Клеймо вопроса

На коленях у Эда жутко неудобно. Этот черт тощий, со шпалами вместо ног, так что от попыток удержать на нем равновесие болят не только ноги, но и спина, и задница, и вообще все. Освальд сказал бы так, если бы не одно «но»: нож, скользящий по его груди, причиняет гораздо больше страданий. А Эд, садист хренов, настоял именно на такой позе. Остается жмуриться и терпеть. План простой: оставить на груди Освальда вопросительный знак. Зачем?.. — Мне остановиться? — усмехается Эд, заметив, как он корчится. — Не вздумай, — шипит Освальд, и Эд, широко улыбаясь, продолжает свое дело. Освальд только крепче цепляется рукой за чужое плечо. Другой — сминает край собственной рубашки, грозясь порвать ее. Не жалко: все равно уже вся в крови. — Освальд, расслабься, — не отвлекаясь от работы, тянет Эд своим занудным тоном. Освальд то, Освальд это. Освальд, я тебя не люблю. Освальд, отгадай загадку. Терпеливый вздох. И это еще Зсасза он считал чокнутым! А сам-то Освальд кто? Никогда не думал, что опустится до извращенных вкусов лысого. Хотя если бы не Эдвард с его не менее странным хобби... По какой-то таинственной причине тот одержим рисованием зеленых вопросительных знаков. Именно зеленых. Рядом на столике, вместе с прочим медицинским барахлом, красуется бутылек изумрудной жидкости. Освальд то и дело косится на этот бутылек, все еще не веря, на что он подписался. Если бы не Эд, Освальду бы и в голову не пришло так издеваться над своим телом, которое и так уже вытерпело многое, хватит до конца жизни. А теперь еще это полусознательное решение позволить Эду поставить на себе клеймо, будто он чья-то собственность. Известно: если Эдвард Нигма решил, что кто-то ему дорог, рано или поздно он убьет этого человека. И если когда-нибудь Освальду придется перед кем-нибудь оголиться, у свидетеля будет много вопросов. И не насчет того, кто оставил шрам — с этим как раз все предельно ясно, — а почему сам великий Пингвин позволил над собой так надругаться. Вероятно, подумают, что Загадочник его заставил. Освальд мысленно усмехается. Если бы. Усмешка прорывается наружу. — Нравится? — спрашивает Эд. — Жить без этого не мог, — язвительно отвечает Освальд. По лицу Эда скользит змеиная улыбка. — А так? Обхватив его, Эд касается языком раны и ведет по краю. Освальда встряхивает. — О господи, — порывисто шепчет он первое, что приходит в голову. В Бога он не верит. Закидывает голову к потолку, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Чертов змей с блестящей зеленой чешуей. Одним движением заставляет его почти потерять над собой контроль. Непростительно. Пальцы в чужое плечо впиваются до предела. В ответ на невысказанное возмущение Эд говорит бесцветно: — Я рад, что ты в восторге. И продолжает резать, как ни в чем не бывало. Напрашивается на комментарий о его психическом состоянии. Да только вот они условились друг друга больными не называть. Ни психами, ни уродами, ни как-то еще, что опускало бы их в глазах друг друга и давило бы на болевые точки. Все, что происходит сейчас в этой комнате — совершенно нормально. Настолько, что Освальду хочется смеяться. Эд сосредоточен, его руки с длинными, чтоб их, пальцами, оттягивающими кожу на груди Освальда, — обжигают не хуже, чем вонзающийся в нее кончик ножа. Лезвие входит неглубоко, но достаточно для того, чтобы раны заживали неделями и оставили отчетливый шрам. Освальд представляет, как проводит по нему рукой — как проводит Эд, — и облизывает пересохшие губы. Больно просто ужасно. Но вместо того, чтобы кричать и ругаться, хочется продолжать это чувствовать. Хочется на своем теле не только руки Эда, а вообще всего его. Но просить об этом кажется жалким. — Хочешь меня поцеловать? — вдруг спрашивает Эд с серьезным видом. Его губы перепачканы красным. Еще одно неожиданное предложение. Раньше они этого не делали. Тяжело дыша, Освальд пытается выпотрошить Эда взглядом просто за то, что тот посмел озвучить его мысли. Нагло провоцируя, Эд особенно болезненно ведет ножом. На живот стекает теплый ручей. Освальд не выдерживает. Тянет его на себя, обнимает за шею и касается чуть стянутых кровью губ, слизывает ее, толкает язык в нахальный рот. Приобняв за спину и не выпуская ножа, Эд отвечает, немного неуклюже. Не ясно, приятно тому или нет, но сам предложил — сам расплачивайся. Освальд улыбается. Кто бы знал, как же давно он не целовался. Он никогда не понимал этого бестолкового ритуала, но сейчас сам себе завидует. Боль уходит, и он не чувствует ничего, кроме жара и нехватки воздуха. Если задыхаться, то только так, а не под толщей воды, разглядывая мутные очертания пирса. Еще они не выяснили, кто они друг для друга, и Освальд на самом деле понятия не имеет, что у Эда в голове. Но зато точно знает, что прямо сейчас за его спиной занесен нож, и где-то там глубоко внутри Эд колеблется. Мысль об этом заставляет прижиматься к Эду сильнее. Потому что сейчас он доверяет себя и свою жизнь. Потому что Эд этого не сделает. Не убьет его. Не сейчас. И только прижавшись вплотную, Освальд понимает, насколько тот возбужден. Осталось выяснить, что именно так заводит Эда, и потом можно это использовать. — Закончи начатое, — шепчет он Эду в губы и отстраняется. Следом из глотки Эда вырывается нечто схожее с разочарованным стоном. Или Освальду кажется, и это просто выдох. Костюм Эда измазан кровью, но тот не обращает на это внимания: увлеченно стирает с тела Освальда лишнее, затем продолжает рисовать на нем. Как на холсте. Работа Эда — больное искусство. Странное, жестокое и непонятное. Приводящее в восторг. Когда Эд ставит точку, глубже вонзая нож, вместе с невыносимой болью Освальда колет страх. Эд мог бы вогнать по рукоять и развернуть, скручивая нутро. И, оттолкнув от себя, бросить его умирать, истекающего кровью. Как в тот раз. Но Эд убирает нож, кладет на салфетку и коротко, не глядя Освальду в глаза, целует в губы. Как извинение за то, что причинил боль. Освальд клонит голову набок: — Ну как, тебе понравилось? — Ирония в голосе отчего-то теряется. — Больше, чем ты думаешь. — Эд завороженно окидывает плоды своих трудов. — Ну и зачем все это было? — Не важно, ты же согласился. — Брось, мы оба знаем, насколько это важно. Эд улыбается. — Нам вместе предстоит решить эту загадку. Освальд улыбается в ответ. Их доверие друг другу страшно веселит и щекочет нервы. Воистину, оно загадочно.