И ты снова споёшь мне

Было б время, я стал бы молиться богам Только боги такие, как мы… Пули напролёт. Свистят прямо над ухом. Сильнее прижимаю приклад под мышкой, стараясь бежать на полусогнутых ногах. Я видел, как ты исчез в беспросветном густом дыме, возникшем после взрыва вражеского снаряда. Ты даже не сказал, что собрался делать, резко рванув вперёд. А я просто не поспел побежать за тобой. И клубы серого, выедающего слезящиеся глазницы, дыма всё никак упорно не рассеивается. А я не вижу ничего вокруг. И всё же пытаюсь пробраться вперёд. Найти тебя, надеясь, живым. И с рассвета мы ждем темноты И для нас написали закон: не дожить до порога… Вновь взрывающийся снаряд. Совсем рядом. Осколок пронзает ногу, заставляя опасть на одно колено. Режущая боль наперевес с переживаниями, остался ли ты живым. Жалкая попытка возвестись на ноги, чтобы продолжить свой упорный ход. Всё с такой же надеждой, струящейся горячей кровью по жилам, заставляя сердце трепыхаться ещё тревожней. Ещё несдержанней. Град выстрелов. Припадаю к земле, закрывая ладонями уши. Не спасает. Не позволяет хоть на секунду перенестись в параллельную вселенную, где царит невероятный, такой тёплый и уютный мир. Где нет всего того, что происходит сейчас, доводя до панического отчаяния, сводя с жалких остатков разума. И последних полшага на землю уйдет, и захлопнутся двери за мной Я полжизни отпел, так пускай и меня отпевают… Вспоминаются мирные деньки на службе. Когда под конец каждого тяжёлого, напряжённого дня беспрерывных тренировок, мы с тобой садились на твоей кровати. И ты брал в руки старую, местами треснутую, но такую родную для твоих рук гитару. Металлические струны впивались в твои пальцы, порою стирающие кожу до крови. Но ты любил играть и петь. И ты любил эту песню. Горько усмехаясь, сочувствуя тем, кто это пережил, ты пел. Пока вокруг тебя не собирались такие же уставшие ребята. Твой голос очаровывал. Заставлял задумываться, глядя отчуждённым взглядом в потрескавшуюся штукатурку унылых стен, местами покрывшихся слоем грязноватого слоя плесени. Это будет непросто, но кто-то ведь должен со мной разделить эшафот И о нас, как всегда, на исходе грозы вспоминают… И теперь мы в самом эпицентре горячей точки. Наши люди гибнут один за другим, как горстка тараканов, попавших под раздачу тапка нерадивого хозяина. Ползу. Закусываю губу так, чтобы перебить новой болью более старую, пульсирующую в ноге ниже колена. Впереди очерчивается неестественно лежащий силуэт. Но даже не могу разглядеть форму – наш или вражеский. Подползаю, отбросив в сторону оружие. Мне оно больше ни к чему. Потому что в этом силуэте я разглядываю тебя. Собравшись с последними силами, заставляю себя сесть, подтягивая твоё обмякшее тело к себе. Укладываю голову себе на колени. Дрожащими пальцами убираю влажные от крови, прилипшие к твоему высокому лбу, волосы. Ресницы легко, едва заметно, вздрагивают. Мерцающий взгляд из-под полуприкрытых век. Лёгкая улыбка касается твоих тонких губ. Окровавленных. Разодранных в клочья. Силишься что-то сказать, но присвист тяжёлого дыхания не позволяет. Накрываю указательным пальцем твои губы. Нет сил ничего говорить. Да и не услышишь ты всё это сквозь мозгодробительный грохот вокруг. Тепло твоего тела успокаивает. Но лицо твоё искажает мученическая судорога. Поспешно убираю руку с твоего лица. Силишься что-то сказать. И я, чёрт возьми, хочу это услышать. Поэтому пригибаюсь так, что твои губы едва ли касаются моего уха. Еле разборчивый шёпот. Но отчётливо слышу хрипло пропетую фразу, каждый раз заставляющую меня дрожать от ужаса и тленности этого бренного мира: Но усмешка кривая свела нам лицо, Струны стали металлом и режут нам пальцы. Невольно, но запомни и ты: умирать нам бывает легко, Но запомню и я: воскресать будет больно… Короткая судорога, и твоё ещё тёплое тело, пару мгновений назад бывшее таким напряжённым, живым, безучастно обмякает. Горючие слёзы тут же обжигают мои пересохшие щёки. Огнём. Адским пламенем. От боли невозвратимой потери. Хочется достать брошенный неподалёку автомат. И одним разом пристрелить всех тех, кто стал инициатором очередного кроваво-смертельного побоища. Но не могу, ощущая, как в спину всаживается целая плеяда свеже-заряжённых пуль. Ещё крепче прижимаю к себе твое тело, из которого жизнь вытекает густой алой жижей, что постепенно засыхает на моей одежде. Спи, мой хороший. Ещё совсем немного, и мы снова сможем с тобой встретиться. И ты снова споёшь мне… Но запомни и ты: убивать нам бывает легко, Но запомню и я: воскрешать будет больно…