Слово птичье, слово человечье

Эта птица рождена для того, чтобы быть пленённой. Спутавшиеся волосы Рокэ падают ему на лицо, голова безвольно склонилась на грудь, но даже в такой позе легко рассмотреть его чёткий, привлекательный в своей неправильности профиль. Из одежды на нём одна только длинная нижняя рубаха, небрежно распахнутая на груди. Ги распорядился избавиться от всего остального заблаговременно, не сомневаясь, что иначе очнувшийся Ворон найдёт способ замедлить исполнение его плана. Ги не собирается ждать ещё несколько лет — ему и несколько часов в тягость. Он распоряжается приготовить идеальные декорации для этой сцены. Его место — кресло посреди комнаты, из которой вынесли всю лишнюю мебель. Теперь это не спальня, а дорогая тюрьма, предназначенная для одного-единственного пленника. Место Рокэ — на пустой кровати, развёрнутой к стене боком, чтобы обеспечить тюремщику идеальный обзор. Медленно выходя из оцепенения, пленник слегка шевелится и издаёт тихий стон, в другой обстановке вполне сошедший бы за звук удовольствия. Раздаётся первый звон крепкой, но при этом достаточно тонкой цепи. — Не ожидал, — бормочет Рокэ пересохшими губами, но Ги готов поклясться, что любопытство в голосе неподдельное. — Меня бы ничуть не удивил каменный колодец со ржавыми цепями. Ги морщится и пытается прервать его грациозным жестом ладони. — Нет-нет, как ты мог заподозрить меня в такой грубости? Тебе ли не знать, что я предпочитаю путы куда более нежные. — Сонным словом ты, признаю, владеешь, — Рокэ поднимает голову и смотрит на него, не моргая, не пытаясь сдуть с глаз смоляную прядь. — И отменно, — добавляет Ги без ненужной скромности. — Я лучший из тех, кто когда-либо его применял. Хочешь, сделаю так, чтобы ты уснул на следующие четыре сотни лет? Бедный, бедный герцог Алва, ты так устал. Я вижу это по твоим снам. Он ходит дорогами чужих снов, будто ступает по мягким коврам знакомого особняка. Он видит, как его врагу снится то башня на фоне багрового неба, то отблески пламени на хрустале, то шёлк простыней и тяжёлый бархат полога. Во снах Рокэ Алву ласкают чужие руки, но лица тех, кому они принадлежат, скрываются во тьме. Когда-то Ги желал явить ему своё лицо, но Рокэ, увидев его, рассмеялся. Ги заставил его забыть этот сон, прихватив вместе с ним спокойствие, даримое редкими, но всё-таки хорошими сновидениями. От них было больно, и потому вернуть их теперь не вышло бы — их пришлось стереть навсегда. Рокэ прикрывает глаза, не предпринимая ни малейшей попытки избавиться от пут — с раскинутыми руками, каждую из которых удерживает цепь, присоединённая к столбику кровати, он выглядит будто ждущий вознесения святой. Только меняет позу, сгибая ногу в колене, и подол рубахи задирается, открывая гладкое светлое бедро. — Прошу, — говорит он. — Избавь меня от этого. Я и правда очень, очень устал. И именно поэтому всё будет наоборот. Ги знает, что теперь никогда его не отпустит. Изловить Рокэ было невероятно сложно, ведь на него, казалось, не действовали никакие известные магические путы и чары. Повелителю Ветра всё давалось с лёгкостью, вызывавшей у других восхищение, но граф Ариго старательно давил подобное чувство в себе. Ему хватало и того, что он тоже видел сны о Рокэ — единственные сны, которые были ему доступны. Он надеется, что теперь наконец избавится от них навсегда. — Мне очень жаль тебя разочаровывать. Я это серьёзно: мне больно, когда ты смотришь так, будто я в твоих глазах совсем ничего не стою, — легко признаётся он, откидываясь в кресле. Расставив колени, Ги задумчиво роняет на бедро руку, разглядывая открывающуюся перед ним наяву картину. — Увы, прекратить твои страдания я не могу. Ему нравится думать об Алве как о полностью поверженном противнике. К сожалению, это пока только мечты: он нисколько не сомневается, что тот в скором времени постарается из пленника превратиться в тюремщика. Клише, конечно, но не стоит называть концом то, что, очевидно, является ещё только началом. — Тогда чего желает граф Ариго? — скучающе спрашивает Алва и снова сдвигается, отводя колено в сторону. Ги знает, что увидит: он сам распорядился не оставлять на нём белья. Конечно, Рокэ его не желает, и его тело не выказывает ни признака возбуждения. Его плоть остаётся спокойной, но дыхание от этого зрелища сбивается всё равно. Во снах, на той единственной территории, на которой Ги мог видеть его полностью открытым и целиком отдающимся удовольствию, он наблюдал Алву сгорающим от желания. Ничто память не хранила теперь так бережно, как вид чужого полностью возбуждённого члена, по которому скользили призрачные руки. Иногда это были руки самого Ги, и иллюзорная тяжесть в ладони чувствуется до сих пор. — Хочу, — произносит он, — чтобы ты говорил со мной, пока я не решу, что пора тебе замолчать. Рокэ усмехается, наблюдая, как Ги, не отрывая от него взгляда, медленно развязывает пояс. Тонкая дорогая ткань штанов мягчайшими складками собирается под его пальцами, когда Ги оглаживает внутреннюю сторону бедра, дразня самого себя. Ему нравится медленно касаться собственного паха через одежду, представляя, будто это аккуратная ладонь Рокэ находит его член через ткань, неторопливо и заинтересованно сжимая. В подобных играх с собственным сознанием Ги поистине добился успеха. — Я бы сделал это иначе, — сообщает Рокэ, склонив голову набок и угадывая его мысли, должно быть, каким-то своим особым птичьим чутьём. — Снял бы с тебя эти гайифские тряпки, сжал бы покрепче. Он издевается, но Ги реагирует всё равно. Кровь приливает к члену под его пальцами, в паху тянет и тяжелеет. Отчего бы, в самом деле, и нет? Почему бы не стянуть штаны с бёдер, не сжать член в ладони — разве в этом и правда есть что-то, чего Алва в его снах с ним бы не сделал? Рокэ продолжает смотреть на него, одним движением головы отбросив волосы с лица. Он за ними не прячется, как и за подолом рубахи, потому Ги всё ещё может скользить по нему взглядом в ответ. — Дальше, — требует Ги, с судорожным выдохом сжав пальцы, но теперь он будто лишён собственной воли и не может продолжить, пока Алва не даст ему указаний. — Медленно или быстро? — О, — Рокэ издаёт короткий смешок. — Сперва медленно. Так, чтобы у тебя заскрипели зубы, потому что я бы не остановился, пока ты окончательно не смог бы это выносить. Пальцы Ги мучительно медленно скользят по члену. Они тёплые и чуть влажные, но он чувствует вместо них прохладные пальцы Рокэ. И верно, Алва бы обязательно сделал именно это: сполна насладился его нетерпением и своими чересчур неторопливыми, приятными, но не приносящими никакого удовлетворения движениями. — Ещё, — шепчет Рокэ. — Ещё. Ги сжимает зубы; Ги теряет счёт времени. Ладонь устаёт от однообразия. — Дальше. Рокэ задумчиво вытягивает ногу, скользя пяткой по постели. Руки у него уже должны были совсем затечь, но он просто позволяет ладоням беспомощно висеть в цепях и всё так же не выказывает ни малейшего признака неудобства. — Теперь, пожалуй, быстрее. Но не вздумай останавливаться, пока я не скажу. И Ги не останавливается. Рокэ не позволяет ему подняться и смазать член и ладонь, а реальность, увы, не даёт просто пренебречь ощущениями, вообразив, как во сне, идеально сладостное чувство. Привычного масла отчаянно не хватает, и чем дольше продолжаются движения ладони (движения Рокэ, думает Ги), тем мучительнее и быстрее они становятся. Чувство времени никогда не было его сильной стороной, и Ги, признаться, не знает, кому теперь досталось слово, поворачивающее течение времени в угоду говорящему. Ворону, возможно, подобное известно; впрочем, он всё равно ничего не расскажет. — Пожалуйста, — говорит Ги, когда больше не может выдерживать торопливый, начавший сбиваться ритм и звук собственного частого дыхания, перемежающегося короткими хрипловатыми стонами. Рокэ смотрит на него изучающе и, кажется, очень-очень долго. Потом, наконец, командует: — Другую ладонь — на шею, — и когда Ги подчиняется, добавляет: — Сжимай. Ги кончает с удивлённым вскриком, раскинувшись на сидении кресла, упираясь затылком в спинку и спутывая недавно тщательно завитые волосы. Рокэ не касается его ни пальцем, Рокэ мог бы на него даже не смотреть: всё, что он может сделать, он делает при помощи слов. Ги проклинает богов за то, что именно Ворону достался этот дар. Следующим вечером постель сменяется золотой клеткой. Занимающая половину большого зала, она точь-в-точь повторяет форму знакомых каждому клеток для морискилл. Ги терпеливо ждёт, когда Рокэ снова очнётся ото сна: он боится хотя бы на мгновение потерять над ним контроль, и потому не решается освободить его от цепей, когда тот бодрствует. Наконец, Ворон, заново прикованный, на этот раз — к прутьям, медленно приходит в себя, но на этот раз уже не выказывает ни малейшего удивления. Ги подходит ближе и останавливается почти вплотную к клетке, сцепив руки за спиной и глядя на него с любезной улыбкой. — Я принял решение, — говорит он. — Я нашёл птицу, готовую стать сосудом твоему духу на ближайшую, скажем, сотню лет. Когда этот срок выйдет, я снова верну тебе этот облик, и мы посмотрим, на пользу ли тебе пошло молчание. Рокэ рассеянно смотрит на него, прижавшись щекой к золотым прутьям и насмешливо приоткрыв губы. — Все слова ты знаешь, Ги Ариго. Одно только Человечье выучить не смог.