нирала, до снегопадов было, конечно, еще далеко. Но затянувшие небо тяжелые облака, еле удерживающие на весу накопленную влагу, грозили вот-вот разразиться затяжным осенним дождем. Ночевать снаружи в такую погоду не хотелось, поэтому Кирес остановился в придорожном трактире, расположенном в низинке между двумя лесистыми холмами. Заведение оказалось не слишком чистым и уютным — маленькие окна, лишенные стекол, прикрывали от ветра снаружи только грубо сколоченные деревянные ставни — но все же оно могло послужить укрытием от дождя и, по крайней мере, не выглядело, как разбойничий приют.       Кирес провел ночь в общем зале, где прямо на полу было навалено сено для уставших путников. Он заснул не сразу, мучаясь непонятным беспокойством, прислушиваясь к громкому отрывистому карканью ворон за окном. А проснувшись, первым делом сунулся к дверям и с радостью увидел, что за ночь снаружи распогодилось, потеплело, и легкий ветер разогнал тучи во все стороны, открывая ясное голубое небо. Грех было не воспользоваться этим. Привыкший за последние годы к лишениям, Кирес потуже затянул пояс и покинул трактир, приютивший его в эту ночь, не запомнив его названия и даже не задержавшись, чтобы позавтракать. Если все пойдет хорошо, ужинать он будет уже в Нирале.       Ходко продвигаясь вперед, Кирес миновал богатую деревню под названием Силь, где в свое время не раз бывал на ярмарке, но и в ней не задержался. После Силя дорога, тянувшаяся вдоль убранных полей, резко повернула на север, по обеим сторонам выстроились кривоватые кряжистые вязы, листва на которых уже просвечивала в солнечных лучах огненной рыжиной. А после очередного поворота вязы остались за спиной, и Киресу наконец-то открылся вид на большое, уже убранное, ощетинившееся стерней поле, за которым высилась белая городская стена Нирала, подпертая пузатыми круглыми башнями, увенчанными коническими крышами. Оранжевая черепица крыш тоже сияла на солнце, не хуже осенней листвы. Дорога под ногами сделалась мощеной, раздалась вширь. Видно было, что строили ее в расчете на большой поток повозок и путников. Впрочем, в это время дня на ней было почти безлюдно.       Поравнявшись с восточными воротами, Кирес вежливо, но без всякой угодливости, поприветствовал привалившихся к ним со скучающим видом стражников.       Стражники были свои, из местных. Вот только Кирес не узнавал ни одного, да и сам был им, понятное дело, незнаком. К его немалому удивлению, ему дружелюбно кивнули в ответ и пропустили в город, не задав ни одного вопроса.       Вообще-то Кирес ожидал, что покажется стражникам подозрительным. Нынче все сдвинулось, все изменилось. По центральному Пандари, сорванные со своих мест только что закончившейся войной с итарками или иными несчастьями, слонялось множество бродяг. Были среди них вконец опустившиеся бедняки, потерявшие крышу над головой, отчаявшиеся и оголодавшие, были разбойники и мало отличимые от них бывшие солдаты, не нашедшие себе место в мирной жизни и до сих пор не понявшие, что война закончилась и нельзя чуть что хвататься за оружие. Пускать кого-то из этой братии в город — что лису в курятник.       Однако, несмотря на то, что Кирес выглядел как бывший солдат, да и был им, его никто не задержал. Разглядели, видно, в его лице или в манере себя вести что-то такое, что вызывало доверие. Городские стражники считались знатоками людских душ, да и как не стать на их должности, когда целыми днями наблюдаешь за желающими войти в город.       Приятно пораженный таким приемом, Кирес углубился в знакомый лабиринт городских улиц. Миновал пахучую улицу Кожевенников, пересек пеструю улицу Красильщиков, избегая ступать в ядовито-зеленые или красные лужи и, сокращая путь, прошел Коровьим переулком, названным так, потому что некогда упитанная корова, приведенная на рынок, испугалась тамошнего шума и попыталась сбежать этим путем, да так и застряла меж двух стен, настолько тесен оказался переулок.       В отличие от этого овеянного легендами животного, Кирес без приключений прошел узким проходом между нависающими с двух сторон каменными домами и оказался на главной рыночной площади, откуда уже совсем недалеко было до его цели.       Слегка оглушенный гомоном, в котором сливались зазывания торговцев, речи покупателей, крики домашней птицы, скрип колес, звон посуды и еще бесчисленное множество других звуков, Кирес завертел головой, не теряя, впрочем, бдительности и вполглаза следя за оружием и хорошо припрятанным увесистым кошелем.       То есть бдительности он не терял, пока не случилось маленькое происшествие — в рыночной толпе мелькнула девушка, на несколько долгих мгновений заставив забыть обо всем на свете. Кирес потом даже не мог точно сказать, что так привлекло его в ней. Что заставило сердце пропустить удар. Не высокая и не низкая, в чем-то зеленом и голубом, плечи повязаны теплым платком, а на губах улыбка, тоже теплая, но не обращенная ни к кому конкретно, так улыбаются маленькие дети. Бросился в глаза округлый лоб, рыжеватые завитки волос на висках. А больше он ничего не разглядел.       Да и так, честно сказать, для того короткого мгновения, что Кирес видел девушку, он заметил и запомнил слишком уж много. Так много, что поневоле закрадывалось подозрение о том, что половину деталей он просто выдумал. Кирес заколебался. Одной его части вдруг захотелось кинуться в то место, где вроде бы еще мелькала зелено-голубая вспышка. Проверить, действительно ли у девушки зеленые глаза или ему только показалось. Но что он скажет этой молодой и жизнерадостной горожанке, не видавшей горя и забот? А что такая, как она, скажет ему?       Вздохнув, Кирес решил, что все к лучшему и что даже приятно будет сохранить в памяти этот образ, не разрушая его более близким знакомством. В конце концов, а что если незнакомка на поверку глупа или сварлива донельзя? Пусть лучше все останется как было. Он еще раз вздохнул и решительно отправился по своим делам.       Хотя он давненько не бывал в Нирале, но все еще ориентировался в шумной городской суете не хуже любого горожанина. До храма Ренизи было уже рукой подать — он располагался в непосредственном соседстве рыночной площади — и Кирес мог бы пройти этот путь даже с закрытыми глазами, ориентируясь только на звуки (очень и очень громкие) и запахи (порой резкие и весьма характерные).       Но попасть, куда он направлялся ему так и не довелось, и обещанное пожертвование богиня в этот день не получила.       А все потому, что дорогу Киресу преградила возбужденная толпа, настроение которой было слишком далеко от миролюбивого и гармоничного, в коем пребывал он сам. Если бы он продолжил идти своим путем, то неизбежно оказался бы в самом ее центре. Кирес замешкался, выбирая, как обойти собравшихся.       Не хотелось портить торжественный настрой столкновением с неприглядными сторонами жизни. Кирес не особенно прислушивался, но по долетавшим до него репликам нетрудно было восстановить картину происшедшего. Там, впереди, очевидно, поймали рыночного воришку. Неудивительно, такое встречалось сплошь и рядом. После войны осталось немало сирот. Многие из них прибились к городским нищим, а другие промышляли куда менее легальными способами.       — Я сам видел, как все было! — говорил невысокий, круглобокий мужчина в фартуке, перепачканном мукой.       — Да все видели, паршивец и не скрывался. Небось ему не в первый раз брать чужое, — энергично подтвердила худенькая женщина в грубой серой юбке, по виду торговка. Правда, судя по тому, каким любопытством светилось ее лицо и как она привставала на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то впереди, она сейчас и думать забыла про свою торговлю.       — Наверняка не в первый! Цапнул с прилавка и хотел деру дать, да не тут-то было. Кресна при виде покражи как завопит. А голос у нее будь здоров, какой громкий!       — Весь рынок содрогнулся, — вставил румяный паренек с большим мешком за спиной.       — Да что там рынок, весь Нирал. А гаденыш выронил добычу и оцепенел, как громом пораженный. Потом хотел дать деру, да поздно.       — Руки бы ему переломать, чтобы в другой раз неповадно было!       — Нет уж, пусть все по закону будет. Нужно отправить его в подвал ратуши. Пускай посидит в кандалах в сырости и холоде…       — Но сначала выпороть у позорного столба.       —… только послать поскорее кого-то за стражниками, а то еще сбежит.       — Теперь уж не сбежит.       Судя по настроению толпы, воришка уже не раз попадался на горячем или каким-то иным образом заслужил особенную ненависть горожан.