Грешное, нежное

Она медлит, прежде чем задумчиво кивнуть, отвечая согласием. Густые, чёрные как смоль ресницы медленно опускаются и взлетают, в глазах впервые загорается огонёк любопытства. Марианну сложно удивить: она знает чужие фантазии и безошибочно определяет пристрастия. Всё это сквозит в жестах мужчин, резких или чересчур осторожных касаниях рук, в поцелуях, которые они оставляют на её пальцах. Кто-то любит жёстко, кто-то — нежно и медленно, а третий — чтобы она не снимала платья и повернулась спиной. Валентин не первый, кто хочет, чтобы в спальне их было трое. Валентин не первый, кто желает не участвовать, а смотреть. Впрочем, так честно и прямо о первопричинах своих желаний ей заявляют впервые. Валентин не скромничает, не волнуется как юноша, впервые отважившийся на поездку в публичный дом, но объясняет негромко и вежливо, глядя на неё без страха. — Вряд ли кто-то в Олларии лучше вас знает, как сделать приятное мужчине, — слова, в которые он это облекает, более чем пристойны. — А мне нужен учитель. С вашей помощью я смогу для начала взглянуть на это со стороны. Она не задаётся вопросом, делает он это ради кого-то конкретного или из любви к мужчинам вообще. В случае с Валентином угадать практически невозможно. Необходимый третий находится быстро. Пока она в смежной комнате аккуратно завязывает ему глаза длинным отрезом непроницаемого чёрного бархата, Валентин ждёт за столиком в будуаре. Сюда не долетают шум разговоров и звуки музыки, и всё, что здесь есть, без стеснения говорит о своей обладательнице. Стеклянная шкатулка с золотыми ножками, небрежно брошенное на крышку ожерелье, маленький, удивительно тонкой работы двойной портрет: молодая женщина, одновременно похожая и не похожая на Марианну, и некто старательно закрашенный рядом с ней. Портрет безнадёжно испорчен, если смотреть глазами художника, но баронесса, похоже, держит его как напоминание, не как предмет искусства. Валентин тактично отводит от него взгляд. — Дорогая баронесса, это немного жестоко — быть лишённым привилегии тоже сохранить тайну личности, — Марсель весел и пьян ровно настолько, чтобы это распаляло, а не притупляло желание. — Вы бы всё равно ей не воспользовались, — с лёгкостью парирует Марианна. — Сегодня не ваш черёд выбирать условия. Не вы ли недавно согласились подчиняться моим указаниям? Марсель с предвкушением проводит языком по губам, довольный спонтанной авантюрой. — Не могу дать гарантий, что не стану потом искать среди гостей загадочного незнакомца, — предупреждает он, пока Марианна за руку подводит его к кровати и усаживает на край. — По крайней мере, взглядом. Это, должно быть, человек весьма неординарный. Валентин молча приподнимает уголок рта. Сбросив туфли, баронесса забирается на кровать и взглядом встречается из-за плеча Марселя со взглядом гостя. С его места в кресле рукой можно подать до кровати, если наклониться вперёд, но вместо этого Валентин откидывается на спинку. Чуть слышное дыхание Марселя да шорох юбки Марианны — всё, что нарушает тишину, когда она склоняется к чужой шее и неторопливо развязывает платок. Привычные пальцы ослабляют шнуровку ворота рубашки, и Валентин запоминает: он сделал бы так же. Скользнул бы ладонью вниз, освободил тёплую шею для медленных поцелуев. Прикоснулся бы к ней губами, отбросив назад завитый по столичной моде локон, целовал бы сверху вниз, спускаясь к плечу. Марсель нетерпеливо вздыхает, удерживая ладони на покрывале. — Незатейливость, граф, — негромко отмечает Марианна. — Иногда ничего усложнять не требуется. Легко опершись на плечо, она склоняется к чужим губам, Марсель поворачивает голову, и они целуются горячо, с узнаванием, с привычной обоим чувственностью. Валентин представляет, каково прижаться ртом ко рту, в котором нет излишней женской мягкости. Когда они разрывают поцелуй, руки Марианны спускаются ниже по чужой груди, оглаживают кожу, не столько распаляя, сколько окружая теплом, позволяя расслабиться и раствориться в касаниях. Валентин видит, как это он сам, положив голову любовнику на плечо, добирается, наконец, руками до пояса его штанов. Ослабив пояс, ладонь скользит внутрь, двигается под тканью, бесстыдная и уверенная. Марсель откидывает голову назад, короткое «ох» стирает с его губ улыбку. Увы, очертания руки под слоем ткани, непристойное возбуждающее зрелище, пропадают: баронесса соскальзывает с постели на пол и без церемоний вынуждает Марселя помочь ей стянуть штаны с бёдер. В позе на коленях Марианна так же естественна, как и в любой другой, пристойной. Валентин видит её руки и губы чуть сбоку, и каждое их движение открыто для его взгляда. Вот ладонь обхватывает полностью поднявшийся член, сжимает ровно настолько, чтобы Марсель снова выдохнул, втянул воздух. Несколько движений уверенными пальцами вниз и вверх, по всей длине, без помощи масла, впрочем, пальцы у Марианны наверняка такие нежные, что не причиняют неудобства. Валентин представляет, как оглаживает головку большим пальцем и наклоняется, чтобы любопытно коснуться языком. Баронесса отвлекается, чтобы взглянуть на него. В свете свечей, бросающих на всех троих тёплые отсветы, вся её фигура как будто окутана мягким золотистым пламенем. Платье слегка шуршит при движениях. Марсель нетерпеливо протягивает руку, пальцы вслепую встречаются с волосами Марианны. — Я здесь, — напоминает он покровительственно и требовательно, — баронесса. Полные, чуть влажные губы касаются члена почти любовно. Может, она и правда любит кого-то из них в эти моменты: того, кто с ней нежнее и вежливее других. Лионель Савиньяк? Марсель, когда он чуть менее пьян и чуть более внимателен? Валентин закрывает глаза, всего на секунду, касается пальцами собственных губ, почти физически чувствуя на них тяжесть и жар чужой плоти. Марианна делает движение вперёд, отчего-то завораживающе медленное, и член исчезает меж её губ. В этом — очевидный недочёт всего предприятия. Валентин не видит, как щедро смоченная слюной головка двигается по языку в глубину её рта, и может только представлять; наблюдение не поможет по-настоящему почувствовать ощущение и вкус на языке. От непристойности собственной фантазии его бьёт дрожью, пока рот Марианны, не знающей об этом, столь же плавно и неторопливо, как прежде, ещё глубже принимает чужую плоть в себя. Её голова двигается привычно и с достоинством; в этом танце всегда ведёт она и только она. Это одна из причин, почему Валентин обращается именно к ней. Губы плотно сжимаются вокруг ствола, в пальцах Марселя сминается покрывало. Ни он, ни Валентин не смогут выносить это долго, и Марианна не желает их дразнить. Движения её головы и пальцев, придерживающих и поглаживающих член у основания, до боли просты, а ритм не сбивается, даже когда чуть дрогнувшая рука снова ложится ей на голову. Валентин бездумно запускает пальцы в волосы и сжимает собственный затылок. Она двигается быстрее, не прерываясь, не давая передохнуть ни себе, ни им, и только в самом конце, когда бедро Марселя под её рукой вздрагивает, будто его свело судорогой, отстраняется. Ладонь нежно, но крепко ложится на влажный от слюны член, и Марсель кончает с коротким стоном прямо в подставленный белый платок. Застывшего в кресле наблюдателя снова прошивает дрожью. — Святая… — едва разборчиво бормочет Марсель, без сил откидываясь спиной на постель. — Нет, грешница, причём лучшая из них. Быть может, теперь я могу… — О, нет-нет, — баронесса удерживает потянувшуюся к бархатной повязке ладонь. — Не спешите. Марианна непринуждённо вытирает губы подушечкой большого пальца, повернувшись к своему гостю. Несколько прядей выбилось из-под заколки в её волосах, губы заалели, капелька влаги блестит на глубоком декольте. — Пожалуй, достаточно на сегодня теории. Желаете на практике проверить, как вы усвоили урок, граф? Они натыкаются друг на друга на выходе из игорного зала спустя пару часов. Марсель, с бокалом вина в руке, рассеянно улыбающийся предыдущей беседе; Валентин, покидающий зал с плащом, перекинутым через руку. — А, граф Васспард, доброго вечера. — Доброго вечера и до встречи, виконт Валме. Марсель оборачивается и задумчиво смотрит ему вслед.