Обучение сердцем

***

Мы ждали три дня после взрыва, прежде чем отправиться в город. По нашим оценкам, с людьми в убежищах всё было бы в порядке в течение этого времени, а вот снаружи никто не выжил бы. После этого мы начали искать выживших. Большинство людей, которых я нашёл, были мертвы. Некоторые умирали и умоляли меня остаться с ними, проследить, чтобы их похоронили должным образом. Это заняло некоторое время, но казалось правильным. Людям не нравится думать о том, что их тела лежат на открытом воздухе, съеденные насекомыми. В земле это тоже произойдёт, но желания умирающего человека следует уважать. Я знал, каким был ландшафт раньше, здания и дороги, и направился к местам, наиболее подходящим для укрытия. В городах здания часто имеют подземные помещения, которые могли бы обеспечить некоторую защиту. Я нашёл то, что осталось от больницы, и сосредоточил там свои усилия. После четырёх дней поисков я был вознаграждён своим первым выжившим, тридцативосьмилетним мужчиной, врачом по имени Джон Ватсон. Он оказался под землёй, когда начались первые взрывы. По его словам, он заперся в лаборатории, где пробыл почти неделю, пока не услышал мои шаги наверху, в том, что осталось от здания. Я предположил, что он получил некоторое облучение, но ещё не был болен. Хотя я сразу же назначил ему необходимое лечение, не было никакой гарантии, что он не заболеет, поэтому я приготовился доставить его в безопасное место. Для этого пришлось бы идти пешком, поскольку ни одно из транспортных средств не работало. Надев на него защитный костюм, чтобы предотвратить дальнейшее облучение, я дал ему ещё воды и сел рядом, наблюдая за его состоянием. Это был мужчина ниже среднего роста, со светлыми волосами и тёмно-синими глазами, одетый в белый лабораторный халат, брюки цвета хаки и синий джемпер. − Ты андроид, − сказал он. − Это верно. − Я не стал предоставлять дополнительную информацию, потому что он не спрашивал. Андроиды не запрограммированы на общение. Я смотрел ему в глаза не более двух секунд, а затем отвёл взгляд, чтобы он не почувствовал, что я пристально на него смотрю. Люди не любят, когда на них пялятся, но я могу оценить многие вещи, используя своё периферийное зрение. − У тебя есть имя? − Меня зовут Шерлок, − ответил я. − Спасибо, что нашёл меня, Шерлок. Я не был уверен, что что-то останется, когда я выйду из этой лаборатории. Было большим облегчением увидеть тебя. − В благодарностях нет необходимости. Мне было поручено найти живых. То, что я нашёл тебя, даёт мне чувство завершённости. − Ты имеешь в виду, ты счастлив, что нашёл кого-то живым? − Он улыбнулся мне, но это не было похоже на счастливую улыбку. Я просмотрел свои файлы данных: счастливые выражения лиц, выражения радости. Хотя Майкрофт никогда не объяснял мне их, я находил человеческие эмоции завораживающими и бесконечно разнообразными. Одни люди смеются от радости, другие плачут. Часто бывает трудно заметить разницу. Я никогда не думал, что способен на чувства, но, полагаю, Майкрофт был достаточно умён, чтобы убедиться, что я знаю, как их имитировать. Людям важно воспринимать андроидов как способных к человеческому взаимодействию, но есть момент, когда они находят человекоподобных андроидов отталкивающими. Это называется «зловещей долиной». Майкрофт объяснил мне, что при создании своих андроидов он определил, сколько эмоций можно запрограммировать в их поведении, прежде чем те начнут казаться людям сверхъестественными и отталкивающими. Я не хотел, чтобы Джон Ватсон счёл меня отталкивающим. − Именно это я и имею в виду. − Это самая страшная вещь, которую я когда-либо испытывал. Ужасающая. Я действительно не ожидал, что выживу. − Он скорчил гримасу и покачал головой. − Ты голоден? − Я дал ему воды, но сначала он отказался от еды. − У меня есть протеиновые батончики, которые обеспечат тебя калориями и питанием на целый день. Поскольку нам нужно будет идти пешком, возможно, будет лучше, если я понесу тебя, пока ты не почувствуешь себя лучше. − Я съем один из этих батончиков. И ты не понесёшь меня на руках. Я могу ходить. − Как пожелаешь. Однако время имеет решающее значение, и мы должны отправится в путь в ближайшее время. − Тебе не нужно топливо? − Я работаю на солнечной энергии. Вот почему я не пришёл за тобой раньше, потому что пыль и мусор затемняли небо, фильтруя солнечный свет. У меня не было бы необходимых резервов, чтобы добраться до этого места и поискать выживших. − А как насчёт радиации? − Хотя разрушения кажутся большими, сама бомба была небольшой, возможно, всего десять килотонн. Большая часть осадков выпала в течение первых двадцати четырёх часов, и ветер дул с востока. Мы пойдём на северо-запад, подальше от зоны наибольшей опасности, и ты будешь в защитном костюме, пока его не будет безопасно снять. − И куда мы направимся? − Ближайшее безопасное учреждение находится недалеко от Оксфорда; до него можно добраться за день. Тебе потребуется отдых, так что это займёт больше времени, если мы остановимся. Он кивнул и доел свой протеиновый батончик. − Пойдём. Мы шли два часа и двадцать три минуты, прежде чем Джон Ватсон попросил нас остановиться. Пока мы шли, он не произносил ни слова, но я мог видеть его реакцию на опустошение. Помимо больницы, несколько зданий всё ещё стояли, пустые остовы того, чем они были несколько мгновений назад. Даже когда мы выехали из города, почти все деревья исчезли, а те, что остались, почернели и лишились листьев от жары и ветра, вызванного взрывом. − Боже мой, − повторял он снова и снова. Я вспомнил, что, когда Джон Ватсон впервые вышел из больничной лаборатории и увидел меня, он плакал. Я не знал, как это истолковать. Я был обеспокоен тем, что ему было больно. Он обнял меня и сказал, что не ожидал найти кого-нибудь живым. «Слава богу», сказал он. «Благодарю бога за тебя». Я обнял его, когда он сказал это, потому что именно так поступают люди, когда кто-то плачет. Я сказал, «Пожалуйста». Теперь он не плакал. Он просто смотрел. Мы нашли место, чтобы посидеть на ступеньках того, что могло быть библиотекой или школой. Теперь мы были вне радиуса взрыва, далеко в пригородных районах. Я дал ему ещё один протеиновый батончик и немного воды. Он не казался голодным, но ел молча. − Я врач, − сказал он через несколько минут. − Я надеялся, что найду людей, которым смогу помочь. − Без сомнения, будут и другие выжившие, − заметил я. − Я надеялся... − Он глубоко вздохнул и покачал головой. − Ты думаешь о своей семье. Он выглядел испуганным. − Откуда ты это знаешь? − В сложившихся обстоятельствах было бы естественно думать о тех, кого ты любишь, задаваясь вопросом, какова их судьба. − Да, я полагаю. Моя жена и дочь были в Вестминстере. Её класс был на школьной экскурсии, и моя жена сопровождала детей в качестве компаньонки. − Он закрыл лицо руками и глубоко вздохнул. Это означало, что он знал, что они умерли. − Мне очень жаль. Он продолжал качать головой, в то время как слёзы выступили у него на глазах и покатились по лицу. − Мы поссорились прошлой ночью. Не в первый раз. Я сказал ей... Я сказал ей, что хочу развестись. У неё был роман, и она обвинила меня в том же, чтобы поквитаться с ней. Была женщина, с которой я переписывался... я думаю, это был флирт. Я никогда... Ну, настоящая проблема была не в этом. Просто признак того, что дела плохи. Я думаю, мы плохо знали друг друга, когда решили пожениться. Чем больше времени проходило, тем меньше у нас было общего. Может быть, он жалел, что попросил развода прямо перед тем, как упала бомба, но я не понимал, как одно может быть связано с другим. Она всё равно была бы мертва. − Сколько лет было твоей дочери? − Восемь. − Он издал сдавленный звук, похожий на смех и плач одновременно. − Она хотела стать учёным. Я попрощался, когда они ушли, но я не... Я не сказал ей, что люблю её. Я был в растерянности, не зная, что на это сказать. Как андроид, я мог бы однажды выйти из строя и стать нефункциональным, но это не то же самое, что смерть. Даже старые компьютеры можно переоборудовать и снова сделать функциональными. Всё, что находится в моём мозгу, является цифровым, а не биологическим; это останется на десятилетия. Человеческий мозг − это бесконечно сложная система хранения данных. Даже Майкрофт не придумал, как оцифровать мозг. У Джона Ватсона была дочь, созданная из его собственной ДНК. Для родителя благополучие ребенка имеет первостепенное значение. Это происходит потому, что продолжение рода требует, чтобы родители защищали свою ДНК, чтобы дети росли и размножались. Но смерть его ребёнка была для него болезненной. Это было больше, чем просто неудача − увидеть продолжение его ДНК. Она, должно быть, знала, что отец любит её, но ему было грустно, что он не сказал этого в последний раз. Как я уже сказал, я не понимаю сложности человеческих эмоций, но в подобных случаях я часто запускаю симуляцию, чтобы посмотреть, смогу ли я лучше их понять. Когда я смотрел, как Джон Ватсон вытирает слёзы, я представлял, что у меня есть ребёнок, и этот ребёнок умирает. Я бы чувствовал, что не защитил её, что никакой другой человек не смог бы заменить её, даже если бы в моей ДНК был потенциал для создания ещё одного ребёнка. Я понял, что я потерял не что-то внутри неё, а как будто часть меня была потеряна. Джон Ватсон поднял голову и посмотрел на меня. Он тихо спросил: − Как ты думаешь, что происходит после смерти? − Никто не может ответить на это с уверенностью, − ответила я, выравнивая свой голос, чтобы соответствовать его громкости. − Похоже, что когда их процессы прекращаются, люди не могут думать о себе. Или что-нибудь ещё. Может быть, это похоже на засыпание. Без снов. Он криво улыбнулся мне. − А у андроидов бывают сны? − Нет. Мы можем запрограммировать себя на бездействие в течение определённого интервала, но в течение этого времени мы не испытываем никакой системной активности. − Но ты мог бы запрограммировать себя на то, чтобы думать о чём-то, о процессе, работающем в фоновом режиме в течение этого интервала. Это может быть похоже на сон. − С какой целью? Он пожал плечами. По его лицу я видел, что он думает о своей дочери и жене. Возможно, он задавался вопросом, есть ли в них какая-то нефизическая часть, которая может быть способна мыслить после того, как покинет тело. Хотя нет никакого способа узнать наверняка, является ли разум полностью материальным, люди хотят верить, что есть часть их, которая переживает смерть. Даже Джон Ватсон, который является врачом, задавался вопросом об этих вещах и хотел бы, чтобы они были правдой. Когда человек умирает, он надеется, что его помнят близкие. Возможно, это продленная жизнь. − Мы должны идти, − говорю я ему. − Однако сначала я осмотрю тебя. Я оценил его жизненные показатели и уровень радиации. Его сердце и лёгкие работали хорошо, но я обнаружил некоторые клеточные изменения, которые могли указывать на лучевую болезнь. В качестве меры предосторожности я назначил ему ещё одно лечение. − У тебя медицинское образование, − сказал он. − Я запрограммирован на множество задач. Майкрофт хотел, чтобы я был разносторонним. − Расскажи мне о Майкрофте. − Он инженер-робототехник, который работает на британское правительство, разрабатывая системы искусственного интеллекта, в основном в целях безопасности. Он очень дальновидный человек. Я − одно из его творений во втором поколении. − Сколько таких, как ты, он создал? − Есть семнадцать андроидов первой серии. Они способны выполнять простые задачи. В настоящее время они оценивают ущерб в радиусе взрыва и определяют, какой ремонт потребуется различным сооружениям. Я принадлежу ко второй серии, более продвинутой. Нас шестеро. Мне было поручено искать выживших в районах, куда радиация не пускает людей, искать людей, и я сосредоточил свои усилия на больницах, поскольку нам понадобятся врачи. Даже обученные медицине андроиды не могут делать всё, что делает врач. Он улыбнулся. − Это приятно знать. Почему он назвал тебя Шерлоком? − Я создан по образцу человека, которого звали Шерлок. − Ты его андроидная версия. Он знает? − Человек Шерлок умер. Майкрофт запрограммировал меня, используя сканирование мозга, сделанное перед его смертью. − Значит, ты никогда с ним не встречался. − Это так. − Я не упоминаю о том, что Майкрофт рассказал мне о своём брате. − Я, как я уже сказал, андроид второй серии. Каждый андроид в этой серии уникален по уровню юмора, любопытства, честности... − Ты можешь лгать? − Если бы это казалось хорошей стратегией, я бы мог. Однако это был бы не мой первый выбор. Ложь имеет много непреднамеренных последствий. − Ты очень реалистичен. Почти человек. Ты скажешь мне правду, если я сейчас задам тебе вопрос? Я кивнул. − Если я знаю ответ, я буду честен. − Ты только что оценил меня. Неужели я умру от радиационного отравления? − Ты был довольно близко к взрыву, но вне зоны наибольшего ущерба, и, к счастью, был в лаборатории неделю. В результате ты не подвергся воздействию самой высокой радиации. Я вижу некоторые признаки того, что ты болен, но я дал тебе рекомендованные лекарства. Если тебя вскоре доставят в безопасное место, тебе могут назначить более интенсивное и эффективное лечение. Я верю, что ты выживешь. Однако это может увеличить твои шансы, если ты позволишь мне нести тебя. Он встал. − Отлично. Пошли. Я взвалил его себе на спину и пристегнул ремнями безопасности, чтобы удержать его на месте. Теперь я мог бы двигаться быстрее и скорректировать свою позу и походку, чтобы не потерять равновесие и поддерживать более высокую скорость. − Я слишком тяжёлый? − спросил он. − Ты весишь 68,3 килограмма. Я способен нести гораздо больше, и я не устаю. Тогда он замолчал, и вскоре я понял, что он спит. Это дало мне возможность осмотреть окрестности. Глобальная сеть определения местоположения была отключена, но я оценил нашу близость к безопасному объекту менее чем в пятидесяти километрах, вне зоны моей видимости. Мы направлялись на северо-северо-запад, как и планировалось. Повышенная концентрация пыли в атмосфере снижала мою способность оставаться полностью заряженным. Тем не менее я увеличил скорость, отметив, что через 2,4 часа мне нужно будет подсоединиться к батарейному блоку, чтобы продолжить работу, если мы не доберёмся до места, где есть электричество. В это время солнце садилось, и, подзаряжаясь в течение нескольких часов, я мог быть на оптимальной мощности к утру. Я составил такой план: мы найдём укрытие до наступления темноты, и я подзаряжу свой аккумулятор, оставаясь в состоянии боевой готовности, чтобы следить за Джоном Ватсоном. − Мы останавливаемся? Ватсон уже проснулся и оглядывал место, где я решил остановиться. Это была придорожная гостиница, из тех, в которых останавливаются автомобилисты во время путешествий. Внутри нас не встретил ни один владелец, и я предположил, что владельцы гостиницы эвакуировались вместе с другими жителями района. Я опустил Джона Ватсона на землю и достал ключ. − Я должен перезарядиться, − сказал я. Как только мы оказались в комнате, я быстро оценил свои резервы. Джон Ватсон нахмурился, тоже оценивая меня. − Я совершил ошибку, − сказал я, садясь на кровать. − У меня гораздо меньше энергии, чем я предполагал. − В атмосфере всё ещё много пыли, − сказал он. − Да, я считаю, что ты прав. И, возможно, я недооценил силу, необходимую, чтобы нести тебя. Боюсь, мне понадобится твоя помощь. − Скажи мне, что делать. − В моем рюкзаке есть портативная резервная батарея. − Я боялся, что скоро не смогу говорить, и он не будет знать, что делать. − Ты должен положить зарядные колодки мне на грудь. Он рылся в моём рюкзаке, доставая медицинские принадлежности, пока не нашёл это. − Вот оно. К тому времени острота моего зрения снизилась. Некоторые пиксели были чёткими, в то время как другие размытыми. Его лицо на мгновение нависло надо мной − часть брови, часть носа, губы, подбородок. Я почувствовал, как он положил зарядные колодки на мою грудь. У меня не было сил определить, что сбило мои расчёты с толку. − Как ты себя чувствуешь? − спросил я. − Хорошо, − ответил он. − Я думаю, что ты лжёшь, Джон Ватсон. Он рассмеялся. Я слышал это фрагментами, ха-ха-ха, обрывки звуков. − Ты... болен, − сказал я, мой голос замедлился. − Ну, да. Я действительно чувствую себя довольно ужасно. Но я больше беспокоюсь о тебе, Шерлок. Мне нужно, чтобы ты сейчас же позаботился о себе. Я слышал, как он это сказал, но больше не мог издать ни звука в ответ. Какое-то время я слышал случайные звуки в комнате. «Джон Ватсон лежал рядом со мной на кровати», подумал я. Я попытался оценить его положение, но не смог. Я не мог определить, сколько прошло времени, прежде чем я снова услышал, как он заговорил. − Помогает ли батарея? − Медленно, − удалось мне сказать. − Ты можешь выключить себя? Это поможет? Даже в моём ослабленном состоянии я знал, что не могу себе этого позволить. На мне лежала ответственность, которая ещё не была исполнена. Я слышал дыхание Джона рядом со мной. В этот момент моя память перестала собирать мои переживания. Когда я в следующий раз открыл глаза, я вспомнил, где нахожусь, и поискал глазами Джона Ватсона. Он всё ещё лежал рядом со мной, но теперь выглядел совсем больным. Мои датчики обнаружили желудочную кислоту и желчь, и я почувствовал, что у него умеренная температура, когда прикоснулся к его лбу. − Прости, − прошептал он. Я сел. Я был неработоспособен в течение тринадцати часов, намного дольше, чем должен был, и я ещё не был полностью заряжен. − Что-то не так с моим аккумулятором, − сказал я. − Или, возможно, с моей CMOS. − Они знают, где ты? − При обычных обстоятельствах моё местоположение можно определить в любое время. Однако я считаю, что системы связи были нарушены. Крайне важно, чтобы я как можно скорее доставил тебя в безопасное место, Джон Ватсон. − У тебя достаточно энергии? − он прошептал это, слегка задыхаясь между словами. − Этого должно быть достаточно. − В этом не было никакого смысла. Ничто не может быть больше того, что есть. Я задавался вопросом, смогу ли я найти транспортное средство. Это должен был быть более старый автомобиль, не пострадавший от взрыва бомбы. Я дал себе семнадцать минут, чтобы найти такое транспортное средство, и когда мне это не удалось, я вернулся в гостиницу и обнаружил Джона Ватсона, лежащего в постели и всё ещё дышащего. − Я понесу тебя, − сказал я ему. Он не стал спорить. Это был не идеальный план, но лучшего способа действовать не было. Я предсказал, что моя мощность позволит мне нести 68,3 килограмма ещё четыре часа без какой-либо поддержки батареи. Безопасное место находилось почти в восьми часах езды. Мой резервный аккумулятор нельзя было зарядить без электричества; если бы мы нашли на нашем пути какие-нибудь места, где было электричество, я мог бы подключить его, но ожидание его зарядки заняло бы дополнительное время, которого у нас не было. Я дал Джону Ватсону воды, взвалил его себе на спину и пошёл. Он не спросил меня, как далеко нам нужно зайти и сможем ли мы это сделать, но люди могут разговаривать, даже когда они находятся в режиме низкой энергии. Джон Ватсон, очевидно, хотел поговорить. − Ты первый андроид, которого я знаю, − его голос был хриплым. − Я не знаю, чего я ожидал, но ты не такой. Наверное, я думал, что ты будешь больше похож на машину. Первое, что я подумал, когда увидел тебя, это: какой идиот разгуливает по зоне взрыва без какого-либо защитного снаряжения? Потом я вспомнил, что читал, что они тестировали андроидов на опасную работу, и понял, что ты именно такой. − Не напрягайся, Джон Ватсон. − У людей часто есть ресурсы, которые нельзя увидеть; я надеялся, что это так, что он не умрёт до того, как я смогу ему помочь. − Ты должен беречь свою энергию для исцеления. − Я просто хотел, чтобы ты знал, − его голос был хриплым. − Я очень благодарен, что ты нашёл меня. Я действительно не ожидал, что выживу, и я счастлив... по крайней мере, было с кем поговорить. − Я очень сожалею, что моя система дала сбой. Если бы этого не произошло, ты бы сейчас проходил курс лечения. − Ты не можешь винить себя за это − так же, как я не могу винить себя за то, что заболел. Тогда он замолчал, и я сосредоточился на нескольких вещах: дороге, количестве солнечного света, которое я мог поглотить до захода солнца, и моих запасах. Конечно, самой большой проблемой было его состояние, но все эти другие факторы имели решающее значение для его выживания. К сожалению, самый важный из них первым подал сигнал о беде. Я медленно остановился на обочине дороги. Я не знал, что делает Джон Ватсон. Я не мог его видеть. − Что не так? − Мои зрительные способности подвели меня. Я ничего не вижу. − Я буду направлять тебя, − сказал он. − Я вижу любые препятствия, с которыми мы можем столкнуться. Дорога свободна, так что я просто поведу тебя. − Я не думаю, что это разумно. − Во всем этом чёртовом мире нет ничего разумного. Это чёртов бардак, но у нас нет выбора, − его голос звучал слабо, но решительно. − Мы примерно в тридцати милях от Оксфорда. У тебя есть какой-нибудь способ связаться с Майкрофтом или с кем-нибудь ещё, кто может помочь? − Я не могу сказать, работает ли моя система геолокации. − Я потянулся на его голос и положил руку ему на плечо. − Жизнеспособных решений нет. Я не знаю, что делать. − Шерлок, − сказал он. − Я умру, даже если мы доберёмся туда, куда направляемся. Если это мои последние часы, я счастлив провести их с тобой, зная, что ты будешь помнить меня. Давай пройдём так долго, как сможем, а потом остановимся. Ты можешь это сделать? − Я хотел спасти тебя, − ответил я. − Позволить тебе умереть − это провал. Дело не в том, что я возражаю против неудачи. У меня было много неудач; именно так я учусь, пробуя решения и проверяя, работают ли они. Но эта неудача кажется... гораздо хуже. Я ничему не могу из этого научиться. В тебе весь смысл моего задания. − Просто... помни меня, хорошо? Это всё, чего я хочу. Он снова начал говорить, пока я нёс его, похлопывая меня по правому или левому плечу, чтобы я не съехал с дороги, и рассказывал мне о себе. Он рассказал об Афганистане, где он был армейским хирургом, спасая солдат, которые были ранены или попали под взрыв ракеты. Он рассказал мне, сколько людей выжило и сколько умерло, и как тяжело было осознавать, что он никогда не мог сделать достаточно. Я понимал это, потому что всех ресурсов, которые были у меня в теле, было недостаточно, чтобы спасти его. Когда мы шли уже шесть часов, он стал умолять меня остановиться. − У меня всё ещё есть резервы, − сказал я ему. − Я не хочу останавливаться, пока не буду вынужден. − Просто посиди немного со мной. − Он положил руку мне на грудь. Его рука была тёплой. − Пожалуйста. Указав мне место на солнце, мы сели. Я оценил нас обоих. Он был намного слабее, и вскоре я услышал, как он снова лёг на траву. Моё зрение не вернулось, и мой уровень энергии позволил бы мне идти ещё только тридцать минут. − Как дела? − спросил он. − Не беспокойся обо мне, Джон Ватсон. Моё тело можно починить. Я почти неуязвим. Он держал меня за руку. − Не грусти, Шерлок. − Как ты думаешь, почему мне грустно? − Потому что у тебя на лице такое выражение. И потому, что ты был счастлив, когда нашёл меня, а теперь ты думаешь, что не имеет значения, что ты спас меня. Но это так. Мне осталось прожить ещё несколько часов. У меня появился новый друг. − Мы друзья? − Я думаю, что да. − Он сказал это тихо, мягко и сжал мою руку. − Разве у андроида не может быть друга? − Я не уверен... − здесь мой голос, казалось, дал сбой, он дрожал и звучал прерывисто. − Я создан для того, чтобы быть самодостаточным. Какова была бы цель дружбы для машины? − Ты не машина, Шерлок. Машины не могут быть счастливыми или грустными. А у друга есть много целей. − Он кашлянул. − Чего бы тебе больше всего не хватало, если бы ты умер? − У меня не хватает мощности, чтобы запустить симуляцию этого, − сказал я. − Но ты можешь догадаться, не так ли? − Я способен выбирать наугад. Но я бы не умер, по-настоящему, даже если бы мой мозг перестал работать. Майкрофт попытался бы исправить меня. Или он вставил бы в меня новый мозг. − Интересно. Даст ли новый мозг другой ответ? Размышления об этом заставили меня почувствовать себя так, словно я попал в логическую петлю. Я не знал, будет ли новый мозг думать по-другому. Я не мог имитировать наличие нового мозга и то, какими будут мои мысли. − Возможно, это не был бы новый мозг, если бы он использовал те же данные для его программирования. − Достаточно справедливо. О чём любит думать твой мозг? − Мне нравится решать проблемы, использовать данные для настройки решения. Мне нравится понимать, что произошло, изучая улики. Это то, в чём человек − Шерлок − был хорош. Он также умел играть на скрипке. − Ты играешь на скрипке? − Я ещё не пробовал. Но музыка − это очень человеческая вещь. Машина может играть на инструменте, но она не может писать красивую музыку. − Но ты должен попробовать играть, даже если у тебя это не очень хорошо получается. Тебе это может понравиться. Что ещё тебе нравится? − Мне нравятся люди. В людях так много разнообразия. Их выражения лица и голоса. Пытаюсь понять их, учусь разговаривать. − Я тебе нравлюсь? Ни одно человеческое существо не симметрично; совершенная симметрия не является по-настоящему красивой. Не радует и совершенная асимметрия. Джон Ватсон находился где-то между этими крайностями. У него были приятные черты лица, и выражение его лица было относительно легко прочесть. В наших разговорах он иногда был загадочным, но не бесчестным. Он был человеком науки, который глубоко чувствовал вещи. Было много вещей, которые я хотел узнать о нём. Знакомство с Джоном Ватсоном не было бы скучным. − Ты меня заинтересовал, − сказал я наконец. − Разговаривать с тобой − одно удовольствие. Всё это говорит мне о том, что ты мне действительно нравишься. − Ты будешь скучать по мне, когда я умру? − я почувствовал, как он взял меня за руку. − Да, буду. − Мне не нужна была симуляция, чтобы понять это. − Я буду скучать по тебе, Джон Ватсон. Некоторое время мы молчали. Я чувствовал, что его состояние ухудшается. Я прислушивался к его дыханию, отслеживая, когда оно учащалось, а когда замедлялось. − Что я слышу? − он прошептал это, и у него перехватило дыхание. − Это правда? Я тоже это слышал. − Это транспорт. Даже с моими зрительными способностями, работающими со сбоями, я мог сказать, что что-то движется к нам. Я снова встал и вышел на дорогу, намереваясь остановить машину. Звук доносился с северо-запада. Майкрофт нашёл меня лежащим на дороге, сказал он мне, полностью обессиленным. Я пришел к выводу, что моя неисправная батарея снова отключила все мои функции. Я не знал, сколько часов прошло с тех пор, как это произошло. − Мне пришлось заменить твою CMOS, − сказал он. − Твои радиационные экраны работали нормально, так что, должно быть, это был дефект в самой батарее. − Где Джон Ватсон? − спросил я. − Он находится под медицинским наблюдением, − он произнёс это осторожно, будто слова должны были передать больше. Я мог бы догадаться, что это было за нечто большее, но это было не то, о чём я хотел думать. − Я бы хотел его увидеть. Он просто кивнул и показал, что я могу следовать за ним. Джон прожил ещё два дня, но не открывал глаз и не говорил. Я думаю, что умирание − это одинокий процесс. Когда я сидел рядом с ним, я говорил так, как он говорил со мной, когда я не смог спасти его. Майкрофт сказал мне, что человек в коме часто может слышать, даже до конца, поэтому я не считал это тщетным усилием. Я рассказал ему о минутах сознания после того, как я был создан, когда Майкрофт впервые включил меня. Я объяснил, что мне нужно научиться понимать пиксели и звуковые волны. Хотя я был запрограммирован говорить и понимать на двенадцати языках, было трудно разобрать отдельные слова из звуков, поступающих в мой слуховой аппарат. Было трудно превратить все пиксели в одну непрерывную картинку, когда я поворачивал голову. Я вспомнил, как все эти крошечные квадратики внезапно превратились в картинку, и это было лицо Майкрофта, которое я впервые увидел по-настоящему. Я говорил о Шерлоке Холмсе. − Он был братом Майкрофта, младше его на семь лет. Он был не учёным, а детективом, хотя и достаточно умён, чтобы сделать почти всё, что угодно. Мы воздерживаемся от разговоров о нём, потому что он умер, и это печалит Майкрофта. Шерлок любил эксперименты, и когда он узнал, что Майкрофт работает над процессом оцифровки человеческого мозга, он захотел стать первым испытуемым. Я был создан для того, чтобы содержать все его данные, вот почему Майкрофт решил назвать меня Шерлок. Он также дал мне тело и лицо Шерлока. Я подумал, что Джон хотел бы знать, почему умер Шерлок. Как врач, он был бы заинтересован в этом. Я рассказал ему о раке, который поразил его тело, о том, что его мозг, к счастью, был чист до самого конца. − Я был активирован через несколько лет после его смерти, поэтому я никогда не встречался с ним. Иногда я думаю о нем, и мне грустно, что я − всё, что осталось, чтобы продолжать всё, чем он был, потому что я никогда не смогу быть таким, каким он был. Майкрофт сделал много записей того, как он говорит и двигается, так что я смотрел их, пока изучал свои системы. Он также оставил несколько записей, которые я прочитал. Майкрофт говорит, что ему было бы приятно узнать, насколько хорошо у меня получилось. Я перебрал все свои воспоминания о Джоне, о том, как он плакал, когда впервые увидел меня, как ему было грустно из-за своей жены и дочери, как он сказал мне, что я не машина. Я вспомнила звук его смеха. − Быть твоим другом делает меня счастливым, − сказал я ему. − Я всегда буду помнить тебя. На третий день Джон перестал дышать. Он сделал вдох и медленно выдохнул, будто его лёгкие опустошались. Затем его мозг перестал посылать электрические сигналы. Я сидел и держал его за руку, вспоминая, как он делал это для меня, когда мне было грустно. Я не думал, что ему было грустно, но мне казалось, что это то, что я должен была сделать. Мои собственные мысли были сложными и не приводили ни к каким выводам. Я долго сидел рядом с ним. Его рука стала прохладной. Наконец Майкрофт пришёл и увёл меня, сказав, что хочет поговорить со мной. Мы шли по коридорам учреждения. В офисах и конференц-залах были люди, которые продолжали заниматься какой-то деятельностью, проводили исследования и изучали данные. Это меня не интересовало. Он провёл меня в свой кабинет и жестом пригласил сесть. Там не было окон, из которых можно было бы выглянуть, потому что он находится под землёй, и вдруг мне очень захотелось увидеть небо и деревья. Я мог видеть их в своей памяти такими, какими они были раньше, но это не то же самое, что живая визуальная оценка. Разница в том, что все вещи непредсказуемы в данный момент; воспоминание − это просто визуализация того, что уже произошло и не может измениться. Мне показалось странным, что, когда я вспоминал Джона Ватсона, мне всё ещё казалось, что он жив, будто я мог поднять его на спину и идти, слушая, как он говорит. Я всё ещё слышал его голос в своих ушах. Я посмотрел на картины, которые висели за спиной Майкрофта. Портрет королевы Елизаветы Второй в молодости. Она правила более семидесяти лет, дольше, чем любой другой британский монарх, и прожила более ста лет. Для него она представляет Британию; он держит её там, чтобы напомнить себе, почему его работа по созданию искусственного интеллекта важна. Есть ещё две картины, на одной изображен загородный дом, где они с Шерлоком выросли, а на другой − водопад. Я изучал водопад. Я никогда не видел ни одного из них, но, возможно, смог бы смоделировать, каково это − стоять рядом, наблюдая, как вода переливается через крутой край и погружается в поток так далеко внизу. «Это было бы очень громко», подумал я. Майкрофт не сел за свой стол; он занял стул рядом со мной, тот, который всегда есть на случай, если ему нужно поговорить с двумя людьми одновременно. Он повернул этот второй стул лицом ко мне, сел и слегка улыбнулся мне. Он хотел мне что-то сказать, но не был уверен, смогу ли я это понять. − Шерлок, есть вещи, о которых я тебе не сказал. − Ты никогда не лгал мне, − сказал я. − Верно, но умолчание иногда тоже является ложью. Точно так же, как неверная или недостоверная информация влияет на то, как мы думаем, вещи, которых мы не знаем, мешают нам делать правильные выводы. − Возможно, было что-то, чего ты не знал и поэтому не мог мне рассказать. Он одарил меня ещё одной улыбкой, означающей, что он гордится мной. − Верно, но я мог бы сказать тебе, что ищу конкретные данные, или объяснить, что я надеялся увидеть. У меня была гипотеза. − Ты проводил эксперимент, − сказал я. − Я и есть эксперимент, поэтому ты не мог бы рассказать мне об этом, не повлияв на результаты. − Вот именно. Ты − мой эксперимент. В течение двух лет, прошедших с тех пор, как я создал тебя, я наблюдал за тобой, чтобы увидеть, как ты будешь развиваться. − Ты часто заявлял, как ты доволен моим развитием. Я только жалею, что не спас Джона Ватсона. − В его смерти нет твоей вины; он подвергся воздействию такого уровня радиации, который в конечном итоге убил бы его, как это и произошло. И тебя никогда не проверяли в тех условиях, в которых тебе приходилось действовать. Но мы должны были попытаться. Это была чрезвычайная ситуация, которую мы предсказывали, но надеялись, что она никогда не произойдёт. И хотя мы все молимся, чтобы больше никогда не было такого испытания, как это, теперь мы знаем вещи, которые раньше не могли предсказать. − Тем не менее, я сожалею, − сказал я. − Возможно, нелогично винить себя, но результат был совсем не оптимальным. Мне не удалось спасти ни одной жизни. Это было... неудачно. − Это слово было неподходящим, но я не мог придумать лучшего. − Ты грустный. Я кивнул; мои голосовые способности, очевидно, были на пределе. Он наклонился ко мне и положил руку мне на лицо, улыбаясь. Его пальцы были сухими и слегка прохладными. − Ты плачешь, − сказал он. − Андроиды не плачут, − сказал я. − Какова была бы цель? − Это то, что я хочу тебе объяснить. − Он взял свой носовой платок и вытер мне лицо. Улыбаясь, он с изумлением смотрел на меня, качая головой. Затем он протянул платок мне. − Слёзы, Шерлок. Твои слёзы. Долгое мгновение я удивлялся тому, насколько влажным был носовой платок. Я предположил, что жидкость была из моей системы охлаждения. Я снова прикоснулся платком к глазам и увидел, что тот впитал больше жидкости. − Ты сделал меня таким. Он кивнул. − Ты не такой, как другие андроиды второй серии. Они были индивидуализированы в нескольких аспектах и при необходимости могут быть скорректированы. Ты − нечто новое, эксперимент. Я сделал тебя способным к самонастройке, основываясь на твоей оценке ситуаций. − Все твои андроиды могут учиться, Майкрофт. Даже первая серия может быть адаптирована для включения новых данных. − Это так, но ты более человечен, чем любой из когда-либо созданных андроидов, Шерлок. Никто никогда не создавал андроида, который мог бы спонтанно плакать, не приказывая себе делать это. Никто не создал андроида, который действительно может испытывать эмоции. Искусственный интеллект можно запрограммировать так, чтобы он имитировал человеческое поведение, но он довольно причудлив. Мой брат был одним из самых проницательных людей, которых я когда-либо знал. Он предположил, что источником твоих данных должен быть его мозг, потому что он верил, что можно создать андроида, способного генерировать чувства на основе того, что он наблюдал. − Глаза Майкрофта сияли, как всегда, когда он говорил о своем брате. Я снова посмотрела на водопад, представляя прохладные брызги на своём лице. − Мне очень жаль, но я не могу понять, чем это полезно. Я думал, что андроиды созданы для того, чтобы не испытывать эмоций, потому что чувства делают человека неустойчивым и не приводят к правильным решениям. Он положил руку мне на грудь. Я вспомнил, что Джон Ватсон тоже так делал, когда просил меня перестать пытаться спасти его, а просто посидеть с ним. Я вспомнил, как он сказал: «Пожалуйста». Он бы не почувствовал, как бьётся сердце там, под его рукой; он бы почувствовал вибрацию. Если бы он воспользовался стетоскопом, то услышал бы жужжание. − Некоторые решения лучше всего принимать сердцем, а не мозгом. Или, по крайней мере, сердце должно иметь право голоса. Я говорю метафорически. Под сердцем я подразумеваю чувства, которых у людей в избытке. Ты сказал, что доктор Ватсон много рассказывал тебе о себе. Он беспокоился о твоём состоянии и попросил тебя остановиться, пока у тебя не кончились силы. Почему он делал всё это, если это не улучшало его шансы на выживание? Мысли об этих моментах вызвали ещё больше слез. Я вытер их влажным носовым платком. − Похоже, он считал важным, чтобы я не рассматривал его смерть как неудачу. Возможно, он хотел, чтобы это было его решение остановиться, чтобы я не винил себя. Он попросил меня запомнить его. Он сказал, что мы друзья, а у друзей много целей. − Ты скучаешь по нему. − Я уже привык к нему. Он был в центре моего внимания в течение многих часов. Теперь его здесь нет, и... − Я кладу руку на грудь. − Майкрофт, что-то не так в моей душе. Я испытываю это как боль, будто что-то работает неправильно. Я не могу диагностировать это сам; Мне нужно, чтобы ты проверил меня и исправил то, что не так. Каким-то образом я сломан, но не могу диагностировать проблему. − Я потянулся к его руке. − Это пугает меня. Пожалуйста, Майкрофт. Он улыбнулся и покачал головой, но держал меня за руку, держа другую руку на моей груди. − Всё в порядке, Шерлок. Я ожидал этого. Чему ты научился на своём опыте? Я снова почувствовала влагу на своём лице. − Я не хотел, чтобы Джон Ватсон умер. Не только потому, что он был под моей ответственностью, и не потому, что он был человеком и умер намного раньше, чем должен был. Это не самообвинение и не великодушная мысль. Это эгоистичное желание, которое у меня есть. Он должен был остаться и быть моим другом. Это то, чего я желал. Я могу вспоминать его, но у меня не будет новых воспоминаний о нём, − мой голос звучал странно, ещё одно доказательство того, что я был неисправен. Он протянул мне сухой носовой платок. − Что ещё? Я приложил платок к лицу. − Это кажется несправедливым. Почему моя батарея должна была выйти из строя? Почему мне потребовалась неделя, чтобы найти его? Мне следовало уйти раньше, вместо того чтобы ждать. На день раньше, и я, возможно, привёл бы его сюда вовремя. Почему бомба упала так близко от его больницы? Зачем вообще нужны были бомбы? Почему его жена и ребёнок должны были ехать в Вестминстер? Почему он не сказал своей дочери, что любит её? Почему я не сказал ему... − Что сказать ему, Шерлок? − Я сказал ему, что он мне нравится, но, может быть... Возможно, я не до конца понимаю разницу между симпатией к человеку и любовью к нему. Возможно ли полюбить кого-то после двадцати семи часов общения с ним? − Это возможно, − сказал Майкрофт мягким голосом. − Я верю, что за это время ты познал любовь − и горе. Я чувствовал себя так, словно мою грудь раздавил большой предмет. − Это больно. Он встал и притянул меня в объятия. − Да, это так. Майкрофт отправился на встречу; я остался в его кабинете, чтобы запустить свою симуляцию водопада, используя картину в качестве ориентира. Я чувствовал, как солнце согревает моё лицо, даря особую энергию моей сердцевине. Брызги были прохладными, но лёгкий ветерок быстро высушивал их. Из-за моего разговора с Майкрофтом все мои чувства смешались с рёвом воды и влажностью на моём лице. Я представил, как смотрю вниз, в бурлящие глубины водопада. Джон Ватсон стоял рядом со мной, держа меня за руку. Я представил себе его сердце, всё ещё качающее кровь, его лёгкие, вдыхающие кислород и выдыхающие углекислый газ, нейроны в его мозгу, активирующие мысли. − Что такое сердце, Джон? − спросил я. Он расстегнул рубашку и показал мне свою грудь. Там была маленькая дверца, похожая на панель, которая позволяла Майкрофту получить доступ к моему ядру. − Открой её, − сказал он. Как только я коснулся дверцы, она распахнулась. Я ожидал увидеть схемы и процессор, жёсткий диск и блок питания. Вместо этого я увидел маленькую комнату. Насколько я мог видеть, это была очень старая комната со старомодными обоями и камином, в котором горел огонь, согревавший комнату. Там стояли два кресла, гораздо более старые, чем два стула в кабинете Майкрофта. Джон улыбнулся мне. − Ты войдёшь? Я вошёл в комнату, хотя не было никакого смысла в том, что я мог бы поместиться в ней. Я понял, что это была метафора. Джон пригласил меня в своё сердце. Оказавшись внутри, я заметил, что там была ещё одна дверь. Когда я открыл её, там была ещё одна комната. Эта была заполнена полками и книгами. Другая дверь привела меня в другую комнату, где была ещё одна дверь и ещё одна комната. Много комнат, и ни одна из них не похожа на другую. Кухня, школьная комната, паб, операционная. В одной из них я шёл по залитому солнцем полю, где мальчики играли в регби. В другом случае я оказался в полевом госпитале в Афганистане. И всегда была ещё одна дверь, ведущая в другую комнату. Независимо от того, как долго я бродил по этим комнатам, были и другие, в которые я не заходил. Я понял, что никогда не увижу всего сердца Джона, даже если буду продолжать идти, открывать двери и проходить через них. − Ты грустный, − сказал он мне. Я вытер слёзы. − Я хочу знать всё твоё сердце, но это невозможно. Здесь слишком много комнат. − Нет, Шерлок. − Он положил руку мне на грудь. − Вот где моё сердце. − Я андроид, − напомнил я ему. − У меня нет сердца. − Ты знаешь. Майкрофт создал тебя со способностью любить. Чтобы осознать это, тебе нужно было только кого-то любить. − Я действительно люблю тебя, − сказал я. Он одарил меня своей прекрасной улыбкой. − Я тоже тебя люблю. Месяцы после ядерного удара были напряжёнными. Было установлено, что бомба является оружием чёрного рынка, что сильно встревожило Майкрофта. Террористы, взорвавшие бомбу в Лондоне, также взорвали бомбу недалеко от Вашингтона, округ Колумбия, надеясь разжечь войну между НАТО и Россией, но Россия выступила вперёд и предоставила информацию, ведущую к террористам. Больше никаких бомб взорвано не было. Ущерб был значительным, но меньшим, чем могла бы нанести более крупная бомба. Однако погибло много людей не только в Лондоне, но и в Вашингтоне. Причины этого события меня не интересовали. Это уже случилось, и никакое горе не могло этого изменить. Когда я увидел разрушения, у меня сложилось твёрдое мнение о применении ядерного оружия. Война была человеческой проблемой, а не чем-то, что я мог бы решить. Я был бы очень плохим солдатом и был рад, что дальнейшие военные действия маловероятны. Вместо этого я помогал восстанавливать инфраструктуру, рассчитывая, как расселить выживших и улучшить доставку продуктов питания и медикаментов в общины, созданные для их размещения. Мне дали транспортное средство и двух андроидов первой серии, чтобы помочь мне составить карту выживших сообществ и провести перепись оставшегося населения. Постепенно Лондон возвращался к жизни. Мои спутники, которых звали просто Четырнадцать и Пятнадцать, были скучными. Чтобы избавиться от одиночества, я проводил время, разговаривая с людьми, которых встречал. Раньше я всегда работал один, но теперь был рад компании. Даже андроиды, у которых не было эмоций, были лучше, чем чувствовать себя одинокими. Я дал им имена, Эбботт и Костелло, и научил их отвечать на них. Я пытался научить их шуткам, но их лингвистическое программирование не позволяло им понимать каламбуры и двусмысленности. У всех нас есть свои пределы. Перед моим отъездом Майкрофт настоял на том, чтобы внести некоторые улучшения в мою программу. − Я не могу понять, почему ты не используешь сокращения, когда говоришь, − сказал он. − Ты прекрасно их понимаешь. Должно быть, это какой-то сбой в твоём программировании; когда ты думаешь «не могу», твой мозг отключает его до «немогу». − Под сбоем ты подразумеваешь привычку, − сказал я. − Это и есть программирование, набор привычек. − Ну, тогда, возможно, ты можешь запрограммировать себя на поиск сбоя и его устранение, − ответил он. − Я создал несколько других усовершенствований, которые улучшат то, как ты обрабатываешь язык и понимаешь эмоции. Это то, что я надеюсь сделать частью третьей серии. Я бы хотел, чтобы ты проверял себя каждые несколько дней, пока меня не будет, просто чтобы знать, как у тебя дела. − Ты беспокоишься обо мне, − сказал я. Он нахмурился. − Конечно. − Тогда ты не будешь... ты не будешь возражать, если я тоже буду беспокоиться о тебе. Такая тяжёлая работа сказывается на твоём здоровье, Майкрофт. Болезнь не поможет твоей работе. Это будет, как ты часто говоришь, неудобно. − Я обещаю, что отдохну. − Он улыбнулся. − Оставайся на связи, Шерлок. Я буду скучать по тебе. «Усовершенствования», установленные Майкрофтом, были едва заметны. На самом деле, единственное различие, которое я мог видеть, заключалось в том, что люди реагировали на меня несколько по-другому, становясь более разговорчивыми и дружелюбными в наших взаимодействиях. Хотя я никогда не делал секрета из того факта, что я не человек, они, казалось, забывали, что разговаривают с андроидом, как только мы начинали разговаривать. Возможно, именно моя реакция на их эмоции сделала это возможным. Может быть, они видели моё собственное горе, отражающее их собственное. Пока я был в Лондоне, я приобрёл скрипку. Я увидел её в маленьком музыкальном магазинчике в Мэрилебоне. Вспомнив вопросы Джона, я сразу же вошёл внутрь, чтобы узнать её цену. Когда я положил её под подбородок, я был ошеломлён, поняв, что уже знаю, как играть. Я задавался вопросом, позаботился ли об этом Шерлок-человек. Я провёл за игрой много часов, и это было странно приятно. Хотя музыка не имеет логической цели, она оказывает влияние на эмоции, а это, в свою очередь, улучшает мышление. Когда я играл, я чувствовал, что мои рациональные способности работают более эффективно. Более того, мне нравилось заниматься музыкой. Подобно водопаду, музыка, кажется, активизирует что-то внутри мозга, успокаивая его и заставляя течь более плавно. Я мог это понять, но концепцию было трудно объяснить словами. Я полагаю, в этом и заключается смысл музыки − рассказывать о вещах, для которых нет слов. Шерлок Холмс раньше был для меня незнакомцем, человеком, о котором я слышал, но с которым никогда не встречался. Я не мог объяснить почему, но теперь я больше не задавался вопросом, что он будет чувствовать по поводу чего-либо; я видел всё его глазами, узнавал его мысли по мере того, как они формировались в моём мозгу. Я почувствовал, как ему было жаль умирать, как он был рад отдать свой мозг науке. Я мог представить, как он хлопает в ладоши и радостно смеётся, когда видит, что я активирован. Он задавал мне вопросы, проверял мою память и дедуктивные способности. Мне не нужно было делать выводы; он был, в некотором роде, мной. Через шесть месяцев я вернулся в Оксфорд по просьбе Майкрофта. Он работал над третьей серией андроидов и создал прототип, и хотел, чтобы я на него взглянул. Мне не терпелось увидеть его, но больше всего я с нетерпением ждал встречи с Майкрофтом. Когда он вышел из-за угла подземного коридора и чуть не столкнулся со мной, я обнял его и рассмеялся. − Итак, ты действительно скучал по мне? Или ты слишком много работал, чтобы заметить, что меня не было наверху, за моим столом, пишущим код для твоих новых андроидов? − Конечно, я скучал по тебе, − сказал он, обнимая меня в ответ. − И не из-за твоих навыков программирования. У меня есть другие, кто может это сделать. − Я научился играть на скрипке, − сказал я. − Я заметил, что это помогает мне думать. Что ж, это помогает мне увидеть то, что я мог бы иначе пропустить. − Если ты будешь хоть немного хорош, я подарю тебе инструмент моего брата. − Куда ты направляешься прямо сейчас? Если хочешь, я могу продемонстрировать. − Может быть, позже. − Мгновение он изучал меня. − Мне нужно спросить тебя кое о чём, если у тебя есть минутка. − У меня нет никаких обязательств, − ответил я. − Я как раз шёл к тебе. Мы пошли в его кабинет, где могли поговорить наедине. Пока он наводил порядок на своём столе, я смотрел на водопад. Теперь он казался мне другим, но я подумал, что это может быть потому, что в последний раз, когда я смотрел на это, Джон только что умер. Когда я запустил свою симуляцию водопада, я почувствовал, что он там, рядом со мной. Казалось, что в моем сознании он всегда будет ассоциироваться с этой картиной. Однако моя печаль изменилась. Я больше не злился из-за того, что не смог сделать. Меня озадачивало, как сильно я скучал по нему, хотя знал его чуть больше дня. Люди говорят о том, чтобы установить с кем-то связь; я, должно быть, установил с ним связь. Вот почему я часто чувствовал его рядом, когда лежал в больнице, или ехал по пустынной дороге, или думал о водопаде. Майкрофт заварил себе чашку чая и осторожно дул на него, рассматривая меня. − Как дела? − Я... Всё хорошо. У меня больше не было проблем с моим CMOS или зарядкой аккумулятора. В большинстве дней достаточно солнечного света. − И как ты себя чувствуешь? − В этот момент я счастлив, потому что разговариваю с тобой, и я надеюсь пробыть здесь дольше, чем несколько дней. Твоя работа над третьей серией заинтересовала меня, и мне не терпится узнать о ней побольше. Я чувствую... − Я закрыл глаза, сортируя эмоции. − Ностальгия. Я думаю, что это то, что я чувствую, вернувшись в Оксфорд. Было тяжело видеть все разрушения, и я рад, что университет спасся. Я рад, что не было необходимости мстить, что формируются новые альянсы. Я надеюсь, что этого будет достаточно для поддержания мира. Он молчал. Было явно что-то ещё, о чем он хотел, чтобы я рассказал, но он не стал подсказывать мне − Ностальгия − сложная эмоция, − сказал он наконец. − Очень человеческая реакция на воспоминания. − Интересно, − сказал я. − Разве то, что я чувствую, похоже на то, что чувствовал бы человек на моём месте? Он кивнул. − Вот в чём вопрос. Ты − эксперимент, как я тебе уже говорил. Продолжающийся процесс. − Были моменты, когда я смотрел на Четырнадцатого и Пятнадцатого и завидовал им. Это удовлетворяет их, чтобы выполнить простую задачу; им не требуется ничего, кроме полезного занятия. Майкрофт улыбнулся. − Андроиды первой серии никогда не должны были быть людьми. Это компьютеры с руками и ногами. Машины. − У директора по операциям в Лондоне был помощник-андроид, вторая серия. Её звали Клара. Я нашел её − ну, она очень приятная и оказала успокаивающее воздействие на людей, которые нуждались в её помощи. Но я избегал её. Она заставила меня почувствовать... беспокойство. Я подумал, что это может быть потому, что она предположила, что я тоже из Второй серии, и относилась ко мне иначе, чем к людям. Я чувствовал себя гораздо более комфортно, общаясь с людьми. − Интересно. У тебя появились какие-нибудь друзья? − Нет. Я был занят каждый день и не предпринимал много попыток пообщаться. Я полагаю, что именно так и должно быть между человеком и андроидом. Люди не ищут отношений с андроидами. − Я улыбнулся ему. − Ты, конечно, исключение. Но я думаю, что мы больше похожи на братьев, чем на друзей. − Тебе одиноко? Я не был уверен, что он хотел услышать. Возможно, он разочаровался бы, узнав, что временами у меня возникало чувство бессмысленности и пустоты. Андроиды превосходят людей в том, что отрицательные эмоции влияют на них не больше, чем положительные. Я пришёл к выводу, что позитивные чувства невозможны без негативных. Они происходят из одного и того же места. Хотя у меня не было сердца, во мне явно было место, которое вызывало эти эмоции. Я вспомнил, как был счастлив, когда нашёл Джона. Я назвал это чувством завершённости, потому что не думал, что могу испытывать счастье; я не знал, как ещё это назвать. И мне было грустно, когда я узнал, что он умрёт, а я не смогу его спасти. Мне было страшно потерять контроль над своими способностями в такой критический момент. Я горевал, когда он умер. Но я испытывал радость, когда думал о нём. Это случалось в те моменты моего дня, когда я видел, как врач лечит пациента, когда я разговаривал с человеком о семье и друзьях, которых он потерял, когда я ехал по пустой дороге. В такие моменты я думал о нём, и боль всегда смешивалась с приглушённой радостью. Я никогда больше не увижу его, но это было почти так, как если бы он был со мной. Помни меня. Я любил и всегда буду любить. − Я скучаю по нему, − сказал я. Он кивнул и сложил ладони вместе, будто молился. Это то, что он часто делает, когда думает, поэтому я ждал, что он скажет. Когда он наконец заговорил, то только для того, чтобы задать ещё один вопрос: − Ты будешь скучать по мне? − Ты умираешь? − Я был поражён, сбит с толку. Хотя я не почувствовал в нем никакой болезни, возможно, это было что-то, о чём знал только он. Может быть, он уезжал и не мог взять меня с собой. − Однажды я умру, − ответил он. − В каком-то смысле люди всегда умирают. Я не всегда смогу заботиться о тебе, Шерлок. − Не беспокойся обо мне, Майкрофт. Ты сделал меня очень самодостаточным. И я уверен, что твоя смерть наступит через много лет. Он покачал головой и поставил на стол пустую чашку. − Я не так уверен. Моему брату было сорок восемь, когда он умер. Это было почти десять лет назад. Мне шестьдесят пять. Наш отец умер в шестьдесят шесть лет, наша мать − в шестьдесят два, оба от рака. В такой семье, как наша, старость − это бонус; мы надеемся прожить достаточно долго, чтобы жаловаться на сопутствующие боли. − Он улыбнулся. − Ты, с другой стороны, будешь продолжать жить в течение десятилетий. При надлежащем уходе ты переживёшь каждого человека, живущего в настоящее время на этой планете. Через двести лет ты, возможно, всё ещё будешь работоспособен. − Я не беспокоюсь о том, что останусь один. И я мог бы научиться заводить друзей. − По закону ты не человек, Шерлок. Ты − собственность. Моя собственность. Пока ты в состоянии самостоятельно проводить плановое техническое обслуживание, мне придётся передать тебя кому-то, кто сможет починить тебя, если ты выйдешь из строя. − Кто бы это мог быть? Я вижу, ты думал об этом. − Ты знаешь мою молодую ассистентку, доктора Хупер. Робототехника и кибернетика − её область, и она работала как над андроидами первой, так и второй серий. Проблема в следующем: третьей серии не будет. После атаки финансирование было перенесено на программы, которые более необходимы для выживания, и хотя мы, вероятно, продолжим производство первой серии, интерес к дальнейшему развитию интеллекта андроидов исчез. − Но ты сказал, что у тебя есть прототип. − Да, но мне пришлось заплатить за него самому. К счастью, мои родители оставили нас довольно обеспеченными, и после смерти моего брата я контролирую всё поместье. У меня есть средства для создания андроида, над которым я работаю, и, возможно, через несколько лет я найду финансирование для этой программы, но я боюсь, что культура изменилась, как и социальные приоритеты. Андроидов ненавидят и боятся. Некоторые говорят, что они отнимут у людей работу. Другие говорят, что использование высокоинтеллектуальных андроидов − это форма рабства. Или что андроиды, которые могут учиться, в конце концов решат, что люди не нужны. − Я не чувствовал ничего из этого, когда помогал с восстановлением. Люди были очень добры ко мне. − Но у тебя не появилось новых друзей. − Он вздохнул и потёр лицо. − Я беспокоюсь, что сделал тебя слишком реалистичным, Шерлок. Люди могут принять тебя, но если таких, как ты, больше не будет, ты станешь странностью. Даже андроиды второй серии испытали некоторые проблемы с негативным отношением. − Реакция сверхъестественной долины. Тогда почему ты создал меня? − Ты был мечтой Шерлока. Он понял мои исследования и подтолкнул меня к созданию тебя, андроида, который в конечном итоге мог бы развивать эмоции и использовать их для дальнейшего понимания мира. Мне потребовались годы, чтобы сделать это, но я преуспел. Посмотри на себя − ты великолепен! Ты думаешь, ты чувствуешь, ты учишься. Ты проводишь тонкие различия, взвешиваешь множество факторов и обладаешь более высоким эмоциональным интеллектом, чем большинство людей. И я не могу вынести мысли о том, что тебе будет одиноко после того, как я уйду. Вот почему мне нужно знать. Он отвёл взгляд. Я подумал о том, что он сказал. Я провёл короткую симуляцию его смерти и того, что я буду чувствовать, когда он уйдёт. Было ясно, что я буду скучать по нему. Всё будет так, как было с Джоном. Я горевал и часто вспоминал о нём, и чувствовал себя одновременно счастливым и грустным. Это была бы одинокая жизнь. Но я не человек. У человека есть права на безопасность и счастье, и, возможно, даже на дружеское общение; андроид − это просто собственность. Он боялся, что в конечном итоге меня выбросят, и я окажусь в комнате со сломанными компьютерами и другим устаревшим оборудованием. Или я мог бы быть уничтожен, если бы люди почувствовали угрозу от меня. Ему было больно думать об этом, потому что для него я была настоящим. − Я не хочу, чтобы ты беспокоился о том, что будет со мной, когда ты умрёшь, − сказал я. − Ты задаёшься вопросом, стоит ли тебе закончить андроида, над которым ты работал. Насколько он близок к завершению? − Он завершён, но я ещё не активировал его. Вот о чём я хочу вас спросить. Готов ли ты работать с этим андроидом, обучать его и помогать ему развиваться, как это делал ты? Я подумал, что вы могли бы снять квартиру вместе. Я всё ещё владею старой квартирой Шерлока на Бейкер-стрит в Мэрилебоне. Было бы полезно изучить, как два андроида взаимодействуют без каких-либо людей, направляющих их. Это новое подразделение, возможно, и не требует особого надзора, но я думаю, что твой опыт пойдет ему на пользу. Как и ты, он создан для общения и будет испытывать эмоции. Но если ты считаешь, что это будет слишком тяжёлым бременем, или ты бы предпочёл не... − Я согласен. Очевидно, ты считаешь этого андроида своим наследием, последним, что ты, возможно, сможешь создать. Я хочу, чтобы ты знал, что твоё достижение что-то значит. Что это... что мы продолжим после того, как ты умрёшь. Он улыбнулся, и мне показалось, что он почувствовал облегчение. − Тогда, может, мы его загрузим? Я поднялся на ноги. До этого момента я и представить себе не мог, что новый андроид будет мужчиной или женщиной. Гендер − это нечто, принадлежащее людям. Как андроид, я привык к тому, что меня называют «оно». Для Майкрофта, конечно, я был точной копией его брата. Для него я был мужчиной. − Кто является донором? Ты... конечно, ты использовал свой собственный мозг. Ты придал ему свой внешний вид? Это заставило его усмехнуться. − Боже, нет. Сделать любого андроида похожим на пузатого, лысеющего старика было бы трагично. Ты прекрасен, потому что мой брат был красивым мужчиной, как внешне, так и умом. Я выбрал кого-то другого. Я подождал, но он не пошевелился и больше ничего не сказал. − Значит, ты хочешь, чтобы это был сюрприз. − Будет лучше, если я скажу тебе, − сказал он тихим голосом. − Когда я подобрал тебя на дороге много месяцев назад, доктор Ватсон всё ещё мог говорить. Мы поговорили, и он сказал, что ты рассказал ему, как ты был создан. Он узнал от тебя, что планируется больше андроидов, и предложил себя в качестве донора, если я думал, что ты согласишься на это. Я должен был рассказать тебе об этом раньше, но ты горевал, и я не был уверен, что ты готов думать об этом. А потом проблема финансирования стала проблемой, и появились передовицы, разглагольствующие об опасности андроидов. В конце концов, я решил действовать самостоятельно. Мне очень жаль. Я закрыл глаза, вспоминая, как выглядел Джон. Он был невысокого роста, плотным, со светлыми волосами и тёмно-синими глазами. Когда я его знал, он, конечно, был болен и истощён из-за того, что неделю провёл в лаборатории. В симуляциях, которые я проводил с тех пор, он всегда выглядел здоровым, что было любопытно. Я автоматически скорректировал его мысленный образ. − Будет ли он помнить меня? Вспомнит ли он свою прошлую жизнь? − Я не знаю. Ты никогда не помнил ничего из жизни Шерлока, не так ли? − Нет, только то, что ты мне рассказал. Ты всегда говорил, что человеческие воспоминания очень трудно воспроизвести. − Я мысленно представил себе Шерлока-человека, играющего на своей скрипке. − На самом деле, могут быть воспоминания, к которым я ещё не получил доступа. Как скрипка. Это сработало, когда я взял инструмент в руки. Я знал, как играть, даже не задумываясь об этом. − Интересно. Это процедурная память, которую я никогда намеренно в тебя не программировал. И всё же, есть. − Он склонил голову набок, глядя на меня, улыбаясь. − Посмотрим. Ты готов? Я хотел подождать, пока ты не будешь здесь. Я подумал, что было бы уместно, если бы ты был первым человеком, которого он увидит. «Эксперимент», подумал я. Человеческому Шерлоку это бы понравилось. − Я готов. Его грудь не двигалась. Я вспомнил, как наблюдал за ним, когда он был болен, прикладывал к нему руку, чтобы проверить его дыхание и частоту сердечных сокращений. Он лежал совершенно неподвижно, его лицо ничего не выражало. − Давай посадим его так, чтобы он мог осмотреть всё вокруг, − предложил Майкрофт. Мы сделали это. Это выглядело так, как будто Джон Ватсон спал, сидя в кресле. − Его глазам потребуется несколько минут, чтобы разобраться в данных, которые он принимает, − сказал Майкрофт. − Он поймёт, кто он такой. Ты окажешь мне честь? − Как я могу? − Совет по робототехнике теперь требует, чтобы у всех андроидов был переключатель «Убить/перезагрузить». − Я нашёл его за его левым ухом. − Едва заметный, если только ты не почувствуешь его. Я коснулся его волос. Они были мягкими, таким же реальным для моих пальцев, как человеческие волосы. Выключатель был у него за ухом, как и сказал Майкрофт, небольшая шишка, о которой знали только он и я. Когда я приготовился активировать его, я внезапно почувствовал волну защиты. «Я позабочусь о тебе», подумал я. «Я буду любить тебя, даже если ты не сможешь любить меня». Его глаза медленно открылись. Майкрофт отступил назад, вне поля зрения, когда я опустился перед ним на колени. Я увидел, как его зрачки приспособились, заметил, как он слегка вздохнул. Он дышал. Майкрофт дал ему дыхание. − Привет, Джон. − Я сказал это спокойно, улыбаясь в глаза, которые начинали понимать мир. − Я Шерлок. Ты меня видишь? − Привет, Шерлок. − Он повернул голову, глядя вверх и вниз, затем из стороны в сторону. − Я вижу тебя. Ты мой создатель? − Нет, Майкрофт создал тебя. Я твой друг. Теперь он сосредоточился на мне, и его губы изогнулись в улыбке. − Мой друг, − сказал он. Между его бровями появилась небольшая морщинка. − Тебе грустно? − Он поднял руку и коснулся моей щеки. − Ты плачешь. − Иногда, − сказал я, − слёзы могут быть выражением радости. − Твои черты лица мне знакомы, − сказал он, проводя пальцем по моей скуле. − Хотя я не думаю, что мы могли бы встречаться раньше. Я взял его руку в свои и поцеловал его пальцы. − Мы уже встречались однажды. Возможно, ты этого не помнишь, но я помню. Я скучал по тебе, Джон. Подражая моим действиям, он поцеловал мои пальцы. − Я думаю, что я тоже скучал по тебе, Шерлок. Я держал его за руки, когда он впервые встал. − Я играю на скрипке, когда думаю. Тебя это беспокоит?