Если человек не верит в то, что после смерти ему придётся отвечать перед Богом за то, что он совершил, тогда какой смысл вообще держать себя в рамках и не делать всё то, что хочется?
Джеффри Дамер
— Наручники можно снять, я думаю. Охранник скептически покосился в ответ, но, выдержав пристальный взгляд моих уверенно направленных на него глаз, лишь недовольно поджал тонкие губы и фыркнул. Послышался звонкий щелчок и звон бухнувших о пол кандалов, а затем едва различимый мягкий бархатный голос: — Спасибо, Никсон, ты сегодня великодушен. — Давай без подхалимства, Джеффри. Я буду следить за каждым твоим движением вон из того угла. Я проводила взглядом крупную спину Никсона ровно до места, на которое он указал секундой ранее, и медленно развернулась на скрипучем стуле в сторону заключённого, покорно ожидающего дальнейших распоряжений. — Джеффри, верно? — Внимательно всмотрелась в его застывшее, словно маска, лицо, не заметив ни намёка на эмоции. — Святые угодники, это же Дамер, — тут же тявкнул Никсон со стула в углу и демонстративно шумно расправил газету. Конечно, я знала «Милуокского монстра» в лицо, но заранее предпочла установить с ним непринуждённый первичный контакт. Насколько я запомнила из газет, Дамер когда-то имел достойные медбратские навыки, неплохо разбирался в медицине и анатомии в частности, что вполне подходило для совместной работы со мной. Он прилежно отбывал свой пожизненный срок как один из страшнейших серийных убийц в истории Штатов и никогда не буянил, за что был допущен к подработке на выбор. Против решения руководства приставить его ко мне на время ночных дежурств в тюремном медпункте я, на удивление многих, в итоге не возражала. — Не боитесь меня без наручников? — всё так же флегматично протянул Джеффри, потирая запястья. — Нет, — без раздумий бросила я. — У вас нет повода нападать. Никсон поёрзал на стуле и закряхтел, но я подала едва заметный жест: беспокоиться не о чем. — Наверное, вы правы. Этот акт насилия не имел бы смысла, — продолжил Дамер, словно говоря сам себе. — Как вам погода? Я взглянула через плечо на единственное окно в помещении и удивилась произошедшим за ним переменам: утром небо было кристально чистым и голубым, а теперь, ближе к закату, затянулось грузными снежными тучами. — Кажется, снегопад намечается, — тихо прошептала в ответ и снова взглянула на Джеффри. Он смотрел на меня из-под полуприкрытых век, как самый простой скромняга из Милуоки, не сдвинувшись с места ни на дюйм, а я поймала себя на мысли, насколько спокойно могла говорить с ним. — Мисс, вы знаете, кто я и что натворил? — Знаю, Джефф, — вздохнула я с сожалением, — и, пожалуйста, давай без формальностей.***
— Нет! — казалось, мой рык прокатился по всем закуткам пустующего первого этажа тюрьмы, когда я рявкнула в поржавевшую трубку намертво прибитого к бетонной стене телефона. — Хватит звонить мне на работу и отвлекать. Я же сказала, отвали от меня! — Кто-то сегодня не в духе? Никсон, появившийся словно из ниоткуда, заставил меня в панике швырнуть трубку на рычажок и закончить разговор раньше положенного. — Твою ж!.. — проигнорировав его вопрос, огляделась я и с облегчением выдохнула. — Где мой помощник? — Сейчас приведут. Аккурат вслед за сказанным из-за угла показалась широкая фигура Джеффри в сопровождении двух суровых охранников: мужчины и на редкость для подобных мест — женщины. Я впервые заметила общую привлекательность телосложения Дамера, но скованность в каждом движении покатых плеч буквально делала из него тюфяка. Я подождала, когда Джеффри приблизится ко мне на достаточно близкое расстояние, чтобы он видел мой приветственный жест: — Готов поработать? — и улыбнулась. — Готов, — доброжелательно протянул он в ответ. — А при виде меня ты так не сияешь, — хмыкнул Никсон в сторону Джеффри и подхватил его прикованные друг к другу крепкие руки. — Идём, приятель. Наша докторша сегодня злая, как псина, так что веди себя тихо, а то покусает. Я поблагодарила двух других охранников за сопровождение Дамера и поймала на себе его пристальный взгляд из-под толщи массивных очков. — Всё нормально, Джефф, кусаться точно не буду. Он лишь едва ухмыльнулся.***
Всю последнюю неделю аномально холодного сентября мы каталогизировали карточки заключённых вплоть до рассвета, зачастую работая в тишине или под шум ветров за окном. В одну из таких промёрзлых ночей Никсон уснул и храпел как кабан, потерявший всякую бдительность, что сразу позабавило Джеффа. Я подняла скучающий взгляд на хихикающего над бумагами напарника и невольно улыбнулась из-за клокочущих в груди Никсона звуков. — Разбудим? — поинтересовался Джефф, поправляя очки на переносице. — Не надо, пусть выспится. — А его не накажут? За то, что оставил тебя без присмотра со мной? — Только если что-то случится. — Понятно. Тогда и вправду пусть спит. Мы снова уткнулись каждый в свою стопку бумаг, но, к моему удивлению, Джеффри продолжил что-то шептать. — Что, прости? — В попытке расслышать обрывки слов неприлично близко подвинулась я. — Мне нельзя тут работать. — Он как-то изменился в лице, впервые выразив с трудом уловимые зачатки эмоций. — Это ещё почему? — Потому что я думаю о плохих вещах, читая про чужие органы. Мы встретились взглядами, и мимолётная скорбь в его светлых, будто сонных глазах заставила меня удивиться. Вместо печально известного «Милуокского монстра», сошедшего с первых газетных полос, я смотрела на человека, годами несущего бремя уродующей тяги ко всему деструктивному. Казалось, он понимал, какую боль причинил многим людям, но повлиять на свою натуру не мог. — Послушай, — я набрала побольше воздуха в лёгкие и аккуратно дотронулась кончиками пальцев до костяшек его кисти, — я сейчас скажу очень противоречивую вещь. Возможно, я бы даже лишилась за такие взгляды работы. Джефф не отдёрнул руку — что приятно меня удивило, — лишь внимательно всмотрелся в моё лицо. — Я никому не скажу. Обещаю. — Хорошо. Я верю тебе. — Признаться честно, я мало с кем вот так говорю. Только с отцом, адвокатом и его помощницами. Очень милые дамы, надо сказать. Этот искрений порыв откровения показался мне крайне важным в нашем общении. Своеобразный доверительный жест, не иначе. — Когда ты говоришь, что думаешь о плохих вещах, ты понимаешь, что границы плохого обозначили сами люди? — продолжила я, убедившись в уместности подобных бесед. — Не отвечай, в конце концов, это лишь мой взгляд на жизнь, никто не обязан думать аналогично. — Я не уверен, что понимаю ход твоих мыслей. — Когда звезда истрачивает свой запас энергии и взрывается, руша образовавшиеся рядом, на соседних планетах, миры, становится ли она плохой? — Наверное, нет. Это естественный ход вещей в космосе. — Вот именно, Джефф! С перспективы цивилизации гибель звезды — это, конечно же, явление страшное, приводящее к смерти, но в рамках Вселенной — это лишь часть бесконечного цикла созидания и разрушения, не нуждающегося в оценочных суждениях со стороны. Мы, люди, в силу своей природы придаём вещам и явлениям различные характеристики, делим на категории — так мы упорядочиваем вселенский хаос в своих головах, но кем мы себя тогда возомнили, если считаем, что всё вокруг нас должно подчиняться исключительно нашему взгляду на мир? Виденье того, что хорошо, а что плохо, придумано не кем-то свыше, а человеком, когда по факту бытие во всех его проявлениях абсолютно чисто от наших суждений о нём. Никсон завошкался на стуле, вынудив нас бросить на него испуганный взгляд. Я почувствовала в Джеффе то же, что ощутила сама: он не хотел, чтобы эта беседа закончилась столь скоротечно. — Ты такой, какой ты есть. — Но я сотворил ужасные, реально ужасные вещи с теми мужчинами. Не это ли проявление зла? — Знаешь, Джефф, — только теперь я поняла, как сильно сжимала его ладонь, — материя приобретает множество разнообразных форм, и благодаря таким, как ты, люди видят это многообразие. Оно не плохое и не хорошее. Оно просто есть. — Ты хочешь сказать, что то, что я сделал, — естественный порядок вещей? — Именно! — Просто потому что это произошло, как, допустим, взрыв старой звезды? — Ты всё правильно понял. — Я подумаю над твоими словами. Сравнение со звездой мне приятно. Мы рассмеялись, чем окончательно вырвали из сна Никсона. — Чем это вы занимаетесь? — спросонья гаркнул он в нашу сторону и подозрительно покосился сначала на Дамера, потом на меня. — Да так, — пожал Джефф плечами, — обсуждаем бытие. — Ебануться.***
Разумеется, заключенные постоянно дрались друг с другом, но, будучи одной из немногих женщин среди персонала тюрьмы, я обычно выполняла работу с бумагами, возилась с рецептами и вела учёт, находясь совершенно в другой стороне медицинского корпуса. Лишь несколько раз мне приходилось нестись на подмогу медбратьям и участвовать в гуще событий, но в конце октября случилось нечто иное. — Джефф, крепи, пожалуйста, вкладыши вот этой стороной, а не другой. — Я придержала бумагу за край, аккуратно прикладывая её к полосе клея, когда двери кабинета неожиданно распахнулись и Никсон втащил на себе едва соображающего заключенного, измазанного в чёрт разбери чьей крови. — Мне не дотащить его до другого крыла, остальные ребята остались в столовой, там такая потасовка — вы бы, блядь, видели! Надо оказать ему первую помощь. Дамер, помоги мне, держи его на всякий случай, я достану наручники. Никсон усадил бедолагу на кушетку к окну и полез к пояснице, пока мы с Джеффри вцепились в парнишку обеими руками, не давая ему упасть. — Кто его так? — совершенно спокойно произнес Джефф. — А ты разбери! Сам знаешь, как оно бывает: оп — и тебя уже пинают ногами в толпе. Дайте мне его руки. Всё произошло слишком быстро. Лязганье металла, дикий крик неожиданно пришедшего в себя парня и жирные капли алой крови, сложившиеся в линию на бетонном полу. Инстинктивно я схватилась за правую половину лица, не понимая, что меня только что ловко полоснули заточкой, и рассеянно взглянула на Джеффа. Никсон не успел среагировать первым. Находясь ближе к взбешенному при звуке наручников парню, Дамер с нечеловеческой силой раз за разом впечатал кулак в его переносицу. Послышался хруст ломающейся кости, и несчастный обмяк окончательно. — Твою мать. — Никсон схватился за рацию. — Красный код, повторяю, красный код. Крыло Би, медицинский корпус. То ли от шока, то ли от нарастающего чувства огненного жжения зияющей раны щеки я не отразила, через какое время наряд подкрепления буквально влетел к нам в кабинет, чуть не снеся с петель дверь. Словно в бреду, я покрепче прижала половину лица и, опираясь свободной рукой об стену, побрела к шкафчику с медицинскими принадлежностями. Охранники уволокли парнишку прямо так, без сознания, как тряпичную куклу, а Джеффри, закованный в наручники и ведомый Никсоном в скрюченной позе, успел лишь бросить на меня короткий взгляд. — Дамер не виноват! — прокричала я вслед, когда наконец-то пришла в себя. Но коридор давно опустел.***
С нападения прошло две недели. 16 ноября 1994 года Никсон опять ворвался в мой кабинет, напугав меня до усрачки. Я запомнила точную дату, потому что пролила от испуга кофе прямо на журнал дежурств, где в графе «помощник по смене» вместо уже привычного «Дамер» поставила короткий прочерк. — Ты что, невменяемый? — в сердцах взвизгнула я, стряхивая капли с бумаги. — Вставай и пошли! Дамер вскрыл себе вены, забился в угол и хочет видеть только тебя! Я подорвалась с места, словно олимпийский бегун. Манипуляциями Джефф настоял, чтобы в камеру вошла только я. Уверив охрану и в частности Никсона в том, что мы с Дамером уже достаточно основательно доверяли друг другу, я выбила визит тет-а-тет. — Зачем ты это сделал? — Чтобы увидеть тебя. Джефф уже перебрался из угла на кушетку, обнажив неглубокие порезы на тыльной стороне рук. Не слишком серьёзные, чтобы умереть от кровопотери. — Ты это подстроил? — с облегчением вздохнула я и присела рядом, разворачивая увесистую аптечку у себя на коленях. — А я уже приготовилась спасать тебя и штопать. Он улыбнулся и позволил обработать порезы. Я заметила россыпь мурашек, идущих от мест, где мои пальцы касались шершавой кожи, но знала, что реакция эта была обусловлена чем-то отличным от возбуждения, ведь Джеффри осознавал себя геем с раннего детства. — Останется шрам? — прошептал он настолько близко к моему уху, что несколько прядок волос на виске пошевелились от его дыхания. — Нет, ты не сильно полосонул, — не отвлекаясь от перевязки, ответила я. — Не у меня. У тебя. — Что? — Я вскинула голову и встретилась взглядом с обеспокоенным выражением его лица. — Тот парень сильно ранил тебя. Я хотел защитить. Теперь меня переведут мыть полы, но я попрошусь обратно в медпункт. Никто не отнимет тебя у меня. — Ох, Джефф... Внутренности будто скомкались в груди, подталкивая к горлу комок. Я с трудом сглотнула и отложила остатки бинта, потом посмотрела Джеффри прямо в глаза и обняла его так сильно, как только могла. Недолго думая, он сомкнул объятия в ответ. Так мы просидели пару минут: в тишине и покое, слушая биение сердца друг друга, пока охранники не задолбили дубинками в дверь. Я отстранилась от Джеффа и вдруг поняла, насколько к нему привязалась.***
Мой отец скончался на следующий день в больнице для душевнобольных. До конца своих дней он винил меня в смерти матери, а когда мне было четыре, огрел лопатой по голове и пытался похоронить заживо. Накануне своего самоубийства он снова звонил мне в рабочую смену и как ни в чём не бывало требовал немедленно вытащить его из больницы. Кричал и бранился, пока я молча не бросила трубку. Похороны прошли без меня. 26-го ноября 1994 года руководство наконец-то одобрило вторую попытку ночных дежурств для нас с Джеффри — в этот раз под усиленной охраной тюрьмы, — и я, обрадовавшись, заранее вписала его фамилию себе в журнал. Двумя днями позже Никсон вошёл в кабинет угрюмее тучи и сообщил: — Джеффри не жди. Его забили до смерти, когда он убирал душевые. Я молча кивнула. С перспективы цивилизации гибель звезды — это, конечно же, явление страшное, приводящее к смерти, но в рамках Вселенной — это лишь часть бесконечного цикла созидания и разрушения, не нуждающегося в оценочных суждениях со стороны. Просто естественный порядок вещей. И всё.