Чайная Лавка

Коля очень любил эту кофейню. В центре, прямо под лестницей любимого художественного магазина, а ещё дешёвая. Очень дешёвая, если сравнивать со всеми кофейнями вокруг. Точнее, это даже нельзя было назвать кофейней. В первую очередь это был чайный магазин, где кроме продажи чая могли сварить кофейок и даже налить сиропа. В общем, Гоголь был в восторге от этого замечательного закутка, единственным минусом которого было отсутствие сидячих мест. Но это было так незначительно, что можно было простить, ведь плюсы явно были существеннее. А сегодня появился ещё один плюс. Самый существенный. Зайдя в чайную лавку (а если быть точнее в художественный магазин над ней) впервые с начала учебного года, Коля так и замер. Стойкий запах кофе и специй вдруг стал ярче, а лет пять как устаревшая музыка на фоне не казалась такой уж бесячей. Бариста в этом местечке не менялись годами, поэтому видеть кого-то нового было уже странно. Видеть кого-то нового, к тому же столь красивого и манящего к себе каким-то необъяснимым образом, было настоящим чудом. — Добрый день, можно мне латте с карамельным сиропом? — со скрываемой тревогой в голосе просит Гоголь, утыкаясь подбородком в стойку и наблюдая за молодым бариста своими яркими зелёными глазами. Немногочисленные лампочки отражались в них, создавая эффект ещё какой-то детской простоты. — Здравствуйте, — слегка заторможенно отвечает бариста, подняв свои огромные перепуганные (иначе их и не назовешь) глаза с экрана планшета на гостя. — Откуда же мне знать, можно Вам его или нельзя? Я ведь не Ваш лечащий врач, — выдыхает юноша за прилавком чуть громче, чем следовало бы, а потом, натянув подобие измученной улыбки, спрашивает: — Вам какой? Большой или маленький? Коля хихикает в ответ на эту аккуратно брошенную шутку. А этот паренёк оказался даже лучше, чем можно подумать с первого взгляда. Кто-то, с внешним видом викторианского ребёнка и юмором самого Гоголя — красота. — Нам большой, — отвечает он, не поднимая головы с прилавка, на котором так хорошо устроился. Так даже получалось смотреть на милого незнакомца не с высоты своего роста. — Я вас здесь раньше не видел, — собирается с силами и наконец-то говорит Николай. Будет не очень хорошо, если его пошлют с такими вопросами куда подальше. — Нам? Вы Николай Второй? — так же тихо бросает юноша, отвлекаясь на то, чтобы спрессовать кофе и запустить кофемашину. — Я новенький. Вторую неделю работаю, — бариста движется слегка рвано, пока делает заказанный латте, и старается лишний раз не смотреть на Гоголя: кажется, он выглядит слегка напуганным. Прямо как котенок. — Нет, у своих родителей я первый Николай, — отвечает Гоголь, когда шум от кофемашины стихает. — А вас как зовут? Бариста неловко поправляет бейдж с надписью «Фёдор». Стесняется, видимо. — Ваш большой латте с карамельным сиропом подан, Николай Первый, — Федя двигает черный бумажный стаканчик с логотипом чайного магазинчика в сторону Гоголя. — Надеюсь, Вы будете удовлетворены уровнем обслуживания Вашего покорного неопытного слуги, — Фёдор даже чуть голову вперед наклоняет, изображая вежливый поклон. Как бы ему не перегнуть палку со всеми этими специфическими шуточками. — Спасибо, Фёдор… Я не знаю никаких Фёдоров, кроме Басманова и своего одногруппника из детского сада. Да и Николай Первый, честно говоря, лоховской немного. Лучше Второго, но мне никто не нравится. По словам мамы я улюблений син Микола, без номеров. Можешь тоже меня так звать, — Гоголь выпаливает всё с ярым энтузиазмом. И только потом, наконец-то, вспоминает про то, что пришёл пить кофе. — Просто замечательно! Если ты до этого никогда не работал бариста, то, наверное, ты покровитель кофейной гущи или что-то подобное. Коля и сам не замечает, что перешёл на «ты». Он был вежливым мальчиком, но при ровесниках часто забывался. Федя только едва заметно ухмыляется на это откровение о других Фёдорах, но ничего на это не отвечает. — Спасибо, конечно, но я бы не сказал, что я покровитель кофейной гущи или что-то подобное. Просто сам люблю вкусный кофе, поэтому и для остальных делаю его так, будто для себя, — Достоевский смущенно тупит взгляд в стойку. У него было желание продолжить разговор, но делать это самостоятельно ему не позволяло дурацкое тревожное смущение, свернувшееся неприятно греющим внутренности комком где-то чуть пониже грудины. Хотелось и не хотелось одновременно, чтобы сейчас кто-то зашел, вынуждая Колю отойти или вовсе покинуть магазинчик, но, к счастью, никто так и не заходил. — Это очень мило с твоей стороны. Но это Чайная Лавка. Кофе это приятный бонус, но, по идее, в первую очередь надо любить чай. Хотя я ни в чем не разбираюсь из этого. Коля тихонько пьёт свой кофе, уже не отмечая превосходного вкуса или чего-то ещё такого. Просто вкусно, просто отсрочка обеда на часик-другой. Возможно, ему не стоило начинать этот разговор? Федя выглядит так неловко, будто предпочёл бы изначально просто молча работать. Да, он просто допьёт свой кофе здесь и уйдёт. А в следующий раз начнёт разговор так, будто они никогда не виделись раньше. Как это было при каждом одноразовом знакомстве, которых за пару лет скопилось великое множество. — Я и чай люблю. И неплохо в нем разбираюсь, а эта подработка даёт возможность изучить эту тему еще лучше. Вас проконсультировать? — Федя вдруг оживляется. Теперь у него есть возможность поговорить с Колей, не нарушая правил (в том числе правил приличия). — Да? — неуверенно отвечает Гоголь. Кажется, миленький бариста не против того, что он здесь стоит и явно не собирается уходить. — Ну, я не против. Я больше по зелёному чаю, наверное. Но дальше сенчи и улуна не разбираюсь. Просвятишь? — он расплывается в улыбке и в самом его голосе ощущается радость. Такой эмоциональный, ничего не скрыть. Федя начинает свой рассказ с пояснения о том, что улун вовсе нельзя назвать зеленым чаем, ведь все китайские чаи подразделяются на шесть групп исходя из процента ферментации. Так, например, зелеными называют чаи с процентом ферментации от одного до пяти, а улуны вовсе делятся на две категории, состоящие из «светлых» слабоферментированных с процентом от пятнадцати до шестидесяти, и «темных» сильноферментированных с процентом от шестидесяти до восьмидесяти. Чтобы ему было удобнее наглядно объяснять Коле различия, показывая особенности скрутки и внешнего вида чайных листьев в целом, он спускается с небольшого «подиума» за стойкой и подходит к витрине с чаем. И только сейчас, спустившись, он обращает внимание на то, насколько же все-таки Коля высокий. Это даже заставляет на секунду сбиться с мысли. Но только на секунду, не больше. В любой другой ситуации Гоголь бы назвал это занудством, а говорящего — душнилой. И бежал бы куда подальше, возможно, не возвращался бы в Чайную Лавку ещё с месяц, не желая смущать ни себя, ни бариста. Но это в любой другой ситуации, не в этой. Сейчас он внимательно слушал, пытался что-то запомнить. Но половина слов пролетела мимо, пока Николай глупо пялился на макушку нового знакомого. Забавный. — Боже, я это никогда не запомню. Понятно почему чай просто делят на цвета. А это правда, что наш чёрный чай в Китае называют красным? Я просто по телеку видел. — Да. Но мы, как и многие другие европейцы, зовем его черным, потому что у нас первая, а порой и единственная ассоциация с красным чаем — это каркаде. А каркаде, по идее, как и любой другой травяной напиток, и чаем назвать нельзя, но это уже другая история. Фёдор наконец поднимает взгляд. Он выглядит немного смущённо то ли от компании Коли, то ли от того, как много тут наговорил.        — Так когда у тебя следующая смена? — неожиданно для обоих спрашивает Гоголь и на его лбу проступает едва заметная испарина. Необдуманно и рискованно, но Коля никогда не был из робкого десятка, а бариста был умён и красив лицом, так что упускать такой шанс было бы фатальной ошибкой. — На этой неделе я работаю в среду с одиннадцати до двух и в пятницу с двух до шести. Приходи, если тебе вдруг потребуется консультация, — с округлившимися от неожиданности глазами отвечает Достоевский. Люди, которые так легко ведут себя в обществе, пугают его. Он даже теряется на секунду от этой поразительной прямоты. — Какой ужасный график, — сам для себя говорит Николай. Он не сможет ждать до пятницы, так что прогуляет пару пар. Ничего, один день можно. — Тогда… Встретимся в среду? — с надеждой спрашивает Гоголь. Он надеется, что его не обманули с графиком. А то был уже такой случай, ужасно неприятно. — У тебя получается отличный латте, кстати. — Да, на этой неделе ужасный, просто напарница попросила подменить, она не успевает выйти на полный день. На следующей неделе я буду работать во вторник и среду, а потом в пятницу и субботу, — поясняет Фёдор. Ему немного неловко, но Коля, кажется, уже собирается уходить, так что сейчас можно дать себе волю, а потом забиться под кассу и просидеть там до закрытия, не контактируя с людьми вообще. — Буду ждать тебя в среду с отличным латте и еще одним рассказом про чай. Завтра как раз привезут что-то новое, — бросает он этот размытый ответ на комплимент и поднимает взгляд на Гоголя. Господи, мальчик, нельзя смотреть на людей такими надеющимися щенячьими глазами. — Ну, тогда я пошёл? Встретимся, Фёдор Первый, — уже в дверях говорит Гоголь и пулей вылетает на улицу. Вау. Вау! Николай привык заигрывать с кем-то забавы ради, почти не воспринимая это всерьёз. Почти привык, что ему отвечают тем же. Но этот раз казался особенным, всё же это не ощущалось как пустой разговор. Хотелось верить, что его правда будут ждать. Потому что он точно будет. Федя провожает Колю едва заметной дружелюбной улыбкой, а потом, стоит только двери захлопнуться за ним, шумно выдыхает и роняет свою тощую задницу на табурет. Господи, как же не по себе ему было. Ещё и так смущающе. Коля оказался приятным и весьма занятным юношей. Обычно у Достоевского не было каких-то проблем с заигрыванием: не то чтобы он флиртовал слишком часто, но обычно это ему удавалось легко и с невероятно спокойным лицом, потому что никаких намерений романтического характера этот флирт не нес, но в этот раз все было так сумбурно, что даже сам Фёдор перестал понимать, вкладывали ли они оба в этот неловкий разговор что-то подобное или же это была просто шутка? А может это вообще у Коли манера общения такая? Ладно, все удастся выяснить аж в среду, а пока остается только продолжать работать и стараться не думать об этом.

***

Когда Гоголь действительно появляется в чайном магазинчике в среду, как и обещал, Федя обслуживает другого клиента. На его лице выстраданное вежливое выражение — совсем не такое, как было в прошлый раз. Он консультирует какого-то мужчину средних лет, объясняя ему разницу между двумя похожими чаями, но очень спокойно, медленно и негромко, терпеливо повторяя из раза в раз практически одно и то же, потому что клиент явно не понимает разницы. Коля смиренно ждёт, пока этот мужчина уйдёт и они с Фёдором опять останутся одни. И так странно видеть нового знакомого таким серьёзным и тише обычного. Хотя, может у него сегодня плохое настроение? Тогда Николай просто купит кофе и пойдёт по своим делам. Разочаровывающая неудача. — Добрый день, а вот и я, — здоровается Гоголь, стоит колокольчику на двери звякнуть. И каково же его удивление, когда бариста незаметно, но при этом так явно меняется в лице. Будто добрее становится. Искусственный свет в черных глазах выглядит как свет его души. Глупо, но юноше хотелось верить, что на него могут смотреть подобным образом. — Добрый день, Ваше Императорское Величество, — Федя склоняет голову в вежливом приветственном поклоне, прямо как в прошлый раз. — Ой, прошу прощения, Николай Первый же лоховской. Чего желаете сегодня? Большой латте на коровьем молоке с карамельным сиропом? Или, может, сегодня желаете испробовать чаю? Нам привезли отличный зеленый чай с разнотравьем, два вида улунов и новый белый чай. — Да, большой латте со всем этим, пожалуйста. Может, возьму чай домой. Буду пить что-то не из пакетиков. Гоголь, как и в прошлый раз, укладывает голову на прилавок и наблюдает за бариста. Никуда он не мог деться от своего ребячества. — Чего у вас нового? Ну, у вас в смысле у тебя. У вас новый чай, да, обязательно возьму с собой. Но знакомлюсь я не с чаем, — единым потоком выпаливает Коля. — Даже не знаю. Вроде, все по-старому, за два дня ничего интересного не произошло, — ведет плечом Федя, пока разбирается с прессовкой кофе. — Живу своей маленькой глупой жизнью, делаю свои маленькие глупые дела, как самый простой человек, — успевает добавить он, прежде чем поворачивается спиной к Коле, а лицом к кофемашине. — Надеюсь, это не прозвучало так, будто я древняя хтонь, которая мимикрирует под человека, но не очень удачно. Ваш латте, кстати, — снова начинает свой маленький диалог Достоевский, когда поворачивается к стойке, чтобы отдать Гоголю стакан с кофе. Коля забирает свой латте и с заговорщическим видом потягивает его через соломинку. — Если ты хтонь, я никому ничего не скажу, не переживай. Но тебе стоит найти оболочку получше, чем, вероятно, студент, готовый вот-вот испустить дух. Хотя и оболочка эта очень приятная внешне, — прислонив руку ко рту шепчет Гоголь. Сколько таинственности. — Я не хотел быть банальным и выбирать в качестве оболочки дородного мужика, поэтому выбрал этого анемичного задохлика. Он сам выглядит как хтонь, так хоть никто не удивится, если все вскроется, — так же тихо и с крайне серьезным, даже загадочным лицом отвечает Федя. — Но я пожалел, что выбрал его, потому что теперь вместо того, чтобы заниматься мировым господством, я продаю чай и кофе всяким милым мальчикам и не только. Хотя ладно, симпатичные ровесники относятся к плюсам этой работы. Гоголь может поклясться, что цвет его стремительно краснеющих щёк уже близок к цвету его розовых волос. Хотя нет, румянец наверняка ярче. — Ну… График работы у тебя правда неудобный для мирового господства. Хотя для учёбы правда подходит. Где, кстати, нынче учатся такие очаровательные рептилоиды? — тон Николая удивительно спокойный. Это определённо заслуживает уважения. — Могу я оставить пока своё место учебы в тайне? У меня был один пренеприятнейший случай. Для начала я хочу познакомиться поближе, а потом уже рассказывать, — деликатно очерчивает границу допустимого Фёдор. Николай разговаривает одними междометиями. Он привык смущать сам, а не чтобы смущали его. Но у Фёдора замечательно получалось удивлять. Стремление познакомиться с ним, с Гоголем, по доброй воле, обескураживало. Он был ярким, привлекающим внимание, бесконечно весёлым и забавным. Может даже интересным. Но интересным лишь как событие дня, а не как личность, которую можно захотеть понять, узнать получше и полюбить в самом широком смысле этого слова. Поэтому одно предложение о близком знакомстве, так небрежно слетевшее с губ Достоевского, выбивало землю из-под ног. — Да-да, конечно, дело хозяйское. Просто интересно, что тебе нравится настолько, что ты решил посвятить этому жизнь. По моему внешнему виду всё так понятно, что это даже скучно. Гоголю нравились его бесконечные беретики, рубашки с кружевными воротничками и огромная коллекция необычных штанов на любой вкус. Но по его внешнему виду все всегда было понятно, это исключало приятный элемент загадки. А загадки Гоголь ой как любил. — Нет, не понятно. Может, ты психолог? Или в педе учишься? Я знаю довольно многих людей, учащихся в педагогических вузах, но выглядящих… не как стереотипные педагоги, скажем так. Или лингвист? На иностранных языках тоже полно разных интересных ярких личностей, — Федя максимально прикидывается дурачком и специально не говорит про свое предположение о художественном образовании Гоголя, чтобы подыграть ему. — А вдруг ты вообще юрист, но тебя родители заставили поступить, поэтому ты бунтуешь и саботируешь все правила, которые можешь? Коля хихикает. Эта очевидная ложь веселила и грела сердце. Всё было понятно с самого начала хотя бы потому, что на втором этаже располагается художественный магазин. — Технически, ты прав. Я учусь в педе, там, через дорогу. Но учусь я на дизайнера. Тебе стоило ещё предположить мед, он тоже тут через дорогу. Или я больше похож на педика, чем на медика? — Скажу, что ты выглядишь как человек, которому Чайковский ближе, чем Чехов, — размыто отвечает Федя и едва-едва улыбается, чтобы не смущать Колю, если тот вдруг не поймет. И вообще хотелось посмотреть, догадается ли он, что Достоевский имеет в виду, без намека в виде его странной улыбки. — Чайковский ближе, тут ты прав. И отнюдь не потому, что я читать не люблю. А вот в этом самом смысле. Коля рад, что ему не придётся говорить очевидный, но такой смущающий факт. И что Федя блещет то ли музыкальным вкусом, то ли эрудированностью. В любом случае это очень привлекательно. — Мне тоже Чайковский ближе, хотя читать я люблю, — отвечает Фёдор, мазнув быстрым взглядом по лицу Коли, но тут же отвернувшись. Это, пожалуй, был его самый неловкий каминг-аут из всех. — Ты слишком бодрый для студента медицинского. И слишком свободный. Обычно их в это время еще гоняют, да и в прошлый раз ты приходил посреди дня, поэтому я мед и не рассматривал. У тебя много различных интересных аксессуаров, но нет ключевого — страшных синяков под глазами, — Федя как-то неловко ведет плечом, объясняясь. Это просто привычка, да и из-за работы очень устают плечевые мышцы. — А я прогульщик. Ну, в прошлый раз я после пар пришёл, а сегодня прогулял последние, — он широко улыбается, словно ребёнок. Надеется, что парень поймёт, что прогуливают ради него. — Синяки под глазами не ужасные. По крайней мере, тебя не портят, но желание уложить поспать вызывают. — О, спасибо. У меня это уже часть имиджа. Не то чтобы я стараюсь, чтобы они появились… Ладно, в общем, это вынужденная деталь моего образа. Считай, под них все и подбираю, — Федя вдруг даже руку подносит и ощупывает один из мешков под глазами осторожным похлопывающим движением указательного пальца. — Да и какая-никакая выгода есть. Недавно мне в автобусе место уступили, потому что сказали, что я выгляжу едва живым, и предложили воды. И в университете не слишком гоняют, потому что так сразу видно, что мальчик я умный и старательный. — Ну, что умный и старательный, и так заметно. Подрабатываешь, ещё и так много знаешь про одни только чаи. Не знаю, что ты там изучаешь, но отчего-то я не сомневаюсь в твоих знаниях. Гоголь хочет сказать что-то ещё, но тут в магазинчик заходит посетитель. Удивительно, аж второй за день, это даже много. И снова приходится наблюдать серьёзного и будто бы чуть более замученного жизнью Фёдора. Такая перемена в лице поражала. Хотелось видеть и её, и само это лицо чаще. Фёдор обслуживает клиента, довольно быстро подбирая ему чай по вкусу, а после, вежливо попрощавшись, даже тихонечко вздыхает. — Так вот, о чем мы с тобой говорили? — спрашивает он, повернувшись к Коле, допивающему свой латте. — О том, что мне нужен ещё кофе. И я всё же хочу купить чай домой. Полностью доверяю твоему выбору, главное чтобы зелёный был. Коля немного нервно теребит кончик косички, явно о чём-то задумавшись. Даже не смотрит на то, что там делает Достоевский, хотя это всегда очень его увлекало. — Кофе повторить или хочешь чего-то другого? О, кстати, времени у меня как раз осталось на то, чтобы сделать тебе кофе, выбрать чай и переодеться. Странно, что напарница немного задерживается, — вздыхает Федя, повернувшись к часам, висящим на стене. — Так что, тебе большой латте с карамельным сиропом? — Ага. Я другой вообще редко пью. Только разве что какой-нибудь флэт уайт, когда хочу взбодриться. А ты что любишь из кофе, кстати? У Коли всё трепещет внутри. Может, выйдет проводить Достоевского до остановки? Всё равно им обоим надо ехать домой, это не будет такой уж наглостью. — Я люблю лавандовый раф, но беру его в другой кофейне, там для него есть специальная лавандовая смесь, а у нас просто сироп. А так обычно пью латте или айс латте. Не люблю горький кофе. И, если честно, я больше предпочитаю какао и чай. Кофе пью по настроению, — немного небрежно, раскованно-лениво отвечает Фёдор, а потом отвлекается на приготовление латте для Гоголя. С ним было удивительно комфортно, Достоевский даже и не заметил, как невольно сбросил с себя жесткий панцирь из тревоги и бдительной опасливости. — Ваш латте, пожалуйста, — рабочим вежливым тоном говорит он, негромко стукнув картонным стаканчиком по стойке. — Ох, Аня, добрый день. Ты немного задержалась, — тут же отвлекается он на сменщицу, разматывающую свой шарф и извиняющуюся на ходу. Пока сменщица Феди переодевается, он успевает подобрать Коле чай. Они останавливаются на их новинке — зеленом чае с разнотравьем, красивая надпись на ценнике которого обещает снимать нервное напряжение, улучшение сна и прочие предметы роскоши для недосыпающих и вечно стрессующих студентов. — Подождешь, пока я переоденусь? Если у тебя есть желание, мы могли бы немного пройтись… — спрашивает Федя, пробив чай, и смотрит на Гоголя прямо. Его веки чуть прикрыты, придавая его взгляду немного больше томности и усталости одновременно. Он скорее выглядит сонным, чем флиртующим в этот момент. Но это работает. — Я подожду тебя на улице, хорошо? Не торопись. Коля выскальзывает на улицу, вцепившись в стакан с кофе просто мёртвой хваткой. Он чувствует, как счастье растекается по телу от одной мысли, что сейчас он ждёт милого мальчика-бариста, который ещё и пройтись предложил. Он всю жизнь мечтал о подобном. Абсолютно безнадёжный романтик. — Тебе в какую сторону? — спрашивает Гоголь, когда Федя появляется рядом. Одетый слишком уж тепло, как для сентября. Так и хочется пошутить об этом, но приходится сдерживаться. Федя поправляет темно-синий клетчатый шарф и лацканы такого же темно-синего пальто, а еще недовольно щурится, потому что дневной свет болезненно режет по чувствительным глазам, привыкшим к приятному теплому полумраку помещения. — Мне на остановку. Она тут недалеко. Хотя ты, наверное, и так это знаешь, — Достоевскому приходится даже приподнять голову, чтобы посмотреть Гоголю в глаза. Ну почему он такой… непривычно высокий? Или сам Фёдор нетипично низкий? — На какую остановку хочешь? Ближнюю, через сквер подальше или через сквер очень подальше? Я никуда не спешу. Коле становится немного неловко от этой их разницы что в росте, что в одежде. Они выглядят словно из разных миров. Гоголю нравилось выделяться в толпе, нравилось ловить на себе чужие взгляды. Но хотелось стать самым обычным прямо сейчас, чтобы спокойно дойти с Фёдором до остановки, говоря о чём-то ещё, и при этом не доставлять дискомфорт ни броским видом, ни высоким ростом. Но поменять свой внешний вид Николай был не в состоянии — слишком уж много это значит для него. Легче было изменить мир под себя. — Через сквер очень подальше, я тоже никуда не спешу и люблю ходить этим путем. Федя убирает руки в карманы и немного втягивает шею в плечи, зарываясь носом в мягкий синтетический шарф, отчего он визуально становится еще меньше, чем выглядел до этого, но его, кажется, это нисколько не смущает. — Я очень люблю смотреть на людей в сквере. А они любят смотреть на меня. Но вообще довольно здорово просто сидеть там на лавочке или на бортике фонтана и наблюдать за прохожими. Во что они одеты, о чём говорят. Так люблю наблюдать за людьми. Коля опускает взгляд, чтобы мельком взглянуть на этот комочек рядом. Выглядит немного смешно. Удивительно, что он так мёрзнет в такую приятную погоду, на улице градусов пять, может чуть больше, очень комфортно, как по мнению Гоголя. — Я не люблю наблюдать за всеми подряд, только за теми, кто мне нравится. Меня напрягает чужое повышенное внимание ко мне, особенно, если это незнакомые люди, поэтому сам так не делаю. Сразу начинаешь думать «Почему они так смотрят? Со мной что-то не так?». Фёдор вздыхает, а потом вдруг чихает. Морщит свой котячий нос и недовольно фырчит про то, что на холоде нос вечно течет. — Ну, в принципе, понимаю тебя… Будь здоров! Значит, это правда. Ну, что тебя понимаю. Гоголь случайно касается руки Феди и тут же её одёргивает. Какой холодный! Ну точно древнее существо, мимикрирующее под молодого парня. Он хочет сказать что-то ещё после этого, но в него врезается маленький ребёнок. Маленький, но очень тяжёлый и быстрый, заставляющий его отлететь в сторону Фёдора и наверняка больно ударить того локтем в грудину. — У, блять, попуски ебучие. Глаза себе выколи, раз всё равно не пользуешься! — кричит юноша вслед. — Какой ты грозный. Хотя совершенно таковым не выглядишь, — шипит Федя, но не с намерением обидеть или оскорбить, а из-за боли в груди. — Знаешь, а ведь по статистике в большинстве случаев именно физические повреждения, вроде таких ударов, служат причиной возникновения рака молочной железы. К счастью, я не девушка, мне такое не грозит. Хотя нет, мужчины тоже страдают от рака груди, но там немного другие причины возникновения, да и статистическое соотношение, если мне не изменяет память, 95-97% женщин на 3-5% мужчин, — между делом вставляет Достоевский, поправляя свой съехавший на груди шарф и лацканы пальто. — О. Неожиданно, но занимательно. Значит, всё же мед? А ты удивительно выносливый, раз ещё и работаешь. «Опять он умничает. Душнила недоделанный» — можно было бы подумать. Но Николай легко вёлся на умных парней, похожих на свежий труп, и был готов слушать эти заумные речи весь день. Ему правда было интересно, да и он сам был человеком далеко не глупым, просто умничать предпочитал в других сферах. — Нет, не мед. У меня просто мама докторка. Федя щурится от холодного солнечного света, резанувшего по глазам, когда поднимает голову, чтобы посмотреть на реакцию Коли. Кажется, ему либо нравится, либо он просто очень вежливый и держится из последних сил, чтобы не назвать его душнилой или что-то в этом роде. Как бы неприятно или странно это не звучало, кажется, Достоевский решил проверить, не отпугнет ли он всей этой своей занудной заумностью своего нового знакомого. Не отпугнет — отлично! Отпугнет — тоже хорошо, сразу станет ясно, что им немного не по пути. — Ну вот как ты думаешь, где я мог бы учиться? Какой у меня вайб? Ответ «твой вайб это звук «теперь я дед инсайд, мне девять лет, и я хочу в психокидс» не принимается, — Федя снова произносит первую часть своей речи с серьезным видом, а вот вторую приправляет даже некоторым драматизмом, стараясь максимально правдоподобно сымитировать небезызвестный мем. Всё же отчего-то хочется опять поднять тему своего места учёбы, будто Николаю можно доверить всё самое ценное и особо не задумываться. Гоголь смеётся да ещё так от души. Фёдор был жутко забавным, пускай с виду и не скажешь. Он очень любил таких людей. — Ну, получается не мед. Да и странно работать и учиться при этом в меде, это уже пройдено. Точно не филология или истфак, потому что я ни разу не видел тебя в своём корпусе. Да и ты не говорил, что кажется где-то меня видел, как это часто бывает при знакомстве. Точно не чисто технический ВУЗ. Может, языки? Корпус иностранных языков здесь недалеко. Или вообще юридический? Тебе много что подходит. — Ты назвал правильный ответ, но какой именно — я тебе не скажу. Но мы с тобой действительно не пересекались в твоем корпусе, потому что я не учусь ни на филологическом, ни на истфаке. Это так, небольшая подсказка тебе, — Федя смотрит на Колю и растягивает губы в едва-едва заметной улыбке, неосознанно подогревая чужой интерес к собственной персоне. — Значит, не юридический, потому что ты наседаешь на корпус. Получается, языки или психология? Ты больше похож на психологию, но там большой уклон и в педагогику, что тебе уже не подходит. А вот языки дают больше возможностей, вроде как и в дипломатию пойти можно с чем-то. Так что мой ответ — иностранный язык. Николай любил загадки. Он был первым на все интеллектуальные игры и в школе, и в университете. Да и сам любил загадывать загадки. Так что такой внезапный ход их разговора приводил Колю в детский восторг. — Ты угадал. Мне нравится ход твоей мысли, ты так глубоко копнул, но ответ крылся на поверхности. Я разве не выгляжу как любимый ученик преподавателя английского, который не только знает язык лучше всех, но еще обязательно либо ментально нездоровый, либо принадлежит ЛГБТ-сообществу? — Федя шумно вздыхает, таким образом усмехаясь, и плотнее кутается в свой шарф, стараясь спрятать покрасневший от холода кончик носа. — Нет, кстати, не выглядишь. Обычно любимчики преподавателей по английскому более… Активные? Такие экстраверты, душа компании, всё могут и успевают. Если бы я упомянул не ПиП, а просто психологию, то больше бы на неё налегал. Тебе она по твоему вайбу дед инсайда больше подходит. Гоголь жутко горд собой. Точнее, это даже не столько гордость, сколько удовольствие от похвалы. И от того, что угадал правильный ответ. Достоевского крайне забавляла реакция Коли на все ими сказанное. Да хотя не только реакция, ведь и сам парень был весьма интересным. С ним было достаточно уютно, несмотря на их ощутимую разницу в манере поведения, что не могло не радовать Фёдора, которому обычно было крайне сложно выстраивать новые социальные связи. — Тебе в какую сторону ехать? — спрашивает Коля, когда они оказываются посреди подземного перехода. — Мне в нефты. А тебе? — Мне тоже. Мне до Кристалла. Гоголь высматривает автобусы, но отчего-то с радостью замечает, что ничего не едет. Оттягивает момент расставания. — Федя, а может ну… Обменяемся телеграмом там? Или ВК, неважно, смотря чем пользуешься. — Давай. Я редко пользуюсь ВК, так что, наверное, лучше дам тебе телеграм. Тебе ведь удобно там общаться? — Федя достает из кармана пальто телефон и пытается разблокировать его, но удается ему это только со второй попытки, потому что от холода его и без того обескровленные пальцы немного одеревенели. — Вот, пожалуйста, — он протягивает Коле телефон с открытой на нем информацией своего профиля. — Авочка милая у тебя, — мимоходом комментирует Гоголь и быстро вбивает имя пользователя в поиск. — Ага, пасибки, — бормочет он, отправляя разом несколько стикеров. И стоит ему поднять голову, как к остановке подъезжает автобус. Даже удивительно пустой для такого времени. — До тебя идёт? Федя вытягивает шею, чуть прищуривается, чтобы разглядеть номер автобуса, и кивает. — Да, идет. И до тебя тоже, поехали. Достоевский сует телефон в карман и быстро проскальзывает в автобус, занимая свободное двухместное сиденье в самом конце. Жар от печки был готов разморить его в считанные секунды, но это место того стоило. Гоголь вообще не очень любил общественный транспорт. Много людей, много запахов и неприятных прикосновений. И никогда нельзя нормально поговорить, потому что все подслушивают (или так всё время кажется). Поэтому, стоит им сесть, как он замолкает и даже меняется в лице. Хотелось бы надеть наушники и как обычно послушать музыку, но это было бы так некультурно в отношении Фёдора, что им приходится просто замолчать. Достоевский сдвигается как можно ближе к окну и тихонько вздыхает. Потом он поворачивает голову в сторону Коли, смотрит на него минуту и вдруг говорит: — Тоже не любишь автобусы? Понимаю тебя. — Так заметно? Да, не очень люблю. Гоголь немного виновато улыбается и начинает потихоньку распутывать наушники. Он протягивает один Фёдору в безмолвном предложении. Может, так будет приятнее ехать не только ему самому. Фёдор принимает его предложение и вставляет наушник в ухо, придвигаясь к Коле чуть ближе, чтобы избежать излишнего натяжения проводов. — Интересно, совпадут ли мои предположения о твоем музыкальном вкусе с действительностью? — бормочет Достоевский больше для себя. — М? Уже есть какие-то предположения? Впрочем, у меня тоже есть некоторые мысли насчёт тебя. Гоголь включает музыку, стоит договорить. Ехать им далековато, успеют послушать достаточно для того, чтобы Федя сделал выводы. Но не проезжают они и пары остановок, как Коля чувствует тяжесть на своём плече. То ли намерено, то ли случайно, Достоевский положил на него голову. Уснул? Или просто закрыл глаза? Но все произошло совершенно случайно: сначала Федя старательно держался, выпрямляя спину или отклоняясь в другую сторону, но потом все же задремал, разморенный звучанием песен Земфиры в наушниках и теплом от печки. Плечо Коли оказалось рядом очень кстати, ведь так все же удобнее спать, чем прислонившись лбом к стеклу (это чревато неприятными последствиями), однако осознанно Достоевский голову на колино плечо уложить бы не рискнул — просто повезло, что на повороте его качнуло, отчего его безвольное тельце оказалось прижатым к Гоголю. — Федя, Федя, я не знаю, где тебе выходить, а мы к нефтяникам подъезжаем, — ласково говорит Николай, потряхивая парня за плечо. И правда так хорошо уснул. Вообще будить его Гоголю не хотелось, хотелось доехать до конечной остановки вот так, а потом ещё раз оплатить проезд и кататься, пока Достоевский сам не проснётся. — Мы у аграрного, где тебе выходить? — с такой же осторожностью и волнением в голосе говорит юноша, когда Фёдор оглядывается и пытается понять, где они находятся. — Телецентр, — сонно отвечает Фёдор и медленно моргает, проснувшийся не до конца.— Я уснул.? — с полувопросительной интонацией утверждает Достоевский, поправляя немного сползшее с плеча пальто. — Извини, я всегда хочу спать на холоде. — Всё нормально, у самого такое бывает. Тебе выходить на следующей, кстати, просыпайся. Гоголь кивает на быстро меняющийся пейзаж за окном и чувствует внезапную тоску. Не хотелось расставаться, хотелось больше поболтать. — Ну, спишемся? Не усни по дороге, — нерешительно говорит Коля, когда двери автобуса уже открываются. — Спишемся. Не беспокойся, по пути я не усну, — Федя напоследок машет рукой Коле, когда выпрыгивает из автобуса, и провожает его взглядом. А потом он тихонечко вздыхает, поправляет сумку на плече и довольно спешно шагает в сторону своего дома, потому что действительно неслабо подмерз во время их небольшой прогулки. «ты добрался до дома?» — пишет Фёдор, едва переступив порог квартиры. Ему было очень неловко писать первым, но все же хотелось показать новому знакомцу, что он тоже заинтересован во всем, что бы между ними ни происходило. «ага, сейчас пойду с сынулей погуляю» — поразительно быстро отвечает Гоголь. Сынулей звали его собаку, что само по себе вызывало вопросы, даже если знать, что это не человек. И Коля уже было хотел скинуть фотографию своего мопса, забавно бегущего впереди в своих ботиночках, но передумал. Интереснее было узнать реакцию Достоевского, чем похвастаться коллекцией милых фотографий с пёсиком. Федя перечитывает сообщение дважды, нет, трижды, чтобы понять, что он не ошибся. «С сынулей? По тебе не скажешь, что ты молодой отец… Ну, дело не только в том, что ты молодой…» Достоевский правда не понимал, откуда у Гоголя мог взяться ребенок. Нет, он прекрасно знал, откуда берутся дети, но откуда они у Коли, представить ему было тяжело. «Ага, я молодой папаша. Хотя, наверное, такое отцовство было поспешным решением. Тяжело, когда не с кем оставить сынулю. Ну и постоянно ухаживать за ним тоже довольно тяжело» — Коля теперь уверен, что подогрел интерес и может даже шокировал. Но дальше томить не хотелось, поэтому следом за сообщением идёт фотография собачки на руках у Гоголя. «его зовут Сынуля. Скажи, мы похожи» — поясняет он в следующем сообщении. Федя аж на пол оседает, не ожидавший такой подлянки со стороны Гоголя. Он просто впечатлительный мальчик. Кто так шутит вообще? Он чуть не поседел! Не то чтобы это было что-то серьезное, просто шокирующее. Достоевский уже успел почувствовать этот неприятный тревожный комок в груди. «Очень похожи. Он прямо-таки твоя копия. Весь в отца» — отвечает юноша и откладывает телефон в сторону, чтобы снять, наконец, ботинки и пройти дальше в квартиру. Негоже сидеть посреди коридора, да еще и полностью одетым. Они переписываются до конца дня и ещё часть следующего, что делает ожидание скорой встречи невыносимее. Но от этого из их встречи пропадает некоторый момент интимности.

***

— Вот про эту кофейню я тебе говорил, да. Удивительно, что ты здесь никогда не был, всё же совсем рядом с уником, — раздаётся в дверях знакомый голос, но уже лишённый прежнего энтузиазма. Впрочем, это не так заметно. Гоголь входит в кофейню вместе с юношей азиатской внешности. — Федя! Привет! Я тут с другом, но он надолго не задержится, не переживай, — Коля тут же будто начинает светиться изнутри. Достоевский прощается с клиентом, которого обслуживал до появления этих двоих, и встречает Николая легким кивком в качестве приветствия. — Здравствуйте. Коля, не представишь мне своего друга? Я Фёдор, но, думаю, вы уже знаете обо мне, — обращается он к стоящему рядом с Гоголем молодому человеку, который казался ему смутно знакомым. — Это Дазайка. Он очень хочет попробовать твой кофе, прям как и я. Но я ещё хочу немного побыть с тобой, — Коля звучит чуть нервно. Он переживает, что друг начнёт подстёбывать его на тему того, как он ведёт себя с объектом симпатии. Была у Гоголя такая черта — со всеми вести себя по-разному, но всегда искренне. Всё же не стоило раньше времени говорить про очаровательного бариста, который много умничает и выглядит так, словно находится на терминальной стадии туберкулёза. Не стоило говорить ни про существование самого Фёдора, ни все эти глупые маленькие ненужные подробности. — Я буду как обычно, — делает заказ Гоголь. — Я буду латте с солёной карамелью, — наконец-то говорит юноша, представленный как «Дазайка». Сразу понятно, что во вкусах они с Колей сошлись. — Так, значит один большой латте с карамелью, а другой… Какой предпочитаете объем? Пробивать в один чек или раздельно? — Достоевский ведет себя весьма учтиво, но говорит монотонно-спокойно, а не натянуто-дружелюбно и чрезмерно активно, как это обычно бывает. Кажется, присутствие Гоголя на него плохо влияет. Что ж, следует позже поговорить с ним, чтобы больше он так дисциплину не разлагал. — Большой. В один чек, — спокойно отвечает Дазай и расплывается в широкой улыбке, адресованной бариста. — Раздельно! — тут же вмешивается Коля, которого явно не радует идея угощать кого-то. — Ладно, раздельно. Приятель Гоголя ведёт себя почти так же, как и сам Коля при первой встрече. Но в нём куда больше уверенности, и каждое движение выглядит продумано. Не похоже на Николая, который был словно олень в свете фар. Но это всё то же заигрывание, даже интерес кажется неподдельным. Это не злит, но определённо слегка раздражает. Проницательный Дазай не пропустит ни слова, сказанного Колей, а потом ещё и разберёт всё сказанное по частям. Обычно это занимательно, но в данной ситуации подобного хотелось избежать. Проще говоря, Гоголь, как бы сильно не любил своего друга, хотел бы, чтобы тот ушёл прочь как можно скорее. Фёдор отворачивается, чтобы сделать два заказанных латте, но держит ухо востро, слушая все, о чем говорят эти двое между собой. Флиртовать с Колей было немного смущающе и неловко, но очень приятно, а все эти заигрывания его дружка очень напрягали Достоевского, вызывая кучу противных мурашек, пробегающих вдоль позвоночника. Было в его поведении что-то отталкивающее. Что-то, что он пока не мог осознать, но очень отчетливо чувствовал. — Латте с карамелью, — он ставит вперед стаканчик и немного двигает его в сторону Гоголя. — И латте с соленой карамелью, — второй стаканчик он будто намеренно не собирается придвигать к посетителю. Руки же на месте. Коля любезно улыбается в ответ и кивает в знак благодарности. Дазай тоже улыбается, но улыбка эта не сходит после получения заказа. — Очень вкусно. У тебя прям талант, я посмотрю. Мне обязательно надо будет перепробовать всё из меню и желательно в твою смену. Ужасный, самоуверенный флирт. Гоголь чувствовал, что его позорят. С каждым словом Осаму становился всё более настойчивым и менее похожим на себя настоящего. Тот Дазай, с которым он дружил — исключительно приятный, забавный, умный и интересный. Когда они вдвоём, то никто в их дуэте не стремится играть на публику. Коля этого просто не любил, некомфортно, но уже привычно. Осаму… наверное, просто не видел необходимости, когда рядом есть друг. Его душа всегда была потёмками. — В мою необязательно. Кстати, я видел тебя не так давно у своего корпуса с отвратительно огромным и безвкусным букетом роз. После него тебя бросили, и ты решил побыстрее подыскать замену? Извини, ты не в моём вкусе. Улыбка сползает с лица Дазая в секунду. Это было даже немного грубо. — Ну, раз так, то я, пожалуй, пойду. Хорошего вам дня, — говорит Дазай и спешно уходит прочь. — И вам хорошего дня, — все с той же улыбочкой бросает Фёдор вслед уходящему Дазаю, а потом, как только за ним захлопывается дверь, шумно выдыхает. — Извини за него, пожалуйста, — краснеет и оправдывается Гоголь. Неловкая ситуация такая. — Ладно, давай о приятном. Ты послушал песенки, которые я сегодня кидал тебе? Меня абсолютно не устраивает твой узкий взгляд на мой музыкальный вкус, поэтому я отобрал любимое за последний месяц, — беззлобно заявляет Коля. Он ещё не до конца понял, что только что произошло, и пытался вести себя как ни в чём не бывало. — Я и думал, что ты слушаешь нечто подобное, и не удивился смешению жанров. Знаешь, когда я тебя увидел, то подумал, что ты либо слушаешь что-то нежное и мягкое, под стать твоей внешности, либо в противовес ей слушаешь какой-нибудь блэк метал, но в итоге оказалось, что оба моих предположения верны. — Мне кажется, что довольно тяжело слушать что-то одно. Для меня огромную роль играет эстетика, но всё же то, что я слушаю, касается моего комфорта. Я не хочу слушать что-то определённое только ради красоты и своего образа. Коля говорит это с чрезвычайно серьёзным лицом. Он вообще сейчас серьёзнее, чем был до этого. Не всё же забавляться. — Но я так и не узнал, что слушаешь ты. Тоже хочу проверить свои предложения. — Я просто открою тебе доступ к своим аудиозаписям, ладно? Я обычно не составляю плейлисты, а выбирать что-то конкретное, что полностью бы описало мой музыкальный вкус — долго и тяжело, — Федя устало вздыхает, усаживается на свой стул за прилавком и тут же достает телефон, чтобы сделать обещанное. — Ты можешь посмотреть сейчас, а можешь потом. Кстати, ты сегодня свободен? Ты не будешь против, если в этот раз я провожу тебя? Гоголь выдыхает. Он уже был готов свернуть голову Осаму за то, что подгадил таким чудесным потенциальным отношениям. — Конечно, я весь твой сегодня. Он похож на маленькое, но очень яркое солнце. — Извини за Дазая, пожалуйста. Он иногда по приколу ведёт себя кончелыга, так-то он нормальный. Даже парень есть вроде, короче, навязываться не станет, — в очередной раз, но уже на улице распинается Николай. — По нему заметно, не извиняйся. Лучше поехали домой, я куплю тебе какао, — с затаенной теплотой в голосе отвечает Федя. Гоголь и бровью не ведёт на это предложение. Это было бы абсолютно нормально, скажи подобное Дазай. Друзья, знакомы давно, ничего из ряда вон. Но это был Федя, которого он видел второй раз в жизни. И он уже казался неотъемлемой ее частью, будто тут всегда и был. *** — Тебе было необязательно провожать меня до дома. Я не скрываю, где я живу, просто тебе ещё так далеко возвращаться. Холодно уже. Какао из супермаркета казалось ангельской росой. Скорее всего из-за компании, потому что не так давно Коля пил его и даже не заметил вкуса. Шаг становился всё медленнее, домой решительно не хотелось. А они были всё ближе и ближе к подъезду. Может, вернуться и проводить Достоевского до остановки? Сказать, что ему надо в магазин, и пройтись с ним ещё немножко? Послушать бы ещё одно немного неловкое рассуждение юноши о чём-то простом и бытовом, вроде его любимых традиционных фильмов на Хэллоуин. Слушать Федю интересно, но как же очевидно, что он стесняется и что-то не договаривает. От этого хотелось влезть в невероятно привлекательный умный мозг и убедить в том, что ему интересно слушать всё, даже если это звучит глупо и просто. Потому что это никогда не будет глупо и просто, пока Коля так заинтересован в Достоевском. — Федя, может я… — уже у самого подъезда начинает говорить Гоголь. Но его мигом перебивают быстрым жестом: хватают за щёки, не давая и слова вымолвить против и уверенно смотря в зелёные глаза, блестящие недоумением. — Пойдём на свидание, — чрезвычайно серьёзно заявляет Достоевский. — Не сегодня, может даже не завтра. Просто по жизни давай сходим как-нибудь? Коля сначала изумлённо моргает, застыв в этом немного неудобном положении. Но через пару секунд его лицо озаряет самая яркая из возможных улыбок, такая широкая, что видно чуть ли не все зубы (у юноши очаровательные клычки). Даже слёзы наворачиваются. — Конечно, пойдём. Хоть сегодня, хоть завтра. Давай хоть каждый день ходить! Ти найчарівніший на світі, Феденька! Хочешь, зайдём ко мне? Я ведь не могу тебя отправить домой просто так, после такого-то предложения. Гоголь несказанно рад. Он перехватывает аккуратные ладони Фёдора в тонких перчатках и тянет за них на себя, чтобы оставить мягкий, целомудренный поцелуй на холодной от ветра щеке. — Я же покупал у тебя чай! Всё, пойдём, я тебя должен познакомить с Сынулей. Достоевский не находит ответа. Но он определённо рад, что повстречал Колю. У того так умело выходило делать его счастливым одним только своим присутствием.