Смертники

— Ну вот и зачем ты это сделал, Бичер? А, сукин ты сын? Крис Келлер говорит мягко, почти ласково. Ухмыляется привычной волчьей ухмылкой. Держится за железные прутья своей камеры, глядя на Тобиаса — то ли по иронии судьбы, то ли специально, но их поместили в камеры как раз друг напротив друга. Одиночные камеры. Только в этом блоке камеры — одиночные. В блоке смертников. Тобиас смотрит на Криса в ответ. Прижимается к прутьям собственной камеры лбом; железо приятно холодит кожу. — Будто ты сам не знаешь, — так, как Келлеру, ему точно не усмехнуться, но он всё равно усмехается в ответ — как умеет. Жизнь подходит к концу — а кажется, что их, этих жизней было уже несколько. Как у кошки. И вот закончились они все — кроме одной. И последняя тоже заканчивается. Жизнь до тюрьмы. Первый срок. Любовь Криса Келлера — одновременно поддерживающая на плаву и разрушающая до основания. Досрочное освобождение. То, как Крис, не сумев — или не пожелав — мотать срок без него, подставил его снова. То, как Тобиас — чёртов стокгольмский синдром, Пит-Мари права, у него стокгольмский синдром, но какая, к дьяволу, разница? — простил Криса, хотя был уверен, что не простит никогда. Простил — и снова стал его сокамерником и любовником. А потом… То, как Крис убил Вернона Шиллингера. Сказал Тобиасу, что сделал это ради него, — хотя Тобиас об этом никогда не просил. Но — чему удивляться? Подобный «подарок» был абсолютно в духе Криса Келлера. В любом случае — к дьяволу Шиллингера. Тобиас так и не сумел обрадоваться его смерти, но горевать о нём точно не собирался. И ссориться из-за непрошеного «подарка» с Крисом — раз уж он простил ему собственное повторное заключение, то мерзавец Шиллингер ссоры точно не стоил. А потом — потом нашлись улики, указывающие на Криса. Срок Криса Келлера был пожизненным — и он давно ходил по тонкой грани, отделяющей от смертного приговора. Один раз его уже чуть не казнили — и Тобиас хорошо помнил, как думал тогда, что не сможет жить без него. Стокгольмский синдром. Да? А с недавних пор за убийство одним заключённым другого в стенах Оз — если, разумеется, этому не сопутствовали смягчающие обстоятельства, но Крису Келлеру их не сумел бы приписать даже самый лучший адвокат — смертная казнь полагалась безоговорочно. На Тобиаса не указывало ничто. Он не был подельником Криса в этом убийстве; он даже не знал о нём ровным счётом ничего до того момента, как Келлер ему всё рассказал. Разумеется, Крис не удержался, чтобы похвастаться перед любовником всеми подробностями. Следовательно, Тобиасу они были известны — и когда он сам объявил себя пособником Криса в убийстве Шиллингера, то перечислил их без малейшей заминки. Крис пытался оспаривать его слова, говорить, что Тобиас ему ни в чём не помогал, — но, разумеется, поверили не ему, а Тобиасу. Кто же в здравом уме оговорит себя, будучи невиновным? Смешно, но психиатрическая экспертиза установила, что в здравом уме находятся они оба. В здравом уме — и полностью пригодны для казни. Крису апелляция не полагалась — после всех тех случаев, когда смертный приговор ему уже грозил. Тобиас подать на апелляцию мог — но отказался. Не для того, чёрт побери, он сам подставил себя, желая оказаться на одной доске с Крисом. Забавно. Как же чертовски забавно. Сначала Крис подставил его, устроив ему повторный срок, а теперь он сам подставил себя — и обрёк на смерть. Стокгольмский синдром. Или что там ещё. И вот они здесь. В блоке смертников — наверное, самом тихом из всех. Сейчас здесь вообще нет других заключённых, кроме них двоих. В камерах, расположенных друг напротив друга. Ждут казни, которая должна состояться в один день — с разницей в три часа. Выбор даётся между иглой и электрическим стулом. Крис выбрал стул — и Тобиас последовал его примеру. Как всегда. Чёрт возьми, как всегда. Крис смотрит. Продолжает ухмыляться. — Сам засунул меня сюда во второй раз — и думал, что слиняешь на тот свет, а я буду чалиться здесь один? — бросает Тобиас Крису через проход между камерами. — Чёрта с два. — Дурак, — парирует Келлер. — На тот свет я не собирался, и ты прекрасно об этом знаешь. — Знаю. Ты думал, что улик не найдут. Как не находили во все предыдущие разы, да? — Ты идиот, Бичер, — Крис цедит сквозь зубы, но в его глазах — горечь и страсть, а не злость. — Ты ведь мог отсюда выйти. — Через двенадцать лет? Нет уж, спасибо. — Может, и раньше. Если бы, — снова широкая волчья ухмылка, — был достаточно послушным. Тобиас пару секунд молчит. Трётся щекой о железные прутья — так, как потёрся бы о плечо Криса, если бы их не разделяли проход и две решётки. — Не хочу, — говорит он наконец — тихо, но достаточно разборчиво. — Не хочу я без тебя. — Дурак, — повторяет Келлер; в его голосе звучит нежность, и от этого у Тобиаса сжимается сердце. — Сам… сам подставился… даже на апелляцию не подал… Чёртов свихнувшийся дурак. — Знаю. — Что ж, — теперь Крис говорит с деланым равнодушием. — Теперь нас обоих поджарят в один день. Какой расход электроэнергии, а? Он смеётся — коротко, хрипло, — и Тобиас помимо воли подхватывает этот смех. — Да уж. — Жаль, что камеры так далеко, — почти задумчиво произносит Келлер. — Были бы рядом — может, дотянулись бы рукой. — Да. — Зато всё видно. Слышь, Бичер, хочешь, разденусь? Покажу тебе стриптиз? Тобиас снова смеётся. Собственный смех кажется ему полубезумным. — Видит око, да зуб неймёт? Не хочу. — Да, — тихо, с хрипотцой соглашается Крис. — Мне тоже охота тебя коснуться. — Может, разрешат? — с надеждой спрашивает Тобиас. — Напоследок? — Посмотрим, — Крис пожимает плечом, как если бы ему было почти всё равно. Ему совсем не всё равно. И для Тобиаса это главное. В ночь перед казнью случается немыслимое. Тобиаса переводят в камеру к Крису. — Надеюсь, к утру здесь всё будет в порядке, — мрачно говорит охранник, поочерёдно оглядывая их обоих. Келлер ухмыляется. — Не бойтесь, сэр. Мы друг друга не убьём. Зачем лишать власти штата этой чести? — Ладно, — охранник выходит и запирает дверь. — Только тихо. — Как тебе это удалось? — спрашивает Тобиас, как только шаги охранника стихают за поворотом. — Смертникам не положено… в одной камере… — Заткнись, Бичер, — Крис сгребает его за плечи и резко дёргает к себе. — У меня свои связи и свои рычаги давления. Даже перед смертью. Разве тебе не хотелось провести последнюю ночь в моих объятиях? — Хотелось, — выдыхает Тобиас. — Только этого мне и хотелось. Он обхватывает ладонями лицо Криса и целует первым. Как же он истосковался по этим объятиям и поцелуям. По этому телу. Теперь и впрямь ничего не жаль… Келлер груб и нежен одновременно — как всегда. Он стаскивает с них одежду только наполовину, вжимает Тобиаса в холодную стену камеры, подхватывает под бёдра, помогая обхватить себя ногами. Сплёвывает на ладонь, мажет Тобиасу ребром между ягодиц. — Можешь не особо готовить, — выдыхает Тобиас, жадно гладя широкие плечи. — Всё равно… теперь уже всё равно. Прочувствовать Криса. Прочувствовать всем телом — напоследок. Больше ничего не имеет значения. Крис ухмыляется. Целует его в губы, резким толчком вминает два пальца в анус — заставляя сдавленно зашипеть. — Не боишься, что завтра будешь хромать? Тобиас коротко, хрипловато смеётся — и подаётся навстречу Крису, сильнее насаживаясь на пальцы. — До электрического стула как-нибудь дохромаю. К чёрту, Крис. Медосмотра завтра точно не будет. Просто трахни меня… чтобы и на том свете помнилось, слышишь? — Я тебя и на том свете трахну, — Келлер почти рычит — и наконец-то, сжав бёдра Тобиаса до синяков, погружается в него по основание. Хорошо. Дьявол, как же хорошо. Тобиас кусает губы, чтобы не застонать (охранник велел не шуметь, верно?). Сильнее вцепляется в плечи Криса, откидывает голову к стене; Келлер лижет его горло, чуть прикусывает кожу — интересно, останется след? К дьяволу. Никто не будет присматриваться. Завтра — к следам засосов — точно не будут. — Да, — вырывается у Тобиаса сквозь зубы. — Так… Когда всё заканчивается, они, приведя одежду в порядок, сидят на полу. Тобиас приваливается спиной к груди Криса, блаженно жмурится. В теле сладкая боль — и как же от этого чертовски хорошо. — Оно того стоило, — негромко произносит он и улыбается. — Ещё бы не стоило, — в голосе Криса тоже слышится улыбка. Крис гладит его по щеке, соскальзывает ладонью на горло. Вторую руку кладёт на лоб — и Тобиас внезапно понимает, что это захват, позволяющий… …позволяющий, ухватившись посильнее, свернуть шею. Тем самым движением, которое так хорошо удаётся Крису Келлеру. — Крис?.. — наверное, можно успеть высвободиться, но Тобиас не пытается этого сделать. В любом случае — непохоже, чтобы Крис спешил его убить. — Хочешь?.. — голос Келлера звучит совсем тихо. — Это будет быстрее, чем на электрическом стуле. Я умею, ты знаешь. Миг — и готово. Секунду Тобиас медлит. Смерть от рук Криса… это было бы не так уж плохо. — А ты?.. — наконец спрашивает он. — А что я? — Крис легонько, нежно поглаживает его горло; в голосе слышна усмешка — и тень горечи. — Два раза меня всё равно не казнят. Просто тебе придётся немного подождать. — Ага, — тоже с усмешкой отвечает Тобиас. — Пока будут разбираться с твоим новым убийством. Нет уж. — Уверен, что на этот раз разбирательство не затянется. — Всё равно, — Тобиас больше не усмехается; его голос становится тихим и серьёзным. — Не надо, Крис. Пусть… как ты, так и я. — Что ж, — Крис убирает руки с его шеи и головы, забирается одной под ворот футболки, а вторую кладёт на плечо; начинает гладить грудь и руку. — Выходит, электричество всё же потратится вдвойне. — Да. Надеюсь… — Тобиас делает паузу и запрокидывает голову к лицу Криса, — надеюсь, это всё равно будет быстро. Завтра. — Должно быть быстро. В Соединённых Штатах Америки процветает гуманизм, ты забыл? — И то правда, — у Тобиаса снова вырывается короткий смешок. — Я… я правда не хочу — так. Хочу — как ты. И… завтра со мной придёт попрощаться семья. Мать, брат… может, приведут Холли. Надеюсь, что приведут… хотя, может, лучше бы ей со мной и не прощаться… чёрт. В любом случае. Мать с братом хотят увидеться со мной в последний раз — и они это заслужили. Хотя бы это. Какой бы паршивой овцой он ни был в своей семье. — С тобой хотя бы есть кому прощаться, — тихо говорит Крис. — Да. Прости. — За что? Ладно уж. Значит, это я подожду тебя. Завтра. Тобиас вспоминает о разнице в три часа между казнями — и о том, что казнь Криса должна состояться первой. — Время пролетит незаметно, — он опять пытается шутить. — И я приду, не волнуйся. — Да с чего бы мне волноваться, — Крис хмыкает. — Даже если в последний момент ты струсишь и начнёшь вопить, что невиновен, — завтра тебе уже точно никто не поверит. Слишком поздно. В лучшем случае дадут какое-нибудь успокоительное — и всё равно усадят на стул. Хоть бы и насильно. — Не придётся, — Тобиас говорит тихо, но твёрдо. — Я, конечно, немножко трушу… но не настолько. — Я знаю. Тобиас запрокидывает голову сильнее — и Крис целует его в губы. Долго, крепко, горячо. — Сна ни в одном глазу, — замечает Тобиас. — А ты как думал? — Давай посидим так до утра, — тихо просит Тобиас. — Уже, наверно, и недолго осталось. — Посидим, — соглашается Крис. Обнимает его, плотнее прижимая к себе, упирается подбородком в макушку — в спутанные, чуть отросшие пряди вьющихся русых волос. Как хорошо… Утром, ещё до рассвета, дверь камеры отпирает всё тот же охранник. Крис одаривает его своей фирменной ухмылкой. — Видите, офицер, — он кивает на Тобиаса, пока они оба поднимаются с пола, и хлопает его по плечу. — Возвращаю в целости и сохранности. Охранник кивает и снова отводит Тобиаса в камеру напротив. Им позволяют проститься уже легально — перед казнью Криса. Оба переодеты в строгие костюмы — будто на чёртову свадьбу. Совместную свадьбу. Почему бы и нет. Крис снова сгребает Тобиаса в охапку. Прижимает к себе. — До встречи, — жарко выдыхает он Бичеру в губы и бесстыдно целует. — И только попробуй не явиться, сукин ты сын. — Куда я денусь, — отвечает Тобиас и обнимает его в ответ. — Ты там жди. Не уходи… далеко. Крис ухмыляется. — Буду ждать сразу за порогом. — Пора, — их мягко, но настойчиво тянут в разные стороны, разнимая. Вот и всё. Дождись меня, Крис… Келлер оборачивается через плечо, уходя, — и его взгляд полон стылой нежности. Холли всё же приводят. Как и боялся Тобиас, прощание с ней выходит тяжелее всего. Видно, что она старается держаться молодцом — должно быть, бабушка и дядя долго её наставляли, — но как же больно смотреть ей в лицо. Больнее, чем матери; та (впрочем, как и всегда) держится лучше всех. — Ты попадёшь в рай? — серьёзно спрашивает Холли. — Туда, где мама и Гэри? — Вряд ли, — вырывается у Тобиаса; вероятно, ему следовало сказать дочери совсем не это, но — чёрт побери, паршивый из него всё-таки отец. — Убийцы… убийцы в рай не попадают. Он не помогал Крису убивать Шиллингера — но всё равно убивал, здесь, в Оз. Убивал осознанно — и чёрт возьми, ему это понравилось. И про то, что он убийца и за это его и казнят, Холли точно знает. Она для этого достаточно большая. — Но ведь не в ад? — Холли хмурится, и в её голосе проскальзывает страх. — Ты… ты не заслужил ада. Тобиас заставляет себя улыбнуться. Он любит Холли, любит брата и мать, любит самого младшего, ещё ничего не понимающего сына, — но его изломанная душа навсегда принадлежит чёртовому Крису Келлеру. Криса уже нет. Уже нет. Надзиратели шепнули Тобиасу, что всё прошло «хорошо», а значит, и с ним будет так же. Хорошо. Хорошо — значит, быстро. Дождись, Крис. Ты обещал. Я скоро. — Думаю, я попаду в какое-нибудь другое место, — говорит Тобиас Холли. — Значит, в чистилище, — почти успокоенно отвечает она. — Это не так плохо. — Конечно. Я… я буду оттуда за тобой присматривать. За… за всеми вами. — Хорошо. Я спрашивала школьного священника про маму… я боялась, что она не попадёт в рай… но он сказал, что она покончила с собой, потому что была очень больна, а это значит, что Господь её простит, она ведь не виновата в своей болезни и действовала не совсем осознанно… — Думаю, Господь её уже простил, — говорит Тобиас — и понимает, что даже не помнит лица покойной жены, повесившейся из-за чёртовой депрессии. А ведь должен помнить, должен её жалеть… проклятье, он действительно был хреновым мужем — куда худшим, чем отцом. — Но я-то не болен, милая. — Ничего, — Холли старается его приободрить — славная, чудесная девочка, — но её голос вздрагивает. — В чистилище… в чистилище не очень страшно. — Совсем не страшно, малышка. Что бы там ни было — за гранью, — там Крис. Он ждёт. И скоро… Холли всё же начинает плакать. — Тебе будет больно? — спрашивает она сквозь слёзы. — Когда… когда тебя… — Нет, что ты, — Тобиас гладит её по волосам, сглатывает комок в горле и снова через силу улыбается. — Мы ведь живём в гуманной стране. Я даже ничего не почувствую. — Просто… просто сразу попадёшь в чистилище? — Конечно. Ну всё, всё… Ты же у меня сильная? Будь хорошей девочкой. Слушайся бабушку и дядю Энгуса. Холли обещает. Говорит, что будет молиться за него — так же, как за маму и Гэри. Тобиас обнимает её, целует в последний раз — и просит мать увести. Они остаются вдвоём с братом. — Как он мог втянуть тебя в это? — спрашивает Энгус. — В предумышленное убийство? В первый раз ты попал в тюрьму за убийство по неосторожности… — Энгус. Не напоминай. Спьяну сесть за руль и задавить насмерть неизвестную маленькую девочку — такое не забывается. — Прости. Но всё равно! Во второй раз ты связался с наркотиками… но — намеренное убийство?!.. Тобиас криво усмехается. — Ты плохо меня знаешь, братишка. Действительно плохо. Он вполне способен убить — хоть и не повинен в конкретно этом убийстве. А Энгус всё не унимается. — Ты же мог не признаваться. Против тебя не было улик… — Так было правильно, — тихо отвечает Тобиас. — Я виновен. Не в этом — но какая разница? Всё равно виновен. Так или иначе. И рассказать всей правды он не может даже брату. Всю правду о Тобиасе Бичере знает — знал — нет, знает и сейчас — только Крис Келлер. — Нет, как ему удалось… как ему удалось тебя втянуть?! — Любовь, — бросает Тобиас, и по лицу брата пробегает гримаса. — Слушай, Энгус… может, не будем спорить хотя бы сейчас? Осталось… — он бросает взгляд на настенные часы, и горло сжимает спазм, — осталось меньше часа. — Да. Да, прости. Чёрт… Энгус сжимает Тобиаса в объятиях — с неожиданной силой, так, что плечи, на которых с ночи остались синяки от рук Криса Келлера, начинают болеть. И хотя Энгус, в отличие от Холли, не плачет, голос у него тоже прерывается. — Это ты прости, — тихо говорит Тобиас, поглаживая брата по спине. — Вы все простите. — Давно простили, — так же тихо отвечает Энгус. И на душе у Тобиаса — душе, выстывшей за время пребывания в Оз — становится чуть легче. Крис ждёт. Тобиас это знает. …И когда дают электрический разряд — Крис, как обещал, встречает его за порогом.