Какой твой любимый цвет?

Этим вечером от реки к городу, к самым окнам подступает молочно-белый туман, и всё в нём кажется зыбким и нереальным, словно из навеянного кем-то недоброго сна. Странно, но мир не теряет красок: синее небо и алое солнце у края земли, синие и алые одежды, и алая кровь, густая, вязкая, как сироп из ягод, невысыхающая от влажности. Туман не прячет цвета, но меняет: почему синевеют румяные щёки, почему вместо царского – в шутку, хотя кто его разберёт? – переменчивого фиолетового теперь скучный и строгий кармин? В этот вечер небо делится на два цвета: красный и синий, бескомпромиссно, не оставляя никаких прав ни нежно-золотистому, ни рыжему, ни сиреневому. Какой твой любимый цвет? Дети часто это спрашивают, любят думать об этом, выбирать, но только не веронские дети – за редким, очень редким исключением. Спроси его кто вчера, да даже два часа назад: синий, конечно, какой же ещё, взгляни на герб; ну, на крайний случай, какая-нибудь морская волна, если нужно блеснуть перед девушкой. Может, Ромео так и отвечает: девушки как дети – тоже любят такое спрашивать; тоже не любят обращать внимание на правила. Всё вокруг окончательно делится на синий и красный – красный свет падает сквозь раскрытое окно на синие портьеры; за окном под этим красным и синим танцует белёсый туман: он колышется, будто облако, из которого никак не пойдёт дождь, клочки его то и дело отрываются и взлетают, отвоёвывая себе ещё немного сине-красного неба. Хотя что там – отвоёвывая; сине-красное небо сдаётся без боя. Бенволио не задёргивает плотные портьеры – тогда цветов не станет совсем, а если долго смотреть на закат, на самое солнце, сощурившись и, главное, не вытирая слёз, нет-нет да и мелькнёт – или только почудится, никогда ведь не разберёшь его – фиолетовый проблеск. Нет у него любимого цвета, и он даже не знает, был ли когда-то. Зато нелюбимые есть, это да. Целых два.