Куда же ты,моя любовь?

Куда же ты, моя любовь? Не нравится слушать правду? Ты думал, я не узнаю? ТАК ВОТ ХЕР ТЕБЕ, Я ВСЁ ЗНАЮ! — орал ты мне вслед, брызжа слюной. Я устало втягивал носом воздух, пытаясь не обращать внимания. Вскоре ты затихал, забываясь в беспокойном сне. В старой маленькой кухне нашей обшарпанной квартирки было окно, в которое я любил курить после работы. Курил я много, часто, и долго. Сигареты были дешёвы и противны на вкус. Но на свою скромную зарплату работяги с завода я мог позволить себе только это. После некого отдыха, я принимался убираться в квартире. Выкидывая все бутылки, шприцы и пустые пакетики из-под веществ. Чистоту я любил, и за прошедшие годы так и не смог смириться с тем, что ты был самой настоящей свиньёй. А потому, стабильно каждый вечер после работы я мыл полы в квартире, все ещё глупо надеясь вымыть всю ту грязь, оставшуюся после тебя. Долгими ночами, пока ты еле слышно сопел где-то на полу, я все вспоминал, как мы с тобой начинали встречаться, и как тогда было хорошо. Ты был обычным школьным задирой, у которого был строгий отец, многое тебе запрещавший, а я был наивным идиотом, которого угораздило в тебя влюбиться. Я боялся, что за моё признание ты отпиздишь меня до смерти где нибудь за школой. Но этого не случилось. Тогда ты с жаром притянул меня в горячий поцелуй, ответив взаимностью. В тот момент я был на восьмом небе от счастья, и даже не подозревал, что ждало меня через несколько лет. Друзья и родители не приняли мою ориентацию, а потому, отреклись от меня. С тобой произошла аналогичная ситуация. Мы остались друг у друга одни, и держались вместе, боясь разлучиться. После окончания школы мы сбежали в другой город, надеясь начать новую, счастливую жизнь. Новая жизнь началась, но была ли она счастливой? По началу, определённо, да. Мы, накопив на собственную квартиру, наконец съехали со съёмной. Наша квартира была в старом двухэтажном доме, в котором кроме нас жил какой-то парень и семейная пара в возрасте. Оба работали и учились. Учёба наша проходила в старой шараге, построенной в начале 60-х, и так хуёво сохранившейся. Как мне казалось, ничего не предвещало беды. Но мне лишь казалось. После окончания обучения, в один момент ты стал до поздна не появляться дома и приходить ближе к утру, аргументируя это дополнительной сменой на работе. Твоё поведение стало чересчур странным. Излишняя активность, неумолкаемая болтовня и попытки скрыть от меня свои глаза. Даже наш секс изменился. Обычно ты долго томил меня прелюдиями и лишь затем нежно входил. Все поменялось. С каждым разом прелюдий становилось все меньше и меньше, а ты брал меня жёстко и с силой, не желая слушать мои препинания. Я стонал и извивался под тобой как последняя шлюха, а ты самодовольно скалил зубы и жмурился от наслаждения. И хоть на мои попытки узнать, что с тобой происходит, а ты отвечал что все хорошо, я не верил. Ни капли. Твой голос и избегающий взгляд не давал повода тебе поверить. Так продолжалось около полу года, пока в один прекрасный майский вечер я не пришёл раньше с работы и не обнаружил тебя в коридоре со шприцом в руке. И тогда всё стало на свои места. Ты в страхе переводил взгляд с меня на шприц и лихорадочно пытался придумать правдоподобную отговорку. — Э-это не то, о ч-чем ты подумал! — выпалил ты, и попытался встать, выронив шприц. Я молчал. В тот момент во мне что-то надломилось, а затем и вовсе рухнуло ко всем чертям. С меня окончательно слетели розовые очки, разбившиеся на мелкие осколки. И я увидел тебя, как в первый раз. Я взглянул на тебя не через призму своих мечт, а по-настоящему. Я впервые увидел тебя настоящего. Не знаю почему, но тогда я не выгнал тебя. Оставил. Понимал же блять, что хорошим это не кончится, но всё равно оставил. Почему? Потому что… Любил? Не могу ответить на этот вопрос до сих пор, но наверное, да. Любил. Следующие пол года я пытался закодировать тебя, тая надежды, что ты слезешь с иглы и одумаешься. И ты ведь пытался, честно мне говорил, что пытался. Но я тебе не верил. Я знал, куда ты уходишь по ночам, под предлогом «работы». Я давно знал, что с работы тебя уволили, но не говорил об этом. Не хотел слышать твои жалкие оправдания, что ты опять сорвался. Год, два спустя. Чувства остыли у обоих. Ты больше не пытался придумывать поводы свалить из дома, а иногда и в наглую передо мной колол себе это дерьмо. Я молчал, не выгонял. Но теперь и сам себя не мог понять. Почему не выгонял? Любовь прошла уже давно, но оставила после себя еле уловимую частицу, под названием привязанность. Мы оба были привязаны друг другу. Но это не мешало мне изменять тебе. Да, часто после работы я заходил в кабак и в снятом номере драл какую-то пьяную шлюху, снимая накопленный стресс. А после, как ни в чем не бывало, возвращался домой. Хотя это захолустье было сложно назвать домом. Ты вынес из квартиры почти всю мебель, а во время отходняка срывал со стен обои, пытаясь выдержать ломку. И в скором времени наша уютная квартирка превратилась в нежилое помещение с голыми стенами, и кое-где оставшимися кусками обоев. Но ни тебя, ни меня это не смущало. Нам обоим было абсолютно насрать. Помню один чудесный день, когда я возвращался домой после очередного посещения кабака, а ты встречал меня у порога с заточкой в руке. Это было неожиданно? Определённо, но ничуть не страшно. В любом состоянии я не боялся тебя. Даже когда ты яростно орал на меня и крушил квартиру, находясь в состоянии ломки. — Слышь ты… — бормотал ты, и даже издалека я чувствовал твой перегар. — Пидорас блять… Ты че, сука, изменять мне вздумал?.. — гневно шипел ты, хватая меня дрожащей рукой за куртку, приставляя заточку к шее. — О, надо же, пронюхал, — с лёгким смешком ответил я. Эта ситуация меня крайне забавляла, с учётом того, что в таком состоянии я легко мог заломать тебе руки и обездвижить. Но я продолжал стоять, не двигаясь. Остриё сильнее вдавилось в мою шею. — Не перечь мне, гнида, — прошептал ты мне на ухо и поволок в спальню. В ту ночь ты взял меня грубо, быстро, и не отпускал нож от моего горла до самой разрядки. Порой ты забывался, и остриё слишком сильно давило на горло, оставляя кровоточащие ранки. Ты в открытую усмехался, что в данный момент имел превосходство надо мной. Я лишь безвольной куклой лежал на старых прожжённых в некоторых местах простынях, и просто ждал, пока ты наиграешься и отпустишь меня. С тех пор, как я возвращался домой, ты смотрел на меня затравленным взглядом, и глубоко в душе, я уверен, ты был зол. Зол на меня, на шлюх из кабака, на кого угодно, но только не на себя. Ты всегда считал, что никогда не был виноват ни в одном из множества конфликтов, в которых принимал участие. Только вот, так считал исключительно ты. Так и прошли следующие пять лет нашего совместного проживания. Ума не приложу, как мог терпеть тебя столько времени. Но вместе с этим понимал, что что-то неосязаемое, что-то внутри меня, не давало выгнать тебя. Ты постепенно умирал прямо на моих глазах. Болезненная худоба, мертвецки бледная кожа, сильно постаревшее лицо и чёрные вены. В свои двадцать шесть ты выглядел на все сорок. Когда-то тебя одолевала паранойя и бред, ты яро пытался вталдычить мне, что за нами следят и нужно немедленно переезжать. Сидел в углу коридора и не моргая, смотрел в одну точку, что-то бурча себе под нос. Но потом прошло и это. В последнее время ты передвигался по квартире как овощ. Твои стеклянные неживые голубые глаза начинали пугать меня. Ты выглядел как мертвец и почти не говорил. Что делало твоё существование в этой квартире все больше похожее на призрака. Я не обращал на тебя внимания. Ты этого и не требовал. Не ел, почти не пил, не спал. И потому тратиться на тебя почти не приходилось. Но в ту ночь ты перешёл все границы дозволенного. Я проснулся от резкого рывка. Ты, словно ошалелый, свалил меня на пол и сев сверху, принялся душить. Я пытался вырваться, но в тебе откуда ни возьмись появилась неимоверная сила. Твои горящие и страшные красные глаза смотрели прямо на меня, и в них читалось неистовое безумие. Меня охватил страх. Я понял, что был не готов умирать. С огромнейшим трудом я скинул тебя с себя, но ты не сдавался. С животным рыком, ты вновь кинулся на меня, и только тогда я заметил у тебя в руке блеснувший в темноте нож. У нас началась самая настоящая драка не на жизнь, а на смерть. Ты успел оставить на мне многочисленные раны от ножа, а я прописал тебе в челюсть и живот с такой силой, что из твоего рта начала литься кровь.Я даже и не думал что смогу так сильно ударить тебя.Но видимо из-за прилившего адреналина ты не заметил этого. Не знаю, сколько времени прошло, пока я все-таки смог связать тебя и закрыть на балконе, но вымотался я знатно. Новая футболка была вся в крови, а на шее красовался длинный порез. Я до сих пор удивляюсь, почему в ту ночь никто не вызвал полицию. Неужели никто не слышал наших криков? Утром я выкинул тебя на улицу, как ненужного котёнка. Вслед за тобой полетела твоя вся прохудившаяся куртка и старые кеды. На улице была зима, минус десять точно, а ты стоял в одной кофте посреди двора и испуганно озирался по сторонам. Я смотрел на тебя из окна нашей квартиры на втором этаже. И когда наши взгляды пересеклись, внезапно для себя я осознал, что вся наша совместная жизнь была насквозь пропитана ложью, и в ней не было и капли чего-то стоящего, на что я мог потратить семь гребанных лет своей жизни.Я почувствовал себя настоящим идиотам в тот момент.Что был таким «слепым» и не замечал твою поганую сущность. Ты не пытался просить прощения, ни разу не возвращался обратно и не терся около подъезда в ожидании меня. Это позволяло надеяться, что в тебе осталась хоть капля самоуважения и чего-то человеческого. После твоего ухода я внезапно почувствовал упавший камень с души. Путы, которые связывали меня всю нашу совместную жизнь, постепенно растворялись, давая возможность вдохнуть полной грудью, впервые за несколько лет. Спустя несколько месяцев, неожиданными гостями моей квартиры стали двое полицейских. — Добрый вечер, вы — Твик Твик? — без лишних слов резко начал мужчина в форме, как только я открыл дверь. — Добрый, да, это я. Вам что-то от меня нужно? — я с интересом смотрел на своих гостей. — Кем вы приходитесь Крейгу Такеру? — Бывшим другом. Раньше снимали вместе квартиру, — нагло врал я, не чувствуя никаких угрызений совести. — Ясно, хорошо… — мужчины кивнули друг другу, и второй принялся записывать мои слова на бумагу. — Вы не против, мы хотели бы побеседовать с вами. Можно мы зайдём? — полицейский неловко кашлянул. — А, да, конечно, проходите, — я отошёл от дверного прохода, давая возможность им пройти. — Так о чем вы хотели поговорить? — я шёл впереди копов, не замечая, как они странно косятся на голые стены и почти полное отсутствие мебели в квартире. Всё же проследив за их взглядом, я мигом смекнул, о чем они могли подумать, и стал оправдываться, дабы ненароком не навлечь на себя беду. — А, вы не обращайте внимания, я ремонт делать собираюсь, вот и обои все снял, а мебель у знакомого в гараже стоит, чтобы не запачкать, — я улыбнулся мужчинам, и они, видимо проверив мне, расслабились. На кухне наш разговор продолжился. — Кхм, ну чтож, приступим к делу, — начал один из полицейских. — Вы знали, что ваш друг состоял в одной серьёзной шайке, торгующей запрещенными веществами? Я ответил, чуть помедлив: — Нет, не знал. Отчасти это была правда, я серьёзно не был в курсе, где ты ошивался по ночам, но догадывался. — Хм, ладно. Как давно вы перестали общаться и он съехал с квартиры? — Месяцев пять назад. — Что стало причиной его ухода? — Недопонимание, частые конфликты из-за мелочей, — без запинки проговорил я. Повисло молчание. — Приносим наши извинения, но нам придётся обыскать вашу квартиру. У нас есть предположение, что преступная группа, в которой состоял ваш друг, прятала заработанные деньги у кого-то из её участников. В доказательство на слова полицейского, на стол передо мной лёг ордер на обыск. — Хм, пожалуйста, ищите, что хотите, — я подошёл к окну и опёрся бедром о подоконник. Час тщательного вынюхивания запрятанной добычи этой шайки в моей квартире не дало никаких результатов. Копы лишь устало вздохнули, и извинившись за доставленные неудобства, собирались уходить. Как вдруг, у меня в голове всплыл один единственный вопрос. — Извините, — начал я, когда мужчины уже стояли на лестничной клетке. — А вы можете мне сказать, что с ним? — С Такером? — Да. — Он скончался вчера вечером. Предположительно, от передозировки веществами, — ответил второй полицейский, до этого постоянно молчавший. — А… Спасибо, досвидания, — на выдохе произнёс я. — Всего доброго. Я закрыл дверь, и повернувшись лицом к стене, пытался понять, что сейчас чувствую. Ожидая каких либо эмоций или чувств я просто стоял, пялясь в стену, словно находясь в ступоре. Но ничего не происходило. В моей душе не было ни малейшего отклика на новость о твоей смерти. Ни малейшего. Я не чувствовал абсолютно ничего. Ни через месяц, ни через год, ни через пять лет. Ничего. Я не ощущал ни-че-го.