Реалистичная жестокость

— Чего ты боялся больше всего, будучи человеком? — спрашивает Морфей своего ворона, создавая кошмар, представляющий собой ползучий мрак, массу тьмы. Это прекрасные создания, одетые в рваные тени, свисающие с их каркаса мягкими мерцающими складками, и Король Снов гордится ими. Мэтью неловко прыгает по песку, поднимая голову к Морфею. — Чего я боялся? — настороженно спрашивает он, и, может быть, это ненадолго согревает небьющееся сердце Морфея, когда он слышит нотку осторожности в его вороньем голосе, но странная верность Мэтью, яростная и немного неохотная, самобытно мила. По крайней мере, Морфей считает это милым. Мервин, он уверен, не разделяет его чувств. Морфей начинает создавать пару глаз для своего нового кошмара, красные радужки на фоне угольно-черной склеры, и Мэтью взлетает, садясь ему на плечо. Это не та фамильярность, которую любой из его других воронов когда-либо мог бы посчитать возможной, но это стало одной из любимых фишек Мэтью, и Морфей… Морфею не хватает духу отговорить его от этого. В любом случае сейчас вес ворона почти успокаивает. Мэтью взъерошивает перья. — Я не знаю, босс. Как обычно, я полагаю? Змеи, высота, смерть, налоговая служба. — Он делает паузу. — Не говорите своей сестре, что я сказал Смерть, хорошо? Она классная. — Я думаю, она привыкла к тому, что люди боятся Бессолнечных Земель, — уверяет Морфей своего ворона, делая паузу. — Когда ты успел повидаться с ней? Карканье Мэтью нервное, но его голос, когда он говорит, ровный. — Я не провожу все свое свободное время с Люси, знаете ли. Мы, э-э, столкнулись друг с другом. Она узнала меня. Ну, не меня, а мою вороновость. Мы болтали. О… всяком. — Всяком, — сухо повторяет Морфей. — И что может мой ворон обсуждать со Смертью? — Если это вас волнует, я не раскрывал секреты королевства, — обещает Мэтью. И Морфей верит ему, даже если мысль о том, что его ворон и сестра проводят время вместе, все еще кажется ему странной. — В любом случае, — продолжает Мэтью. — Почему вы хотели знать, чего я боялся? Вы же не создаете для меня кошмар, правда? Сон посмеивается себе под нос и качает головой. — Нет, Мэтью. Я не собираюсь мучить тебя кошмарами. Мне было просто любопытно. Не каждый кошмар должен быть таким же жестоким, как Коринфянин, или сложным, как эти тени. Более простые тоже достигают результатов. Мэтью машет крыльями и снова каркает. — Кстати, о Коринфянине, — говорит он, не очень тонко, но действенно переводя тему. Фокус сна полностью смещается с нового кошмара на гораздо, гораздо более старый. Прошло несколько недель с тех пор, как он переделал свой своенравный кошмар, с тех пор, как он взял в руки череп Коринфянина и изменил его. Дюйм за дюймом. В процессе он внес изменения, которые посчитал необходимыми (он не думает, что на этот раз его кошмар будет так сильно хотеть укусить кормящую руку), но он также решил вплести каждое из воспоминаний Коринфянина обратно в его разум. Только время покажет, было ли принятое им решение верным. И это незнание является причиной, по которой он попросил Мэтью следить за кошмаром. — Есть проблема? — спрашивает Морфей, поворачивая голову, и Мэтью вздыхает перед тем, как спрыгнуть с его плеча, взмахнув крыльями раз-другой, чтобы смягчить падение. Он приземляется на песок перед Морфеем и беспокойно ерзает, прежде чем поднять голову. — Это не проблема, — говорит он, в конце концов. — По крайней мере, не совсем. Но, эм, просто… выслушайте меня по этому поводу? Нахмурившись, Морфей опускается на одно колено перед своим вороном. — Я слушаю, Мэтью. Говори то, что должен сказать. — Хорошо, — Мэтью взъерошивает перья, тяжело дыша. — Послушайте, босс, если вы не сделали его еще более мрачным или типа того, то я просто… Я думаю, ему грустно. Морфей почти отмахивается от этой мысли. Кошмару грустно? Это нелепо. Он должен сказать Мэтью, что его опасения не обоснованы, что кошмары счастливы выполнять свои обязанности по замыслу, что... И тогда он вспоминает Голт и ее желание стать мечтой, ее недовольство тем, что она кошмар. Он помнит агонию, запечатленную на лице Коринфянина в мгновения перед тем, как уничтожил его. И он думает, что, возможно, ему следует прислушаться к предупреждению Мэтью. — Спасибо, — тихо говорит Морфей, и Мэтью радостно каркает в ответ. — Я займусь этим. *** Он не вызывает свой кошмар во дворец, хотя может. Коринфянин плохо реагировал на призывы, и, если Мэтью прав, то усугублять проблему не стоит. Когда Коринфянин был в мире Яви, Морфей не мог его найти. Явь не принадлежит ему — она не склоняется перед ним, не слушается его. Она не пыталась спрятать Коринфянина, но и не пыталась помочь Морфею найти свой своенравный кошмар. Тогда как Сновидения подпевают своему правителю, ничего и никого не скрывая. Когда повелитель спрашивает, его царство отвечает, охотно направляя его к творению. И Морфей осторожен. Тише. Он окутывает себя тенью, как созданный им кошмар, и без шума появляется в скудно обставленной комнате. Он хочет понаблюдать, увидеть то, что видел Мэтью, прежде чем заявить о себе. Оглядывая комнату, он сперва замечает свой кошмар, золотые волосы, яркие даже в слабом свете комнаты — на коленях на голом полу. Его лицо обращено вверх, руки слегка подняты, словно в мольбе, и Морфей вспоминает о ночи 1916 года, когда он увидел Коринфянина, стоящего на коленях в свете автомобильных фар, молящего о пощаде. Морфей открыл рот, чтобы задать вопрос, вертящийся на кончике языке, когда он понимает, что его кошмар не один. Пока он смотрит, бледный человек, одетый в черное, приближается к сидящему кошмару, и черты его лица не точны, строение не точно, но широкий черный плащ и копна грязных темных волос не оставляют сомнений в том, чьей именно он является копией. Его кошмар умеет искривлять сновидения вокруг себя, приспосабливая их к своим потребностям. И Коринфянин не рискнет воображать Морфея, чтобы не получить именно это, но что-то немного левее, версию своего хозяина, которая почти верна? Это не привлекло бы внимание Морфея, если только он уже не искал этого. И он уже некоторое время не смотрел в сторону своего кошмара. — Ты разочаровываешь меня, Коринфянин, — насмехается сущность, слова Морфея и голос Морфея, но более жестокие и резкие, чем если бы их произносил сам Сон. Он смотрит на свой кошмар, ожидая действия — наверняка это способ Коринфянина придумать другой конец своей истории? Победить хотя бы в фантазии? Но его кошмар не набрасывается, не кусает в ответ. Его руки опускаются на колени, пальцы судорожно сжимаются, и он наклоняет голову, глотает слова, которые не будут произнесены. — Мне жаль, — все же говорит он, его голос низкий, грубый и надтреснутый. Сломанное, раненое существо. — Прости, просто... просто не уходи. Человек в черном раздраженно фыркает, но подходит близко к Коринфянину и протягивает руку, приподнимая пальцем его подбородок. Кошмар смотрит вверх, его глаза-рты скрыты за темными очками, и на мгновение Морфей видит призрак улыбки на его лице. Надежда, написанная на нем, ясна, как день. Затем его копия сдвигается, поднимает руку и бесцеремонно бьет Коринфянина по губам. Очки летят на пол, и Морфей уже наполовину выходит из тени, прежде чем осознает, что движется, ярость, горячая и тяжелая, наполняет его изнутри. Но злиться не на кого — сущность — это творение Коринфянина, сцена перед Сном — то, что создал его кошмар. Некого наказывать, нет мечтателя, которого можно было бы изгнать. Морфей сжимает челюсти и ждет. Человек в черном посмеивается себе под нос, когда Коринфянин кривится, обнажая окровавленные зубы. — Я возлагал на тебя такие большие надежды, — говорит он, и презрение в его голосе настолько сильное, настолько подавляющее, что даже Сон чувствует его пробегающим по спине холодом. — Я должен был знать лучше. Сущность качает головой и поворачивается, будто собирается уходить, а Коринфянин издает горловой звук, что-то среднее между вздохом и всхлипом. — Подожди, пожалуйста! Человек в черном колеблется при звуке отчаянной мольбы Коринфянина, и Сон видит изгиб его рта, видит блеск дурного намерения в его глазах и решает, что этого достаточно. Он не может позволить своим творениям терпеть такое — даже от их собственных рук. — Уходи, — ровно приказывает он, и по мановению его руки призрак рассеивается песком, возвращаясь в ткань Сновидения. Кошмар вскидывает голову при звуке голоса хозяина, и вздрагивает, когда видит его, линии его тела обвисают, когда он опускается на пятки. — Конечно, — бормочет он, а затем смеется, коротким, резким, горьким смехом. Он поднимает руку, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Хочу ли я знать, как много из этого ты видел? — Достаточно, — отвечает Морфей, и Коринфянин скалится, демонстрируя окровавленные зубы. Он наклоняет голову, отводя взгляд, и Морфей пользуется возможностью, чтобы подойти ближе к своему кошмару, как и намеревался сделать человек в черном. Однако, когда он останавливается перед ним, он не протягивает руку с намерением причинить боль. Вместо этого он тихо вздыхает и качает головой. — Ты знаешь, как создать любую красоту, какую пожелаешь, — говорит он, и челюсть Коринфянина сжимается при этих словах. — Как сформировать Сновидение в соответствии со своими потребностями. Так почему же это то, что ты создал для себя? — Может быть, это то, чего я заслуживаю, — огрызается Коринфянин, голос ломкий от боли, от ярости, затем, сказанное, кажется, доходит до него. Он морщится, сглатывая. — Я… прошу прощения, милорд. Но я не делал ничего плохого. «О, мой кошмар», — думает Морфей, когда в его груди расцветает боль, настоящая и острая. — Я знаю, — тихо говорит он и ждет, пока Коринфянин снова поднимет взгляд, чтобы продолжить. — Я пришел проверить тебя, малыш, а не наказывать. Коринфянин дергается, когда «малыш» срывается с губ Морфея, мелко дрожа всем телом. Он быстро берет себя в руки, сдерживая непроизвольную реакцию, будто надеется скрыть это от своего хозяина. Будто можно что-то скрыть от Сна здесь, в его царстве. Возможно, он действительно верит, что заслуживает того, что сделал с собой, но Морфей сомневается, что это именно то, чего он хочет. Протягивая руку, Сон имитирует жест своей копии, одним пальцем приподнимая подбородок своего кошмара. Коринфянин не сопротивляется ему, хотя и опускает глаза, отказываясь встречаться взглядом со своим хозяином, даже когда тот проводит большим пальцем по нижней губе кошмара, размазывая каплю крови. — Эта фантазия не была единичной, — бормочет он, скорее подмечая наблюдение, чем задавая вопрос, но Коринфянин все еще сжимает челюсти, напряженно кивает, стараясь не вырывать голову из руки Сна. Медленно Морфей позволяет своему прикосновению переместиться вверх, проводя пальцами по щеке Коринфянина, куда человек в черном ударил его. — Это то, чего ты хочешь от меня? — тихо спрашивает он, наблюдая, как Коринфянин снова начинает дрожать. — Такие прикосновения? Такую жестокость? Коринфянин сглатывает, явно собираясь с духом. — Я хочу тебя, — говорит он с едва заметным колебанием в его протяжном произношении. — И… — сквозь паузу он издает горький смех. — И вы не очень-то любите меня, милорд. Такая жестокость казалась… реалистичной. Боль в груди Сна становится острее, и он хочет опровергнуть эти слова, но понимает, почему его кошмар так думает. Он делает пометку в голове, чтобы поблагодарить Мэтью за то, увиденное им, чего не смог он сам, а затем полностью переключает свое внимание на Коринфянина. Переместившись, он поднимает руку, чтобы провести ею по волосам своего кошмара, но Коринфянин непроизвольно вздрагивает от этого. — Мой кошмар, — бормочет Морфей мягким голосом, почти переходящим в шепот. — Я никогда не хотел причинить тебе вред, малыш. Коринфянин откликается на нежность полувсхлипом, сдавленным и прерывистым. Морфей позволяет себе закончить движение, запустив пальцы в волосы своего кошмара и нежно погладить золотистые пряди. Коринфянин дрожит от прикосновения и льнет к нему, явно страстно желая, явно нуждаясь в этом, и Морфей… Ох, Морфей тоже желает. Он опускается на одно колено, его рука скользит вниз, чтобы обхватить затылок своего кошмара. — Расскажи мне остальную часть фантазии, — говорит он низким и мягким голосом. — Ты попросил его остаться. Что было бы, если бы я не помешал? Коринфянин морщится, отворачиваясь, но Сон берет его за подбородок и тянет назад. — Если только, — продолжает он так же мягко, — это больше не то, чего ты хочешь? Больше не то, что, по-твоему, ты заслуживаешь? Его кошмар делает грубый, прерывистый вздох и обращает свой взгляд к Морфею. — Пожалуйста. Сон сцеловывает конец фразы с губ своего кошмара, проглатывает мягкий, сладкий звук, который издает Коринфянин. Когда он углубляет поцелуй, слизывая медный привкус крови со рта Коринфянина, его кошмар тянется вверх, вцепляясь пальцами в переднюю часть пальто Повелителя Снов. Пытаясь использовать это, чтобы притянуть своего хозяина ближе, как будто их рты не были соединены, как будто руки Морфея уже не блуждали по коже кошмара. Но Сон понимает желание, стоящую за ним потребность. Перемещаясь, Сон оставляет дорожку из поцелуев на щеке Коринфянина, заставляя того задыхаться. — Откинься на спину для меня, — бормочет он, и когда Коринфянин не двигается, он наклоняется, чтобы провести зубами по челюсти кошмара, немедленно успокаивая жжение поцелуем. Тем не менее, Коринфянин задыхается, откидывает голову назад, чтобы дать своему хозяину больше места, и Сон не может не улыбнуться. — Я дам тебе то, что тебе нужно, малыш, — тихо говорит он, касаясь губами золотистой кожи. — Тебе нужно лишь позволить мне. Ты сделаешь это? Он чувствует, как горло его кошмара вздрагивает под его губами, когда он сглатывает, а затем осторожно Коринфянин отстраняется от него, чтобы лечь спиной на пол. Бледная ткань его одежды, золотые пряди его волос — все это резко контрастирует с темным деревом, и на мгновение Морфей позволяет себе просто насладиться прекрасным зрелищем, которое создает его кошмар. Впрочем, это всего лишь мгновение. Затем он следует за своим кошмаром вниз, опускаясь на колени между раздвигающихся бедер. Коринфянин приветствует его, цепляясь за него, когда Сон склоняется над ним, накрывая собой, выгибаясь под поцелуями, которыми тот осыпает его шею. Пока пальцы его кошмара отчаянно впиваются в складки его пальто, Морфей подумывает о том, чтобы закрепить его руки над головой, лишить его возможности прикасаться, хватать, цепляться, хотя бы ненадолго, но это кажется жестоким, жестоким в том смысле, в котором он не станет. Не в этот раз. Мгновение мысли, смена цели, и разделяющая их одежда растворяется в Сновидении. Лишенный опоры, Коринфянин тянется вверх и обнимает Морфея за плечи, одной рукой цепляясь за волосы на его затылке, а другой прижимаясь к его спине. Держа Сон близко. Наконец-то получая то, в чем он себе отказывал даже в фантазиях. Морфей улыбается сам себе, поворачивая голову, чтобы занять рот своего кошмара поцелуем. Коринфянин стонет, выгибаясь, и его пальцы достаточно сильно цепляются за волосы Морфея, чтобы он почувствовал рывок, давление, притяжение. И, о, разве это не прекрасная идея? — Тсс, — Сон мягко успокаивает свой кошмар, оставляя дорожку поцелуев на шее. — Успокойся. Позволь мне завладеть тобой. Коринфянин издает резкий, сдавленный стон, но позволяет поцелуям Сна спускаться по его ключице, груди, животу, пальцы сгибаются и сжимаются сильнее в его волосах по мере приближения рта Морфея к его члену. — Черт, — шипит он, когда Сон очерчивает зубами изгиб его бедра. — Черт, пожалуйста, просто... Его мольба превращается в стон, когда Сон засасывает головку его члена в рот, затихает в мягком вскрике, когда тот обхватывает руками бедра, прижимая его. Особых усилий, чтобы удержать его кошмар не нужно, даже когда он пытается встать, чтобы последовать за жаром рта хозяина, он даёт Морфею сделать это. Медленно двигаться, в то время как напряжение в теле Коринфянина нарастает все больше и больше. К тому времени, когда член его кошмара полностью находится у него во рту, бедра Коринфянина дрожат, а его хватка на волосах Морфея становится отчаянной. Сладкие, прерывистые звуки срываются с его губ, задыхающие стоны заполняют тишину вокруг них. Сон тихо, сладко мурлычет, и кошмар дергается, выгибая спину. Сон поднимает взгляд и восхищается изящными изгибами его тела, тем, как пот начал блестеть на его коже, и медленно отстраняется, проводя языком по головке члена Коринфянина, просто чтобы увидеть, как он дергается и задыхается. Он наносит несколько праздных поцелуев на выступ бедра своего кошмара, на тонкую кожу, натянутую на ребрах, пока мужчина под ним безуспешно тянет его за волосы. — Сон, — говорит он хриплым и грубым голосом. — Пожалуйста. Морфей чувствует, как уголки его рта приподнимаются. — Мой бедный кошмар, — напевает он. — Прекрасное создание. Я все сделаю. И когда Сон опускается вниз, Коринфянин всхлипывает. Горячий, тугой и извивающийся под его руками, у него во рту, и чтобы подтолкнуть его к краю, большего не требуется. Сон лениво сосет, проводя языком по нижней стороне члена своего кошмара, и когда он снова опускается, подталкивая его в тугую хватку своего горла, вот оно. Коринфянин кончает с криком, проливая горячее и густое в рот Морфея. Сон слизывает жидкость, просто чтобы почувствовать, как дрожит его кошмар, более чувствительный в муках удовольствия. Затем он осторожно отстраняется, двигаясь обратно по телу своего кошмара, чтобы запечатлеть кусающий поцелуй на его челюсти. Коринфянин все еще тяжело дышит, все еще дрожит от импульсов оргазма, когда Морфей проникает в него. И поскольку он из Сновидения, поскольку он часть Повелителя Снов, его тело безболезненно принимает своего хозяина, не больше, чем слова намерения от самого Сновидения. Но безболезненность не значит, что его кошмар вообще ничего не чувствует. Коринфянин кричит, запрокинув голову, царапая ногтями голую спину Морфея. Его голос срывается, каждый мускул в его теле напрягается, поскольку Сон не позволил ему восстановиться и отдохнуть. — Черт, — хрипит он сорванным голосом, как будто это у него в горле был член. — Черт, я не могу... — Можешь, — Сон вторит своим словам движением бедер, стон вырывается из его собственного горла, когда кошмар извивается под ним. Коринфянин обнимает его, жмется к нему, зарываясь лицом в изгиб шеи Сна, и тот может чувствовать резкие, рваные вдохи, которые вырываются из него при каждом толчке, дрожь, сотрясающую тело его кошмара. Ошеломленный, перевозбужденный и все еще готовый взять то, что даст ему хозяин. Нежность становится только горячее в груди Морфея, и он замедляет свои движения, одной рукой скользя по боку своего кошмара, а другой нежно держа его затылок, прижимая его к себе. — У меня есть ты, — шепчет он, и Коринфянин дрожит напротив него, член дергается между ними, все еще твердый. — Ты мой. Он обхватывает пальцами бедро Коринфянина и держит неподвижно, пока трахает его, позволяя своему кошмару тяжело дышать, стонать, царапать его спину и даже больше. Собственное удовольствие Морфея нарастает, горячее в основании его позвоночника, но это не более чем мысль, пришедшая с опозданием — пока его кошмар снова не придёт в себя. — Внутрь, — выпаливает Коринфянин, голос грубый, резкий и сломанный. — Трахни, пожалуйста, меня, я просто... Морфей рычит при мысли о том, чтобы таким образом пометить свое творение. Коринфянин затихает до хныканья, высокого маленького скулежа, но он острит, когда Морфей берет себя в руки и начинает следовать собственному удовольствию, трахая тело под ним жесткими, резкими толчками. Кошмар извивается, выгибает спину, чтобы потереться членом о твердую плоскость живота Сна, и когда он кончает во второй раз, проливаясь между ними и окрашивая кожу, Морфей следует за ним, выплескиваясь внутрь своего кошмара. Удовольствие накатывает, как волна и буря одновременно. Сотрясая его импульсами, каждый слабее предыдущего, с каждым разом давая немного больше осознания как себя, так и того, что вокруг него. О его кошмаре и о том, что они прижаты друг к другу. Мгновенье, и пол под Коринфянином исчезает, становясь мягкой кроватью с чистыми простынями. Его кошмар стонет, когда опускается на матрас, ему требуется время, чтобы освободить конечности из объятий своего хозяина и позволить себе откинуться назад, расслабиться. Морфей секундно наблюдает за ним, за беспорядочным движением его конечностей, за милым, расслабленным, довольным выражением его лица и наслаждается зрелищем. Несмотря на весь свой ужас, его кошмар прекрасен, особенно такой. Наклонившись, Сон целует уголок одного из глаз-ртов своего кошмара, заставляя губы Коринфянина приоткрыться в беззвучном вздохе. Еще один поцелуй, подаренный этим губам, заставляет его снова расслабиться, чтобы Сон мог выскользнуть и лечь рядом с ним. Сон притягивает свой кошмар ближе, прижимая его к груди. Одна рука остаётся в волосах Коринфянина, в то время как другая обвивается вокруг его поясницы, и Морфей чувствует момент, когда Коринфянин почти безвольно прижимается к нему, его лицо плотно прижато к изгибу шеи Морфей. — Мой кошмар, — бормочет он после долгого молчания в беспорядочную копну золотых волос. — Я так сильно люблю тебя, малыш. Ты дорог мне. Если я когда-нибудь дам тебе повод сомневаться во мне, никогда не сомневайся в этом. Коринфянин прерывисто вздыхает и через мгновение кивает, свернувшись калачиком так близко к Морфею. Он кажется маленьким, уязвимым, так сильно отличающимся от кошмара, которого Сон вырвал из мира наяву, и в тоже время совершенно не изменившимся. Возможно, изменения меньше коснулись Коринфянина, и гораздо больше - Морфея Сон не думал, как долго они лежали там вместе, тихо, неподвижно и комфортно. Ему нравится, когда его кошмар близко, достаточно близко, чтобы чувствовать тепло его дыхания, твердое давление его тела, и он не хочет терять ничего из этого. Особенно после того, как он так долго отказывал себе. Но через некоторое время он сдвигается, прижимаясь поцелуем к мягким светлым волосам. — Я должен вернуться во дворец, — бормочет он. — И ты, малыш, у тебя тоже есть обязанности, к которым нужно вернуться. Его кошмар испускает вздох. — Мои споры ни к чему не приведут, не так ли? — спрашивает он сухо, и Сон подавляет улыбку. — Нет, я так не думаю. Коринфянин вздыхает, но не хватается за Морфея, когда тот поднимается, чтобы сформировать одежду. Его кошмар издает недовольный звук, когда Сон делает то же самое для него, но быстро встает, когда Сон начинает отворачиваться от кровати. — Э-э, вы будете… снова навещать меня, милорд? Голос Коринфянина звучит достаточно неуверенно, чтобы что-то вспыхнуло в груди Морфея. Он делает паузу и преодолевает расстояние между ними, приподнимая подбородок своего кошмара ровно настолько, чтобы поцеловать его в губы. Кошмар тает от нежной ласки, его руки поднимаются, чтобы вцепиться в пальто Сна, пытаясь притянуть его ближе, и оставаться в вертикальном положении. Морфей улыбается, проводя большим пальцем по щеке Коринфянина. — Было бы упущением не посетить свое любимое творение, — говорит он, улавливая мгновение, когда кошмар осознает, что именно сказал Сон, и вес, стоящий за этим, рот кошмара приоткрывается и хватка на пальто Морфея становится отчаянной. — Хорошо, — отвечает Коринфянин, его протяжный голос слабый и хриплый, и Сон не сопротивляется желанию поцеловать его еще раз, мягко и сладко. Неохотно он отстраняется, лаская лицо своего кошмара, когда тот отстраняется. — Прощай, маленький кошмар, — говорит он и, более неохотно, чем готов это признать, покидает уголок Сновидений принадлежащий Коринфянину. Путь обратно во дворец не короток, но прошло много времени с тех пор, как Сон просто прогуливался по своему царству. Он решает, что может позволить себе это удовольствие. В конце концов, он король. Кто его остановит? Он недолго шел, когда трепет крыльев возвещает о прибытии его ворона. Он не поворачивает голову, но Мэтью и не ждет разрешения, чтобы приземлиться на его плечо, теперь уже знакомой тяжестью. — Привет, босс. Сон хмыкает, самая маленькая улыбка украшает уголки рта. — Мэтью, — произносит он. — Твое предупреждение о Коринфянине высоко оценено. Мэтью взъерошивает перья, переминаясь с ноги на ногу. — Э-э, да, конечно, — говорит он. — Но — кар! — э-э, в следующий раз, когда вы собираетесь нанести визит на дом, может быть, предупредите своего ворона? Особенно, если вы сказали, чтобы ворон приглядывал за кошмаром, с которым вы собираетесь трахаться всю ночь? Мэтью поспешно добавляет: — Я имею в виду, никакого осуждения! Он не в моем вкусе, но ты — это ты, чувак. Я имею в виду, босс. Просто предупредите в следующий раз? Кар! Потому что теперь я должен пойти и спросить Люси, есть ли безопасный для воронов способ отбеливать глазные яблоки, и я бы предпочел не делать это дважды, понимаете? Сон не может помочь ему с этим. Он невольно смеется себе под нос, протягивая руку, чтобы нежно погладить взъерошенные перья Мэтью, касаясь пальцами спины ворона. Мэтью мнётся от внимания, и Дрим снова посмеивается. — Боюсь, что даже Люсьен не сможет помочь тебе с этим, — говорит он, и Мэтью возмущенно каркает. — Но прими мои самые искренние извинения, мой ворон. И извинения застают Мэтью врасплох настолько, что за оставшуюся часть пути обратно во дворец он не издаёт ни единого карканья.