The river of my regrets

Поздняя осень. Серость и сырость пришла в Йокогаму несколько дней назад, никак не желая уходить и уступать место солнцу, которое все равно не согревало землю. Дождь неспеша накрапывал, но через некоторое время усилися. Так, что казался непроглядной водяной стеной. С улицы слышался тревожный плач ветра, под которым прогибались тонкие голые деревья, склоняя ветви к земле, казалось, скорбя о чем-то. Одним словом, погода стояла просто ужасная: было пасмурно, дождливо и грязно. Но Дазаю это даже нравилось. Он уже двадцать минут стоял, прислонившись спиной к шкафу, смотря на стекающие по стеклу дорожки, деревья, серые дома. Затем откидывал голову, закрывая глаза и задумываясь, снова открывал их, окидывал взглядом комнату: напротив него - окно, справа - старый потрепанный диван, слева - кресло, с лежащем на нем пледом, сзади - платяной шкаф. Осаму смотрел куда угодно, лишь бы не касаться взглядом стола, словно боясь увидеть то, что на нем лежало. Закрыть глаза. Представить, что это - всего лишь выдумка его больного воображения. Не думать ни о чем. У Дазая почти выходило. До того момента, пока перед глазами не вспыхивал образ, предательски напоминая о суровой реальности: небесно-голубые глаза, в которых плещется злость и обида за очередную глупую шутку, огненно-рыжие волосы, завивающиеся на концах и горящие алым пламенем - настолько они казались яркими, нахмуренные брови и скривившиеся губы. Чуя. Бывший напарник Дазая, с которым они постоянно собачились, не проводя ни одного дня даже без самой пустяковой ссоры. Человек, которого Осаму оставил, уйдя, ничего не сказав и не объяснив. Пусть виной тому были обстоятельства, Дазай поступил ужасно по отношению к другим, в частности - к Чуе. Хоть Осаму и понимал это, он был уверен, что лучше просто испариться, не попрощавшись. Чуя Накахара для него - лишь ненавистный бесячий напарник, к слову, ненависть эта - взаимная. Дазай ему ничего не должен. Так он считал. Но какого черта на душе так паршиво? Черный конверт, лежащий на столе, слепил глаза и казался совершенно неуместным предметом в этой комнате, но и не только в ней. Осаму уже догадался, кто отправил послание, когда Акутагава передал ему письмо вместе с потрепанной шляпой. Но зачем? Для чего Чуя решил написать письмо? У Дазая в голове все это никак не укладывалось. Подсознательно Осаму знал ответ на эти вопросы и еще на многие другие, но не мог мыслить трезво и уловить хоть какую-то мысль. Голова болезненно закружилась, виски пульсировали. Парень поднял руку, прижав к ним пальцы в попытках унять боль и, наконец, посмотрел прямо на стол у окна. Гора хлама, среди которого чернели конверт и шляпа с бордовой лентой. Дазай неспеша подошел к столу, пытаясь выглядеть бесстрастно, как будто ситуация была ему совершенно безразлична, а внутри все не сжималось от плохого предчувствия. И все же, не сдержавшись, огладил края шляпы, провел кончиками пальцев по атласной ленте. Блеск в карих глазах внезапно появился и тут же потускнел. Вдох, выдох. Осторожно открыв конверт и с шуршанием достав лист бумаги, лежащий в нем, Осаму пробежался по исписанному черными чернилами письму, к своему удивлению, почти сразу узнав почерк бывшего напарника: размашистый, незатейливый, но аккуратный. ,,Хэй, скумбрия. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Я не знаю, зачем пишу тебе, пытаясь донести то, что так и не смог сказать в лицо в течении всех наших совместных миссий и заданий в Портовой мафии. Ты наверняка посмеешься над моей наивностью и глупостью. Поверь на слово, я чувствую себя крайне нелепо, сидя поздно вечером, сгорбившись над десятым по счету листом бумаги и ломая голову. И я так и не придумал, как выразить все то, что сейчас чувствую. Но одно знаю точно. Скоро меня не станет. Эта миссия должна стать последней для одного из лучших бойцов мафии. Не то, чтобы что-то изменится с моей смертью... Знаешь, иногда мне не следовало грубить и без повода срываться на тебя, хоть ты и выбешивал до невозможности. Невозможно было смотреть в твои янтарные усмехающиеся глаза и слушать дурацкие шутки про рост в мою сторону, так и хотелось всыпать по первое число. Дазай, ты когда-нибудь слышал о Шато Петрюс? Это потрясающие дорогое вино. В ту ночь, когда ты исчез из организации, я открыл бутылочку 89 года, чтобы отпраздновать. Так сильно ты меня бесил. В бокале, стоящим рядом со мной, то же вино, что и тогда. Я выпиваю перед своим уходом, отчасти запивая боль. Если скажу, что не испытываю тревогу и пустоту внутри, то совру. Все также, как в ту ночь... Встретиться со смертью раньше суицидника, пытающегося покончить с собой уже больше семи лет... думаю, это и правда неплохое достижение. Иронично, не правда ли? Раньше я доверял тебе настолько, что готов был прыгнуть в пропасть лишь после одного слова, но ты оставил меня, ничего не сказав. Так почему я все еще продолжаю цепляться за призрачный проблеск надежды?.. Наверное, я просто больной придурок. И все же, надеюсь, что те годы имели для тебя хоть какое-то значение. В моем послании нет никакого смысла. Я просто хочу сказать ,,прощай". Прощай, Осаму. Не делай глупостей. Мы с Одой будем видеть тебя с небес. Спасибо. И прости." Внутри Осаму что-то разбилось. Разбилось вдребезги, разлетевшись на мелкие кусочки, которые - по какой-то причине Дазай был уверен в этом - никогда больше не станут единым целым. Осознание нахлынуло кровавой волной, сметающей на пути жалкие остатки разума и чувств. Он перечитал письмо несколько раз, не останавливаясь ни на секунду, шагая по осколкам воспоминаний, которые разделил с этим человеком. Острые края впивались в сознание и заставляли душу обильно кровоточить. Худшие опасения оправдались. Осаму потерял еще одного дорогого человека, пусть даже они не были близки. Пусть только сейчас понял, что бывший напарник занимает не последнее место в его жизни. Он не был готов к этому. Сначала Ода, а теперь... Почему? Неужели этого нельзя было предотвратить? Почему... Дазай нетвердой походкой вышел из комнаты, а вернулся с бутылкой и большим бокалом в руках, пошатываясь, он сел за стол, налил немного вина и со сложными эмоциями на лице прошептал: - Бутылочка 89 года. Покойся с миром. За тебя, - осипший голос казался чужим и странным. Осаму выпрямил руку, неспешно чокнулся со шляпой и залпом выпил. Успокаивающее тепло разлилось по телу. Внезапно его взгляд затуманился, щеки стали мокрыми. Ветер завывал, гоняя гниющую листву, дождь моросил. За окном - холодно, темно и сыро, также, как и на душе. Мысли сталкивались друг с другом, метались и обрывались, появляясь и исчезая, текли, извиваясь, беспорядочным потоком... ...потоком, превращающимся в реку его сожалений.