Кто-то ушел на дно, а кому-то все равно. Погрустили, а завтра забыли, Будто не были и не любили. Кто-то ушел наверх, то есть ушел на век, И следит улыбаясь за нами, Сквозь глаза наших воспоминаний...
На улице стоял уже конец апреля, который, как и всегда, выдался довольно тёплым, будто намекал всем вокруг о том, что до конца весны и начала лета оставалось совсем немного. Безусловно, это было прекрасное время для прогулок с семьёй и друзьями на свежем воздухе, а также отличной возможностью для составления примерного плана отдыха на следующие сразу же после мая июнь, июль и август. И люди занимались всем этим, не откладывая ни одного дела "на завтра"; стараясь успеть совершить как можно больше всего и за кратчайшие сроки...ровно как и города, в которых они жили... Так, с самого начала апреля Ходкевич Родион Фёдорович или же, как было принято называть его у его же жителей, Чернобыль, имел в своих планах довольно объёмный список дел, начинающийся с рабочих моментов, а заканчивающийся глубоко личными пожеланиями. Так со второго по двадцать шестое числа он, а также его, совсем недавно появившаяся на свет, младшая сестра, Полина Александровна, были заняты какими-то очередными испытаниями на электростанции... Почему "какими-то"? А потому что за все время, что они проводились на их территории, и Родион, и Полина просто устали запоминать цель и названия каждого нового эксперимента, да и зачем помнить что-то столь незначительное, когда намного приятнее запоминать моменты, проведённые с близкими, любимыми и другими, дорогими сердцам, людьми...? ...А ведь стоило хотя бы поинтересоваться, в чем именно будет заключён смысл испытаний... Именно поэтому, выделив немного свободного времени на отдых среди рабочих дней, а точнее целые сутки на встречу с особенно ценным старшему Ходкевичу человеком. С самого раннего утра он занялся вначале приведением собственной квартиры в более-менее приятный взгляду вид, а после, сверившись со временем и датой на календаре, поспешил на ближайшую автостанцию для того, чтобы уже встретить этого самого дорогого человека. ...на календаре висел на половину оторванный листок с значившимся на нем двадцать пятым апреля...***
— Так i виходить... Тепер ми після цієї прогулянки зустрітися зможемо не раніше двадцять восьмого числа... – чуть растроенно, спокойно произнес Дмитрий, наблюдая то ли за людьми, то и дело мелькающими перед его глазами, проходящими по парковым дорожкам из стороны в сторону, то ли за уходящим за горизонт желто-оранжевым солнцем, почти таким же как его личное, сейчас так мило опустившим свою голову ему прямо на плечо и кажется, даже чуть приуснув от изматывающих день за днем работ. – Ну нічого... Буде і на нашій вулиці празник, Родя. Ми з тобою ще відпочивши... От як візьмемо та махнемо в червні в гості до Одеси, нехай розважає! Родион же на столь тихие речи Днепровского ничего не сумел ответить. Со стороны даже могло показаться, что он и вовсе не услышал ни единого из сказанных столицей УССР слова, однако, на самом деле это было вовсе не так...и они оба это прекрасно понимали... — Сегодня вечером на станции наконец займутся практической частью испытаний... – будто невзначай произнёс Ходкевич, чем немного удивил Киев, который на мгновение и впрямь поверил в то, что его дорогому Чернобылю наконец удалось уснуть, спустя несколько дней безпрерывной работы. – Хотел бы я, чтобы они поскорее с этим закончили и мы наконец-то смогли выделить время для вот таких вот частых прогулок... хотя бы недельку или две... — Не хвилюйся, все буде... Все обов'язково буде... Потрібно тільки трохи почекати... – ласково ответил Дмитрий, чуть потрепав Родиона по голове, на что тот лишь добавил: — Да, надо только немного подождать...***
— Алё? Алё? Родя, Родя! Ты слышишь меня?! – из телефонной трубки раздался нервный девичий голосок, услышав который, можно было подумать, будто у его обладательницы случилось что-то ужасное... и ведь то, о чем она сейчас должна была рассказать таковым и являлось... —Так, так Полечка... Что случилось? – полу-сонно пробормотал Родион, пытаясь стряхнуть с себя остатки навязчивого сна, пришедшего к нему так невовремя... а ведь до этого момента он уже которую неделю не мог нормально уснуть... — Эт-то... Тут что-то произошло, Родь... что-то страшное... на электростанции... там огонь и что-то взорвалось... Родя, мне страшно, а ещё на коже...будто ожоги... – дрожащим голосом, нервно начала объяснять сложившуюся ситуацию младшая Ходкевич, попутно пытаясь то ли не сорваться на плач, то ли на крик. — Подожди... Какие ожоги? Какой пожар? – окончательно отбросив бывалую дрему в сторону, абсолютно осознанно переспросил Чернобыль у Припяти и лишь после, взглянув лишь сначала на часы, а после на окно, понял в чем дело... 1:28 ночи... С того момента, как ему позвонила Полина, прошло уже примерно пять минут, а это значит, что.... все произошло в 1:23... Бегло оглядев в свете луны собственное тело, Родион также смог понять и о каких ожогах говорила младшая сестра – язвы, лопающиеся прямо на коже и создавая видимость ожога, следовавшие примерно с такой же характерной болью, как и при появлении последнего. — Родя! Родя, ты слышишь меня? – до ушей парня вновь донесся девичий голосок, вот только ответить на него для Ходкевича почему-то оказалось намного труднее, чем раннее. Сознание будто затуманивалось пеленой непробудного сна, а пол и вовсе уходил из-под ног так, что в какой-то момент Родиону и вовсе пришлось опереться на близ стоящий стол для письма, в надежде не упасть, и лишь потом ответить на мольбы сестры: — Выпей йод. Срочно. — А ты?! А что с то... – внезапно связь прервалась, не дав младшей Ходкевич договорить, однако... Сам Родион уже ничего не смог услышать. Последний, особо сильный выброс накрыл его с головой, позволив Чернобылю брошенной куклой повалиться на пол, провалившись в бессознание...***
— З'явився таки... – с некой долей горечи в голосе произнёс Дмитрий, увидев приближающегося к нему Михаила, который, к не особому удивлению первого, шёл не один. Следом за Московским к Днепропетровскому приближался Романов, а ещё чуть подальше от них, в самом конце, плелся Ярослав – с 1986 года новый город-спутник, построенный недалеко от Чернобыля, взамен полностью вымершей Припяти. – А цього навіщо з собою притягнув? — А у этого имя есть. – не выдержав откровенной издевки, съязвил Александр, стоило им с Михаилом вплотную подойти к Киеву, который, в свою очередь, всем своим видом показывал насколько был "рад" видеть своего русского брата и его молодого человека. — Достаточно, Дим. Мы сюда все-таки не для ругани пришли. – решив сохранить относительное спокойствие в разговоре, осадил Днепровского Москва, после чего протянул ему ладонь в знак приветствия. — А я і не лаюся... Поки що... – все с тем же недовольством процедил Киев, но руку брата все же пожал. — В таком случае... Может уже зайдём?.. – наконец вклинился в разговор столиц Славутич, кивнув в сторону старого указательного знака "Чiрнобиль", краска на котором, от времени уже сильно облезла, да и сам камень уже готов был вот-вот раскрошиться. — Да, давайте... Не постоять же около входа мы сюда все-таки пришли... – согласился Питер, а после пошёл вслед за Москвой и Киевом прямо по обочине... Импровизированные могилы Чернобыля и Припяти находились прямо около памятника первым тридцати ликвидаторам около останков четвертого энергоблока, а потому найти их особого труда не составляло. Главной и самой сложной задачей на данный момент, по крайней мере для самого Дмитрия, было не упасть на колени прямо перед ними, однако... Он держался... Нет, не от того, что кто-то мог увидеть его слабость – о ней за весь восемьдесят шестой и так узнали все, кто только могли, а лишь ради памяти о Родионе... по крайней мере он бы явно не одобрил такого... А потому Киев держался, как бы больно ему не было...как бы тяжело не было на сердце...И у каждого своя рана,
И кому-то небо в сеточку, Ну, а кому-то море из-под крана. Кому-то не быть кометой,
Кому-то горит экран; А кому-то – бить по гробам;
А кому-то – по барабану!
— Привіт, Родь... Я прийшов, як і обіцяв минулого разу... – как-то особенно горько произнёс Дмитрий, первым подойдя к могильной плите, пока остальные накрывали импровизированный поминальный стол. – Цього разу Женек не зміг прийти – зайнятий справами, хоча... Здається ми обидва навіть знаємо ім'я цих "справ"... Ну да ладно...самі такими були... Зате зі мною ув'язався Ярослав, ну... це місто, яке побудували поруч з вами замість Прип'яті... У нього навіть прізвище на половину ваша "Вавакин-Ходкевич"... Цікаво, ким він тоді тобі доводиться?... — Сыном, Мить... Сыном... – прозвучал внезапно голос мертвого будто эхом, заставив застыть в немом шоке не только Дмитрия, который, услышав до боли знакомую речь, встал как вкопанный, но и остальные города, пришедшие тёплым апрельским деньком на поминки вместе с Киевом. — Эт-то.... Ви ж теж це почули? – до сих пор не веря в услышанное, обратился к Москве, Питеру и Славутичу Киев, до последнего надеясь, что произошедшее было не просто плодом его больного воображения. — Д-да... – чуть заикаясь, ответил Ярослав, первый вышедший из "прострации". — Ну... на массовую галлюцинацию это не особо смахивает, поэтому... Хей, Родион, ты правда нас слышишь? – решил проверить свою догадку Московский, крикнув как можно громче, однако... ответа на вопрос так и не последовало... — Значит нам всем просто послышалось... В конце концов было бы странно, если бы тот, кто мертв уже вот как третье десятилетие вдруг смог заговорить... – чуть растроенно произнёс Александр, от чего Дмитрий, в свою очередь, лишь сжал в кулак правую руку, пытаясь успокоиться, а после все же решил продолжить свой односторонний диалог с мёртвым городом. — Не слухай їх, Родь, зрештою... Я-то знаю, що ви з Полечкой все чуєте, просто відповісти не можете... Ну нічого...тоді я щось розповім...як і завжди... — Могу... – вновь эхом раздался голос мертвого, от чего Дмитрий, едва заслышав, все же не смог сдержать эмоций. По щекам мужчины потекли слезы, а уголки рта чуть изогнулись в счастливой улыбке. — Так, а чего нам тогда не отвечаешь, а как только стоит заговорить Диме, как тут же начинаешь разговаривать? – скептично изогнув бровь, спросил Михаил, обратившись куда-то в пустоту. Вот только ответа снова не последовало... Казалось, будто что-то мешало городу ответить на чьи-либо вопросы, кроме тех, что задавал непосредственно сам Киев, а потому, чуть поразмыслив, Днепровский вновь обратился к Чернобылю: — Ти тільки мені відповідати можешь? — Да, только тебе... Мить... — Це.... Адже це хоч щось, ніж просто тиша, Родь! А здатися? Здатися можеш? – ещё больше воодушевившись, воскликнул Киев, наплевав на остальные города, пришедшие вместе с ним, и продолжая обращаться в никуда с упорством дожидаясь ответа. И ему отвечали. — Чего не могу, того не могу... Полиночка, вон, даже поговорить хотя бы с тобой не может, а я... Мне так жалко её, Мить! Она ведь совсем маленькая ещё для всего этого! И Славутич! Как он поживает?... Услышав свое имя в обращении мертвого города, Ярослав тут же выпрямился и поспешил ответить: — Все добре, мене побудували набагато далі від станції, як було прийнято після катастрофи, тому... у мене все добре... ось тільки... – однако продолжить Ярослав Леонидович так и не смог – сухой ком горечи от осознания того, что общается с мёртвым отцом, встал прямо посреди горла и мешал ему произнести еще хоть что-то. К счастью, Дмитрий явно понимал, что хотел добавить город, а потому попытался продолжить за него: — Ось толко нам Вас не вистачає, Родь... Як би я хотів, побачити тебе ще хоча б раз...обійнявши... Коли ж настане цей час? — Не знаю, Митенька... Чего не знаю, того не знаю... Свидимся, али и вовсе пропаду – это уже не мне решать... Некоторые, вон, возвращаются обратно, а толку-то? Уже совсем не тот город, которым бы... – однако договорить последнюю букву в последнем слове Чернобыль уже не смог. Послышался вначале хрипкий кашель, а после уже и последнее, что мог сказать мужчина. – Ух-ходите... В-выб-рос... Снова... Оп-пасно... — Выброс? Но разве они не закончились ещё десятилетие назад? – спросил брата Москва, на что Днепровский лишь опечалено покачал головой, а после, поднявшись с колен, начал резко собирать все те немногочисленные вещи, что брал с собой. Вслед за ним тоже принялись делать и другие города. — Я ще повернуся, Родь... І ми ще обов'язково побачимося, ти тільки... Не вмирай, будь ласка... І Поліні теж саме передай... Нема за що... – уже на самом выходе обратился к Чернобылю Киев, однако ответа больше так и не услышал... Лишь тёплый апрельский ветерок нежно ласкал лицо столицы, будто вторил тому "Он будет ждать... Он обязательно дождётся, а как иначе..?" И ведь действительно, что ещё оставалось делать духу мертвого города, запертого на своей же ядовитой территории, как не ждать?...